Удержать высоту

ДЕМЯНСКИЙ «КОТЕЛ»

Из здания Главного артиллерийского управления Шутов вышел с двумя красными шпалами в черных конусах петлиц шинели. В его нагрудном кармане в корочках удостоверения личности лежало предписание, в котором на официальном бланке штаба командующего минометными частями Ставки Верховного Главного Командования, подписанном генералом-майором Аборенковым и скрепленном круглой гербовой печатью, говорилось:

«Начальнику формирования…

Одновременно следует в ваше распоряжение капитан Шутов Петр Васильевич для назначения на должность командиром 39-го гвардейского минометного полка с присвоением воинского звания «майор».

Срок прибытия 16 марта 1942 г.».

Но пожилой полковник, начальник отдела формирования, которому Петр, прибыв на Хорошевское шоссе, вручил предписание, со скептической гримасой на лице оглядел Шутова с головы до ног, еще раз заглянул в бланк и небрежным движением бросил его на стол.

— Устарела бумага.

— Как устарела? — не понял Петр. — Сегодня 16-е. Я прибыл к вам, как и полагалось, шестнадцатого. В двенадцать пятнадцать. Прямо из ГАУ, никуда не заходя, хотя время у меня еще есть. До истечения суток…

Лицо полковника не изменило своего выражения. Он, не вставая со стула, повернулся к сейфу, потянул на себя тяжелую бронированную дверцу и вынул зеленую картонную папку. Раскрыл на заложенной бумажкой странице и протянул Шутову. Тот взял ее в растерянности.

«Выписка из приказа народного комиссара обороны СССР № 00173 (по личному составу). 15 марта 1942 года. г. Москва, — быстро пробежал Петр глазами слова поверху листа. И начал читать дальше, стараясь уловить смысл строгой деловой бумаги, которая, как он понял, превратила в ничто полчаса назад врученное ему генералом предписание. — В соответствии с постановлением ЦИК и СНК Союза ССР от 22 сентября 1935 года «О введении персональных воинских званий начальствующему составу рабоче-крестьянской Красной Армии» и постановлением Государственного Комитета Обороны № 1381 от 3 марта 1942 года «О введении воинских званий инженерно-техническому составу артиллерии Красной Армии» присвоить очередное воинское звание «подполковник» командиру 39-го гвардейского минометного полка Герою Советского Союза капитану Шутову Петру Васильевичу».

Внизу листа стояла подпись:

«Народный комиссар обороны Союза ССР

И. Сталин».

Петр еще и еще раз перечитал текст и, не веря своим глазам, вернул папку полковнику, недоуменно пожал плечами:

— Может быть, тут какая-то ошибка?

— Думайте, что говорите, — повысил голос начальник отдела. — Товарищ Сталин не ошибается.

Он помолчал, дав Шутову прийти в себя от удивления, и добавил спокойным, даже слегка равнодушным, привычным ко всему голосом:

— У вас есть сорок минут, товарищ подполковник, чтобы привести в порядок свою форму одежды. Военторг — на первом этаже. Ровно в 14.00 полк будет выстроен на плацу для представления командира и вручения гвардейского знамени.

Полковник почти дословно повторил Петру то, что он слышал в штабе гвардейских минометных частей:

— Через неделю погрузка в эшелон и — на фронт. Хотя враг и отброшен от столицы почти на триста километров, угроза его нового наступления на Москву окончательно не снята. Поедете на Северо-Западный. Там, в районе Демянска, очень напряженная обстановка.

39-й гвардейский минометный полк был сформирован из трех отдельных дивизионов под Казанью и направлен в сторону Москвы уже в полном составе, не считая транспортных машин, которые поступали из Горького. И хотя его солдаты, сержанты почти все оказались необстрелянными новичками самых разных возрастов — от восемнадцати до сорока пяти лет, призванными и отобранными для службы в реактивной артиллерии из городков и сел Верхнего Заволжья, командиры боевых машин закончили специальные курсы, а офицеры, особенно дивизионного и батарейного звена, имели определенный фронтовой опыт, воевали с пушками и гаубицами. Комиссар полка старший батальонный комиссар Л. Шаинский, начальник штаба майор С. Платицын, командиры дивизионов: первого — майор Н. Толстой, второго — капитан С. Коротя, третьего — капитан А. Яковлев, даже служили в подразделениях гвардейских минометов. Так что проблем с обучением личного состава боевой специальности у Шутова не возникало.

Да и времени на это ему попросту не отвели. Добиваться слаженности расчетов и батарей, сплачивать коллектив, притирать характеры, знакомить людей друг с другом, создавать партийные и комсомольские организации предполагалось в ходе марша на Северо-Западный фронт, в боях.

Обстановка весной сорок второго на северо-западном фланге советско-германского фронта сложилась нелегкая. В зимние студеные месяцы части 11-й и 34-й армий, а также 3-й и 4-й ударных армий стремительными, сходящимися огневыми клиньями на старорусском и Торопецком направлениях замкнули кольцо окружения демянской группировки фашистских войск, оставив в бурлящем котле 70-тысячную гитлеровскую армию с полным комплектом отборных танковых, моторизованных, артиллерийских и пехотных частей.

Но сжать до предела стальные клещи, раздавить, уничтожить фашистские войска сил у фронта уже не хватило. Тем более что недоставало самолетов-истребителей и бомбардировщиков, ощущался дефицит мощной крупнокалиберной артиллерии, боеприпасов к ней. И взять было неоткуда. К тому же лесисто-болотистая местность, глубокий снежный покров сковывали маневр небогатых танковых и механизированных частей, а господствовавший в воздухе враг все интенсивнее снабжал окруженных пополнением, боеприпасами, горючим, продовольствием, наносил с разных направлений довольно ощутимые удары по внешнему и внутреннему кольцу окружения, стараясь деблокировать свои войска, спасти их от сокрушающего разгрома.

В конце апреля это ему удалось. В районе села Рамушева гитлеровцы прорубили восьмикилометровый коридор, в который, как бурная река, клокочущая на бетонных сколах прорана в поврежденной плотине, потоком шли под покровом темноты танки, бронетранспортеры, машины с боеприпасами и продовольствием, пехота.

Заткнуть эту брешь, остановить фашистские войска — такая задача стояла в те дни перед командованием Северо-Западного фронта. На выполнение ее стягивались все возможные силы. Туда же направили и гвардейский минометный полк гвардии подполковника П. Шутова.

…Все. Дальше ехать было невозможно. Водитель головной машины сержант П. Пезыгун до упора вдавил педаль подачи топлива. Двигатель завыл, загудел надсадно, будто на последнем дыхании срывая звук, переходя на дребезжащий, горячечный посвист, выбрасывая из выхлопной трубы клубы сизой, едкой, непрогоревшей смеси дыма и бензина. Но колеса, несколько раз прокрутившись на месте, разбрасывая в стороны комья черной водянистой жижи, только все глубже и глубже зарывались в грунт, утопив в грязи и ступицы, и ободы, и даже подножки кабины.

Вперед грузовик не продвинулся ни на сантиметр. Плетеные ивовые маты, бревна, брошенные под ведущую пару задних колес, дружные толчки облепивших с обеих сторон кузов, капот, измазанных грязью, мокрых солдат — все это ни к чему не привело. Доверху загруженные снарядами автомобили утонули в болотистой каше расплывшейся, вязкой, глинистой лесной дороги.

— Глуши мотор, — со злостью крикнул в кабину капитан Безуглов и устало перекрестил над головой руки. — Шабаш.

— Готов идти под трибунал, товарищ подполковник, — вытянулся он перед Шутовым, — но я сделал все, что в человеческих силах. Транспорт дальше не потянет. Мощи нет. На такой дороге и танк засядет, не то что эта каракатица.

Двигатель смолк, и в лесу установилась тягучая, влажная тишина. Только хлюпали сапоги по воде — солдаты разбредались с дороги на обочину, к деревьям, возле которых еще лежал снег и было не так мокро и грязно.

— Зря вы так о машинах, — покачал головой подполковник. — Они тут ни при чем. И под трибунал торопиться не стоит. Он от нас с вами никуда не уйдет, если не выполним боевую задачу.

Шутов подошел к штабному «виллису», разложил на его капоте карту. Взглянул на часы.

По всем расчетам получалось, что дивизионы майора Толстого и капитана Короти, приданные 27-й армии, уже вышли в район своих огневых позиций. Дивизион капитана Яковлева, направленный в 11-ю армию, сосредоточивался в деревне Тополево. Мощные, с двумя парами ведущих колес, «студебеккеры», на которых монтировались новые реактивные установки, без тяжелого груза дополнительных снарядов, только с расчетами, по гатям, лежневкам, бревенчатым колеям не могли не пробиться на указанные площадки.

Вот только расстояние до тех и других не меньше десяти — пятнадцати километров, а на направляющих лишь по снаряду. Один залп по пытающимся вырваться из котла фашистским дивизиям — слишком мало, чтобы остановить прорыв.

Что делать?

К командиру полка подошли комиссар, начальник штаба, зампотех. В промокших шинелях, с осунувшимися от недосыпания и усталости лицами — третьи сутки на ногах, пытаются подтянуть поближе к передовой машины с боеприпасами, горючим, продовольствием — молча склонились над картой.

— Майор Платицын, — взглянул Шутов на начальника штаба. — Вы с Коротей больше знакомы. Как считаете, сумеет он вести огонь сокращенными расчетами?

— Так точно, сумеет, — кивнул начальник штаба. — У него, пожалуй, самый слаженный дивизион.

— Капитан Коротя — офицер грамотный, волевой, — вступил в разговор старший батальонный комиссар. — Уверен, его бойцы половинным составом выполнят задачу. Впрочем, дивизион Толстого тоже силен. Там и партийное ядро боевое, сплоченное. Парторг Лариков сумеет повести за собой людей на любое дело.

— Тогда принимаем такое решение, — подвел итоги короткого совещания командир полка. — Создаем в каждом дивизионе пешие группы по доставке боеприпасов. На снаряд — по два бойца. К ночи слегка подморозит, пройти по лесным тропинкам будет полегче. И пусть захватят с собой вещмешки: сухари, консервы, сахар, крупу тоже придется нести на себе. Если удастся пару раз обернуться за ночь туда-сюда, то все же кое-какой задел в боеприпасах создать сможем и люди не станут голодать. Появится возможность и второго залпа, а потом и третьего… Будем повторять такие походы, пока не подсохнет.

— Понял вас, — сделал в блокноте необходимые записи майор Платицын.

— Действуйте.

— Есть.

— Я — на НП 3-го дивизиона, к Яковлеву, — предупредил Шутов и, вставив ногу в стремя, вскочил на гнедого жеребца, который на время заменил ему застрявший в непроходимой грязи весенней валдайской распутицы «виллис». — И последнее…

Подполковник отыскал глазами командира парковой батареи.

— Капитан Безуглов, делайте все возможное и даже невозможное, но машины с боеприпасами с дороги убрать и замаскировать в лесу. С воздуха нас обнаружить не должны. За это отвечаете вы лично.

Капитан с тоской взглянул на растянувшуюся в болотной жиже колонну машин, на серое предвечернее небо, тяжело вздохнул и вскинул руку к мокрой шапке:

— Есть.

Он знал, фашистские стервятники не заставят себя ждать, особенно с рассветом.

…Разведчики 3-го дивизиона «сидели» на наблюдательном пункте севернее деревни Самишино, на юго-восточном склоне высоты 48,5, откуда хорошо просматривалось перекрестье дорог, ведущих на Рамушево и Старую Руссу. До переднего края обороны немцев от наших окопов было не больше ста пятидесяти метров. И их позиции, ходы сообщения, блиндажи просматривались в бинокль со всеми подробностями.

Колючая проволока заграждений, увешанная консервными банками, участки минных полей, прикрывающие все это пулеметные гнезда, апарели для съезда бронетранспортеров, бревенчатые настилы для фланговых контратак танков и пехоты — все это было как на ладони…

В глубине фашистских опорных пунктов угадывались артиллерийские орудия, выведенные на прямую наводку. Впрочем, самих пушек увидеть не удалось, но окопы для них были уже отрыты по полному профилю, укреплены березовыми стенками, фашинами, все подъездные пути выложены гатями. Позиции гитлеровцев, как и наши, утопали в грязи.

А дальше, в километрах восьми — десяти за лесом, куда невозможно было заглянуть ни с биноклем, ни со стереотрубой, у немцев, по всей видимости, располагался большой аэродром. Там снижались тяжелые транспортные трехмоторные самолеты. Оттуда взлетала и подолгу зависала над высотой, над окопами наших стрелков фашистская «рама», а потом, после ее визита, из-за деревьев прилетали «юнкерсы» и долго-долго утюжили наши позиции. Гитлеровцы не жалели ни бомб, ни артиллерийских снарядов, которые с аптекарской точностью и бюргерской методичностью следовали за бомбардировками.

— Мы здесь фрицам, как кость в горле, — рассказывал старший лейтенант Александр Цыпанов, начальник разведки дивизиона, докладывая Шутову об обстановке. — Держатся они за этот перекресток, как поп за ладанку. Так и стараются выкурить нас с высоты. Да и двигатели танков, самоходок постоянно гудят. Сердцем чувствую, замышляют что-то… А что — понять пока не могу.

— Ладно, — успокоил его Шутов, — утром развиднеется, перенесем твои данные на карту, помозгуем, что они могут нам тут подкинуть… Переброску мехчастей они изображают и в других местах, а где свой фортель выкинут, где прорываться начнут — не ясно.

Рамушевский коридор довольно велик.

— Связь с Яковлевым у тебя есть?

— Так точно.

— Тогда вызови мне его.

— Кузнецов, — позвал Цыпанов телефониста. — Прозвони на «Вешку» «252-му». Его «Пятый» требует. — И, повернувшись к командиру полка, спросил: — Разрешите вопрос, товарищ подполковник?

— Давай.

— А вы сколько у нас собираетесь пробыть?

— Что? Надоел уже?

— Нет, просто с рассветом отсюда не выбраться — все пристреляно. А оставаться опасно. Лупит фашист по высоте почем зря…

— Это хорошо, что ты, Цыпанов, о безопасности командира полка беспокоишься, — усмехнулся подполковник. — Вот и подскажи своим разведчикам, чтобы’ блиндаж подправили, бревнами укрепили, пока время до утра есть, а то он у вас слегка завалился. А останусь я тут до тех пор, пока мы с тобой не сообразим, что фашист замышляет. Сам говоришь, сердцем чувствуешь его козни…

Шутов понимал тревогу старшего лейтенанта. Поднимаясь в сумерках на высоту по ее осклизлым скатам, обращенным в глубину боевых позиций наших войск, видел, что на ней творится, даже с обратных склонов, думал о том, сколько мужества, стойкости, да и просто обыкновенной удачи, потребовалось разведчикам, чтобы удержаться на отметке 48,5.

Островки снега, проплешины обнаженной земли, редкие елочки, укромно растущие здесь, кусты боярышника — все было окрашено черной копотью разрывов. Воронки от авиационных бомб, от артиллерийских снарядов, мин попадались на каждом шагу. То тут, то там валялись на развороченном грунте, торчали из грязи ржаво-бурые, с синим отливом рваные кусочки стали.

Не только выстоять, но и остаться в живых под градом этих осколков казалось чудом.

Шутов знал, какому риску подвергается на высоте 48,5, но уйти с нее сейчас, не разглядев, не прощупав собственными глазами передний край фашистов, не мог. И дело тут не в недоверии к подчиненным. Просто, лишь разузнав все сам, он мог не сомневаться в правильности принятого решения. Чтобы побеждать врага, надо делать не только то, что возможно и обязательно, что предписано тебе приказом, уставами и наставлениями, но и невозможное, что ни одна инструкция, ни одно распоряжение предусмотреть не могут.

Где те бумажки, которые расписывают, как доставлять сорокадвухкилограммовые снаряды на огневые позиции, расположенные в пятнадцати километрах, если по развезенным весной дорогам не идут не только автомобили, но и лошади? Кто скажет, сколько ракет может понести человек и на какое расстояние, если этот метод снабжения боеприпасами не предусмотрен ни одной инструкцией? Где предел отваге и самоотверженности, если люди в полку, невзирая на усталость, недоедание, недосыпание, на неподъемные комья грязи, налипающие на сапоги, всю ночь напролет поодиночке носят на своих плечах ящики со снарядами, которые обычно и вдвоем еле поднять?

А разве мало других примеров мужества и взаимовыручки проявилось в полку за последний месяц?!

Несколько дней назад подполковник Шутов отправил командующему артиллерией фронта представление на орден Красного Знамени солдату полкового взвода разведки рядовому Дмитрию Сизову. Тот находился в составе группы, высланной от стрелковой дивизии для определения координат вражеских узлов сопротивления, баз снабжения горючим и боеприпасами, мест сосредоточения танковых и механизированных подразделений в глубине фашистской обороны.

Бойцы уже возвращались из рейда по тылам противника, когда на них вышло более двух рот автоматчиков — подкрепление потрепанным на передовой батальонам. Встреча оказалась настолько внезапной, что ни на отход, ни на маневр во фланг разведчикам времени уже не оставалось.

Восемнадцать смельчаков приняли бой против двухсот гитлеровцев. Держали оборону, бросались в контратаки, даже бились в рукопашной, но выстояли.

Дмитрий Сизов, обороняя свою позицию, огнем из автомата уничтожил более двух десятков фашистов. Раненный в руку, перебегал от одного укрытия к другому, продолжал стрелять, отбивался гранатами, да так, что немцы не смогли окружить его, взять в плен или убить.

Данные, которые принес Сизов, сослужили добрую службу огневикам 1-го и 2-го дивизионов.

— Товарищ подполковник, — протянул Шутову телефонную трубку старший лейтенант Цыпанов. — «Вешка», «252-й» на проводе.

— «252-й», здравствуй, — командир полка присел на снарядный ящик, заботливо пододвинутый ему связистом. — Как у тебя с «папиросами»?

Капитан Яковлев сразу же принял код.

— По пачке на «курца». К утру, надеюсь, «старшина» еще табачку подбросит.

— Хорошо, — успокоился Шутов и сделал знак Цыпанову, чтобы тот подсветил ему карту. — Сделай себе пометку в тетрадке: подготовить данные по 17-му, 19-му, 21-му участкам, особенно тщательно по 21-му.

— Понял. Эти участки у меня запланированы. Ввожу регулярно поправки.

— Молодец, — похвалил его подполковник. — Помни, готовность 4.00.

— Есть.

Подполковник вернул трубку телефонисту и повернулся к радисту, прибывшему на высоту вместе с ним.

— Волынкин, разбуди связистов «Третьего». Небось заспались ребята.

«Третьим» в кодовой таблице радистов значился начальник артиллерии фронта.

…Истекали четвертые сутки, как подполковник Шутов «поселился» на высоте 48,5.

Немцы все с той же завидной регулярностью по нескольку раз в день, хоть часы по ним проверяй, обстреливали ее орудиями, перепахивали штурмовиками, но не сделали ни одной явной попытки овладеть господствующим над дорогой холмом, сбросить с него советских солдат. И сомнение, правильно ли он сделал, что держит дивизион Яковлева «привязанным» к перекрестку Рамушево — Старая Русса, словно охотника в засаде, а не отдал его, как два других, в помощь стрелковым дивизиям для прикрытия возникающих в обороне то тут, то там брешей, — все чаще и чаще посещало командира полка.

Гвардейских минометов фронту не хватало. Фашистские летчики, обнаружив даже одну машину, преследовали ее до тех пор, пока не выводили из строя. Сделать это было не очень трудно. Распутица, несмотря на наступивший май, на потепление, все еще давала о себе знать. И машины часто оставались беззащитными перед маневренными и хорошо вооруженными «мессерами», чувствовавшими себя хозяевами в валдайском небе.

В дивизионах Толстого и Короти они разбили несколько установок. Получили ранения командир батареи старший лейтенант Волосных, связист сержант Анциферов, командир установки сержант Воронин, орудийный номер рядовой Никитин, оторвало шрапнелью руку помкомвзвода огневиков старшине Бондаренко. Убиты сержант Кошелев, рядовой Ломакин. Были и другие потери.

А тут целых двенадцать машин притаились под сенью деревьев и не подают признаков жизни. Это трудно было объяснить не только армейскому и фронтовому командованию, но и себе самому.

Начальник разведки дивизиона старший лейтенант Цыпанов сидел у стереотрубы с потемневшим осунувшимся лицом. А в часы самого ожесточенного обстрела тенью следовал за Шутовым, готовый в каждую минуту прикрыть командира своим телом. Весь его вид без лишних слов говорил о том, как он переживает, что высказанные им предположения о готовящемся прорыве врага на этом участке не подтверждаются. Он понимал, что втянул подполковника в авантюру, и техника, которая сейчас позарез нужна на других направлениях, простаивает без дела.

В штаб полка, переместившийся поближе к высоте, в деревню Василивщину, где среди пепелища чудом сохранился хлебный амбар, несколько раз наведывался командующий артиллерией фронта, вызывал к себе подполковника Шутова. Потом связисты штаба по «беспроволочному солдатскому телеграфу» рассказывали телефонистам дивизиона, те — разведчикам, а от них, от рядового Николая Колодезного, узнал и старший лейтенант Цыпанов, какой крутой разговор произошел между генералом и их командиром.

Начарт нажимал на «непозволительную роскошь излишнего упрямства», которым Шутов может подорвать свой авторитет и даже скомпрометировать себя. И хотя с доставкой боеприпасов в распутицу сегодня в его дивизионах много лучше, чем в других гвардейских минометных частях, никакие прошлые заслуги не спасут, если гитлеровцы вздумают прорываться крупными силами и все-таки прорвутся, но не здесь, у перекрестка, а на другом участке восьмикилометрового рамушевского коридора, куда 252-й дивизион капитана Яковлева не сможет дотянуться.

— Зарубите себе на носу или где хотите, — сердился генерал, — я за вас не намерен отвечать ни перед командующим фронтом, ни перед Ставкой.

На что подполковник, не теряя выдержки, ответил:

— Нельзя оценить правильность принятого решения, пока оно не доведено до конца. А что до ответственности, то волков бояться — в лес не ходить.

Вспоминали связисты, как вспылил после этих слов генерал. Шумел, что ответственности не боится и он, а то бы сам приказал перебросить 252-й дивизион туда, где его сейчас особенно просят, если бы не поддержка Шутова членом Военного совета генералом П. А. Дегтяревым, если бы сам начарт не верил его, командира полка, интуиции.

Три ночи подряд Цыпанов с Колодезным, с сержантами Дубиненко и Набиуллиным лазили с пехотинцами в тыл фашистам за «языком», но не повезло им. Дважды возвращались ни с чем, а в последний раз какого-то бельгийского карабинера, которого они «сняли» с напарником у дежурного пулемета, подстрелили случайной очередью уже на нейтральной полосе прямо у него на спине.

Одного фашиста, рыжего бугая, прикончил финкой Колодезный еще в окопе, уж больно тот дергался, когда они вдвоем навалились на него, пытались связать, даже кричать пытался. А со вторым такая незадача вышла. Как тут не загрустить?

Утром на НП сумел проскочить начальник штаба. Майор Платицын сказал Шутову, что в полосе обороны 55-й стрелковой дивизии, южнее Сучанского болота фашисты под прикрытием «юнкерсов» пытались вырваться в рамушевский коридор. Но залп 251-го дивизиона капитана Короти остановил их. Реактивные снаряды плотно накрыли боевые порядки гитлеровцев. А один из ЭРЭС даже угодил случайно по самолету, и тот рухнул на землю, к всеобщему восторгу гвардейцев.

Командир полка эпизод с самолетом воспринял с легкой улыбкой на губах, а о прорыве попросил рассказать ему подробнее.

— Сколько танков, самоходок там пробивалось и где точно? — спросил Шутов у начальника штаба и попросил показать это место на карте.

— Танков, мне докладывали, не было вовсе, — пояснил начштаба и провел по карте карандашом небольшую линию. — Здесь довольно топко, хотя за последние дни и подсохло. Шли бронетранспортеры с пехотой, пушки тащили на прицепах. Болото есть болото. От него там метров пятьсот, но низина…

— Правильно, — согласился командир полка. — А здесь, у перекрестка, небольшая возвышенность и ровное, как стол, место.

Глаза у него заблестели.

— Давай, Сергей Петрович, представим на мгновение, — прищурил он взгляд, — куда бы мы с тобой бросили танки и самоходки, оказавшись на месте фашистского командования? В низину, где и летом можно засесть и не вылезть, или на равнину, на взгорок? Тут, правда, на высотке мы сидим, но этим обстоятельством можно при случае пренебречь. А правильнее учесть это обстоятельство при прорыве.

— Конечно, я стал бы прорываться по сухому месту.

— Вот и я так же думаю. А меня торопят: снимай дивизион да снимай. Как тут снимешь? Нет, потерпим немного. Ты как считаешь, Платицын?

— Я бы потерпел.

— Вот и я потерплю. Вместе потерпим. Как говорят, бог не выдаст, свинья не съест. Меня, еще лейтенанта, командарм Мерецков учил: всякое решение считается правильным, если оно доведено до конца.

Он повернулся к старшему лейтенанту Цыпанову и ободряюще подмигнул ему:

— Начальник разведки у нас — Александр Васильевич. Как и Суворов. Не может быть, чтобы тезке великого полководца да изменило боевое счастье… А что до такого обстоятельства как наш опорный пункт, — Шутов задумчиво потер подбородок, — то это нам тоже следует учесть. И за противника, и за себя.

…Интуиция не подвела. Фашисты действительно сосредоточили большие силы для прорыва в районе перекрестка Рамушево — Старая Русса. Но начали его не как обычно: с рассветом, после интенсивной артиллерийской подготовки и авиационного штурма, а вечером, на закате дня. Внезапно, когда их атаки, привыкнув к прямолинейности немецкой тактики, никто не ожидал.

Да и наступали гитлеровцы прямо из леса. Развернутым строем. Впереди танки, потом бронетранспортеры, самоходки. Их сопровождала пехота. Ни одного выстрела не сделали они. Ни из орудий, ни из автоматов. Даже команд не было слышно. А на гул двигателей все уже перестали обращать внимание. Притерпелись за предшествующие дни и недели.

Подполковник Шутов вместе с капитаном Яковлевым находился в тот момент на командном пункте 126-й стрелковой бригады, батальоны которой защищали деревни Самишино, Василивщино, Налючи, высоту 48,5. С ее командирами они уточняли сигналы взаимодействия, время артналета и артподготовки, участки сосредоточенного и заградительного огня на случай ликвидации рамушевского коридора. Этого постоянно требовал от командующего 11-й армией, которому был придан 252-й дивизион 39-го гвардейского минометного полка, командующий фронтом генерал-лейтенант П. Курочкин.

Батальоны сильно поредели в затяжных оборонительных боях. Им регулярно обещали подкрепление, которое все время задерживалось. И важно было прикинуть, сколько и чего потребуется бригаде, чтобы выполнить задачу, поставленную командармом для наступления.

Смеркалось. Начальник штаба бригады майор Сафонов чиркнул спичкой, поднес ее к стеклу «летучей мыши», чтобы прибавить света в блиндаже, куда солнце уже еле пробивалось через узкую и длинную щель амбразуры, как кто-то из часовых закричал испуганным голосом:

— Фрицы!

Офицеры бросились к амбразуре.

От первых траншей, перерезавших дорогу, спотыкаясь и падая на мокрой траве, растерянно оглядываясь по сторонам, бежали солдаты. А метрах в ста пятидесяти от них, покачиваясь на рытвинах, даже не обращая внимания на это беспорядочное отступление, не сделав ни одного выстрела, невозмутимо накатывались на наши окопы вражеские танки, выставив вперед, словно всадники копья, стволы молчащих пушек.

Черные зрачки орудийных отверстий слегка покачивались. И казалось, они следят за тобой, пристально и неотвратимо, готовые в любую секунду выплеснуть именно на тебя сгусток слепящего, смертельного огня.

Кто стоял лицом к лицу против танков, знает, как невыносимо тяжел этот холодящий сердце, немигающий взгляд тупорылой танковой пушки. Как выматывает он душу. Как не просто выдержать его, не отвести глаз, не дрогнуть.

Майор Сафонов выскочил из блиндажа и, выхватив из кобуры пистолет, помчался навстречу пехотинцам, распахнув руки и отчаянно матерясь:

— Стой! Назад! Стрелять буду!

Громыхнул пистолетный выстрел. Но солдаты словно и не слышали его и крика майора. Все так же медленно пятились в глубину опорного пункта, оглядываясь и спотыкаясь, будто в бреду.

Сафонов подхватил брошенный кем-то станковый пулемет, прижал его к животу, выставив вверх, в небо, раструб ствола. Длинная, грохочущая, как стальной прут по пустому оцинкованному ведру, очередь вмиг отрезвила бойцов.

Их скученные группки остановились. Кто-то плюхнулся на землю, кто-то начал занимать ближайшие окопы, а остальные, вдруг очнувшись, как после гипноза, повернули назад, навстречу фашистским танкам. Побежали к оставленным траншеям.

— За Родину! За мной! — вел их за собой майор, непрерывно стреляя из пулемета. Но теперь не в воздух, а по наступающим гитлеровцам.

Встречная очередь скосила его. Он падал на землю, устремившись грудью вперед, на врага, как будто еще продолжал переставлять ноги, звать за собой солдат. Станковый пулемет подхватили, понесли дальше, продолжая стрелять из него, скликая под его гордый орлиный клекот обретших мужество бойцов.

Минутное замешательство прошло.

Офицеры бригады овладели ситуацией. Штабной блиндаж опустел. Все разбежались по своим батальонам, ротам и батареям. Захлопали «дивизионки», заныли минометы. Первые разрывы всколыхнули землю между наступающими танками и самоходками.

Те не остались в долгу. С коротких остановок открыли беглый ответный огонь, сотрясая и круша землянки, дзоты, блиндажи, засыпая глиной, песком окопы. Их бронированная лавина с каждой минутой приближалась все ближе. А за ней, развернувшись в сторону дороги, стремительно уходила по грунтовке в рамушевский коридор другая, словно под прикрытием первой.

«Так вот какую фортель выкинули фрицы, — догадался Шутов и вспомнил старшего лейтенанта Цыпанова. — Не зря у тебя, Саша, болело за это сердце».

Остановить обе лавины наличными силами бригады, понимал подполковник, практически невозможно. Видимо, гитлеровцы именно на это и рассчитывали. Разведка у них поставлена здорово. Да и методический долбеж бомбами и снарядами сделал свое подлое дело. Вот почему они не проводили перед наступлением артподготовку, не хотели настораживать, привлекать к высоте наши дополнительные силы, надеялись на внезапность и наглость прорыва. А о реактивном дивизионе, оставленном в резерве, конечно, и не помышляли.

И все-таки застигли нас врасплох. Помочь пехоте, дать залп по накатывающейся на окопы лавине и по прорывающимся частям сейчас очень и очень трудно. Все равно что вызвать огонь на себя.

Слишком мало расстояние. Можно зацепить своих. Требуется ювелирная работа. И без пристрелки. На нее не осталось времени. Как захотелось Шутову оказаться сейчас на высоте 48,5! Но это было неосуществимо.

— Кто вместо тебя на огневой? — взглянул подполковник на командира 252-го дивизиона.

— Начальник штаба капитан Козлов.

— А связь у нас с ним только через Цыпанова, — скорее фиксируя, чем спрашивая, негромко проговорил командир полка.

— Да.

— Вызывай НП, — приказал Шутов телефонисту. И когда сержант Волынкин доложил, что старший лейтенант на линии, скомандовал ровным, спокойным, может быть, слишком спокойным для такой обстановки голосом: — Передай на огневую, Цыпанов… Участок 21… Прицел меньше 2… Стрелять батареей… Залпом… Огонь!

А потом добавил:

— Если с твоего места, Василич, видно, что в прицел нужно ввести поправку, смело вноси ее. Но побыстрее. Все сейчас в твоих руках и в руках Козлова… Действуйте, мужики.

— Понял…

Шутову оставалось только ждать. И хотя он был уверен в своих подчиненных, которых хорошо узнал за несколько недель и даже полюбил, как может полюбить командир грамотных, умелых, отважных офицеров, это томительное ожидание залпа перед неумолимо надвигающейся танковой волной было невыносимо тягостным.

И только тогда, когда загрохотали, запели, как могучий орган, заменяющий целый оркестр, родные «катюши», у него отлегло от сердца. Залп оказался точным. Там, где еще пять минут назад невозмутимо и самоуверенно катили вперед, изрыгая огонь, сталь и свинец, фашистские танки, самоходки и бронетранспортеры, сопровождаемые пехотой, теперь полыхали красно-рыжие языки пламени, из дымного костра поднималось в небо девять высоких свечей, чадящих черной копотью. Они вспыхнули на месте бронированных машин.

Горячая волна горьковатого раскаленного воздуха прокатилась по окопам, срывая фуражки, чуть не опалив своим жаром Шутова. Крохотная неточность в прицеле, даже в уровне, и снаряды легли бы по нашим позициям. Но гвардейцы сработали предельно точно.

Первый штурм фашистов захлебнулся, затих, но своих намерений прорваться они не оставили. Шесть раз накатывались гитлеровцы в эту ночь на высоту 48,5, пытаясь подавить на ней опорный пункт, под покровом темноты проскочить, пробиться через злополучный перекресток, и шесть раз их останавливали огненные залпы 252-го гвардейского минометного дивизиона.

Укрытый родным валдайским лесом, стремительно покидающий после очередного залпа одну огневую позицию, чтобы через пятнадцать — двадцать минут оказаться на другой, третьей, он был в те часы неуловимым и неуязвимым для вражеской тяжелой артиллерии. А для штурмовой авиации тем более.

Утром, когда подполковник Шутов поднялся на НП дивизиона и изучал в стереотрубу поле ночного боя, его вызвал на связь начальник артиллерии фронта.

— Молодец, Петр Васильевич, — пророкотал в наушниках мягкий баритон генерала. — Твоя взяла. Поздравляю с орденом Красного Знамени, жду представлений на подчиненных. Но учти… — Голос начарта окреп, стал строгим. — Учти, больше держать дивизион в резерве я тебе не позволю. Перебросишь его туда, куда потребуется. Фашист на твой перекресток больше не сунется. Крепко ты ему дал, будет искать другое место для драпа.

Генеральский баритон опять потеплел, в нем появились уговаривающие, убеждающие нотки:

— Сам знаешь, не до жиру. Хоть и устроили мы гитлеровцам «котел», крышку прижать пока не получается. Больше похоже на тришкин кафтан: в одном месте латаем, в другом — рвется… А за вчерашнее спасибо. От всего фронта спасибо…

…Еще целый год находился на Северо-Западном фронте 39-й гвардейский минометный полк и его командир гвардии подполковник П. Шутов. Появляясь внезапно на самых разных участках, громил боевую технику и живую силу врага, помогал армейским соединениям дробить по частям демянский плацдарм гитлеровцев, хотя уничтожить все 70 тысяч окруженных там фашистов фронту ни в 1942-м, ни в 1943-м так и не удалось. Не хватило по тому времени ни сил, ни опыта. И все же ликвидация демянского «котла», как напишут потом военные энциклопедии, практически сняла угрозу наступления противника на Московском направлении и создала предпосылки для развертывания наступательных операций на Псков и Ленинград, для полного освобождения советского северо-запада от фашистской нечисти.