— Что?
— Ты забыла, как запрещала общаться с другими детьми, чтобы те не научили нас пить и курить? Я понимаю, что ты нас пыталась оберегать, но не такими же способами, лишая нас общения и друзей. А когда я пришла с выпускного? Сделала всего один глоток ради интереса и то поняла, что это мне не нравится. И что ты сделала? Чуть волосы мне не вырвала, на домашний арест посадила. И твоя любимая фраза — это нельзя! Твои запреты вечно делали только хуже.
— Лера, что ты такое говоришь! Я пыталась защитить вас от этих пагубных вещей, — взмолилась она.
— Правда? А сейчас ты своего сожителя не учишь жить без алкоголя и сигарет? М? Это же вредно! Это же ужасно! От этого умирают! Так ты нам говорила! — я не заметила, как сорвалась на крик. Мама напугалась, закрывая входную дверь и пыталась подойти ко мне, чтобы успокоить.
— Дорогая, успокойся.
— Мам, как ты не понимаешь? Я терпела весь этот ужас восемнадцать лет! Мира терпела это, как могла и потом сбежала от тебя, как и я, потому что это невыносимо. Все наше детство прошло, как в тюрьме. Ты могла спокойно запереть нас на замок в комнате, лишить еды и воды. А учеба? Ну это-то святое! Девочки, учитесь, будьте отличницами, будьте послушными и хорошими! А мы не такие, мама! Мы не куклы, мы не роботы, у нас тоже есть чувства, свои мечты, свои желания! — еще немного и я начну плакать. Слезы уже подкатывали, а ком в горле становился все больше, отчего глотать стало сложнее.
— Лера! Я хотела, чтобы вы были самыми лучшими, добились чего-то в жизни, были счастливы! — мама подошла слишком близко, взяв меня за плечи. Она вглядывалась в мои глаза, сжимая пальцы.
— Счастливы? Тогда почему запрещала мне пойти в художку? Рвала мои рисунки, называла бездарностью! Это по-твоему поддержка любящего родителя, который желает своему ребенку счастья? — я всхлипнула, чувствуя обжигающие слезы по щекам. Меня задавила боль в груди, несправедливость по отношению к нам с Мирой. Я всю жизнь думала, что мама нас не любит, что мы ей не нужны.
— Прости…прости меня пожалуйста.
— Мам, почему? Вот просто ответь на вопрос. Почему ты забывала о нас, искала любовь какую-то в чертовых мужиках, которым не ты, не мы не нужны были, а только деньги и крыша над головой.
— Я хотела вам найти достойного отца, который воспитает вас, чему-то научит. Чтобы мы жили счастливо, чтобы на вас с Мирославой не показывали пальцем — безотцовщина — так все говорили во дворе.
— А запреты? А контроль? Для чего все это? Ты убила в нас желание жить, учиться, быть индивидуальностями, приходилось сосуществовать до совершеннолетия, — шмыгнув носом, стерла слезы с рукавом куртки, продолжая смотреть с надеждой на мать. Она стояла и молчала. Либо не знала, что ответить, либо придумывала на ходу.
Я вздохнула, прикрыв глаза и успокоилась. Из меня столько всего вылетело, столько сидело во мне так долго, и я никак не могла все это высказать ей сразу, как только съехала. А раньше — боялась и слова лишнего сказать, чтобы снова не оказаться запертой или голодной. Хочешь жить нормально — молчи и делай, что говорит тебе мать. Наши желания не учитывались. Я училась искусству с помощью книг из библиотек, интересовалась у других в школе, советовалась с учителями, прежде чем поступать в университет. Мама не знала, куда я подала документы, но, когда увидела заветное письмо с положительным ответом — даже удивилась и не стала просить меня бросить это дело. Однако, радость на этом и закончилась. Начались упреки, вечный контроль, общаюсь ли я с парнями, какие у меня с ними отношения и стала как мантру повторять изо дня в день — сначала учеба, а потом делай, что хочешь.
Поэтому, как только мне стукнуло восемнадцать — сбежала. Моментально, на следующий же день, скинув все вещи через окно, чтобы не вызвать подозрений у матери. А потом ушла утром на учебу и больше не вернулась. Помню, как мама обратилась в полицию и меня искали, а я потом лично к ним пришла вместе с Иркой и сказала, что имею полное право жить самостоятельно. Тогда и сделать никто ничего не смог.
Сейчас мамин запал пропал. Как только Мира съехала, все куда-то испарилось. До этого она продолжала меня тыкать носом в учебу, каждый раз спрашивала, есть ли парень, появились ли вредные привычки — контроль продолжался дальше даже на расстоянии. Я терпела, не обращая на это внимания, приносила продукты и оплачивала коммуналку, как и просила мама — на работе возникли трудности с зарплатой. А я помогала только ради Миры, чтобы та не осталась без благоустройства, нормально питалась и адекватно жила. Но сестра многое скрывала, пока сама не съехала от матери к Леше. Вот тогда-то она мне все и выдала, как духу, что после моего отъезда — мама сорвалась с цепи и стала отрываться на ней. Порой забивала, если вдруг снова начинала общение с очередным мужчиной и только тогда Мира могла хоть ненадолго почувствовать себя свободной, тайно встречаясь с парнями. А там и с Добрыниным познакомилась. Он встал за нее горой, знал всю нашу ситуацию в семье и перед матерью защитил, когда мелкая приезжала к ней пару раз навестить.
И ведь самое ужасное то, что мы все равно с сестрой продолжаем любить маму где-то в глубине души. Остались те частички, вызывающие в нас какие-то смешанные чувства. Поэтому Мира и собирается позвать маму на свадьбу.
— Лера, прости, — мама постепенно оседала на пол, соскальзывая по стене вниз. Она прикрыла лицо руками, чтобы не показывать мне своих слез. Ее плечи вздрагивали при каждом всхлипе, и я подошла к ней, опускаясь рядом.
— Мам. Правда. Почему все так было? Что мы с Мирой сделали не так?
— Девочки, вы ни в чем не виноваты. Только я сама. Я пыталась сделать вашу жизнь лучше, чтобы она сложилась куда успешнее, чем у меня, — мама подняла заплаканные глаза на меня. — Мое детство тоже было сложным. Родители пили, не уделяли мне должного внимания и вечно где-то пропадали. Я была предоставлена самой себе, пока не решилась уехать в другой город. Тут поступила, но не доучилась из-за беременности. Родилась ты, а твой папаша свалил с какой-то мажоркой. Смирилась с этим, воспитывала одна. Потом через несколько лет появилась Мирослава — думала, что хоть с ее отцом у нас все сложится. Но и этот козел сбежал. А я просто не могла представить себе, как это воспитывать уже двоих и тащить на себе абсолютно все — решила искать мужчину, что полюбит вас, как родных.
— Зачем? Они только все портили. Мы бы прекрасно жили бы втроем, — остатки моих слез высохли на щеках, оставляя за собой неприятное стягивающее чувство. Пришлось стереть ладонями, расстегнув свою куртку из-за жары. — Но к чему были запреты и контроль? Ты думала, что так будет лучше?
— Мне казалось, что, если вы будете под моим контролем, значит не сбежите, не станете заложниками пагубных привычек и уж точно не забеременеете в восемнадцать, как я. Не нужно повторять моих ошибок.
— Мам, — беру ее за плечо, обратив на себя внимание. — Нужно было все нам рассказать, а не держать это в себе. Ты понимаешь, что этими подходами только разрушила между нами все общение? Все наши доверительные отношения? Ты хоть знаешь, как трудно мне было первый год жить отдельно?
— Прости меня пожалуйста. Я не хотела, чтобы вы страдали, но кажется слишком увлеклась этим и даже не заметила, как потеряла вас обоих. Вы две мои звездочки, которые вообще помнят обо мне, я только недавно это поняла. Я же больше никому нафиг не нужна. Генка вон нашелся, пусть и пьет иногда, но зато работа хорошая, сам как человек неплохой, — мама прильнула ко мне так, что пришлось ее обнять за плечо. Столько лет мучений ради того, чтобы она наконец осознала, что это возможно и было с хорошими помыслами, но зашло слишком далеко.
— Ты нас хоть любишь? Порой у нас с Мирой складывалось ощущение, будто мы тебе вообще не нужны.
— Что вы! Конечно люблю! — она подняла на меня серые глаза, в них все еще стояли слезы. Еще немного и мама снова заплачет, и я вместе с ней. — А Мирослава? Она не приехала с тобой?
— Мира только сегодня прилетает, а я пришла вообще по-другому делу, — мы вместе поднялись с пола, отряхнувшись. Все же поборола себя и сняла куртку, повесив на крючок, и прошла в гостиную, где не так сильно пахло перегаром.
— Прилетает? Она куда-то уезжала?
— Они с Лешей летали в Турцию перед…к-хм, свадьбой, — кашлянула в кулак, надеясь, что она все же услышала.
— Свадьбой? Какой свадьбой? Им же только по девятнадцать, — мама стала вновь быстро заводится, так что я резко повернулась к ней лицом, чтобы не допустить очередного скандала. Мы уже только что хоть в чем-то более-менее разобрались и не хочется вновь терять еле восстановившуюся ниточку, связывающую нас троих.
— Мам. Обычная свадьба. И вообще-то Леша старше Миры. Пусть сами решают, что им делать.
— Но…они же еще такие молодые. Пожили бы для себя. Она случаем не беременна? О господи, — женщина стала наводить панику, схватившись за волосы. Вот об этом и шла речь, когда я понимала, как мне предстоит разговаривать с мамой о предстоящей свадьбе сестры. Сейчас это все плавно перетекет во что-то нехорошее.
— Мама, перестань.
— Лера, какая может быть им свадьба? Мира только недавно переехала к нему, а уже решили семью строить. Что им, без брака хорошо не живется? И ты не ответила, она залетела от него, да? — она так быстро тараторила, что я еле успевала ее понимать.
— Нет! Мира не дура, ясно? И она вправе распоряжаться своей жизнью, как ей хочется! Ты только что извинилась передо мной и вновь завела свою шарманку! Она просто хотела пригласить тебя на свадьбу, а сама не сказала об этом, потому что ты снова начала бы на нее орать, как делаешь это сейчас и в чем-то упрекать! Ты невыносима! — пролетаю мимо матери и хватаю куртку с сумкой, вытаскивая оттуда конверт. — И будь добра, оплати счета за коммуналку, раз твой Гена такой прекрасный человек. Не дай бог мне снова придет оповещение о просрочке.
Не надевая куртки, выбегая из квартиры пулей, спускаясь вниз по лестнице. И снова мне хочется отсюда сбежать поскорее. Мама никогда не поменяется, только делает вид. А я, дура, надеялась, что если поделюсь с ней своими чувствами, то она хоть что-то для себя поймет, переосмыслит. Но кажется, что я слишком понадеялась на это и завысила свои ожидания.
Вновь стало обидно до жути.
Беру телефон и дрожащими пальцами тыкаю на контакт такси, чтобы поскорее вернуться домой. Хочу к Моцарту, хочу снова его обнять и не отпускать от себя. Сейчас — он источник моей радости и счастья, тот, кто тебя молча выслушает и пожалеет. Лучше людей.
— Алло.
— Здравствуйте, можно вызвать такси до Северной? — пока разговаривала, придержала ухом телефон, а сама накинула на себя куртку, чтобы не продрогнуть до нитки. Все же декабрь на дворе.
— Лера? У тебя что-то случилось?
Непонимающе хлопаю глазами и смотрю на экран. Я набрала не такси, а Добрынина. Внимательнее смотреть надо было, прежде чем нажимать на кнопки.
— Прости, хотела такси вызвать.
— Скажи, где ты? Я приеду, — на фоне послышался шорох одежды.
— Ты же на работе, не нужно…
— Если я спросил, значит есть возможность. Так где ты?
— Я к матери приехала…и кажется зря, — устало потираю глаза, закутавшись в куртку.
— Говори адрес, скоро буду.
Серьезный голос Лео заставил меня продиктовать улицу и дожидаться его, стоя во дворе. Убрала гаджет в карман, а сама застегнулась, натянула по самые брови зимнюю шапку и шарф, чтобы не превратиться в ледышку.
Но Добрынин и правда приехал очень быстро — буквально минут за семь. Значит он где-то был неподалеку. Машина остановилась напротив меня, а из нее вышел взволнованный Леня.
— Все хорошо?
— Можно сказать и так. Но я морально подавлена после встречи с мамой, — раздосадовано смотрю на мужчину, прижимая к себе сумку.
— Идем, все мне расскажешь, — он приобнял меня за плечо и пошел к автомобилю, открыв переднюю дверь.
Я повиновалась ему, удобно села и пристегнулась, глядя на то, как в подъезд заходит какой-то мужчина. Он был в старой потрепанной кожаной куртке, на голове красовалась шапка-ушанка, а в руках он прятал бутылку водку, только что купленную. Почему-то мне показалось, что это и есть тот самый Гена. И кажется, не ошиблась, потому что к нему вдруг выбежала полураздетая мать, еле прикрываясь вязанным платком и загоняющая мужчину в подъезд. Точно, окна выходят прямо во двор.
Перед тем, как мы отъехали, она грустным взглядом посмотрела куда-то вдаль, а потом заметила машину, вглядываясь в переднее стекло. Я тут же опустилась ниже и отвернулась в бок, чтобы она только не увидела мое лицо.
— Это она? — спросил он.
— Она. Прошу, поехали скорее.
— Понял, — без лишних вопросов Добрынин выехал со двора на главную дорогу и поехал в сторону дома. — Куда тебя отвезти?
— Желательно домой. Я соскучилась по Моцарту, — в носу защипало и мне вновь захотелось заплакать. Но не здесь и не сейчас, и уж точно не перед Леонидом.
— Хорошо, как скажешь.
Оставшуюся дорогу мы ехали молча. Добрынин на фоне включил тихое радио, чтобы хоть как-то разбавить нагнетенную атмосферу и вмиг домчал до дома, припарковавшись на своем привычном месте.
— Спасибо, что приехал за мной.
— Я обязан был это сделать. Даже по голосу было слышно, как тебе плохо, — мужчина поставил машину на ручник и вытащил ключи из скважины. Но выходить никто из нас пока не собирался.
— Знаешь…ты сейчас сильно занят? — с надеждой посмотрела на Лео.
— У меня были переговоры с моим нынешним художником по поводу выставки. Решали кое-какие детали, так как мероприятие уже послезавтра. А так, на сегодня пока все, хоть мне было бы неплохо разгрести документы.
— Вот как. Тогда не нужно задерживаться. Я пойду домой, — вяло улыбнулась и вышла на улицу, мягко хлопнув дверью.
— Лера, постой, — он следом вышел из машины, поймав меня за руку.
— Что такое?
— Если человеку плохо, то нужно обязательно ему помочь.
— Ты уже помог и спасибо тебе за это.
— Думаю, ты хочешь, чтобы тебя выслушали, — Лео будто читал мои мысли, настаивал на том, чтобы дать мне выговориться. Но я не хочу отвлекать его от работы, заставлять слушать мои монологи о том, насколько у нас трудные отношения с матерью.
— Хочу, но…
— Значит пойдем к тебе. Я хоть с Моцартом тоже время проведу, — одной его улыбки хватает, чтобы согласиться на все то, что он предлагает. Добрынин явно этим пользуется сполна.
— Хорошо.
Вдвоем поднимаемся на наш этаж, я открываю дверь и пропускаю Лео вперед. Мопс, сломя голову, бежит к нам, радуется, словно ребенок, увидев нас обоих. Какой же он все-таки милый.
— Ты будешь чай с лимоном?
— Буду, — мужчина уже во всю тискает Моцарта, не спуская его с рук. Эта милая парочка не отлипает друг от друга. Сразу видно, что они истинные друзья, их любовь друг к другу безграничная. Но мопс умеет дарить ее не только Лене, но и мне, тем самым, связывая нас.
Прохожу на кухню, наливаю нам чая в большие кружки и нарезаю тонкими пластами мытый лимон, поставив на стол сахарницу и ложку. Я еще пока не знаю предпочтения мужчины.
— Лео, иди пить чай.
— Сейчас.
Эти двое вели себя как дети. Игрались на полу — Добрынин кидал ему резиновый мячик, лежа на ковре и радостно улыбался, подпирая ладонью острый подбородок. Я вновь могла позволить себе понаблюдать за ним, медленно попивая горячий чай и откинувшись на спинку стула. Это уже стало обыденностью — я так представляла Леонида на своем холсте, как вырисовывала каждый изгиб, каждую тень на его идеальном лице, сохраняя всю его уникальность. Когда-нибудь я решусь упросить его стать натурщиком.
— Мы закончили, — весь растрепанный он подошел к раковине, помыл руки с мылом и уселся рядом, грея ладони об горячую кружку. — Ну что, поведаешь мне, что произошло у вас там?
— Да так. Я просто как перешагнула через порог, меня понесло куда-то. Высказала ей все, что можно было. Она заплакала, извинялась, подумала, что может наконец между нами что-то наладится. Но как только завела тему о свадьбе Миры, все покатилось в одно место, — вздохнув, уткнулась взглядом в свое расплывчатое отражение в чае.
— Она против их свадьбы?
— Ты бы знал насколько. Начала сразу говорить, что мелкая наверняка беременная, раз так рано замуж выходит. Боится, что она повторит ее судьбу, когда сама оказалась в подобной ситуации и ни к чему хорошему это не привело.
— Родители почему-то всегда думают, что мы, как их дети, повторяем их сценарий жизни. Но вечно забывают, что каждый человек индивидуален и у нас свой путь, который нужно обязательно преодолеть. Я Мирославу сразу принял в нашу веселую семью — помню, как увидел впервые, думал, что за чудо-юдо в черных одеяниях, — мужчина засмеялся, — а потом, когда разговорились, осознал, насколько она зашуганная была, ей было приятно находиться в нашей компании, чувствовала себя свободной.
— Мелкая хорошая. На ее внешний вид не обращай внимания — это больше, как защитная реакция. Пыталась так отпугивать всех, но вот Леша даже не обратил на это внимание, потому что любит ее за другие качества, — на душе стало так тепло за то, что Леня думает о моей сестре и хорошо ее принял. Наши семьи теперь будут связаны между собой и мне было важно знать, как к ней относятся.
— Это верно. Лешка всегда был каким-то чудным, со своей журналистикой совсем голова поехала. Но Мира влияет на него положительно и меня это радует.
— Они прекрасная пара.
— Полностью согласен, — Лео посмотрел на меня, продолжая улыбаться. — Знаешь, вы с ней очень похожи.
— Внешне? — почти допиваю чай, оставляя совсем чуть-чуть на дне.
— И внешне, и характером. Только ты мудрее и взрослее, больше понимаешь, наставляешь Миру на истинный путь. Сразу видно, что ты ее сильно любишь и ценишь.
— По сути, кроме Миры и моей подруги у меня больше никого нет. Но знаешь, за последнее время у меня появилось много замечательных знакомых, — сделав акцент на последнем слове, мы переглянулись между собой. Добрынин завораживал своей улыбкой и искренними голубыми глазами, в которых всегда можно было найти ответ и без всяких слов. Он тоже был рад познакомиться со мной, пусть и случилось это при очень необычных обстоятельствах. И теперь нас связывают не только будущие родственные связи, но и прелестный мопс, храпящий на мягком диване.
И что с этим делать?