Укротить Чудовище. Часть 1

Глава 6

Дезире

На своем веку мне случалось общаться с оборотнями, правда, исключительно когда те были в облике человека. Видеть, как происходит смена собственно ипостаси, не доводилось, да и вообще, насколько мне известно, оборотни не любили устраивать из перекидывания публичное представление.

Понимаю теперь почему.

Сложенные за спиной крылья исчезли, серая кожа начала стремительно расползаться на быстро тающие лоскуты, открывая розоватую человеческую, очертания кистей рук и лица расплылись, будто поддернутые туманной дымкой. Несколько секунд, и мускулистое тело, словно и впрямь выточенное из цельного куска темного гранита, уступило место худощавому человеческому, длинные черные волосы сменились короткими золотистыми, пребывающими, впрочем, в беспорядке не меньшем, чем в другом обличье, а лицо стало настоящим лицом в общепринятом смысле. Заношенные черные брюки с обтрепанными штанинами никуда не делись, разве что сидели на чуть изменившейся фигуре немного свободнее, нежели прежде.

— А-а… э-э… — только и смогла выдать я.

Стром потянулся всем телом, смачно, с хрустом, вынудившим меня вздрогнуть — вдруг там еще что-то не закончило изменяться? — и со странным выражением посмотрел на меня.

— Сколь вижу, лорд Данмар вам не сказал, — уточнил он вещь и так более чем очевидную.

— Нет…

— И вы, похоже, не знаете, что горгульи, как и многие, имеют две ипостаси.

— Почему же, знаю, — один из знакомых Ли горгул, так что, в принципе, о существовании у них двух обличий мне известно.

— Знаете? — удивился Стром.

— Да… просто я не… не связала вас и горгу… то есть вас-человека и вас-горгула в одну… — на языке почему-то упорно вертелось «морда», но я вовремя придержала и язык, и слово, наверняка оскорбительное для собеседника, — в одно лицо.

— Что ж, бывает, — откликнулся Стром все тем же странным тоном. Вроде и спокойный, ровный, и одновременно будто чуть раздосадованный. — Мы можем вернуться к первоначальной теме?

— Разумеется, — я постаралась улыбнуться как можно доброжелательнее.

— Итак, как я уже говорил, всплеск исказил энергетические поля, что привело к аномальной концентрации стихийных сил в нескольких местах, — продолжил горгул крайне занудным учительским тоном. — Всего на территории Брийска было зафиксировано четыре такие точки, каждая из которых являлась своеобразным концентрированным источником стихийной силы. Департамент взял их все по контроль, ограничив к ним доступ как ведунов, так и обычных случайных людей. За прошедшие месяцы две точки самопроизвольно и полностью рассеялись без каких-либо внешних воздействий и последствий для окружающей среды, впрочем, концентрация в обеих была невелика…

— Четыре точки — четыре стихии? — спросила я, осененная внезапным предположением.

— Да.

— Дайте угадаю — рассеявшиеся точки были водная и воздушная?

— Да, — кивнул Стром, и удивления в его глазах прибавилось.

Демоны побери…

— Остались огненная и земная, — потому что Ли источник огня, он ее основная стихия, а земля второстепенная. Я огляделась, прикидывая, в какой стороне относительно дома Блайски может находиться замок. — У нас тут земная, я полагаю?

— Да, — к удивлению присоединилось подозрение, нехорошее такое.

— А где-то в районе столицы есть огненная, верно? — и я даже могу сказать, где примерно оная располагается.

— Верно… Откуда вам это известно, леди Грейн? Или вы читали материалы, переданные лорду Данмару?

— Я эту папку даже в руках не держала, не говоря уже, что Мортон с ней не расстается, — призналась я.

— Тогда откуда? — Стром шагнул ко мне, присматриваясь пытливо.

— Да так… ветер принес.

— Интересно. Имя у этого… ветерка есть?

Есть. Лорд Трейе Филлбрайт, побочный отпрыск какого-то там высокородного демонического Дома, демон-полукровка, унаследовавший от мамы-человека ведунский дар к управлению стихией. Воздухом, кстати. Но рассказала мне обо всем сама Ли, с Треем я, естественно, тему сию не обсуждала, да и вообще мы едва знакомы, виделись всего пару раз на праздниках во Флорансии.

Однако выдавать друзей агенту Департамента я точно не собиралась. Надо ему, вот пусть сам и выясняет.

— Закрытая информация, — вызывающе заявила я, скрестив руки на груди жестом, далеким от изящества истинной леди.

— Ладно, — настаивать Стром не стал и отвернулся, глядя в темную даль, где узкая полоска лесных макушек сливалась с чернотой небесной. — Сам по себе эти точки не опасны, более того, согласно расчетам наших техников, энергия в них с течением времени рассеется и вернется к обычному уровню так же, как в первых двух. Другое дело, что из-за более высокой концентрации и времени на это уйдет не три-четыре месяца, а от двенадцати до восемнадцати.

Ничего себе!

— Использование этой энергии, безусловно, сократит срок, однако источники не настолько стабильны, чтобы была возможна их эксплуатация без необратимых последствий. И ДГИ не может допустить, чтобы местные ведуны получили доступ к ним.

— Вам жалко?

— Это повышает риск, леди Грейн, — отрезал горгул. — Вы имеете представление, куда и как далеко лорд Данмар может зайти, получив в свое распоряжение неплохой источник энергии?

— Но он же не безграничный, — возразила я. — И куда, по-вашему, Мортон может зайти? Поднимет кучу мертвецов, сколотит армию и пойдет свергать князя Александра? Богов ради, Мортону такие вещи неинтересны в принципе.

— Лично лорд Данмар никого свергать не станет, тут вы правы, леди Грейн, но не стоит забывать о его страсти к исследованиям, зачастую запрещенным, о порой неожиданных результатах его экспериментов и, что тоже немаловажно, о необходимости покровителя.

Департаменту прекрасно известно, что большую часть времени лорд Данмар находится в финансовом болоте. Кто-то должен спонсировать его исследования либо ему придется браться за заказы. Почему, несмотря на внутренние конфликты, Имперский союз остается крупнейшим производителем и поставщиком новых моделей «звезд»? Потому что Империя платила за эти разработки Данмара, курировала их и в Империи же при содействии имперского корпуса они запатентованы. На обычных исследованиях в рамках корпуса и преподавательской деятельности много не заработаешь, — Стром помолчал минуту-другую, пока я осмысливала услышанное, и добавил: — Факт его помолвки с юной леди Ренье тоже говорит о многом и, не буду скрывать, в Департаменте весьма обеспокоены этим альянсом.

Угу. Мало ли какие идеи придут в голову лорда Ренье при таком-то зяте?

— А о помолвке Департамент когда успел узнать? — внезапно сообразила я. Учитывая, что невеста всем тут снегом посреди лета свалилась…

— Я сообщил, — Стром глянул на меня с толикой недовольства. — Это моя прямая обязанность.

Сразу обо всем докладывать?

— Хорошо, ну а мне-то вы зачем все рассказали? То секретная информация, то вдруг выложили все как на храмовой исповеди.

— Мне нужна ваша помощь, леди Грейн.

Да неужели? Тайному агенту-нечеловеку могущественного Департамента потребовалась помощь какой-то не самой выдающейся штатной ведуньи корпуса, который и в нашем-то мире не все уважают? И я должна в это поверить?

— Правда? — сарказм я все-таки постаралась сдержать.

— Почему нет? — судя по невозмутимому, серьезному выражению лица, Стром не шутил и не иронизировал. — В случае необходимости у меня есть предписание, разрешающее привлекать к сотрудничеству местных специалистов.

К сотрудничеству или вербовке?

— Лорд Данмар не станет слушать меня. Уже не послушался и не надо быть прорицателем, чтобы знать, что так будет и впредь. Отчасти я его понимаю — я для лорда Данмара посторонний, представитель организации, о которой он не слишком высокого мнения, которую он видит очередными рамками для себя, для своего таланта. Да и к любому другому агенту ДГИ он будет относиться так же, полагать нас всех своими врагами. Но, возможно, он прислушается к вам, леди Грейн, как к человеку не чужому и далекому от его мира, но коллеге, близкому другу и… — Стром умолк и выразительно, выжидающе посмотрел на меня.

В первое мгновение я не поняла, чего горгул от меня хочет, а пуще того, на что намекает, и лишь затем сообразила.

— У Мортона есть невеста, — напомнила я.

— Две недели назад ее тут не было.

— Я с Мортоном не сп… то есть мы не вместе… то есть не состоим в любовных отношениях, если вас это так интересует.

— Рад слышать, — и опять странная тень в глазах мелькнула. Или мне просто-напросто показалось в неверных сумерках?

— Я с Фабианом, тем самым, который адепт вальсийского, — выдала я и почему-то сразу же пожалела о своих опрометчивых словах.

— Понятно, — Стром снова отвернулся. — В любом случае вы имеете большее влияние на лорда Данмара, нежели я или иной сотрудник ДГИ.

— Если Мортон что-то вобьет себе в голову, то его никто и ничто не оставит, как вы сами заметили. Никто из нас не имеет на него такого влияния, которое могло бы его переубедить или вынудить отказаться от своих замыслов. Мне, безусловно, лестно, господин Гивенс, что вы столь высоко оценили мои возможности, но вы их сильно преувеличили. Даже если бы я действительно спала с Мортоном, это все равно бы ничего не дало.

Горгул поморщился, явно не готовый то ли называть вещи своими именами, то ли вообще вникать в подробности чужих сексуальных отношений.

— Тем не менее, я был бы весьма признателен, если бы вы своевременно сообщали мне о, скажем там, планах лорда Данмара…

Да-да, конечно, сплю и вижу свою будущую великую карьеру шпиона Департамента.

— Нет.

— Что?

— Простите, но я вынуждена отклонить ваше в высшей степени заманчивое предложение, — я вновь подобрала юбки, повернулась и направилась к краю крыши. — Я не собираюсь ни докладывать вам и этому вашему Департаменту о том, что делает или не делает Мортон, ни шпионить за ним.

— В подобных случаях предусмотрено денежное вознаграждение…

— И за деньги тоже, — я остановилась у края, глянула вниз.

Земля, освещенная падающим из окон светом и одновременно затененная кронами деревьев, оказалась еще дальше, чем я предполагала, стоя посреди крыши и оной земли не видя. И что предпочтительнее — попытаться слезть самой или, отринув гордость, поступить как приличная леди и переложить решение проблемы на надежные мужские плечи?

— Господин Гивенс, не будете ли вы так любезны спустить меня отсюда, раз уж вознесли?

— Да, разумеется.

Ответил Стром еще нормальным человеческим голосом, однако ко подошел уже настоящий горгул, крылатый и хмурый, как положено каменной статуе чудовища, призванного охранять сокровища. Правда, меня обнял по-прежнему осторожно, бережно… вот только к себе вплотную привлекать не стал. И я тоже постаралась обхватить его, как обычно держалась за Фабиана, когда он был за водителя на «звезде», то бишь чтобы без лишних прижиманий где не надо. Горгул чуть приподнял меня, шагнул с края крыши в пустоту, и я чисто инстинктивно прильнула к твердой груди, стиснула руки, напрочь позабыв о благом намерении держать дистанцию. Короткое, почти мимолетное ощущение падения, и меня, аккуратно отлепив от себя, поставили на землю.

— Могу я рассчитывать, что вы не станете передавать содержание нашей беседы лорду Данмару или кому бы то ни было еще? — сухо осведомился Стром.

— Нема как рыба, — заверила я.

— Доброго вечера, леди Грейн, — шутку горгул не оценил, отступил на шаг-другой и взлетел, не дожидаясь ответного прощания.

А я поплелась обратно в особняк.

— –

Фреа

Госпожа Эдита Блайски неуловимо похожа на лису, то ли рыжими волосами, убранными в замысловатую прическу, то ли хитрым выражением бледного лица с тонким острым носиком и голубыми глазами, следящими пытливо, неотрывно за мной, за каждым моим движением. Атласное платье цвета молодой листвы лишь подчеркивает что безупречно стройную, несмотря на двоих детей, фигуру, что яркий блеск очей, живых, беспокойных, словно капельки ртути. Госпожа Блайски не отпускает меня от себя ни на секунду, говорит и говорит, расспрашивает обо всем на свете так, будто она живет не в княжестве, соседствующим с Империей, а на необитаемом острове где-то далеко-далеко от континента, и я для нее единственный источник информации и связи с большим миром. Понимаю, госпоже Блайски, да и всем гостям ее сама я не интересна, будь я просто Фреа, без рода и титула, и они бы даже не взглянули в мою сторону, но я не простая девушка, я — Ренье, и оттого привлекаю неизбежное внимание одним лишь своим именем.

Понимаю, что им любопытно, что я для них — экзотическая зверушка вроде обезьянок, что привозили из Лианьшийской империи.

Понимаю, что при всем желании их, настойчивом, едва ли не назойливом, разузнать побольше обо мне и жизни в Вальсии, побеседовать лично со мной они не злы, не имеют намерений обидеть или оскорбить меня и потому я терпеливо отвечаю на все вопросы, улыбаюсь и веду себя так, словно мне действительно по душе и общество этих дам, и жадные, оценивающие их взгляды. Я стараюсь быть со всеми милой, любезной, как и положено хорошо воспитанной добродетельной леди, не делаю различий между обладателями дворянского титула и теми, чьи предки вышли из простонародья. Катерина, наоборот, холодна, презрительна и надменна, идеальное воплощение представлений о заносчивой высокородной леди, для которой даже находиться в обществе людей, много ниже ее по рождению, значит ронять собственное достоинство. Я пытаюсь сглаживать острые углы и неловкие моменты, маскирую двусмысленные замечания Катерины шутками и перевожу нить разговора в иное русло. Я честно исполняю свой долг, я искренне хочу произвести приятное впечатление на этих людей — кто знает, быть может, мне и впрямь придется жить в Герре и нет нужды создавать ощущение, будто я пренебрегаю всеми, чей род не восходит к титулованным переселенцам из погибшей Ритины.

Элану приходится хуже, чем мне. Я с легкостью могла бы вообразить подобную ситуацию на балу в столице княжества, но никак не ожидала, что на простом ужине в доме градоправителя может собраться столько юных девушек с предприимчивыми родителями и намерениями, слишком уж очевидными, возмутительно откровенными с учетом того важного факта, что большинство приглашенных — люди невысокого положения. Когда после окончания самого ужина мужчины задерживаются в столовой, а дамы переходят в гостиную, Элан получает передышку, но я знаю, это ненадолго, лишь до момента, когда мужчины присоединятся к дамам. Госпожа Блайски вспоминает вдруг, что пригласила музыкантов, и роняет невинно, что танцы явились бы чудесным продолжением вечера. Едва мужчины возвращаются в гостиную, и лакеи подают напитки, как госпожа Блайски объявляет о танцах и слуги открывают двустворчатую дверь в смежный салон, где уже дожидаются музыканты, а лишняя мебель убрана или передвинута к стене. Я замечаю, как в гостиную синей тенью проскальзывает леди Грейн — я совершенно уверена, что не видела ведунью среди дам до прихода мужчин, — оглядывается с удивлением и, найдя Фабиана глазами, направляется к нему. Они шепчутся о чем-то, и я немедленно отбрасываю предположение, будто ведуны могут говорить обо мне. В конечном итоге, мир не вертится исключительно вокруг Ренье, как бы нам ни хотелось думать обратного.

Лицо Фабиана искажает гримаса, Дезире осматривается наново, со скучающей тоской человека, принужденного отбывать тяжелую повинность. Как ни странно, но Фабиану идет и вечерний фрак, и аккуратно причесанные волосы, и толика аристократической надменности, позволяющая принять его за одного из нас, хотя я неожиданно ловлю себя на мысли, что обычные брюки, рубашка и более ровное заинтересованное выражение подходят ему больше.

Потому что на самом деле он простолюдин или потому что скромная повседневная одежда мне милее вычурных выходных нарядов?

Ведун перехватывает мой взгляд, чуть склоняет голову и улыбается самодовольно, словно ему известны мои мысли, словно он точно знает, о чем и о ком я думаю, глядя на него. Я поджимаю губы и отворачиваюсь поспешно, чувствуя, как заливает щеки краска, как поднимаются непрошеные воспоминания о вчерашнем вечере.

Нельзя думать об этом, нельзя позволять себе вспоминать и, хуже того, упиваться призрачной сладостью запретных прикосновений. Папины тайны, шрам, привидение из рода Ренье — вот что должно занимать мои размышления.

Или, на крайний случай, мысли о женихе.

Мы с лордом Данмаром сидели на разных концах стола, но я украдкой посматривала в сторону жениха, наблюдала за ним, за его поведением в обществе, пусть и не высшем.

Лорд Данмар молчалив — при всем желании я не могла расслышать его бесед с соседями по столу и господином Блайски, однако замечала, что рот лорд открывал по большей части лишь затем, чтобы отправить в него кусок еды или потянуться за бокалом с вином.

Лорд Данмар хмур, погружен в свои мысли — вижу по взгляду отстраненному, отсутствующему. На реплики собеседников отвечает изредка и, подозреваю, невпопад, кивает медленно, едва ли не вяло, внимание дамам не уделяет, кажется, еще чуть-чуть, и вовсе позабудет, где и зачем находится. И я не знаю, радоваться ли подобной увлеченности своим делом или отмечать в том признак грядущих трудностей в семейной жизни?

Танцы затеяны ради Элана, ради возможности предоставить девушкам шанс побыть немного наедине с кавалером, попытаться очаровать объект брачной охоты. Меня приглашать не торопятся, и я не уверена, стоит ли ждать, что мой жених вспомнит о своей невесте. Переступив порог гостиной, лорд Данмар находит самый дальний и темный угол, забивается туда, будто загнанный в ловушку зверь, достает откуда-то из-за пазухи блокнот и короткий грифель и начинает что-то писать на раскрытой странице. Задумавшись, он грызет кончик грифеля, оба по очереди, хмурится сильнее и движениями резкими, раздраженными перечеркивает уже написанное. Гости дома Блайски обтекают лорда Данмара, будто состоятельные горожане — просящего милостыню на улице, отводят глаза и демонстративно не замечают его. Я сижу на одном из диванов подле разожженного камина, вместе с Катериной, госпожой Блайски и несколькими женщинами постарше, сопровождающими хозяйку дома, словно свита даму королевских кровей, и весьма успешно совмещающими беседу со мной и пристальное, все подмечающее наблюдение за дочерьми, танцующими в салоне, дверь в который распахнута настежь. Мужчин на ужине меньше, чем женщин, кавалеры помоложе удалились в салон в поисках благосклонности свободных девушек и — это тоже очевидно — дабы не создавать ощущения, будто цель охоты одна-единственная на вечере. Господа старшего возраста остались в гостиной, они держатся особняком, ведут свои беседы и, сколь подозреваю, тоже оценивают меня, но не как блестящую высокородную леди из самой Вальсии, не как девицу Ренье — как фактор, способный оказать существенное влияние на Герре и его жителей, как изменение, несущее в себе и хорошее, и плохое, вопрос лишь, чего будет больше?

И, уж конечно, менее всего я ожидала, что Фабиан, оставив леди Грейн в одиночестве, подойдет к нам и с почтительным полупоклоном подаст мне руку.

— Леди Ренье, позволите пригласить вас на танец?

Первый мой порыв — отказать.

Немедленно, со всей строгостью, со всей холодностью, что более пристала Катерине.

Дамы умолкают, переглядываются с немалым удивлением, Катерина же смотрит требовательно на меня, и я вижу отчетливо — ответ сестры полностью солидарен с первым моим порывом.

— Да, с удовольствием, господин Кейри, — произношу я и, приняв руку, поднимаюсь.

Не понимаю. Хочу разобраться, но не могу.

Фабиан ведет меня в салон, где музыканты заканчивают одну композицию и, выждав минуту-другую, пока все пары раскланяются и разойдутся, сменяясь и уступая место другим, и начинают следующую. Элан, проводив к стене очередную партнершу, смотрит на нас с изумлением, с искренним недоумением, но мне нечего ответить, я отворачиваюсь от брата и встаю в круг, кладу ладонь на плечо Фабиана.

— Нам надо поговорить, Фреа, — замечает Фабиан, обнимая меня за талию.

Рука партнера должна быть выше.

— Мне кажется, нам не о чем говорить, господин Кейри, — возражаю я.

И смотреть в его глаза тоже не могу.

Я позволила себя поцеловать. И того хуже, ответила на поцелуй. Кто знает, как далеко мы зашли бы, если бы ведун не обнаружил шрам?

— Думаешь, я поверил в этот бред про мышь? — Фабиан ведет меня по кругу, ограниченному стенами салона и оставшимися возле них людьми.

Танец прост — этакий незатейливый, упрощенный вальс.

— Для меня не имеет значения, во что вы верите, а во что нет, господин Кейри, — и интонацией, и обращением по фамилии я пытаюсь напомнить ведуну, кто он и кто я, обозначить границы, о которых я столь легкомысленно позабыла накануне.

— Фреа, если ты увидела или увидишь нечто странное в стенах нашего дома, то лучше, если ты сообщишь об этом сразу, — парирует ведун терпеливо. — Особенности жизни с Морти и элле таковы, что никогда не знаешь, что, где и как может объявиться.

— Элле? — повторяю я, услышав знакомое смутно слово.

— Одна из рас Воздушного мира, прежде обитавшая и в нашем. Отличаются повышенной надменностью и препаршивейшим характером, впрочем, оно и видно по Саффрон.

— Выходит, Саффрон — не человек?

— Какая-то там знатная семейка из народа элле имеет свои виды на Морти, вот они и приставили Сэффи приглядывать за ним. Ей это, разумеется, не шибко нравится, но выбора у нее нет, приходится торчать тут с нами. С власть имущими редко кто спорит независимо от мира и происхождения.

Я и не удивлена тем, что не только наш папа полагает, что лорд Данмар перспективный ведун и при надлежащем руководстве далеко пойдет, и не могу не испытывать диссонанса, видя, как разнится мнение окружающих о моем женихе и действительность.

— И чего же эта семья хочет от лорда Данмара?

— Демоны их знают, — пожимает плечами Фабиан. — Нам, простым человекам, они не отчитываются, а Сэффи если и известно о конкретных мотивах родни, то делиться с нами она не торопится. Кстати, она же уверяет, что в доме появился некто посторонний.

— Кто?

— Говорит, призрак.

— Призрак? — от неожиданности я едва не сбиваюсь с шага, но руки Фабиана удерживают меня, привлекая к худощавому телу ближе, чем того требовал этикет.

— Ты по-прежнему считаешь, будто обнаружила в нашей ванной мышь? — с каплей насмешки уточняет ведун. — Когда я сказал, что мышей в нашем доме не может быть просто по определению, я не шутил.

— Господин Кейри, мне кажется, вы забываете, что отнюдь не все люди, собравшиеся под крышей дома лорда Данмара, — одаренные, — напоминаю как можно спокойнее. — А неодаренные не видят призраков.

— Чем привидение старше, чем больше возможностей, включая дар, было у него при жизни, тем оно сильнее в посмертии. Такие призраки вполне способны воздействовать на материальные объекты, например, передвигать предметы или создавать звуковые иллюзии вроде воя, криков, плача или весьма популярного звона цепей.

— Я не слышала ничего подозрительного и предметы по ванной не летали, — теперь-то я говорю чистую правду.

Замечаю, как на пороге салона появилась Катерина, смерила нас недовольным взглядом и поманила Элана. Окружающие брата девушки манерно надувают губки, хмурятся, рассматривая Катерину, и с охотой откровенной, неприлично показной отпускают Элана к сестре. Катерина что-то шепчет брату на ухо, и я безо всякого острого слуха оборотня понимаю, что говорят они обо мне.

— Но ты закричала, — не сдается Фабиан.

— Мне всего-навсего почудилась какая-то тень в зеркале, ничего более. Почему вы так убеждены в обратном?

— Потому что твой шрам вкупе с амулетом подозрительно похожи на сдерживающую печать. Нам, человеческим ведунам, нечто подобное фактически не под силу, да и сама идея и технология принадлежат миру Огня. К сожалению, единственное, что пока удалось найти в наших условиях на данную тему и почитать, — старые записки Морти. Удовольствие то еще, учитывая его в хлам нечитабельный почерк и манеру сокращать слова, однако нарисованные там схемки наводят на мысли.

Элан неодобрительно качает головой, и он, и Катерина почти не спускают с нас глаз.

— Даже если и так, то вам-то какое дело?

— Демоны подери! — восклицает Фабиан, оглядывается и понижает голос, чуть подавшись ко мне, словно расстояние между нами уже не нарушило допустимые правила приличия: — Богатую титулованную девицу с идеальным экстерьером ни с того ни с сего отправляют в какую-то зад… дыру, где девице предстоит в перспективе выйти замуж за бедного пастушка… тьфу, то есть нищего некроманта с сомнительной репутацией. Папеньку девицы, по всей видимости, ни капли не волнует, как любимая доченька будет жить в этой самой попе нашего мира и к чему вообще может привести такой возмутительный по меркам высшего света мезальянс. По меньшей мере, странно, не находишь? И тут вдруг выясняется, что девица-то не простая и даже не золотая, а с высокой долей вероятности запечатанная. История сразу приобретает нужный градус интриги. Почему, ты спросишь, я подумал о печатях? Во-первых, экранирующий амулет с четким почерком нечеловека. Во-вторых, загадочный шрам формы, настоящим шрамам не особенно свойственной, да еще и в таком необычном месте. И в-третьих, я припомнил, что Эл во времена учебы как-то говорил, что его тетя, ваша с Катериной мать, была ведуньей, а до нее — ее мать, ваша бабушка, хотя та скорее стала ведьмой, нежели ведуньей. Ну да не в том суть. Как видишь, в случае Эла дар передался через поколение, благополучно миновав его отца, в вашем же с Катериной проявлялся в каждом поколении три раза как минимум, демонстрируя завидную устойчивость, — у бабушки, матери и самой Катерины. Эл единственное чадо в семье, к его счастью, зато твоя сестра-то нет. И как, скажи, пожалуйста, при такой устойчивости дар мог обойти тебя?

Я застываю, будто вкопанная, чувствуя, как холодеет все внутри.

Я помню лицо Катерины, белое, словно помертвевшее в одночасье, неподвижный взгляд, направленный в пустоту над моей головой.

Помню, как горько плакала сама, несмышленыш трех лет от роду, когда папа пришел к нам в детскую, обнял меня крепко и сказал, что мама больше не придет к нам.

— У многих ведунов есть неодаренные братья и сестры, — шепчу дрожащими губами. — Это ничего не значит.

Музыка заканчивается, и я могу стряхнуть с себя руки Фабиана, отступить на шаг, рискуя столкнуться с кем-то из пар рядом.

— Если бы не было печати, тогда да, — ведун взмахивает рукой перед моей грудью, едва ли не касаясь ее. — Но в данной ситуации при сложении всех составляющих вывод напрашивается сам собой.

— Это не печать, — качаю я головой в бессмысленной попытке отрицать все, что мне не по нраву, отворачиваться от всего, что пугает меня.

— Возможно, — легко соглашается Фабиан. — Но выглядит на диво похоже.

— Богов ради, оставьте, наконец, меня в покое, — выпаливаю я и, подхватив юбки, выхожу из круга танцевавших.

Проскальзываю мимо Катерины и Элана, не сказав им ни слова, возвращаюсь в гостиную к госпоже Блайски и до конца вечера не покидаю общество хозяйки дома, будто она — мой щит, за которым я надеюсь укрыться от невзгод, потревоженных воспоминаний и вопросов, чужих и своих собственных.

— –

Дезире

Первое, что я обнаружила, проснувшись утром за несколько минут до звонка будильника, — сложенную вдвое бумажку на прикроватном столике, аккуратно прижатую ножкой часов. Потянувшись, взяла бумажку, развернула.

«Мне не следовало предлагать вам сотрудничество, а по факту — предательство людей из вашего близкого окружения, — и тем более не следовало настаивать и демонстрировать собственное дурное расположение духа. Признаю, что был неправ, и приношу свои самые искренние извинения.

С. Г.»

Стром решил извиниться?

Я поражена. Как-то в моей жизни мужчины не часто снисходили до извинений, желательно вежливо, от души и действительно признавая свою неправоту, а не бубнили себе под нос, не глядя в глаза, коронное «ну извини». Да еще и соглашались, что поступили не очень хорошо, продемонстрировав «собственное дурное расположение духа»… Конечно, я понимала, почему Стром несколько расстроился — вербовка с треском провалилась, — но чтобы извиняться за это?

Удивительно.

И что же получается — Стром лично навестил мою комнату, пока я спала? Накануне по возвращению из гостей записки не было точно, при использовании телепортационной почты послание никак не материализовалось бы под ножкой будильника, оно бы в любом случае появилось на свободной части столешницы. Я торопливо выбралась из-под одеяла, обошла и наивнимательнейшим образом осмотрела всю спальню, выглянула в распахнутое окно. Вроде никаких подозрительных горгулов в пределах видимости не наблюдалось.

— Ворчун? — позвала я вслух, правда, не особо рассчитывая на ответ. — Да чтоб тебя…

Никогда его не дозовешься. И не уточнишь, был ли на территории дома кто посторонний.

За утренним кофе на кухне я застала только Фабиана, старательно чертившего что-то в блокноте.

— А Мортон где? — полюбопытствовала я.

Тут малознакомый горгул принести извинения не стесняется, а Мортон, весь вечер успешно изображавший невидимку, законную невесту игнорирует едва ли не в наглую. Во всяком случае, я так и не заметила, чтобы некромант уделил Фреа хотя пять минут своего драгоценного внимания.

Или чтобы они беседовали. Не уверена, что будущие супруги вообще разговаривали после дня приезда Фреа с родственниками.

— Не знаю, я его еще не видел, — Фабиан закончил чертить и критично оглядел непонятного вида свеженарисованную схему. — Диз, напомни-ка, сколько у тебя братьев-сестер?

— Двое, — и зачем приятелю эта, несомненно, ценная информация? — Старшая сестра и младший брат.

— И ни они, ни твои родители не одарены.

— Нет.

— Но ведуны в роду у тебя же были?

— Прабабушка по маминой линии и вроде бы кто-то из дальних папиных родственников, — я занялась кофе и сооружением бутербродов на завтрак. — Но с папиной родней трудно сказать что-либо наверняка, учитывая многовековые гонения ведунов и ведьм в Этерии.

— Главное, что были, — Фабиан засунул грифель за ухо. — У меня, например, и прадед, и дед ведунами были… собственно, дед и сейчас есть, сидит, правда, на штатной низкооплачиваемой должности в какой-то вальсийской заднице. Зато родители неодаренные и брательник мой тоже… Теория магистра Дормидонта — чем больше проявлений дара в том или ином роду, чем меньше разрывов между поколениями, тем устойчивее линия и тем вероятнее пробуждение стихийной силы у каждого следующего поколения.

О боги, а это-то тут при чем?!

— Феб, ты что, решил сменить поле деятельности?

— Просто проверяю жизнеспособность версии. В корпусе Эл не раз упоминал, что, мол, многие ведуны, хорошо знавшие их семью и семейку Ренье, удивлялись, как это так, Эл одарен, Катерина одарена, мать девиц Ренье и по совместительству тетя Эла тоже была ведуньей, бабка их была, а малышка Фреа нет…

— Такое сплошь и рядом бывает.

Из всех моих друзей, у кого есть братья и сестры, только у Морган, нашей подруги по корпусу и за компанию младшей сестры Трея, имеется близкий одаренный родственник в лице вышеупомянутого полудемона, но это скорее исключение, подтверждающее общее правило. У Морган и Трея разные отцы, в нем причудливо переплелись кровь демона и возможности человеческого ведуна и в роду их матери все женщины рождались с даром, образуя пресловутую устойчивую линию, хотя и исключительно женскую.

— Да — когда в предыдущем поколении был разрыв. Чем больше разрывов, тем труднее предсказать, в каком поколении дар проявится: может быть, у внуков, может быть, у каких-нибудь далеких четвероюродных прапраправнуков. Но в нашем случае линия слишком устойчивая, чтобы предположить этакое удивительно удачное и удобное стечение обстоятельств…

Нет, я решительно отказываюсь понимать, что в этом доме происходит. И ладно Мортон вечно витает в своих мыслях и планах, от части которых вполне можно поседеть раньше срока, но когда это и Фабиан успел обзавестись задумчивым и в то же время алчным взглядом начинающего маньяка, полном мрачного удовлетворения и желания поскорее проверить свою теорию на практике? Почему он без конца цепляется к Фреа? При других обстоятельствах я бы предположила, что приятелю хочется банально уложить хорошенькую строптивую леди в постель и почувствовать себя почти что героем — парень из простонародья да переспал с девицей высокого рода, честь ему, молодцу такому, и хвала, — однако тут дело явно не в сексе.

По крайней мере, не только в нем.

— Диз? — на пороге кухни возник Мортон, оживленный и подозрительно бодрый. — Доброе утро.

В доброте этого конкретного утра я уже что-то не уверена.

— Ты не могла бы оказать мне небольшую услугу?

— Смотря какую, — насторожилась я.

— Ничего сложного, — беспечно отмахнулся Мортон. — Тебя же не затруднит принять и развлечь гостя в течение… ну, скажем, получаса? Чай там, пирожные, бессодержательная светская болтовня. Можешь пустить в ход женские чары, лишним не будет, хотя представителей его расы в отношении противоположного пола обычно носит по крайностям, то у них бесконечные и беспорядочные связи, то они едва ли не однолюбы и жрецы, давшие обет безбрачия…

— Гостя? — ох, заранее чую, что ответ мне не понравится!

— Господина Строма Гивенса из ДГИ, помнишь, он мне тут на днях папку занес?

— Помню. Только зачем ему теперь заявляться к нам в гости?

— Потому что я послал ему записку с приглашением зайти к нам в полдень и просьбой ответить на некоторые мои вопросы, касающиеся развалин. Он придет, и ты как добрая хозяйка и благовоспитанная леди займешь его… неплохо бы, если бы подольше, но, думаю, хватит и получаса.

Я покосилась на Фабиана, оторвавшегося от своих схем и чужих генеалогических древ, встретила удивленный, непонимающий взгляд приятеля и вновь посмотрела на Мортона.

— А ты? — вопросила безнадежно.

Догадываюсь, что задумал некромант и какая роль отведена мне в его плане, но не скажу, будто в восторге от этого крайне содержательного замысла.

— А меня не будет дома, — безмятежно улыбнулся Мортон.

— –

Фреа

— Ты должна немедленно это прекратить, — заявляет Катерина безапелляционно.

— Что именно? — уточняю я подчеркнуто равнодушным тоном.

— Или хотя бы как-то повлиять на него.

— На кого?

— На твоего женишка, на кого же еще? — сестра хмурится, глядя, как я, сидя перед туалетным столиком, осторожно собираю волосы в узел.

Что бы там ни думал Фабиан, я умею обходиться без горничной. Во всяком случае, когда дело касается простых, элементарных вещей.

Отмечаю с недовольством, что опять вспомнила о Фабиане, будто бы мне и без молодого ведуна забот мало.

Утро начинается по уже укоренившему отчасти распорядку: мы с Катериной просыпаемся, выбираемся из-под общего одеяла, приводим себя в должный порядок. Я не без опаски иду в ванную комнату — выбитую накануне щеколду сам Фабиан и починил под возмущенное ворчание Саффрон, вставшей последней и потому вынужденной дожидаться, пока все доделают, — однако призраков там нет, никто не беспокоит меня. Лариса стучится к Элану, передать, что мы встали, и дальше нам остается ожидать, когда брат и Лариса принесут завтрак в нашу комнату. После завтрака делать почти и нечего, дом худо-бедно осмотрен, да и не настолько он или внутреннее его убранство интересно, чтобы знакомиться с ним подробно. Лорда Данмара я волную не больше, чем нас — его особняк, столь же темный, пыльный и закрытый, как и хозяин, и совершенно очевидно, что он и впредь не намерен уделять своей невесте даже толики внимания, положенного правилами приличия. Мы никуда не приглашены, нет нужды готовиться к вечернему выходу, способному внести хотя бы каплю разнообразия в унылое наше существование.

— Ты полагаешь, я могу повлиять на лорда Данмара? — я поворачиваю голову то в одну сторону, то в другую, изучая прическу в зеркале и убеждаясь, что все получилось как надо: аккуратная, без выбившихся прядей.

— Ну, раз уж ты отказалась от моего плана и твердо намерена выйти замуж за это недоразумение, то неплохо было бы взять управление ситуацией в свои руки, — пожимает плечами сестра. — Боюсь, если ты или папа не напомните, то Мортон и вовсе позабудет, что должен на тебе жениться. И почему Фабиан все время крутится возле тебя?

С трудом сдерживаю дрожь. Неужели его ко мне внимание — вот уж кто не дает себе труда скрывать свой интерес к чужой невесте! — столь заметно, столь очевидно?

— Тебе показалось.

— Разве? — губы Катерины кривит язвительная усмешка. — То вы гонки на пересеченной местности устраиваете, то он тебя на руках носит, то на танец приглашает.

— Фабиан носил меня на руках? — я смотрю на отражение сестры, сидящей в изножье кровати, и пытаюсь вспомнить, когда было такое?

— Когда ты потеряла сознание, — отвечает Катерина неохотно, отводя взгляд.

— Разве меня сюда перенес не лорд Данмар?

— О-о, не некромантское это дело — невест на руках носить.

Очевидно. Слишком очевидно.

И если заметила Катерина, то сколько потребуется времени остальным живущим под этой крышей?

Я медлю в нерешительности, но все же меняю тему:

— Ты помнишь тот год, когда… когда погибла мама?

Катерина качает головой.

— Помню, конечно, — умолкает на минуту и продолжает иным голосом, тусклым, тихим: — Я всегда тебе завидовала, Роза.

— Почему?

— Ты была так мала тогда, совсем еще крошка… а я… мне уже было девять, и я запомнила все лучше, чем хотела бы.

— Мама была ведуньей, — я оборачиваюсь к сестре.

— Скорее ведьмой. В вальсийский корпус тогда не принимали девушек и с отдельным предубеждением относились к одаренным леди. Бабушка рассказывала, что мама хотела учиться в Лидии или в Лире, где не придавали такого значения полу потенциального адепта, но отец, наш дедушка, ей не позволил. Мама осталась на родине и поступила как должно молодой даме ее положения — вышла замуж на благо рода, сделала одну из самых удачных партий, какую только можно вообразить в Вальсии.

Стала леди Ренье.

Об этом мне известно.

Дедушка гордился маминым замужеством — брак ее обернулся небывалым возвышением для прежде не особо значительного рода Вэарринг, позволил нашему дяде, отцу Элана, заключить выгодный союз.

— Родители любили друг друга, — пусть мне от любви этой и достались лишь воспоминания, по-детски наивные, размытые солнечным светом маминой улыбки, теплом ее, их взаимной с папой нежностью.

— Им повезло, равно как и Вэаррингам. Если бы папа не полюбил маму, то едва ли он, единственный наследник рода Ренье, женился бы на девушке ее положения. И любовь стала их погибелью — папа слишком много позволял маме, в том числе разрешил практиковать, ездить по всему королевству. Это сейчас учебный корпус ежегодно выпускает толпу адептов, половина из которых готова работать за гроши в каждой деревне, куда распределят, а тогда было иначе, услуги дипломированных ведунов стоили ох как дорого и тем скорее простые люди принимали помощь ведьм-самоучек. Боялись порою, но когда нужда заставляла — звали.

Я знаю и об этом — больше от слуг и посторонних, нежели от папы, всегда скупо, неохотно рассказывавшему о последних годах маминой жизни.

— Несчастный случай. Мама часто ездила без охраны и надлежащего сопровождения, не желая привлекать к себе внимания и полагая, что справится сама… а папа был молод, беспечен и больше занят своей придворной карьерой.

Пытаюсь вспомнить, что именно произошло с мамой, и не могу.

Маленьким девочкам не рассказывают подробностей того, что случилось с их матерями.

Но позже, когда я стала старше? Почему я и о маминой смерти не знаю почти ничего, кроме формулировки, сухой, официальной, равнодушной, — несчастный случай?

— Это так нелепо — то, как погибла мама… — произношу неуверенно, надеясь на ответное пояснение.

— К сожалению, — Катерина бросает на меня неожиданно цепкий, оценивающий будто взгляд, встает с кровати и идет к двери. — Пойду посмотрю, в какую бездну провалились Элан и Лариса с завтраком.

Сестра исчезает за закрывшейся дверью и мне кажется отчего-то, словно она пытается убежать от моих вопросов, словно она не желает обсуждать со мной смерть нашей мамы.

— Значит, вот оно как.

Я все же вздрагиваю.

Призрак появляется посреди спальни, смотрит задумчиво на створку и лишь затем поворачивается ко мне. Взгляд его надменен, остер и я вижу в нем отражение папы, обычной его презрительной холодности, которой он одаривает тех, кого полагает не стоящими своего внимания.

— Сколько тебе было, когда погибла твоя мать? — вопрошает привидение, и я не могу не ответить.

— Три.

— Шесть лет… по всему видать, он старался, но… все же она забеременела и родилась ты.

— Кто вы? — я поднимаюсь, присматриваюсь к призраку, ищу фамильные черты. — Я знаю, вы — один из рода Ренье.

— Я не просто один из рода Ренье, — возражает призрак надменно. — Я Эдмунд Кристофер Ренье, тринадцатый и последний герцог Даринский.

— Герцог? — мне незнакомо ни само слово это, ни титул.

— Нынче дворянские титулы упразднили. Да и современным королям, полагаю, стало свободнее дышаться, зная, что вокруг нет герцогов королевских кровей, готовых принять престол.

— Значит, мы… наш род действительно потомки последних королей Ритины? — уточняю я, озаренная неожиданной догадкой.

— Да, пусть и Даринск, и сама Ритина давно уже обратились прахом под новыми городами и странами да безликими строками в учебниках истории. Ренье и правящий Дом Ритины имели общих предков, мы были связаны крепкими узами крови и брачных союзов. Возможно, представителю нашего рода удалось бы взойти на престол, если бы великое королевство не пало столь безрассудно, — Эдмунд движется по комнате, к черному зеву камина, но не идет ногами, как обычный человек, а плывет над самым полом. — Я видел угасание Ритины, видел, как многие бежали из нее, спасая все, что удавалось вывезти из сжигаемого мором королевства. Видел, как мой сын и внуки покинули меня в надежде на лучшую долю.

— Они вас… оставили?

— Таково было мое решение — я достаточно прожил и не желал умирать на чужой земле, какой бы благодатной она ни была.

Пытаюсь вспомнить все, что когда-либо читала о призраках. Во всех книгах было написано, что если дух остается в мире живых, то оказывается привязанным к месту своей смерти, что породило множество легенд и историй о привидениях, обреченных вечно блуждать по коридорам и галереям старых замков, в которых некогда жили.

— Но… вы здесь. Разве вы не должны были остаться в Ритине?

— Волею высших сил связь с моим родом не исчезла и после смерти. И лишь за последней его дочерью я могу последовать куда угодно, лишь она может меня призвать, — Эдмунд оборачивается ко мне, рассматривает пристально, задерживает взгляд на груди, и я понимаю, что видит он не мои девичьи прелести, но шрам. — Сказать по чести, поначалу я принял было тебя за демоническую полукровку, так ярок был след, оставленный Белой смертью.

Я отступаю к кровати, опускаюсь бессильно на край постели.

Тот кошмар не был сном?

Фабиан сказал, что амулет изготовлен нечеловеком.

И пожирающий, беседовавший с папой тем давним вечером в библиотеке, мне не почудился, не одна я видела демона.

Но лишь я не хочу видеть того, что лежит едва ли не на поверхности, не хочу ничего знать о возможных папиных связях с пожирающим. Мне спокойнее в неведении, в собственном безмятежном мирке, добром, светлом, полном безоговорочного доверия папе, и я готова на многое, только бы не позволять правде разрушать его.

Так нельзя. Ренье ничего не боятся, и я не должна отворачиваться от действительности, какой бы она ни была. Я должна принять истину, должна понять, что происходит и почему так сложилось.

— Однако спустя мгновение иллюзия рассеялась, и передо мной предстал чистокровный человек, та, кто привела меня сюда. Твой отец, Фреа Роза, старается защитить тебя так, как полагает верным, но при том ведет себя, словно глупец, впервые столкнувшийся с врожденным даром. Способность к управлению стихийной силой такова, что ее невозможно удержать, сковать навсегда. Большее, что может быть, — в случае слабого дара он сам угаснет с течением времени. Но наш род никогда не был слабым, — призрак качает головой и усмехается вдруг, глядя на мое лицо, побледневшее, растерянное, — я отмечаю краем глаза свое отражение в зеркале. — Тем паче, твоя мать была одарена. И ее мать тоже, как я уже слышал.

— И что же? — я с трудом слышу собственный голос, тихий, осипший будто. — Я… одарена?

— Естественно, — Эдмунд смотрит так, словно иного и быть не могло.

— Я никогда…

— Дар не всегда пробуждается в раннем возрасте, а твой отец, не без помощи Белой смерти, я полагаю, — они чуют даже спящий дар в человеке, — сумел подгадать момент, не слишком ранний и не слишком поздний, подходящий для сокрытия.

— Но… зачем? Зачем?!

Это ведь глупо. Бессмысленно. Элан ведун, Катерина ведунья, оба получили соответствующее образование, они не скрывают ни дара, ни принадлежности к своим корпусам, и никто не осуждает их за это, не боится, не упрекает. Сейчас другое время! Нынче и высокородная леди может поступить в учебный корпус, даже принцесса крови может, нет нужды опасаться и таиться, как двадцать лет назад.

Почему я? Почему Катерине разрешили учиться, а мне нет? Почему именно меня скрывали, почему позволили пожирающему сделать со мною то, что он сделал? Почему папа поступил так со мною?!

Эдмунд бросает взгляд в сторону двери, хмурится.

— Пожалуй, я знаю, что даст тебе ответы на некоторые твои вопросы, — продолжает призрак тише. — Тебе надо лишь следовать моим указаниям.

Хочу спросить, что за указания, однако Эдмунд растворяется, а спустя минуту дверь открывается, и в комнату входят Катерина, Лариса и Элан с подносом в руках.

— Вот и завтрак, — объявляет сестра нарочито радостно.

Улыбаюсь натянуто, осознавая, что мне сейчас и кусок в горло не полезет, что я желаю только одного.

Выяснить правду.