Укрощая шторм

ГЛАВА 31

Лила

Двадцать минут спустя — Дом Тома, ЛА

Поездка в дом Тома была тихой. Весь путь я провела в ловушке своих мыслей, гадая, о чём же он хочет поговорить со мной, и пытаясь разобраться, что я сама хочу сказать ему.

Он подъезжает к воротам своего дома. С помощью пульта он открывает их.

Наблюдая за их медленным открытием, я чувствую своё сильно колотящееся сердце.

Когда он подъезжает к своему дому, моё сердце лихорадочно пытается пробиться сквозь рёбра.

Не говоря ни слова, Том выходит из машины. Я отстёгиваю ремень безопасности и открываю дверь.

К этому времени Том уже оказывается передо мной и берёт меня за руку, помогая мне выбраться. Моё тело дрожит от прикосновения его большой ладони к моей, электричество струится по мне, скапливаясь между моих ног.

Не важно, что происходит между Томом и мной, моё тело всегда будет хотеть его.

Спускаясь вниз, я вижу, как его глаза скользят по моим ногам, вспышка желания разжигается в его взгляде.

Я испытываю чувство облегчения. Приятно знать, что я всё ещё оказываю такой эффект на него. А то уже начала беспокоиться, что всё исчезло. Он ни разу не посмотрел на меня в сексуальном смысле после того, как я увидела его сегодня вечером в больнице.

Он переплетает свои пальцы с моими, сжимая мою руку.

Я застываю, моё сердце борется с разумом.

— Не отстраняйся. Мне просто нужно обнять тебя… даже если это небольшая часть тебя, — его голос наполнен смыслом.

Грудь Тома прижата к моему плечу, что напоминает мне, насколько хороши ощущения соприкосновения наших тел.

У меня начинает кружиться голова.

Подняв голову, я заглядываю ему в глаза и киваю.

Крепко держа меня за руку, он ведёт меня в дом, прямо в гостиную.

Я впервые вижу её. Она очень похожа на его спальню: определённо мужская, тёмное дерево, белые стены, удобный на вид чёрный L-образный диван, огромный плоский экран на стене.

— Тебе принести чего-нибудь выпить? — спрашивает он, ведя меня к дивану.

— Нет, спасибо.

Том садится и тянет меня за руку, чтобы я села рядом с ним.

Мы на углу дивана, так что я сажусь чуть дальше, отпуская его руку, и оставляю между нами небольшое расстояние.

По выражению его лица я догадываюсь, что ему не нравится, что я отстранилась, но для разговора с ним мне нужна ясная голова, а когда Том прикасается к какой-либо части меня, то мои мысли вылетают из головы, и я не могу рассуждать трезво.

С решимостью в глазах, Том придвигается ко мне, оставляя между нами совсем немного места. Затем он всем телом поворачивается ко мне, прижимая покрытое джинсами колено к моей обнажённой внешней части бедра.

Это прикосновение похоже на касание оголённых проводов к моей коже.

Я вздыхаю и смотрю на Тома. Его глаза потемнели, говоря, что если я отодвинусь, то у меня будут проблемы.

Я остаюсь на месте.

Он наклоняется вперёд — предплечья на бёдрах, руки соединены вместе, — в результате чего он ещё больше приближается ко мне. Он выдыхает, и я чувствую тепло его дыхания на своей коже.

— Почему я здесь, Том?

Несколько минут он молча изучает меня глазами.

— Я хочу, чтобы ты знала, что я сожалею о том, как вёл себя. Вещи, которые я сказал тебе, когда мы в последний раз виделись, были непростительны. Мне очень жаль.

Я сжимаю челюсти.

— Ох, ты имеешь в виду, когда я обнажила перед тобой свою душу, а ты сказал мне, цитирую: «Забери своё признание в любви и скажи его тому, кто этого хочет»? После чего уехал от меня, не раздумывая ни секунды.

— Я думал об этом, — выражение его лица становится каменным. — С тех пор я постоянно сожалею о том, что сказал.

— Тогда почему? Почему ты сделал мне больно, если не имел этого в виду? — боль того дня до сих пор живёт внутри меня.

— Я не знаю… из-за страха, — он пожимает плечами.

— Страха? — я смущена и взбешена, о чём говорит мой тон.

Чувство вины обостряется на его лице.

— Это я и пытаюсь сказать… возможно, глубоко внутри меня жила мысль, что если я причиню боль тебе, то мне будет легко уйти от тебя. Если ты возненавидишь меня, то не останется никакого пути назад. Я просто не учитывал то, настолько сильно буду скучать по тебе. Насколько пустыми будут чувствоваться вещи… насколько опустошённым я буду чувствовать себя без тебя, — его улыбка кривая, но искренняя… печальная.

— Я не понимаю. Если ты хотел меня, то почему оттолкнул?

Может, я просто сморозила глупость, но я не могу понять его логику.

Он опускает взгляд.

— Потому что я идиот.

— Нет, — я качаю головой. — Ты эмоционально отстранён, но не идиот.

Он поднимает глаза к моим.

— Я идиот, Ли. Если бы ты знала обо мне всё — то, что я сделал, то, как я вёл себя, — ты бы не говорила так.

— Даже после твоего поведения по отношению ко мне в тот день, Том, моё представление о тебе не изменилось. И оно не изменится, независимо от того, что ты мне сегодня расскажешь.

— Я просто надеюсь, что ты всё ещё будешь так думать, когда я расскажу тебе всё, — он проводит рукой по волосам. Кажется, он нервничает, ему неловко. — То, что я должен сказать тебе… я выбрал действительно неудачное время, но, чтобы ты лучше поняла… ну, меня… я должен рассказать тебе это.

— Так, давай. Я слушаю, — я смотрю на него, подбадривая своим взглядом.

— Ладно, — он делает глубокий вдох. — То, что произошло сегодня с Дексом… я понимаю, каково тебе сейчас.

Он опускает глаза. Спустя мгновение он поднимает их, чтобы посмотреть на меня. Я вижу уязвимость, которую никогда не думала увидеть в Томе.

— Я знаю, как ты чувствуешь себя, потому что, когда мне было тринадцать лет, мой отец покончил с собой.

— О Боже, Том, мне так жаль, — я хватаю его за руку, сжимая её.

То, что случилось с Дексом, для меня всё ещё свежая рана. И, зная, что значит потерять мать, моё сердце болит за Тома.

Его пальцы оборачиваются вокруг моей руки.

— Декс и то, как ты потеряла свою маму… как пресса представила это… у нас с тобой гораздо больше общего, чем ты думаешь.

— Однако, нас объединяют не очень хорошие вещи, — говорю я, теребя пальцами свою губу.

Он убирает мою руку ото рта. Держа обе мои руки, он сплетает наши пальцы вместе. Я поворачиваюсь к нему всем телом, и он располагает свои ноги между моими, чтобы мы оказались лицом к лицу.

Он качает головой.

— Нет, это не так. Между нами есть нечто большее, чем просто это. Я лишь хочу, чтобы ты знала, что я понимаю, что ты чувствовала после того, как потеряла свою маму в таком возрасте. Внимание прессы… — его взгляд вонзается в ковёр у меня под ногами. — Мой отец не был таким знаменитым, как твоя мама, но фамилия моей семьи… известная. И тем, как он умер, очень интересовалась пресса.

Его фамилия?

— Твоя фамилия? Картер? — говорю я, запутавшись и пытаясь вспомнить каких-нибудь известных Картеров. Я не могу не вспомнить бывшего президента Картера, но не может быть, чтобы Том был связан с ним. Наверное.

Он раскаивающееся улыбается.

— Нет, Ли… на самом деле, Картер не моя фамилия. Это моё второе имя. Моя фамилия — Сигал.

Я смотрю на него с замешательством.

— Сигал? То есть, как виски, которое ты ненавидишь?

— Да, Фейерверк, как виски, которое я ненавижу. Дело в том… что виски, которое я ненавижу, формально принадлежит мне. Ну, компания. Моё полное имя — Томас Картер Сигал Четвёртый.

Погодите-ка.

Он Томас Сигал? Разве Томас Сигал не умер? Разве он не умер несколько сотен лет назад?

Не будь такой глупой, Лила. Конечно, он не тот Томас Сигал. Он, должно быть, его праправнук или что-то в этом роде.

Святое дерьмо.

Ладно. Нам нужно сделать паузу на секунду.

Для сравнения: Том сказал мне, что он Томас Сигал IV — это практически то же самое, как если бы он сказал мне, что он праправнук Джека Дэниэлса.

Джек, Джим, Джонни и Томас — четыре самые известные наименования виски.

И я спала с Томасом.

Твою мать.

— Ладно, — пищу я. — Почему я не знала этого? Почему никто не знает об этом? Потому что ты известен, как участник УШ. Если уж на то пошло, почему ты в УШ, когда владеешь виски Сигал? И почему ты так ненавидишь своё же виски? И-и… — я выдыхаюсь.

Он тихонько посмеивается.

— Слишком много вопросов, Фейерверк.

— Я знаю. Прости. Просто я запуталась, — освободив руку, я потираю голову.

— Знаю. Это сбивает с толку, и извини за то, что не был честен с тобой с самого начала.

— Тебе не за что извиняться. Ты не должен был рассказывать мне историю своей семьи лишь потому, что спал со мной.

— Нет, должен был.

Подняв голову, он смотрит на меня, и сила в его взгляде поражает меня прямо в сердце.

— С самого начала между нами было нечто большее, чем просто секс. Мы оба знали это. Просто тогда я решил проигнорировать это, в то время как ты смело посмотрела правде в глаза.

Он ложится на диван, отклонив голову.

Заинтересованная его словами, я следую за ним. Сняв обувь, я забираюсь на диван, садясь рядом с ним, и поджимаю ногу под свою попу, прижимаясь своими бёдрами к его. Я смотрю на его лицо, отчаянно пытаясь узнать о нём всё.

Он наклоняет голову в мою сторону, с сожалением глядя мне в глаза.

— Ты с самого начала заслуживала узнать всё обо мне, узнать, во что ты ввязываешься, и мне жаль, что раньше я молчал об этом, — он пропускает руку через свои волосы. — Моё прошлое — это не тёплая и уютная история, и это не то, о чём я рассказываю. Единственные люди, которым о нём известно, — это Джейк и Денни. И Джонни, который унёс это с собой в могилу. Я рассказал им, как только УШ начал становится популярным, потому что они имели право знать, какой багаж я несу. Моё прошлое — это такого рода новости, которые любит жёлтая пресса. К счастью, никто никогда не копался в моём прошлом достаточно глубоко, чтобы обнаружить это, и я позаботился, чтобы так это и оставалось. Будучи распутным, играющим на бас-гитаре участником группы, я удерживал интерес людей ко мне именно на таком уровне. Спустя какое-то время то, с кем я трахался в очередной раз, становилось надоедливым. У людей пропал интерес.

Он протягивает руку и смахивает мою чёлку со лба.

— Помнишь, что я сказал тебе в тот день, когда мы сидели за роялем?

«Я не хочу быть солистом. Мне нравится, когда всё легко и просто. Я играю, делая то, что люблю и получаю вознаграждение от маржинальной издержки».

— Да, — киваю я.

— Мне нравятся простые вещи. Я не хочу быть солистом… я буду им только для тебя, — он снова берёт меня за руку. — Я не хочу, чтобы всё было просто, если это подразумевает, что со мной не будет тебя. Ты важна для меня. Важнее, чем кто-либо и когда-либо. Я хочу, чтобы ты узнала меня… настоящего меня. Я хочу, чтобы ты знала обо мне и моей жизни до встречи с тобой.

Мои глаза закрываются от его слов. Я чувствую, как Том пододвигается ближе, после чего обхватывает рукой мою челюсть.

Я открываю глаза.

— Ты тоже важен для меня, Том. Я хочу понять тебя. Вот, почему я здесь и слушаю.

Его пальцы прослеживают путь по моему подбородку и спускаются на мою шею.

— Как ты уже, наверное, догадалась, мой прапрадед был основателем виски Сигал. Его звали Жан-Пьер Сигал. Он переехал из Франции в США в середине восемнадцатого века.

Том — француз… отчасти…

Господи, ничего себе.

Он только что поднялся ещё выше по шкале сексуальности.

— Жан-Пьер обосновался в Дэнвилле, штат Кентукки, где познакомился с моей прапрабабушкой, Сарой Томас.

Кентукки. Я помню, каким напряжённым был Том, когда мы были на том фестивале в Кентукки.

— Отец Сары, Джон Картер Томас, умер годом ранее и оставил ей ферму, на которой она выросла. Она и Жан-Пьер поженились, и тот взял управление фермой на себя. Они выращивали кукурузу, и он решил заняться производством виски, называвшегося бурбоном, который обрёл популярность. Некоторые фермеры зарабатывали на этом неплохие деньги, а моему прапрадеду они особенно были нужны, так как Сара забеременела от него. Ребёнок родился за неделю до того, как они успешно дистиллировали первую партию виски. Они решили назвать моего прадеда Томасом, в честь семьи Сары, а второе имя дали в память о её отце. Виски Жан-Пьер назвал в честь своего сына. И вот так родился виски Томас Сигал, — у Тома вырывается ироничный смех. — Даже не знаю, почему я тебе всё это рассказал. Это ведь совсем не раскрывает подробности моей дерьмовой жизни.

Наклонившись, я прижимаюсь своим лбом к его.

— Всё, что связано с тобой, имеет значение. Всё это имеет значение. Я хочу знать о тебе всё.

Его пальцы скользят по моим щекам.

— Я когда-нибудь говорил тебе, какая ты потрясающая?

— Недавно, — улыбаюсь я.

Он проводит пальцами по моим губам.

— Ну, ты удивительная. Ты лучший человек из всех, кого я знаю.

Я откинулась назад, упираясь плечом в диван, и приготовилась выслушать остальную часть его рассказа.

— Итак, ты знаешь, что мой отец был Томасом ІІІ, — он намекает на свою татуировку. — Папа взял управление компанией на себя, когда дедушка уже не мог. Мой отец был главой компании, директором, а его младший брат, мой дядя Джо, был генеральным директором. Я должен был возглавить компанию следующим. Вся моя жизнь была сосредоточена в Дэнвилле, Кентукки, — в этот момент я распознаю его южный акцент, — я рос с мыслью, что однажды возглавлю компанию. От меня требовалось закончить школу, пойти в университет Лиги Плюща, а затем работать в Сигале и изучать бизнес. Моя жизнь была распланирована наперёд. Но всё изменилось, когда мне исполнилось тринадцать.

Я как раз собираюсь спросить, что случилось с его южным акцентом, когда его глаза встречаются с моими. Боль, которую я вижу в них, ощущается моей собственной. Она так сильна.

— Когда мне было тринадцать, мой отец узнал, что у моей мамы была интрижка. Она изменяла ему в течение довольно продолжительного времени с… моим дядей Джо. Мой отец застукал их вместе.

Понимая, куда ведёт этот рассказ, я придвигаюсь ближе, чувствуя, что сейчас Том нуждается во мне.

— Все развалилось. Мама переехала из нашего дома к Джо. Она хотела забрать нас с собой, но я бы не оставил отца. Моя сестра, Хизер, которая младше меня на пять лет, на самом деле, не понимала, что происходит, и захотела остаться с мамой. Таким образом, Хизер ушла с мамой, а я остался с отцом. Мы всегда были более близки, — он вздыхает. — Для него это был сильный удар. Его предала не только жена, но и брат, с которым он был вынужден продолжать работать в одной компании. Он пил всё больше и больше. Всё, к чёрту, разваливалось. Я был ребёнком, который пытался удержать всё на плаву. В тот момент я думал, что ситуация не смогла бы стать ещё хуже, но я ошибался.

— Я был в гостях у друга и позвонил отцу, чтобы узнать, как у него дела, но он не ответил. Я не знал, но почувствовал, что что-то не так. У меня было странное предчувствие, поэтому я покинул дом друга и поехал домой на велосипеде. Добравшись до своего дома, я увидел машину дяди Джо на подъездной дорожке. Я знал, что его присутствие здесь может плохо кончиться, поэтому я бросил велосипед и побежал в дом. Я позвал папу, но не получил никакого ответа. В доме играла музыка — «Обычный мир», — так что я подумал, что он не услышал меня из-за неё.

Боль на его лице осязаема. И я вспоминаю, как он говорил мне, что это песня его отца, которую он не слушал в течение шестнадцати лет.

Мой желудок стягивается в узел.

Он трёт руками своё лицо.

— Господи, это тяжело, — он встаёт. — Мне нужна чёртова выпивка. Хочешь выпить?

Я качаю головой.

— Я на минуту, — он выходит из комнаты и возвращается через несколько минут с бокалом янтарной жидкости в руке.

— Джек, — он поднимает стакан, размахивая им из стороны в сторону, издавая при этом слабый смешок.

Заняв место рядом со мной, с минуту Том просто сидит, размешивая виски в стакане. Затем он выпивает содержимое и бросает стакан на пол рядом с диваном.

— Музыка исходила из нашей гостиной, поэтому я пошёл туда. Телевизор был включён, и по нему шло музыкальное видео. Я выключил телевизор и как раз тогда услышал голоса, доносившиеся из кабинета отца. Я знал, что он был там с Джо, поэтому побежал в его кабинет. Я не знал, что собирался делать. Просто знал, что должен быть там. Я только добрался до коридора, когда услышал, как кричит Джо. Его голос звучал испуганно. И секунды не прошло, когда я услышал это. Выстрел.

— Глупо было, что я побежал в направлении выстрела, а не от него, как большинство нормальных людей. Я ворвался в дверь офиса. И вот тогда увидел на полу Джо, из груди которого текла кровь, а мой отец стоял с пистолетом в руке. Я подбежал к Джо и прижал руку к его груди, пытаясь остановить кровотечение, но крови было так много. Она была на всём: на моих руках, на моей одежде… везде.

Он держит руки перед собой, как будто всё ещё видит на них кровь Джо.

Я прикасаюсь к его руке. И он моргает.

— Я слышал, как Джо захлёбывался собственной кровью. Кричал на отца, чтобы помог, но он по-прежнему просто стоял там с пистолетом в руке, его глаза были пусты. Затем Джо, — Том трёт глаза, — умер… прямо тогда, когда я стоял на коленях рядом с ним. Мои руки были прижаты к его груди.

Слеза сбегает из его глаза, но он быстро вытирает её. А перед моими глазами предстаёт тринадцатилетний Том, столкнувшийся с чем-то поистине ужасным. Даже после той боли, что я пережила, обнаружив свою маму, я всё равно не могу представить, через что пришлось пройти ему. Моё сердце чертовски болит за него.

— Джо умер, — разбитым голосом говорит он. — И я испугался. Вскочил на ноги и начал кричать папе, что Джо мёртв и что он убил своего брата. Но он не ответил. Он был просто опустошённым. И я чертовски испугался. Я знал, что он никогда не сделал бы мне больно, но он просто стоял с пистолетом в руке. Внезапно он, казалось, пришёл в себя. Он положил пистолет на стол. Потом посмотрел на меня и сказал: «Томми, иди на кухню к телефону. Набери девять-один-один. Расскажи им, что случилось», — а затем он… — Том делает болезненно звучащий вдох, — сказал мне, что сожалеет.

Лицо Тома поглотила агония. Ещё одна слеза стекает по его щеке. Её он не вытирает. Я наблюдаю за тем, как она прокладывает путь к его верхней губе.

— Я был ещё ребенком, Ли, и он был моим отцом, поэтому я сделал то, что он велел. Только оказавшись у двери на кухню, я кое-что понял. Зачем он отправил меня на кухню к телефону, когда он был и в его кабинете? И я знал, я просто, чёрт возьми, знал. Весь путь, пока я бежал назад в его в кабинет, моё сердце билось так быстро, — он прижимает ладони к глазам, будто пытаясь отгородится от всего, что видит прямо сейчас. — Я был в нескольких шагах от его офиса, когда раздался второй выстрел, — он тяжело дышит. — Мой отец выстрелил себе в голову… и я увидел его лежащим на столе лицом вниз. Кровь… там было так много чёртовой крови.

— Господи, Том, — по моим щекам текут слёзы.

Я обхватываю его руками, притягивая к себе. Его грудь содрогается, а затем он утыкается лицом в изгиб моей шеи.

Мы сидим так в течение длительного времени. И я позволяю ему освободиться от той боли, которую он хранил в себе так долго.

Я иду на кухню, чтобы принести ему ещё виски. Наливаю и себе, даже, несмотря на то, что не люблю эту хрень. Но после только что услышанного мне нужно выпить.

Я приношу выпивку. Вручив её ему, сажусь рядом с ним и отпиваю глоток отвратительного виски.

Он опускает свой стакан на бедро.

— Так, что же случилось… с тобой и компанией твоей семьи? — спрашиваю я его, не зная, о чём ещё спросить.

Он делает глоток своего напитка.

— После смерти отца и дяди Джо контроль над компанией взял на себя совет. Я должен был возглавить компанию, когда мне исполнится восемнадцать. Но я не смог этого сделать, — он качает головой.

— Для меня всё изменилось. Я знал, что моя прежняя жизнь закончилась. Я обвинял в произошедшем свою мать, а она оказалась никому не нужной. Бесполезной. Хизер и я были вынуждены заботиться о себе сами. Я не хотел иметь ничего общего с компанией, которая пыталась привязать меня к этому. Полицейские снова и снова расспрашивали меня о случившемся. Ребята в школе донимали меня. Я был богатым мальчиком, который видел, как его отец убил его дядю, после чего убил и себя. Я был изгоем. Постоянно ввязывался в драки. Люди, которых я когда-то считал своими друзьями, вдруг перестали ими быть. Пресса воспользовалась грёбаным случаем. Они разбили лагерь возле нашего дома. Я чувствовал себя в ловушке.

— Я потерял своего отца. Видел, как он убил моего дядю, а затем и себя. Я просто хотел заглушить боль, забыть ту ночь… забыть о том, что произошло. Но я не мог убежать от воспоминаний. Об этом повсюду что-то напоминало. Поэтому я начал пить, курить травку… заниматься сексом, чтобы отгородиться от этого, — он встречается со мной взглядом.

— Мне было четырнадцать, когда я потерял девственность на вечеринке с какой-то девчонкой младше меня. Я был пьян и под кайфом, и просто хотел чувствовать себя нормально. Позже я даже не мог вспомнить, как её зовут, и я совершенно уверен, что она никогда не вспоминала моё имя. Но что я точно помнил, так это то, что, когда всё это происходило — когда я занимался с ней сексом, — я не чувствовал себя дерьмом. Я не думал обо всём, что со мной случилось. В тот момент я не был Томми Сигалом, наследником состояния марки виски и сыном человека, застрелившего своего брата перед собственным самоубийством. Я был никем. Просто тёплым телом, которое трахало девчонку. Ей было плевать на меня, а мне было плевать на неё. Мне понравилось, как это чувствовалось, и я хотел, чтобы это продолжалось. Думаю, тогда секс стал для меня механизмом преодоления. Я мог просто отключиться и потерять себя в другом человеке, забывая обо всём. Это срабатывало в течение длительного времени, пока просто не стало нормой. Я занимался сексом без обязательств… пока не встретил тебя.

— А что касается компании… — он грубо смеётся. — Мне едва удалось закончить школу. Я вовсю развлекался, трахаясь со всеми подряд. Не ночевал дома. Моя мама не могла контролировать меня и спустя какое-то время престала пытаться. Когда мне исполнилось восемнадцать, компания должна была полностью перейти в моё распоряжение — грёбаное виски Сигал.

Он смотрит на меня.

— Даже произошедший скандал не повлиял на бизнес. Я надеялся, что позор сравняет компанию с землёй, но этого не произошло. Это сделало её даже больше, популярнее. Продажи увеличились. В первый год после их смерти продажи выросли на пятьдесят процентов. Видимо, людям понравился разжёгшийся скандал с их виски. Хреново, правда?

Он трёт лицо, выглядя расстроенным.

— Я был восемнадцатилетним, а они пытались заставить меня работать в Сигале под руководством Совета. Почти каждый день я с трудом мог самостоятельно завязать чёртовы шнурки. Я был разбит. Мне хотелось просто сбежать, — он испускает тяжёлый вздох. — Я был ещё ребенком. Испорченным ребёнком. Поэтому взял немного денег из своего трастового фонда, чтобы хватило на пропитание, собрал сумку, сел в машину и поехал в Нью-Йорк.

Он уныло вздыхает.

— Я сбежал. А когда приехал в Нью-Йорк, то избавился от своей фамилии и стал Томом Картером. В первый год я просто бездельничал, отрывался, курил травку… спал со всеми подряд. Затем, однажды ночью, я встретил Дэнни на вечеринке у нашего общего знакомого. Мы разговорились о музыке. Он был сильно помешан на этом и понравился мне. Дэнни был классным парнем. Мы отлично поладили, а у меня так давно не было настоящего друга. Друзья, с которыми я познакомился в Нью-Йорке, были просто людьми, с которыми я тусовался и накуривался. Но Дэн, он был другим. Мы начали вместе зависать, и он сделал своей целью направить меня на правильный путь.

— Дэн учился в колледже, поэтому я тоже решил поступить. Я понятия не имел, чем хочу заниматься, но всегда любил музыку. Дэн получил степень бакалавра в музыкальной сфере, но отстой был в том, что ему пришлось проходить один тот же курс повторно, поскольку он провалил экзамен, — он тепло улыбается воспоминаниям.

— Я взял ту же специализацию, что и Дэн, но изучали мы разные предметы. Меня интересовала музыкальная история, в то время как Дэну нравилась композиция. И в этом классе по композиции он встретил Джейка и Джонни. Он познакомил нас, а остальное — совершенно другая история, — он делает глоток своего виски. Наклонившись вперёд, он ставит стакан на журнальный столик перед нами.

Он поворачивается ко мне и берёт мою руку в свою.

— Я никогда не думал, что мы станем известными. Мы хорошо играли. Я знал это. Но скольким удалось подписать контракт, верно? Мне было весело с ними, и я считал их своей семьёй. Надёжной. У меня давно такого не было. Поэтому, когда мы начали становиться популярными, я не смог уйти. И я верно подумал, что всем будет плевать на басиста, которому нравится трахаться с кучей тёлок. Что никто не будет интересоваться мной или моим прошлым. А если кто-нибудь когда-нибудь спрашивал в интервью о моей семье, я просто приуменьшал её значение. Их интересовали Джейк и Джонни, а это служило мне на пользу. Я должен был быть с ребятами, делать то, что умею и люблю, — он смотрит на меня с нежностью.

— Я был счастлив, Ли. Я не чувствовал этого в течение длительного времени. Но после смерти Джонни всё полетело к чертям. Я просто не мог, бл*дь, поверить в это. Я думал, что окончательно сорвусь. Ничего не соображал. Джейк и Дэн не справлялись со всем этим. Я думал, мы распадёмся.

— Затем, через месяц после смети Джонни, совершенно неожиданно мне позвонила Хизер. Я был полным эгоистом, когда просто взял и бросил её. Я даже не попрощался. Мои мысли возвращались к ней каждый день, но я просто не мог вернуться. Когда она позвонила, всё было как в старые добрые времена, когда мы были детьми, до всего произошедшего. Она хотела увидеться со мной и, конечно же, я согласился. В то время я жил в Лос-Анджелесе, поэтому она прилетела на следующий же день. Мы встретились, и после этого она стала смыслом моей жизни… до встречи с тобой.

— Хизер взяла на себя управление компанией и стала генеральным директором. Она рано закончила обучение, получив бизнес-степень. Моя сестра всегда была умна, гораздо умнее, чем когда-либо был я. Она и по сей день по-прежнему работает в Сигале. И я обязательно регулярно вижусь с ней. Обычно она приезжает сюда, чтобы увидеться со мной, потому что я не люблю уезжать из Кентукки, если в этом нет необходимости. В каждую нашу встречу я пытаюсь убедить её подписать договор о передаче компании, а она каждый раз отказывается и просит меня работать с ней, — он издаёт мягкий смешок. — Я подвёл Хизер много лет назад, когда сбежал. Но я больше не повторю этой ошибки.

— Похоже, она действительно классная, Том.

Его наполненные теплотой глаза встречаются с моими.

— Да. Ты во многом похожа на неё… пылкая, любишь спорить.

— Я не люблю спорить, — ухмыляюсь я.

— Фейерверк, — он прижимает палец к кончику моего носа.

— А что насчёт… твоей мамы?

Его глаза темнеют.

— Хизер видится с ней. Я не видел её и не разговаривал с ней с восемнадцати лет. Я не могу простить её за то, как она поступила. Если бы у неё не было интрижки с Джо, то…

Он останавливается, и я не давлю на его. Я лучше, чем кто-либо, понимаю, как трудно простить и забыть.

Он выдыхает.

— Ли, то, что я сказал тебе в тот день… когда оттолкнул тебя, как тогда отреагировал… после того как ты сказал мне, что любишь меня… — он качает головой с сожалением в глазах. — Конечно, есть причина, почему я проживал свою жизнь именно так, получая столько секса, сколько мне было необходимо, но всё-таки мне нравилась моя жизнь. Она была простой. Я не должен был заботиться ни о ком, кроме себя. И после того, что случилось с моим отцом, из-за причины произошедшего… я пообещал себе, что никогда не окажусь в подобной ситуации. Я поклялся себе, что никогда не влюблюсь. Что никогда не предоставлю женщине возможность уничтожить себя так, как это сделала с моим отцом моя мать.

— Я боялся, что если я влюблюсь и она сломит меня, как мать сломила отца… то я не смогу справиться, как и он не смог…

Он встречается со мной взглядом, и я вижу это в его глазах. Его страх. Ему нет нужды говорить об этом вслух.

— Поэтому я эмоционально отстранялся от женщин, делал то, что хотел, а затем уходил. Это было легко… до тебя, — он прикасается к моему лицу, пробегая пальцами по моей щеке к волосам. — Я не мог выбросить тебя из головы.

— Тем не менее, ты оттолкнул меня.

— Я запаниковал. То, что ты сказала мне… в глубине души я знал, что чувствовал то же самое, но я боролся с этим. Страх заставил меня сопротивляться этому, — он издаёт тихий смех. — Ты до чёртиков пугаешь меня, Лила Саммерс.

— Ты тоже до чёртиков пугаешь меня, Том Картер, — я нервно улыбаюсь ему, вновь обнажая перед ним свою душу. — То, что я испытываю к тебе… я никогда и ни к кому не испытывала ничего подобного.

Свет гаснет в его глазах, и он убирает руки от моего лица, оставляя меня с холодным предчувствием беды.

Он садится вперёд. Я следую за ним.

Я спускаю ноги на пол, дерево холодит мою кожу.

— Ли… я хочу быть с тобой и надеюсь… очень надеюсь, — он нервно смотрит на меня, — что ты тоже хочешь быть со мной…

— Хочу, — быстро говорю я, прерывая его и страшась того, к чему он клонит.

Он склоняет голову на бок. Его глаза встречаются с моими, проникая в мою душу. От взгляда в его зелёные глаза у меня сжимается желудок.

— Я всегда был честен с тобой. Не считая этого дерьма о моей семье, я никогда не лгал тебе, и это не изменится сейчас.

Моё сердце начинает сильно биться о грудную клетку.

— Я не могу просить тебя начинать отношения со мной, если ты не знаешь всего.

У меня трясутся руки.

— После того как я оставил тебя в тот день… я совершил ошибку.