Наконец терпение его было вознаграждено. Он позвонил Юле, и на вопрос, какие новости, в ответ услышал: «Вы не туда попали». Значит, «кавказский пленник» все-таки вернулся в дом. Ну до чего семейственный! Пушкину оставалось уговорить Иру. В том состоянии, в котором она находилась, это было нелегко. Он с трудом выманил ее из дому и устроил целый спектакль. Она наотрез отказывалась ехать к домработнице.
— Хорошо. Просто прокатимся… Ты меня обманула? — упрекнул он. — Ты сказала, что в ее доме нет мужчин.
— Я не обманывала. Его там не было.
— Но ты не могла не заметить, что он там бывает.
— Мне это не интересно.
— Почему? Ты же любопытная.
— Она меня не интересует. Ее мужчины тоже… Зачем мы едем?
Они ехали уже полчаса, покинули город, и Авилов твердо решил довести задуманное до конца.
— Бог с ней, с ненавистной тебе домработницей. Я хочу тебе кое-что показать. Тебе это нужно.
— Но я не хочу. Я знаю, что мне нужно, что нет. Не тебе это решать.
Авилов вместо ответа переключил скорость.
— Потерпи. Скоро все закончится. Осталось совсем немного. Пару часов пути. Расскажи мне, как ты встретила мужа?
— Город маленький, — пожала плечами Ирина.
— Ты сама ему предложила жить вместе?
— В общем да. Ты прав. Я раньше предлагала, он отказывался.
— А теперь?
— А теперь сам.
— А почему? Что изменилось?
Ира не могла сказать о сделке. Что она обменяла свою семейную жизнь на папку с документами. Благодаря Сашке с его махинациями, жизнь развалилась. Благодаря его же темным делишкам можно ее поправить. Сомнений не было, все правильно. Она согласилась на предложение Алексея в ту минуту, как услышала. Все остальные дни, что они пробыли вместе, Ира переживала скоропалительность своего решения. Думала, могла ли она ответить иначе? Нет, не могла. Они договорились, что Алексей позвонит в кафе «Восток». С четырнадцати до четырнадцати тридцати, в пятницу. В крайнем случае, в субботу. Она была там и в пятницу, и в субботу. Никто не подозвал ее к телефону…
— Так что изменилось? — Голос донесся до нее издалека.
— Не знаю точно. Он выглядит загнанным. Шутит все время. Человек, которому ничего другого не осталось. — Ира приспустила стекло и вдохнула влажный сумеречный воздух. — Надо попробовать начать все сначала. Еще раз.
— Думаешь, получится?
— Не знаю, но нужно попробовать. Иначе эта история без финала. Он объяснил, что когда «поехал» отель, он стал хвататься за воздух, искал поддержки. Папа злорадствовал, меня он не хотел нервировать. Что ж, его можно понять. Утопающему и соломинка годится. Какой-то вариант другой жизни. Запасной. — Ира усмехнулась. — Он вообще запасливый. И очень зависим от женщин. — Она задумалась, можно ли быть откровенной с Сашкой. Что тут может понять одиночка? Он должен знать, что в ее отношения с Алексеем ни он, ни отец не имеют права вмешиваться, она не позволит.
— А как полковник?
— А что полковник?
— Он в курсе?
— Естественно.
— И что?
— А куда он денется? Придется делиться.
— Он что, согласен?
— Нет. Но будет согласен. Стерпится-слюбится.
— В смысле, что любовь зла, полюбишь и…
— Я тебя очень прошу — не суйся в мои дела, ладно? Вы уже с папой один раз с отелем отличились.
— Ты это сама додумалась или сказал кто?
— Ты сам и сказал. Полковник подтвердил, Алексей тоже. Вот что вам было надо, что? Я сколько раз замечала: когда человек нормально не живет, он и другим не даст, все вмешивается в чужие дела. И сейчас вот, куда ты меня везешь? Что опять тебе надо? Ломать?
— Ира. Есть вещи, которые нельзя не знать. Иначе ты будешь строить замки на песке, они будут разваливаться, а ты будешь несчастна.
— Ну и что? Может, я так хочу? Какое тебе до этого дело? Выпусти меня. Я ничего не хочу знать, понятно тебе? Правда хорошо, а счастье лучше. Лучше!
— Успокойся, уже скоро. Туда, и быстро обратно.
— Да зачем мы туда едем, объясни, наконец?
— За наглядностью. За наглядным пособием. Лучше один раз увидеть…
— Глупости. Каждый видит то, что хочет. Чего не хочет, не видит.
— Это ты про сумасшедших говоришь. Мы не безумцы. Ир, ну мне одному в этом не разобраться, помоги мне.
— Опять помоги? Опять эти штучки? Когда это закончится? Я не могу ее больше видеть, она мне опостылела. Я хочу это забыть. Забыть. Она меня заперла в туалете, эта мерзавка… — Ира чуть не плакала. — У тебя нет с собой выпить?
— Ты что-то стала налегать на спиртное, — заметил Авилов. — Ну хочешь, остановимся у кафе, я куплю.
— Хочу.
Он притормозил. Ира выпила прямо у стойки и потребовала еще. Авилов морщился от жалости.
— Сегодня, — сказал он. — Я обещаю, что сегодня все закончится, а дальше ты все будешь решать сама. В одиночку. Не знаю, понравится тебе это или нет, но будешь одна.
— Как ты? — горько спросила Ира. — Ты этого хочешь? Что ж вы так хотите-то оставить меня одну?
— Нет, я только за, но не с этим же…
— И папа говорит то же самое. На самом деле вы из него и сделали это. Что вы в него вцепились, как овчарки? Чем он вам плох?
— Успокойся. Я тоже могу начать беситься и кричать: «А чем он хорош?» Может, и неплох в своем роде. Для домработницы, например. А ты могла бы найти получше.
Ира схватилась за голову.
— О чем мы говорим? Как мужчина может судить, что для женщины лучше? Ну как? Как? Ты не можешь влезть в мою шкуру, так о чем мы? Тупик какой-то. Давай закончим.
— Давай. Тем более подъезжаем. Почти как в гости к Клементине. Тогда ты меня завезла в гости, теперь я тебя. Но ведь ничего страшного не произошло, никто не умер? Все будет хорошо. Сейчас выйдем, я посмотрю, кто там есть, и быстро заходим вместе.
Сказать, что все будет хорошо, легко… Вот как это сделать? Эта девка, зараза, подкидыш из «Луны», как бы чего не вытворила… Куда ветерок, туда и умок. Дура или так просто?
Авилов оставил машину за углом и направился к дому. Ограда была заперта, к окнам доступа не было. Он вернулся за Ирой, и они позвонили. Дверь дома открыла Юля и вышла отпереть. Вид у нее был, как у хорошо побитой хозяином собаки, которая, однако, еще не сломлена и на что-то рассчитывает.
— Привет, — сказала она. — Наконец-то. — И сухо кивнула Ире. — Вы вовремя, к ужину. Будем есть куропаток. — Она пошла впереди в накинутом на плечи пальто. Елена Ильинична приподнялась из-за стола, а хозяин дома остался сидеть, не сводя с них глаз.
— Это мои гости, — Юля сказала это с вызовом.
— Ну и зачем это тебе? — спросил «пленник», ни к кому конкретно не обращаясь. — Сама все сломала.
Никто ему не ответил. Все принялись за еду, опустив головы, но без особого интереса. Авилов взглянул на Иру, у нее полыхали уши, но она молчала. Какая выдержка. Или не хочет, чтобы он видел? Почувствовав взгляд, Ира взглянула на него растерянно, правда, на дне взгляда он заметил ожесточение. Там было немного ненависти лично к нему. Но на заднем плане, далеко. Она все-таки собиралась думать, а не выпаливать что ни попадя.
«Кавказского пленника» он на этот раз постарался разглядеть повнимательней, уже с учетом того факта, что это Иркин муж, по которому она страдает, и ловкий проходимец-сердцеед. Но сколько Пушкин ни силился рассмотреть в нем что-нибудь примечательное, никак не мог. Человек без примет. Волосы русые, глаза невыразительные, вид заурядного гражданина, нервного и несколько побитого жизнью. Голос, пожалуй, приятный. Больше Авилов не обнаружил в нем достоинств, сколько ни искал…
Заурядная внешность человека без примет — так себе ресурс. Но если прибавить изворотливый ум и умение играть сразу на нескольких досках, то можно наворотить дел и без героической внешности. Чего ему не жилось с Ириной? Он перевел взгляд на домработницу и сравнил. Ну и ну.
«Пленник» бросил исподлобья взгляд на Иру, и Пушкин вдруг кое-что понял. Если сопоставлять людей со зверьем, то этот — волк. А волка, сколько ни корми… Поди, и сам не рад? Ведь это инстинкт, а значит, зависимость. Даже если это инстинкт свободы. Сколько ни пытайся такого засадить в клетку, пусть даже золотую, пусть вместе с райской птицей и чудными птенчиками, все равно утечет. Он, конечно, не верен никому. Но себе-то он верен и сочувствия не заслуживает. Сочувствия — нет, а уважения — да. Черт, а Ирка права, что за него держится… Бедолага, до нее все еще не доходит, почему он тут.
— Ты не позвонил, — вдруг сказала, не поднимая глаз, Ирина.
— Не смог, — отозвался «пленник».
— Передумал? — Она посмотрела ему в глаза.
— Нет, не передумал. Не смог. Получилось, что обманул.
— Надо было позвонить.
— Зачем? И так все ясно.
Авилову не понравилось, как они смотрели друг на друга. Ира так пристально ни на кого не смотрела. Этот договаривается с женщинами по-любому. При любых свидетелях, в любых обстоятельствах у него всегда есть выход. И сейчас тоже.
— Елена Ильинична, как Маруся? Выздоровела? — поинтересовался Авилов.
— Выходили. Больно маялась. Тяжело с этими ушами, когда они у маленьких болят.
— Обрадовалась отцу?
— Да, конечно. Как же, редко видятся, конечно, радости было.
— А кто ее отец? — спросила Ира, глядя на мужа. Он опустил глаза, ответа не последовало. Даже Елена Ильинична, что-то почувствовав, воздержалась. Хозяин вытер пальцы салфеткой и встал.
— Я наверх. А ты развлекай своих гостей, — он не взглянул на Юлю и поднялся по лестнице.
— Мне надо поговорить с хозяином дома, — быстро сказал Авилов.
— А тогда догоняйте, а то он спать ляжет. Рано ложится, — ответила Елена Ильинична и сама поднялась за чаем на кухню.
В гостиной установилась тишина, еле слышно звучала музыка по телевизору, на кухне прозвенели чашки. Во всем доме не было слышно ни звука. Юля напряженно вслушивалась, не обращая внимания на Иру, которая тоже сидела сама не своя, точно погрузившись во тьму, точно внутри у нее погас свет.
— Юля, кто этот человек? — наконец нарушила она молчание.
— Мой муж.
— Странно. Я почему-то считала, что это мой муж. У меня есть даже свидетельство о браке.
— Можете засунуть его в одно место, — занервничав, брякнула Юля.
— Это ты заперла меня в туалете?
— Даже и не думала. Очень надо. Я знала, что у него есть жена. Но, видите ли, как мне это рассказывали, она его разорила и присвоила его деньги. Я и думать не думала, что это вы. Если бы знала, что это вы, может быть, заперла бы. Так что нечего мне дело шить. И вообще, мне уж, честно говоря, не до вас. Если вы за мужем приехали, то забирайте. Кругом всех облапошил. Тетку Нюру помните? Это ее жених.
Ира начала заметно бледнеть.
— Я тоже надеялась, что прошлая встреча будет у нас последней… — Ира заметила, что Юля слушает не ее, а звуки голосов, доносившиеся сверху, и замолчала, тоже начав вслушиваться. Раздался стук оконной рамы. — Что там происходит?
— А вы как думаете? Один человек взял и помог жене другого разорить и выкинуть на улицу мужа, да и саму жену попытался увести, правда, не получилось. Тот, кого выкинули из жизни, в свою очередь, решив вернуть не жену, понятно, зачем такие жены нужны, а имущество или хотя бы его часть, стал следить за своим врагом и выяснил, что он не ангел, даже наоборот. И что его вполне можно посадить, потому как есть за что. Но его задача была вернуть свои деньги, и поэтому он собирал всякие порочащие того сведения, чтобы ему же их и продать. Это удалось, хотя наполовину. И вот, когда этот человек на полученные деньги купил дом и завел себе другую семью, являются, как ни в чем ни бывало, его жена и его враг. Как вы думаете, что им надо? И что может происходить там наверху. Я, например, не знаю.
— Хорошая история. Послушай теперь мою. Жила-была женщина с мужем и двумя детьми, обычная семья. Они восемь лет жили хорошо, можно сказать, счастливо. Потом вдруг жена узнает, что муж ей изменяет. Она устраивает ему сцену, после которой он исчезает. Есть только обломки его яхты. Затем она узнает, что дело, в которое он вложил деньги, рухнуло, и она оказывается кругом в долгах. Ей приходится продать дом и расплачиваться. Она разыскивает старого приятеля, от которого ждет помощи, а на него сваливаются одно несчастье за другим — наезд, шантаж, кража, так что он еле выживает. А тем временем выясняется, что дела мужа были не так плохи, как это казалось сначала. Во всяком случае, они поправимы. И как только выясняется, что они поправимы, муж восстает из мертвых и вначале требует свою долю, а потом и вовсе предлагает начать жить заново, а все происшедшее считать недействительным. Но приятель, от которого женщина ждала помощи и который в результате существенно пострадал, полагает, что так дела не делаются, и устраивает так, чтобы все участники событий наконец встретились. И они встречаются. И теперь я, естественно, тоже не знаю, что происходит там, наверху.
— Думаете, они поубивают друг друга?
— Это вряд ли.
— Лео нужны его деньги и досье. Но Павел не отдаст.
— Его зовут Алексей Разумовский.
— Знаю. Не такая я дура. Поняла. Но я зову его Павел. Он не отдаст, он их от меня спрятал. Я хотела вернуть Лео, чтобы он отвязался, но он их спрятал. Значит, собирается дальше мучиться дурью.
Ира встала и начала ходить по гостиной. Елена Ильинична принесла поднос с чаем, и он остывал, никем не замеченный.
— Я спать иду, — сказала женщина. Юля кивнула, а Ира пожелала ей спокойной ночи и снова принялась ходить туда-обратно.
— Ты хочешь жить с Алексеем? — напрямик спросила Ира.
— Нажилась, — ответила та сквозь зубы. — Не прощу, чтобы так использовали. Не знаю, кто с ним может жить, а меня он замучил.
— А как же ребенок?
— Лео обещал позаботиться.
Ира с сомнением покачала головой.
— Вот мы тут сидим, на чай смотрим. А наверху наша жизнь решается.
— Моя — нет. Мою я уже решила. Уеду и буду работать в городе. Клементина меня устроит. Если бы вы Павла с собой увезли, то вам бы большое мое спасибо вышло. Всю душу об него обколола.
— Может, действительно, надо решать одной? — подумала Ира, но не успела закончить мысль. По лестнице спускался Авилов. Он подошел к Ирине, взял за ее руки:
— Ну, как ты?
Она их немедленно вырвала, а он усмехнулся:
— Хотел убедиться, что твое решение окончательное. — Ира отвернулась и отошла от него.
— Ну что, — он повернулся к Юле, — маленькое ты, несчастное созданье… На этот раз даже ничего не вытворила. Доконали, видно, тебя. Собирайся, поехали. Оставим супругов вдвоем. Потом заберем Марусю и маму. Послезавтра.
Юля зарыдала и бросилась ему на шею, Ира опустила голову. Авилов улыбался.
— Он отдал тебе папку с бумагами? — спросила Юля в машине.
— У него их нет.
— И ты ему поверил? Он к тебе прилип насмерть, точно говорю… Он скорпион, ты его не знаешь… Отцепится, когда всю кровь выпьет…
— У меня есть одно предположение. Если оно неверно, и они все-таки у него, то Ира отдаст.
— Да он ее заморочит. Обведет.
— Маленькое ты, несчастное созданье, — с удовольствием произнес Пушкин. — Всех боишься. Он, конечно, подлец, а я нет, я скоро буду отцом Маруси, чтоб ты не сомневалась. Я приличный человек! В душе. Но тайное всегда становится явным. Ты как считаешь?
Он подмигнул Юле и весело захохотал. Они свернули на шоссе, падал снег, на дороге чернел след единственной проехавшей машины.
— Так кто запер Ирку в подвале, говоришь, не ты? Изредка, для разнообразия, могла бы сказать правду… Это не наказуемо, по закону не преследуется.
— Он сам и запер, больше некому. Когда папку и деньги забирал из овощной ямы. Но он не знал, что там она. Думал, что я или мама. Чтобы не помешали, запер. Где же папка-то, господи? Тебе не жить спокойно, пока она у него.
— Предложил ему деньги — гордо отказался. Значит, нету. Допустим, он задумал побег и пришел за деньгами и документами, а тут Ирка выбила окно. Документы что? Журавль в небе. А Ира — синица в руке. Он забрал ее с собой в круиз, а через день кто явился? Милиция. Обыск делали? Делали. И сделали-то отменно плохо. В доме, я имею в виду. Потому что огородом занялись. Папка у них. У полковника. И деньги он прикарманил.
— Господи! — испугалась Юля. — Какой ужас.
— Вообще-то ужас. Но не в данном случае. В данном случае это редкая удача… Значит, говоришь, Павел Иванович ко мне прицепился насмерть?
— Не отдерешь, — подтвердила Юля.
— Можно сыграть еще. Как думаешь, кто победит?
— Карабас-Барабас всех победит, дурью вы маетесь, — недовольно буркнула Юля.
— Ты хоть одну книжку до конца усидела? Буратино! Всех победит Буратино… Хочешь пари?
— Из человечьих волос? — заинтересовалась она. — Нет, не хочу. Я пока не старуха.
— Ну и тундра… — крякнул Пушкин.
Они въезжали в город притихшие. Авилов понимал, что в следующий раз он навестит родной город не скоро, что придется долго разбираться с делами, что Ира никогда не простит ему сегодняшнего вечера, как он не сумел простить ей нелюбви. И что жизнь с этого момента станет несколько другой. И даже если ты сам хотел этого другого, оно будет не лучше и не хуже прежнего, в нем будет все та же мешанина мечты, реальности и бессмыслицы.