Укротить Чудовище. Часть 1

Глава 1

Дезире

— Берете ли вы, милорд Клем Лавель, в жены леди Дезире Аделли? Клянетесь ли даровать леди ваше имя, покровительство и защиту вашего дома, клянетесь ли пройти вместе все испытания, что ниспошлют вам боги, отныне и до последнего часа одного из вас или обоих, ежели будет угодно то богам?

Э-э, может, не надо меня никуда брать?

— Беру. Клянусь.

Чтоб тебя! Берет он, видишь ли! Приданое мое и тело в качестве инкубатора для будущих наследников!

— Берете ли вы, миледи Дезире Аделли, в мужья лорда Клема Лавеля? Клянетесь ли даровать лорду вашу честь, верность и поддержку его роду, клянетесь ли пройти вместе все испытания, что ниспошлют вам боги, отныне и до последнего часа одного из вас или обоих, ежели будет угодно то богам?

Нет, не беру! Даже если приплатит за сомнительную честь величать эту морду постную моим законным супругом. И вообще, почему от меня требуют верности, а от лорда нет?

Взгляд жреца, лысого старичка в фиолетовой с серебряным шитьем сутане, стал нетерпеливым. И тишина вокруг такая, что, кажется, слышно, как выжидающе сопят гости с задних рядов. А чего все ждут?

Я неуверенно обернулась к родным, стоящим слева. Справа имелся без пяти секунд муж, и глядеть на него лишний раз не хотелось совершенно. Мама смотрела сочувственно, папа предостерегающе, Матильда с тоской и старательно скрываемой смесью зависти и облегчения — с одной стороны, младшая сестричка успела вперед старшей к алтарю проскочить, а с другой, такой супруг отнюдь не предмет девичьих мечтаний и Матильда до последнего боялась, что папа предложит лорду ее, а так, можно сказать, боги миловали. Тео давил зевок ладошкой. Ну, мелкому-то что, не его ведь замуж сдают.

— Берете ли вы, миледи Дезире Аделли, в мужья лорда Клема Лавеля? — погромче и с нажимом повторил божий служитель. — Клянетесь ли даровать лорду вашу честь, верность и поддержку его роду, клянетесь ли пройти вместе все испытания, что ниспошлют вам боги, отныне и до последнего часа одного из вас или обоих, ежели будет угодно то богам?

Франческо, спаси меня, пожалуйста! Я не хочу замуж за этого напыщенного человека, который старше меня на тридцать лет!

— Миледи Дезире? — требовательно вопросил жрец.

— Я… — белое, расшитое золотом платье неудобное… и тяжелое…

Волосы, убранные под украшенную жемчугом сетку, стянуты так туго, что болит голова.

И воздух… Почему не хватает воздуха?

— Я… — люблю другого.

Того, кто молод, красив и любит меня.

Внезапно мой почти супруг и повелитель придвинулся ко мне.

— Ваш долг, миледи, — еле слышно произнес мужчина, всколыхнув дыханием тонкую фату, и сразу отстранился.

Мой долг.

Ненавижу его. Ненавижу! И Клема тоже ненавижу! За то, что согласился на папино предложение, за то, что стоит сейчас здесь, холодный и равнодушный, словно мраморная статуя, за то, что разлучил меня с любимым.

За то, что посмел напомнить о моем долге, будто я могу забыть о нем!

— Беру. Клянусь, — прошептала я.

Губы лорда дрогнули в удовлетворенной усмешке.

— Сим нарекаю этого благородного лорда и эту благородную леди мужем и женой и да снизойдет на них милость богов наших! — с откровенным облегчением завершил церемонию служитель.

Муж… теперь уже точно муж взял меня за локоть, повернул лицом к себе и рывком поднял фату.

Не могу смотреть на него. Не хочу и не буду.

Жесткие пальцы в перчатке больно ухватили за подбородок, подняли мое лицо. А я все равно не буду смотреть — опустила ресницы, глядя на звенья золотой цепи на черном бархате камзола. Хотя, похоже, Клему мое внимание не нужно, мужчина только повернул мое лицо в одну сторону, в другую. Зубы еще проверил бы, старый козел! Потом отпустил и пошел прочь. Я обреченно двинулась следом, затем потянулись моя семья и гости.

Высокая двустворчатая дверь храма распахнулась, по глазам ударило яркое солнце. Клем остановился на пороге, подождал, пока я поравняюсь с ним, и из божьей обители мы вышли вместе, как положено молодоженам. Собравшиеся на площади жители нашего славного города Виса приветствовали нас криками радости, пожеланиями семейного благополучия, плодородия и цветами, щедро бросаемыми под ноги новобрачным. От слепящих лучей слезились глаза… а может, от боли, отчаяния и безнадежности. Где Франческо? Ничего не вижу… вообще.

Пальцы впились в локоть и практически стащили по ступеням храма к карете, смутно, словно из туманной пелены, выступившей из белого света вокруг. Демоны побери, да она открытая! Ну да, народ же должен посмотреть, как дочь градоправителя везут на заклание. Пажи услужливо помогли мне подняться в экипаж, рядом на сиденье опустился мой муж. Хлопок закрытой дверцы едва пробился сквозь одобрительный гул голосов, подковы лошадей застучали по брусчатке.

— Помнится, милорд Аделли уверял, что вы с сестрой получили лучшее образование, какое только возможно.

Да обычное у нас образование, точно такое же, как у большинства высокородных леди в Этерии.

— Однако, миледи, я начинаю сомневаться, что вы исправно посещали уроки этикета.

А еще уроки домоводства, вышивки, эпистолярного искусства и… в общем, список можно продолжить.

— И все-таки, ради вашей семьи, сделайте над собой усилие и улыбнитесь горожанам.

Действительно, а ну как кто-то присмотрится и заметит слезы, покрасневший нос и ужас в глазах юной невесты? Или милорд предполагает наивно, будто народ не знает, что Вис вместе с доброй третью Этерии не стал частью Имперского союза только благодаря войскам Лавеля? Что отец, поняв, что наш король готов откупиться от притязаний императора малой кровью, сдав тому приграничные территории, и, соответственно, на королевскую милость и защиту рассчитывать не стоит, пал в ноги Клему, моля о помощи? И не просто попросил, но предложил поддержку в случае, если Лавель надумает подвинуть короля с трона, и меня с солидным приданым на пару? Все люди прекрасно знают. Только им все равно. И радуются они сейчас не моему гипотетическому счастью, а тому, что легко отделались, и продолжат безмятежно улыбаться, даже если я при всем честном народе буду кричать и биться в истерике. Вон, было между Этерией и Империей королевство. Пару лет назад тамошний король подписал бумаги о вступлении в союз. И все, нет ныне ни королевства, земли которого отошли Империи, ни короля, и заправляет там всем высокий имперский лорд-наместник.

А что за Лавелем мрачной тенью тянется печально известный на юге Черный орден, в годы моего раннего детства озаривший одну только Алданию отблесками костров и криками сжигаемых ведьм, так это так, мелочи жизни. Кто не без греха под солнцем нашего мира?

Слепящий белый свет наконец ослаб, и я смогла различить дома по обеим сторонам улицы, толпящихся людей. Лица, правда, по-прежнему сливались в мутные серые пятна, но разглядывать их я все равно не собиралась. Клем с благодушной полуулыбкой любящего отца махал поднятой рукой, кивал в ответ на очередное пожелание плодиться и размножаться в оптовых масштабах. Я посмотрела на крупный нос с горбинкой, прорезанный морщинами высокий лоб, короткие, зачесанные назад каштановые волосы, обрамляющие немаленькую уже залысину, холодные карие глаза.

— Прискорбно видеть столь вопиющие пробелы в вашем воспитании, — не глядя на меня, заметил мужчина.

Это он еще мало видел!

Я отвернулась от Клема. На улице куда жарче, чем под прохладным сводом храма — там хоть солнце не палило так нещадно. И душно, раскаленный воздух при каждом вдохе царапал легкие сотнями незримых песчинок. Я осторожно провела пальцами по своему вспотевшему горячему лицу.

— Миледи, постарайтесь воздержаться от патетических обмороков на публике, — неожиданно сухо заявил Лавель.

И ничего, что мне действительно нехорошо?!

Я вцепилась в бархатную обивку сиденья, прикрыла глаза, стараясь дышать глубоко и ровно. Да когда ж эта телега соизволит дотащиться до дома?!

Дом, наш милый городской дом. Песочного оттенка стены, белая лепнина, голуби на терракотовой крыше, тенистый внутренний дворик, что всегда пел мне то задорным смехом ветра в листве, то нежной колыбельной маленького фонтана, то вкрадчивым шепотом ночи, то протяжными вздохами полудня. Завтра мне придется покинуть тебя, чтобы уехать вместе с супругом в его замок в приграничье. Не будет больше песен, смеха и книг, беззаботного веселья и надежд безмятежной юности, игр с Тео и споров с Матильдой. И любимого в моей жизни тоже не будет.

А о том, что будет, думать не хотелось.

Из экипажа я выползла едва ли не на четвереньках, однако помощи от мужа не дождалась. И не надо. Вот умру здесь, и станет высокочтимый милорд трижды вдовцом. Не смертельно, разумеется, но репутацию ему моя скоропостижная трагическая кончина точно подпортит! О-ох!

— Леди Аделли, — сильная надежная рука поддержала меня в процессе вываливания из кареты, выровняла, позволяя принять более приличествующее высокородной положение.

И еще от этого простого прикосновения даже через плотную ткань платья по коже побежали мурашки.

Я подняла глаза на Франческо, выдавила жалкую грустную улыбку.

— Теперь леди Лавель, — шепотом поправила я.

Следом подъехал экипаж с моими родными и отец, заметив меня в недопустимом обществе, выскочил из кареты практически на ходу и с впечатляющей в папином почтенном возрасте прытью.

— Милорд, — прошипел папа и, подойдя к нам, понизил голос: — Кажется, я настоятельно просил вас не приближаться к моей семье и особенно к моей младшей дочери.

— Прошу меня простить, лорд Аделли, но вашей дочери стало плохо, и я…

— О Дезире отныне заботится ее супруг, — зло перебил папа. — А вас я попрошу немедленно покинуть мой дом.

— И где он, наш благодетель, чьи следы в пыли нам надлежит с трепетом целовать? Освежается после прогулки по солнцепеку, а его жена тем временем вот-вот упадет в обморок? — язвительно поинтересовался Франческо. — И смею заметить, мы пока находимся перед вашим домом, а не в нем.

Кажется, у папы сейчас пар из ушей повалит.

— Слушай, ты, зарвавшийся щенок…

— Возможно, я еще щенок. Возможно, иногда я действительно зарываюсь, — негромко и спокойно ответил Франческо и вдруг подхватил меня на руки. За папиной спиной дружно ахнули вышедшие из кареты мама и сестра. — Но не я привел в этот город черного лорда. И не я продал ему собственную дочь.

Мир вокруг вновь поплыл, и лишь ощущение рук любимого удерживало от шага в бездну забытья. Наверное, я и впрямь перегрелась на солнце…

Откуда-то издалека доносились голоса, звон бокалов и стук посуды, звуки шагов и шорохи одежды. Столы накрыли в большом зале, а позже во дворе, когда сумерки принесут освежающую прохладу, начнутся танцы…

Люблю танцы… только танцев теперь тоже не будет… сомневаюсь, что Лавель хороший танцор… и что в этом ордене вообще танцоры водятся…

— Дезире, — лба коснулась ладонь, — ты вся горишь.

Может, я все-таки умираю? Во всяком случае, ощущения примерно такие, какие должны быть у человека при смерти. По крайней мере, по моим представлениям. Сердце стучит у самого горла, воздуха не хватает, в голове туман, собственные ладони горячие, что раскаленная сковорода.

— Лорд Демарро, вы перешли все допустимые границы.

Мама.

Я повернула голову. Моя спальня и лежу я в своей постели, поверх вышитого покрывала. Рядом с кроватью Франческо, мама замерла на пороге, не иначе как высланная вперед с дипломатической миссией. Терзающий тело жар внезапно схлынул, словно волна, оставив странное чувство пустоты.

— Леди Аделли, у Дезире жар, ей нужен доктор.

— Франческо, — устало вздохнула мама, — бумаги подписаны, клятвы произнесены пред свидетелями и ликами богов, брак заключен и фактически завершен. Отныне Дезире леди Лавель и поделать что-либо с этим вы не можете. Вам лучше уйти, пока вас не вывела отсюда городская стража.

Я села. Голова почти не кружилась.

— Дезире, — любимый мгновенно склонился ко мне.

— Все в порядке, — я посмотрела во встревоженные зеленые глаза. Нет-нет! — Мама права, тебе… лучше уйти.

Потому что если Франческо пробудет здесь хотя бы еще минуту, я не выдержу, вцеплюсь в него руками и ногами, и пусть попробуют нас разделить!

Франческо медлил, вглядываясь в мое лицо в поисках честного ответа. Что же, значит, тогда уйду я.

Молодой человек потянулся было поддержать меня, но я оттолкнула его руки и встала самостоятельно. Так, стоим? Стоим и практически не качаемся. Идти можем? Можем, а что не шибко быстро получается, так не страшно, я никуда не тороплюсь.

Мама шагнула навстречу, аккуратно взяла меня под локоть и, бросив предостерегающий взгляд на Франческо, вывела из комнаты. Папа ждал нас в конце коридора. Внимательно посмотрел на мою наверняка бледную и донельзя несчастную физиономию.

— Тебе лучше? — и в несложном вопросе прозвучал груз неизбывной вины.

— Да, папа, все хорошо.

— Уверена?

Я кивнула.

— Мне бы не хотелось думать, будто ты действительно считаешь, что я тебя продал, словно вещь или бессловесный скот, — нерешительно начал отец.

— Я так не думаю, правда. Ты хотел спасти наш город и его жителей.

И, в конце концов, девушки моего положения именно так замуж и выходят — за незнакомца по договоренности, за того, кого выберут родители или опекуны, и редко какой юной леди приходит в голову мысль возражать.

— Надеюсь, через несколько лет ты не будешь меня проклинать, — папа обнял меня, поцеловал в лоб.

Надеюсь. А в данный момент не хочу, чтобы родители волновались еще больше.

Мы вышли к парадной лестнице, спустились по широким ступенькам. Вот и мой долг стоит у подножия суровым черным изваянием. Окинул быстрым оценивающим взглядом, подал руку.

— Надеюсь, миледи стало лучше? — далеким от настоящей заботы тоном осведомился Клем.

Да чтоб тебе в другой мир провалиться!

— Да, дочь всего лишь немного перегрелась на солнце, — заверил папа преувеличенно бодро. — В последнюю неделю стоит такая жара!

Я приняла затянутую в черную перчатку руку и в сопровождении супруга направилась в зал, где уже собрались гости. И снова поздравления, пожелания, льстивые комплименты. Лебезят, норовят умаслить заранее, расстилаются, будто дверные коврики с алданских рынков, перед тем, кто, возможно, станет следующим правителем Этерии, а пока и без королевского венца внушает всем панический ужас. Ждут ли Вис нашествие черных орденоносцев, охота на ведьм, допросы, доносы и костры, бессмысленные смерти и тирания? В Этерии нет корпуса ведунов, маги и ведьмы вне закона и любой приезжий ведун не должен расставаться с документами, подтверждающими его принадлежность к корпусу другого государства, и официально заверенным разрешением на нахождение на территории нашего королевства.

Мы заняли почетные места за главным столом, и время резко замедлило ход. Оно тянулось и тянулось, бесконечное, тягостное, как при исполнении всякой докучливой обязанности. Праздничный обед со скрипом перетек в ужин, одна перемена уступала другой, блюда появлялись и исчезали, приносимые и уносимые слугами, бесшумными и невозмутимыми. Гости объедались и пьянели, то горлопанили все громче, увереннее, то вдруг, точно лишь сейчас обратив внимание на хмурого молодожена, испуганно умолкали и отворачивались. Я вяло ковырялась в своей тарелке и тоже честно пыталась напиться, пока Лавель не заявил слуге, собравшемуся было наполнить мой опустевший кубок в четвертый раз, что юной госпоже уже хватит.

Что, мне и пить нельзя? Злой у меня муж. Деспот он, вот!

Во дворе давно начались танцы, каждая новая музыкальная композиция искусно переплеталась со следующей, веселые быстрые мелодии сменялись медленными и торжественными. В зале расставили дополнительные канделябры, зажгли свечи в люстрах, а Тео увели спать. Я же наконец решила посмотреть на сидящего рядом супруга, за время праздника не сказавшего мне ни слова.

— Милорд, вы любите огонь?

Голова опять кружилась, но теперь головокружение приятное, сладкое, хмельное, словно выпитое мной вино, и я медленно тонула в этих волнующих ощущениях, позволяя обволакивать, затуманивать разум… как завораживало, погружало в странную полудрему трепещущее пламя свечей на столе.

— Нет.

— А танцы?

Где бы умыкнуть четвертую порцию вина, дабы в первую брачную ночь предстать пред мужем глупо хихикающей пьяной дурочкой, а пуще того ни на что не реагирующим бревном? Ничего не чувствовать, не вспоминать прикосновений и поцелуев Франческо, не думать, как все могло бы сложиться, не позарься император на Этерию или достань у нашего короля храбрости ответить жестким отказом.

— Нет, — Клем удосужился искоса на меня посмотреть, и, кажется, увиденное мало мужчину вдохновило. — Час уже поздний и у меня нет ни времени, ни желания наблюдать, как ваши сограждане надираются до свинского состояния. Вставайте, миледи, покончим с этим балаганом.

Куда? Зачем? Эй, не надо меня трогать, мне и тут все нравится!

— Милорд? — следом из-за стола поднялась мама.

— Леди Аделли, не будете ли вы так любезны проводить нас на брачное ложе?

Ку-уда?!

— Что? — растерялась мама.

Сидящая рядом с мамой Матильда поспешно уткнулась взглядом в свою тарелку, делая вид, будто не догадывается, о чем речь, и что ее вообще тут нет. А кто мне накануне фальшиво сочувствовал, какая я, дескать, вся бедная и несчастная, придется делить постель со стариком, в отцы нам обеим годящимся?

— Понятно.

И что ему понятно, спрашивается?

Клещом вцепившись в мой локоть, Лавель потащил меня к выходу из зала.

— При всем уважении, милорд, но существуют традиции… — мама нагнала нас уже в холле. — Правила приличия, в конце концов. Нельзя, уподобившись неотесанному, грубому кочевнику, взять и увести новобрачную в спальню. Мы должны подготовить Дезире… Божий служитель должен освятить и благословить ложе и новобрачных… И необходимо засвидетельствовать, что…

— К сожалению, леди Аделли, святость ложа на наличие либо отсутствие наследников никак не влияет.

А я, между прочим, еще не достаточно пьяна! И вообще, от этой гонки по лестнице и коридорам меня подташнивает…

— Она? — мужчина замер на пороге спальни с оставленной нараспашку дверью. Мама промолчала. — Все равно. Сойдет и эта. Леди Аделли, вашего свидетельства, что консумация состоялась, вполне хватит, поэтому не уходите слишком далеко.

Клем втолкнул меня в комнату, вошел следом и захлопнул створку перед маминым носом.

Моя спальня. Видимо, уходя, Франческо не закрыл дверь… Примятое мной покрывало на кровати, одинокая горящая свеча на столике. За распахнутым окном сумерки и ветерок приносил отзвуки музыки, голосов. Фату я сняла еще днем в зале… Надо было и платье сразу скинуть, чего уж стесняться, благо там хоть было кому помочь… Я нащупала шнуровку на корсаже, дернула.

Не поддается!

— Не трудитесь, — оборвал мои попытки Лавель.

Да-а? Он что, сам меня разденет?

— Ложитесь.

Даже так? Ну как прикажете, мой господин.

Я шагнула к кровати, села на край. Мужчина снял цепь и перчатки, расстегнул и небрежно повесил на спинку стула у туалетного столика свой камзол. Пламя свечи дрогнуло и будто стало ярче, сильнее.

— Ложитесь, миледи, — Клем приблизился ко мне, посмотрел равнодушно. — И настоятельно рекомендую воздержаться от сопротивления и лишних криков. Чем быстрее мы с этим покончим, тем лучше для нас обоих.

А сейчас ты подавишься, милый. Потому что невинность я неделю назад подарила любимому. И не жалею об этом ни минуты.

Я послушно легла. Жалко только, свечу теперь не видно. Люблю огонь. Он успокаивает и согревает… поэтому придется закрыть глаза и представить на месте супруга Франческо. Лавель зашуршал моими юбками, к коленкам прикоснулись неожиданно холодные, вызвавшие зябкие мурашки пальцы, развели мои ноги. Я должна… но не хочу. Не хочу! И будет больно. В тот раз было больно несмотря, что любимый был нежен и осторожен, а уж сейчас будет и подавно…

Не хочу…

Жар нахлынул неожиданно. Странно, поздний вечер уже и солнечный удар точно не грозил. Тяжесть резко навалившегося на меня чужого тела заставила открыть глаза, и обнаружившееся в неприятной близости лицо мужа порадовало мало. И чего он на меня уставился? Аж замер, прекратив ерзать и возиться. Может, прыщ на лбу вскочить успел, я-то в зеркало давно не смотрелась… И душно, а тут еще супруг остатков свежего воздуха лишает… Ой!

Внезапно Клем отодвинулся от меня и на удивление резво и даже чересчур отскочил от брачного ложа. И куда муженька понесло? Только не говорите, что уже на сторону собрался. Я рывком села. Посветлело в комнате… и еще что-то трещало прямо над моей головой. Ой, мамочки!

Балдахин горел, весело и ярко, озаряя спальню и перекошенную физиономию Лавеля. И смотрел мужчина не на тяжелую дорогую ткань, пожираемую невесть откуда взявшимся огнем, а на меня и в полном ярости взгляде желания спасти молодую жену почему-то не читалось. Ярости столь ледяной, вымораживающей, что она отражалась в глазах Лавеля цветом искрящегося на солнце снега горных вершин. Или это вовсе не отражение?

— Ведьма, — с ненавистью прошипел Клем и алые отблески полыхнули на узком длинном клинке кинжала, выхваченного откуда-то из складок одежды.

Где ведьма? Кто тут ведьма? Или… это он меня имеет в виду?!

Пламя змейками стремительно скользнуло вниз по резным столбикам. Надо бы спасаться бегством или хотя бы начать вопить «Пожар!», но я отползла к подушкам, наблюдая за взметнувшейся стеной огня, отрезавшей меня от Лавеля. Я ведь люблю огонь? Рука словно сама собой потянулась к пламени, один из рыжих язычков, точно живой, изогнулся навстречу. Вообще-то играть с огнем не рекомендуется, особенно совать в него конечности, и на мгновение сознание окатил страх перед ожидаемой болью от ожога… Язычок коснулся кончиков пальцев легко, бережно, вызвав тепло и странное спокойствие. И я улыбнулась пламени будто старому другу.

Нечто пролетело возле уха и вонзилось в изголовье кровати. Я покосилась на торчащий из деревянной спинки кинжал и поняла страшное — я умру. Прямо здесь и сейчас, потому что мой супруг, чтоб его, охотник на ведьм, а я, кажется…

— А-а-а!!

Возня по ту сторону огненной стены, хлопок открывшейся двери, шорох юбок.

— Дезире!

Мама! Мамочка, пожалуйста, спаси меня!

Пламя опало, открыв Франческо, набросившегося на Клема сзади, и метнувшуюся к постели маму.

— Мама! — я слезла с кровати, привычно укрылась от жизненных невзгод в родных объятиях.

И Франческо… значит, он не ушел, караулил где-то рядом и примчался, едва услышав мой крик.

— Беги! — крикнул Франческо, пытаясь удержать вырывающегося Лавеля в захвате.

— Нет, я…

Никуда не пойду без тебя.

Мама окинула быстрым взглядом обгоревший балдахин, висящий унылыми клочьями, почерневшее покрывало и вывела меня из комнаты.

— Франческо! — нельзя оставлять его там одного с этим страшным человеком!

— Не беспокойся о нем, — негромко заговорила мама. — Он прав: ты должна бежать.

— Что? Куда? Зачем?

Нет, ну зачем понятно. Молодая жена черного лорда — и ведьма. Свои же в ордене засмеют. Но куда бежать? И что будет с Франческо?

— Дезире, у тебя дар. Еще когда ты была совсем крохой, я знала, что рано или поздно он проявится.

Возможно, не стоило в детстве проводить столько времени у очага, играя с золой, беседуя с огнем и воображая, словно пламя живое и отвечает мне. Матильда всегда смеялась и обзывала замарашкой, потому что я вечно была с ног до головы перепачкана в золе…

— Ты знаешь законы Этерии.

Еще я замужем за черным орденоносцем! Аж любопытно, если меня попытаются сжечь, я сгорю или им придется меня топить? Слышала и о таком способе избавления от ведьм.

— Поэтому ты должна бежать из этого королевства. Сегодня, сейчас же.

Мы вышли к лестнице для прислуги, мама уверенно потянула меня вниз по узким ступенькам.

— Но куда?

Как я буду жить там, в неизвестности, совсем одна, без семьи и любимого?

— Ты отправишься в королевство Лира, к моим родителям, лорду и леди Грейн.

Дедушке и бабушке, которые приезжали в Этерию всего раз во времена моего раннего детства и потому не сказать, чтобы я их помнила? А Лира, между прочим, по другую сторону Империи, то есть далеко!

— Поступишь в ведунский корпус Лиры, выучишься, получишь диплом, а вместе с ним свободу и независимость. Лавель не сможет тебе ничего сделать.

— А… а как же вы? — растерялась я. Да, я-то уеду, но родные останутся и Клем может сделать моей семье довольно многое.

Мама замерла на ступеньке, обернулась ко мне. С кухни доносился перезвон посуды и озабоченные голоса слуг, пахло чем-то жареным.

— Мы справимся, — мама ласково улыбнулась, однако в карих глазах я заметила грусть и отчаянную, непреклонную решимость. — Главное, чтобы ты была в безопасности.

— –

— Что это?

Где?

Я обернулась, но позади обнаружился только молодой человек с золотисто-каштановыми волосами и какой-то дурашливой улыбкой на симпатичном лице.

— Неужели в наше убогое серое заведение поступила прелестная фея Воздушного мира?

Это он обо мне, что ли? Коли так, то сильно польстил. Длинную темно-каштановую шевелюру я обрезала по плечи и теперь ношу распущенной, лицо вполне обычное, с округлыми щечками, веснушками и серо-синими глазами. И одета я так же, как все адептки ведунского учебного корпуса Лиры — в строгую белую блузку и синюю юбку длиной чуть ниже колен. Форма непривычная и странно обходиться без прежнего количества одежды, но мне нравилось. Жаль, Франческо не может увидеть изменившуюся меня. Не знаю, увидимся ли мы когда-нибудь вновь.

— Позвольте познакомить вас с нашим скромным, однако не лишенным некоторой доли очарования осенним садом, — щедро предложил молодой человек. — Феи ведь любят цветы?

Сразу в сад? Но цветы я и впрямь люблю.

Огненные.

— Ден! — раздался оклик из коридора.

На всякий случай я посторонилась, уходя с дороги входящих в аудиторию адептов.

— Не знаю никакого Дена, — заявил молодой человек, продолжая старательно мне улыбаться.

— Ден! — от потока учеников отделились две девушки, шатенка с длинной роскошной гривой и русоволосая с короткой стрижкой, обе кареглазые и с сумками через плечо. Русоволосая без всякого стеснения дала молодому человеку подзатыльник и отодвинула в сторону. — Чего ты к ней пристаешь?

— Кто тут пристает? — обиделся любитель садов. — Мы просто разговариваем.

— Испарись, — посоветовала девушка и замахнулась повторно.

Любитель небрежно фыркнул, но отошел к столам, за которыми рассаживались остальные адепты.

— Привет, ты новенькая? — спросила шатенка.

Я кивнула.

Мама не просто знала о моем даре, она давно подготовилась к его пробуждению. В тот вечер меня уже ждала мамина доверенная горничная с оседланными лошадьми, и сумасшедшая скачка за пределы города. А на окраине — портал, светящийся белым с радужным контуром овал в пространстве, перебросивший меня сразу в Лиру, в дом бабушки и дедушки. Мамины родители тоже меня ждали, оказывается, и тепло встретили. Дедушка, правда, ничего лестного в папин адрес не сказал, и бабушка все вздыхала, что чуть не уморили бедное дитя в моем лице в этой варварской Этерии. Нет, я догадывалась, что мамина семья ее брак с папой не одобряла, но чтобы настолько… Через неделю я прошла вступительные тесты, переехала в общежитие, расположенное на территории ведунского учебного комплекса, начала посещать занятия и привыкать к новой жизни, разительно отличающейся от прежней. Хорошо, что только один пропущенный месяц догонять надо, не уверена, что справилась бы, поступи я в середине учебного года — программа корпуса далека от храмовой школы для благородных девиц. Впрочем, и за месяц весь курс успел перезнакомиться и даже разбиться на компании. Я ходила на занятия уже третий день и до сего момента на меня никто, кроме преподавателей, не обращал внимания.

На плечо легла рука.

— Элден Дейт, к вашим услугам в любое время дня и ночи, прекрасная фея, — представился молодой человек, приобняв меня. Подхватил свободной рукой мою конечность, поднес к губам и, проникновенно глядя мне в глаза, поцеловал пальцы.

— Ден, по-моему, ты переоцениваешь свои возможности, — заметила русоволосая и повернулась ко мне. — Лоурин Каслрент.

— Лиина Паррин, — присоединилась к знакомству шатенка.

Я улыбнулась. Настоящих друзей у меня никогда не было, но кто знает, может, теперь будут?

— Дезире Грейн.

Юной леди Дезире Аделли больше нет, а свежеиспеченная леди Лавель пусть покоится с миром!

— –

Фреа

Восемнадцать лет.

Наконец-то восемнадцать! Отныне я настоящая взрослая леди, я больше не поучаемый всеми несмышленый ребенок. Я взрослая!

Гордо звучит.

— С днем рождения, моя красавица! — папа обнимает меня, целует в щечку, улыбается, и я улыбаюсь в ответ.

Папа устроил роскошный бал в честь моего праздника, пригласил соседей со всей округи, друзей и знакомых. И пусть пока только домашний, для тех, кого можно назвать близкими — или полезными — нашей семье, зато зимой я поеду ко двору, на первый настоящий бал для дебютанток и буду там самой красивой и ослепительной.

— С днем рождения, сестричка, — Катерина подходит следом, тоже целует в щеку, но в сдержанной улыбке сестры таится печаль, а в зеленых глазах странная отрешенность, словно мирская суета и веселье ее не касаются. — Надеюсь, все твои мечты исполнятся так, как ты хочешь.

— Благодарю. Тери, что-то случилось? — всматриваюсь в бледное лицо сестры.

Странно, еще накануне она была весела и беспечна, помогая мне готовиться к празднику.

— Нет, все в порядке, — качает черноволосой головой Катерина. — Я лишь вспоминаю себя в твоем возрасте.

— О, если ты все еще грустишь о Винсенте, то просто забудь о нем. Если он разорвал помолвку после стольких лет, то, значит, он не любил тебя. Уверена, в этом сезоне ты обязательно познакомишься с лордом, который будет достоин тебя.

Катерина усмехается и мне чудится горечь в смешке коротком, нервном.

— Не беспокойся обо мне, Роза, это обычное брюзжание старой девы. Веселись, сегодня твой день, — и сестра растворяется спешно среди прочих желающих поздравить виновницу торжества.

Как только поеду ко двору, обязательно поищу подходящего Катерине лорда. Несправедливо, что сестра по-прежнему тоскует после расторжения помолвки, пока Винсент, по слухам, уже подыскивает себе другую невесту. И чем ему наша семья пришлась не по нраву? Мы потомки королевского Дома давно погибшей, но не забытой Ритины, мы один из старейших, влиятельнейших и богатейших родов в Вальсии, мы Ренье! И Катерина не может остаться старой девой только из-за прихоти какого-то мелкого лорда, после двух лет помолвки передумавшего жениться на ней.

Поздравления, пожелания льются со всех сторон, сыплются россыпью разноцветных бумажных конфетти, затем наступает черед подарков, тянущихся неторопливой тяжелой подводой.

Почти все замечательные, хотя есть и бесполезные — зачем мне, например, охотничий сокол, если я не охочусь, да и не люблю и не одобряю бессмысленного убийства животных? Впрочем, лорд Пирсон старый охотник, что еще он мог подарить? Подарка же его сына Уэлси я боюсь. Не дай боги обручальный браслет! А замуж за Уэлси я не собираюсь и знаю точно, папа никогда не согласится.

Боги милуют: Уэлси ограничивается цветами и золотым кольцом. Бриллиант огромен и если рукой с этаким колечком метко ударить, то можно и глаза лишить. Из вежливости делаю вид, будто восхищена подарком, но на самом деле не надену никогда. Пусть не думает, что кольцо что-то для меня значит. Зато скромное серебряное колечко с маленькой, искусно выполненной изящной розой, оказавшееся в преподнесенной кузеном Эланом коробочке, надеваю сразу. Обнимая меня, брат шепчет на ухо, что еще и зачаровал украшение и что оно должно оберегать меня.

После приема подарков открывают танцы. Не отказываю никому, даже Уэлси, хоть он скучен до зевоты и танцует, откровенно говоря, плохо. От шампанского кружится голова — сегодня никто не указывает, сколько бокалов положено выпить юной леди. Закончив танец, Уэлси, вопреки правилам приличий, не отпускает мою руку и тянет к выходу из зала, благоухающего цветочными гирляндами и сияющего огнями, потом на пустынную галерею. За высокими окнами расстилается река, и полумесяц покрывает темные воды мерцающим серебром. После музыки, смеха и гомона голосов ночная тишина оглушает до звона в ушах.

— Уэлси, некрасиво без объяснений бросать гостей, — и голова уже что-то совсем закружилась…

И, кажется, пол под ногами качается.

— Пару минут гости подождут, — неожиданно Уэлси прижимает меня к простенку между окнами. — Я хочу тебе кое-что сказать, Фреа.

— Что бы это ни было, но оно не может подождать до завтра? — когда я буду мыслить… более связно.

— Нет, не может. Я решил… И мой отец одобрил… Фреа, я собираюсь просить у лорда Ренье твоей руки.

И пусть себе просит…

Только завтра… Что?!

— Ты… хочешь жениться на… мне?

Никогда, ни за что! Да лучше я брошусь в воды Рай, чем выйду замуж за этого… этого!

— Что тут такого? — в голубых глазах искреннее удивление. — Мы знаем друг друга с детства, наши замки расположены по соседству.

— Но я… мы… — подходящих возражений, которые Уэлси принял бы, как назло, не вспоминается. — Прости, но я… я тебя не люблю.

— Полюбишь. Со временем.

Его? Худого, белобрысого, с надменным лицом и снисходительным рыбьим взглядом свысока вопреки довольно скромному происхождению?

— Папа не даст своего согласия….

— Лорд Ренье выполнит любой твой каприз, Фреа, тебе достаточно лишь попросить, — голос Уэлси становится вкрадчивым, бледное лицо приближается ко мне. Пытаюсь отстраниться и ударяюсь затылком о стену. — Поэтому просто скажи папочке, что ты от меня без ума…

Только безумной и надо быть, чтобы выйти за него замуж… О боги!

Губы Уэлси впиваются в мои, слюнявят с упоением жадным, мерзким, а язык… Какая гадость! И это поцелуй, от которого, говорят, особо трепетные, чувствительные юные леди падают в обморок? Где описываемое любовными романами наслаждение? И в обморок не упадешь — неизвестно, что может сделать Уэлси с моим бесчувственным телом, — и вместо удовольствия подкатывающая к горлу тошнота.

Хватаю Уэлси за узкие плечи, собираюсь с силами и отталкиваю его. Уэлси отодвигается неохотно, и я с размаху влепляю ему пощечину. Выходит звонко, громко, по всей пустой галерее эхо прокатывается.

— Если ты еще раз заговоришь о предложении или снова полезешь ко мне со своим… языком, я все расскажу папе, — а папа этого так просто не оставит.

— Значит, отказываешь?

— И как ты догадался?

— Пожалеешь.

— Никогда!

Юбки в охапку и подальше от этого слизняка. Я вихрем мчусь до конца галереи, взлетаю по скрытой в нише винтовой лестнице на второй этаж и бросаюсь к ближайшему окну. Снизу доносятся крики и топот. Неужели Уэлси всерьез рассчитывает поймать меня? Никто не знает Нуалон лучше меня, из всех наших домов замок этот мой самый любимый, самый родной, изученный вдоль и поперек, словно зачитанная до дыр книга. Распахиваю одну створку, забираюсь на подоконник и вылезаю на карниз снаружи. Створку закрываю, аккуратно спускаюсь с карниза на узкую полоску выступа в полуметре под окном, держась в стороне от падающего из проема света. Неудобно, ногу можно поставить только боком, и то каблуки туфелек норовят соскользнуть, пышная юбка сильно мешается, стесняя движения. Ничего. Зато Уэлси и в голову не придет искать меня за окном. Всего-то и надо, что подождать несколько минут, пока он не уйдет. Когда в детстве мы с Катериной играли в Нуалоне в прятки, это место было самым надежным укрытием. Сестре никогда не удавалось меня здесь найти, а сама Катерина боялась выбираться на стену.

— Фреа! Фреа!

Оконная створка прикрыта неплотно. Уэлси пробегает в одну сторону, замирает — галерея освещена хорошо, вся как на ладони и меня там нет. Значит, я или спряталась, или очень быстро бегаю и успела скрыться в другом ее конце. Бегун из Уэлси тоже неважный и, хотя он время от времени ездит с отцом на столь обожаемую старшим лордом Пирсоном охоту, развлечение это ему мало по нраву. Столичные мужские клубы с выпивкой, азартными играми и кутежами доставляют Уэлси много больше удовольствия.

— Фреа! Демоны побери! — шумный вздох, и Уэлси уходит.

Стою, вжавшись спиной в стену. Свет из окон первого этажа выхватывает реку внизу.

Минута. Другая. Можно возвращаться и пусть это ничтожество только попробует еще со мной заговорить!

Я отлепляю одну руку от стены, медленно, осторожно поворачиваюсь к окну…

Негромкий хруст, левая нога внезапно проваливается в пустоту, резко, неумолимо увлекая за собой все тело. Пальцы правой руки скользят беспомощно по неровной поверхности, но ухватиться не за что…

С визгом я срываюсь в стремительные воды Рай. Короткое падение выбивает воздух из легких, сердце колотится отчаянно у горла. Ожидание удара и неизбежной боли оплетает паутиной липкой, душащей, и, кажется, вся моя недолгая еще жизнь должна пронестись у меня перед глазами, однако я не успеваю ничего вспомнить, ни о чем подумать.

Ощущение рук на моем теле, странных, шершавых. И река, и замок вдруг в мгновение ока оказываются где-то далеко-далеко вниз, а вокруг расстилается бескрайнее пространство лунного света и воздуха, словно я лечу…

Я лечу?

Лечу! Действительно лечу и даже слышу взмахи крыльев… но едва ли у меня успели вырасти крылья.

— Пожалуйста, только не кричи.

Надо кричать? Поворачиваю голову, смотрю на того, кто держит меня на руках. В бледном сиянии полумесяца существо выглядит черным, будто выточенным из цельного куска мрамора. Короткая грива, встрепанная и жесткая на вид, развевается на ветру, непроницаемо темные глаза изучают нежданную ношу обреченно, с толикой смиренной печали. Приплюснутый нос, мощная, чуть выдающаяся вперед челюсть хищного зверя. За широкими плечами мерно взмахивают огромные кожистые крылья летучей мыши.

Смотрим друг на друга, ждем. Существо — моих криков, вероятно. Я же просто любуюсь.

— Кричать будешь? — спрашивает существо наконец.

Отрицательно качаю головой. Бросаю взгляд вниз. С высоты птичьего полета Рай кажется весенним ручейком в обрамлении темной зелени парка по обоим берегам, Нуалон же и вовсе походит на мой старый кукольный домик, маленький, хрупкий.

— Страшно?

Ни капли. И я опять качаю головой в подтверждение.

— Значит, обойдемся без воплей? — слышу недоверчивое удивление в голосе.

Киваю.

— Тогда держись.

Я едва успеваю обхватить существо за шею.

Стремительный полет вниз, свист ветра в ушах. Прижимаюсь к твердой груди, но глаза не закрываю. Хочу все видеть, все прочувствовать! Река приближается неумолимо, замок мелькает на границе поля зрения белым призрачным видением. Еще чуть-чуть — и мы нырнем…

Но нет, у самой воды существо будто отталкивается от речной глади, лишь чуть-чуть коснувшись темного зеркала, и вновь взмывает ввысь, поднимается над крышей и башенками Нуалона. Замедляет постепенно ход, облетая замок кругом, и наконец опускается на один из гребней крыши в центральной части. Осторожно ставит меня на ноги.

— Я знаю, кто ты, — меня переполняют детский восторг, пьянящая жажда скорости и безумное желание повторить все. — Ты горгулья!

— Горгул, вообще-то.

Это очевидно. Еще он высокий, одетый в обычные черные штаны, выглядевшие несколько странно, непривычно на существе из сказок и легенд.

— Я о вас читала! Вы охраняете древние замки, некогда принадлежавшие детям мира Воздуха. По старым преданиям, когда они покинули наш мир, они оставили горгулий сторожить тайные сокровища, что откроются лишь избранным, — я никогда не видела ожившую горгулью, только каменные изваяния в столице. И вдруг настоящая горгулья!

Только Нуалон не украшали каменные статуи и построили замок всего четыре века назад.

— А я в отпуске, — горгул пожимает беспечно плечами. — Отдыхаю.

— О-о, — откликаюсь растерянно.

Ловлю клыкастую усмешку.

— Фреа, — решаю представиться. Леди нельзя знакомиться самой вот так запросто, но это же горгулья. Не думаю, что ему есть дело до светского этикета. — Леди Фреа Роза Ренье.

— Ром. И позвольте спросить, леди Фреа, что вы делали на том карнизе, с которого столь неэлегантно рухнули?

— Я? Пряталась.

— От кого?

— От предложения руки.

Даже вспоминать неприятно. Особенно мерзкие ощущения от поцелуя.

— Без сердца?

— Леди редко кто предлагает еще и сердце, — боги, о самом главном и позабыла! — Ром, благодарю за спасение.

— Пустяки, — отмахивается горгул небрежно. — Тебя подбросить?

— Куда?

— Вниз, вверх, в твою комнату — куда скажешь.

— Мне еще рано в комнату, — смеюсь я. Праздник в самом разгаре и папа обещал фейерверк в мою честь и…

Внезапно улыбка горгула исчезает, выступающее из прядок гривы круглое мохнатое ухо дергается раздраженно.

— Ром? — что-то увидел? Услышал?

Горгул резко наклоняется вперед, расправляет крылья.

— Ром? Только не оставляй меня здесь одну! — спуститься-то отсюда я смогу, но в бальном платье будет весьма неудобно, а без платья — крайне неловко.

— Я подсажу тебя в окно галереи, и оттуда ты сможешь…

— Что происходит? Это и мой дом, я хочу знать, в чем дело, — требую правды я.

Ром обхватывает меня за талию, прижимает к себе и прыгает с крыши.

Безо всякого предупреждения! Писк, жалкий, испуганный, вырывается сам собой, руки цепляются судорожно за шею спутника. Горгул облетает первый этаж, скользя неслышно под высокими стрельчатыми окнами, откуда льются свет, музыка и голоса, и устремляется к дальним, обычным прямоугольным окнам. Приближается к одному, замирает.

Библиотека, маленькая, уютная, пахнущая сандалом и полная историй чудесных, скрытых под обложками великого множества книг на полках стеллажей, поднимающихся до сводчатого потолка. В глубине теплится неяркое ровное сияние светового кристалла на подставке — папа предпочитает окружать себя и нас всеми удобствами, которые только может предложить наш мир. Возле столика с кристаллом сам отец, высокий, с зачесанными назад светлыми с проседью волосами.

— Все готово?

— Да, — шелестит странный шипящий голос и из тени у дальней стены выступает существо.

С длинными белыми волосами и черными глазами, кажущимися пустыми провалами на лице бледном, с резкими чертами. Черный плащ с воротничком-стойкой окутывает высокую — выше папы, — фигуру.

Кто это? Смерть, какой ее изображают в детских книгах?

— Я заберу ее в семь. Надеюсь, — существо делает паузу, бросает неожиданно ироничный взгляд на моего отца, — обойдется без последствий бурного праздника?

— Она знает и будет готова, — отвечает папа холодно.

— Хорошо. Не хотелось бы возиться с девушкой с похмелья.

О ком они говорят? Откуда папа знает существо это, и кто оно такое? Не читала о подобных ему…

Ужас пронзает сердце ледяными клыками.

Речь о… обо мне?! Но папа любит меня… нас обеих… Он никогда бы не отдал…

Папа смотрит на удлиненный белый кристалл в лапках подставки.

— Второе?

Существо усмехается хрипло, достает из кармана плаща черную коробочку, протягивает. Папа оборачивается, забирает почти не глядя.

— Уверен? Вещь тонкая и непредсказуемая, стопроцентной гарантии здесь никто не даст…

— Я не сомневаюсь в твоем мастерстве, — перебивает папа. — И я не желаю повторения…

Ром отстраняется вдруг от окна, разворачивается, взлетает к крыше. Сквозь клыки пробивается злое рычание.

— Кто это? — спрашиваю и сама едва слышу собственный голос.

— Один из Белых теней.

— Кто?

— Демон. Вы называете их пожирающие жизнь.

Те, кто питаются силой ведунов. Демон из мира Огня.

И папа его знает.

Горгул проносится над крышей Нуалона, опускается к окну галереи на первом этаже, но с другой стороны.

— Он меня почуял, — добавляет Ром, толкая свободной рукой чуть приоткрытую створку. — Поэтому лучше тебе вернуться на праздник, а мне исчезнуть.

— Я… я не понимаю, о чем они говорили…

И о ком? И почему папа так спокойно беседовал с пожирающим жизнь?!

— Я тоже. Но вряд ли из этого разговора последует что-то хорошее, ибо от Белых теней ничего хорошего ждать не приходится, — горгул ссаживает меня на подоконник, улыбается криво на прощание. — Быть может, еще увидимся, Фреа.

— До свидания, Ром. И благодарю еще раз.

Горгул взлетает и мгновенно растворяется в сумерках.

— Фреа? Где ты пропадаешь?

Оборачиваюсь к встревоженной Катерине.

— Опять смотрела на звезды и мечтала? — делает сестра справедливое при иных обстоятельствах предположение, приближается, берет за руку, помогая слезть с подоконника. — Ну вот, погляди, на кого ты похожа: платье помялось, с прической будто ветер поиграл.

Так и есть.

Я порывисто обнимаю Катерину. Не буду думать о демоне сейчас. И о том, что может связывать его с папой, тоже. Сегодня мой день. Не хочу омрачать его страшными предположениями.

— Тери, Уэлси пытался сделать мне предложение…

— –

…Лицо, бледное, словно сама смерть, обрамленное белыми волосами, выплывает из тьмы вокруг, поводит в воздухе белыми же, оканчивающимися черными когтями руками и бескровные губы растягиваются в удовлетворенной усмешке.

— Да, друг мой, уже скоро. Даже странно, что он до сих пор спит. Сколько ей исполнилось?

— Восемнадцать.

Слышу папин голос, но самого отца не вижу.

Что это?

Сон? Явь?

Кошмар наяву?

Отчаянно хочу проснуться, но не могу. Не чувствую ни рук, ни ног, тело будто онемело, оно не подчиняется, пока разум мой бьется в панике, запертый в клетке оболочки неподвижной, беспомощной.

— Хороший возраст. Не передумал? Двери нашей школы всегда открыты…

— Не передумал. Приступай.

И тело пронзает острая, режущая боль…

Утром я просыпаюсь в кровати в своей спальне и долго пытаюсь понять, что за кошмар мне приснился. В окно заглядывает солнце, обещая пригожий день, из парка долетает пение птиц. Переворачиваюсь на другой бок и замечаю розовую коробочку на столике возле кровати. Еще один подарок? Внутри на тонкой золотой цепочке покоится каплевидный изумрудный кулон под цвет моих глаз и лежит карточка, заполненная папиным почерком.

«Моей красавице. Обещай никогда не снимать его».

Обещаю.

Спустившись к завтраку, я узнаю, что рано утром сестра, не попрощавшись ни с кем, кроме отца, покинула Нуалон. Папа сказал, у Катерины пробудился дар, и ее отправили учиться в ведунский корпус.