Умный, наглый, самоуверенный

Глава 3 Вечер признаний

Письмо № 3.

«Вот, Танюша. Продолжаю свои письма. Случилось непредвиденное обстоятельство. В доме снова прибавилось живности. У нас поселилась дама. Очень странная. Почти не разговаривает. Очень печальная. При А. С. улыбается, а когда он в отсутствии, или беззвучно сидит, как будто ее на свете нет, или ходит по комнате из угла в угол. Из комнаты ему, сама понимаешь, пришлось меня выпустить, раз гости постоянные. Но эта Ирина, ну в точности такая же — не видит меня, и все дела. Я ей и чай, и кофе — ничего, кроме „спасибо“. Может, ей тоже запрещено знакомиться?

Сегодня А. С. вернулся всклокоченный, но веселый. Велел показать, каких высот достигла с зажимательным платком. Только я ему нос и рот зажала, вошла его мадам и даже с лица переменилась. Застыла, не может с места тронуться, как прилипла, смотрит во все глаза. Шесть секунд я его удерживала, он засекал. Но и то сказать — со стороны выглядит, как будто я его душу. Если не знать, что это тренировка, так разное можно подумать. Она, видно, и подумала. Весь вечер они просидели за разговорами, бутылку красного вина за шестьсот двадцать рублей уговорили. Я не дождалась, чтоб убрать, спать ушла. Спим по разным комнатам, а пес у меня под кроватью.

И приснился мне, Таня, мой дорогой и любимый Павел Иванович, одетый в какую-то шкуру. Как будто иду я по улице среди жаркого лета, а навстречу мне Павел, ну совсем на себя не похожий, грязный, в детской шубе из искусственного меха. Доха ему мала, рукава до локтя. Жуть! Смотрит на меня, но не узнает, и что-то бормочет невразумительное и руками машет сердито так. Я подхожу и слышу: „Зачем женщин на улицу пускают? Ведь тут же дети ходят, дети!“

Тут я проснулась. Что с моим Павлом Ивановичем могло случиться, не знаю. Все-таки что-то дурное. Ведь если бы мы ссорились или еще что-нибудь, а то совсем ничего. Уехал на работу и не вернулся. Даже не позвонил, хотя обычно всегда названивал, очень внимательный, очень. У него, конечно, бывали командировки, но не так, чтобы на полтора месяца. Да потом он меня обо всем оповещал. Ой, ключ поворачивается…»

Авилов откупорил бутылку вина, разлил по бокалам и посмотрел на свою одноклассницу. Сама женщина, женщина по сути. И беззащитная, и напряженная. Он закурил, пытаясь пускать дым кольцами.

— Ира, я не против, чтобы ты здесь жила. Мне это приятно. Но у тебя, кажется, ко мне дело. Может, расскажешь?

— Алик, я все собираюсь, и как-то не могу решиться… Дело в муже, а ты его не любишь… Она посмотрела вопросительно.

— Нет. Предпочитаю женщин.

— Не шути. Мне трудно говорить… Бывают мужчины — ничего особенного, но умеют ухаживать. Сейчас это редко, когда человек, кроме тебя, ничего не видит. Чувствуешь себя центром мира, ей богу. Мама очень одобряла его обстоятельность, все-таки не мальчишка, свой бизнес, потом он развернулся — аттракционы, аквапарк, курортную зону прибрал к рукам. Потом взял подряд на строительство отеля, начал строить. Но это позже, когда Сашка с Дашкой в школу пошли.

— У тебя девочка и мальчик?

— Нет, Саша девочка.

— Надеюсь, в мою честь?

— Понимаешь, — она неуверенно улыбнулась, — у меня не было романтической любви, как у всех. Сразу брак и дети. Они погодки, поэтому восемь лет я сидела дома и даже не особо интересовалась, что вокруг происходит. Водила детей в бассейн, Дашу — на музыку, Сашу — в бальные танцы, покупала путевки на Кипр, заказывала мебель по каталогам. Уже, когда обе пошли в школу, тогда очнулась…

В общем, однажды полезла в барсетку мужа за ключами и нашла календарь с отмеченными крестиком днями. Мельком бросила взгляд — в каждой неделе перечеркнуты три дня. Алексей ужасающе педантичный, до занудности, все чеки на крупные покупки, все документы по папкам, все счета по номерам.

Я даже покраснела, когда поняла, что он отмечает. Дни, когда мы с ним, прости за подробности, были вместе. В доме у каждого своя спальня, но три раза в неделю он спал у меня. Этот календарь меня поразил. Через месяц я принялась его искать, чтобы проверить, не померещилось ли, и что же? Календарь нашла с трудом, но крестиков в неделю стало пять. А ночных визитов по-прежнему три. Тут со мной случилась истерика. Шок. Я принялась переворачивать чеки, скрепленные пачками по двадцать штук в каждой, ресторанные счета. Дальше — хуже. Купила парик, надевала очки и объезжала рестораны, откуда были счета. Я обшаривала его карманы, это стало манией…

Есть жены, которым плевать на измены. Лишь бы никто не знал, чтобы шито-крыто. Но Алексей во всех смыслах чистоплюй и примерный семьянин. Женщины у него для любви, а не для блуда. Он сам признавался, что всякий раз, как влюблялся, женился. Он так не может, чтобы его женщина, например, была чужой женой или, боже упаси, шлюшкой. Его приятели по пьяной лавочке откровенничали, что, мол, все не без греха, а Алексей в порочащих связях не замечен. А потом, мне было обидно: как это меня, меня, такую умную, красивую, хорошую обманывают? У нас разница, извиняюсь, шестнадцать лет в мою пользу…

Но когда я начала искать улики, я сразу вспомнила, как его бывшая жена мне названивала. У Алексея это третий брак, и вторая экс-жена на восемь лет меня старше. Она все время твердила, что и моя очередь наступит, это только вопрос времени и что она знает это точно. Наступит, и все. И она это говорит не потому, что желает мне дурного, а наоборот, предупредить. Что, мол, все будет замечательно, никаких ссор, внимание и забота, а потом — бац — соберет чемодан и сообщит, что уходит совсем. А дальше, хоть плачь, хоть вешайся — решение обжалованию не подлежит. Я это Алексею пересказывала, а он отвечал, мол, обиженная женщина, что ты хочешь. Но его от этих разговоров мутило. Один раз он даже сказал: «Но я ведь не клялся ей в вечной любви. Сколько любил, столько и прожил».

— А самая первая жена на сколько его младше?

— Не знаю. А что?

— Я читал, что у человека, кроме возраста по году рождения, существует то ли биологический, то ли психологический возраст, в котором ему комфортно. Одному хорошо быть двадцатилетним, другому — сорокапятилетним, третий хочет быть лет десяти. Допустим, человеку двадцать, а внутри — сорок. Тогда ему нормально с сорокалетней теткой. Он к ней от молодой жены убежит, а та будет до могилы изумляться — что за ерунда, я лучше-моложе. Допустим, ему в душе лет двадцать, и если экс-жена младше его на восемь лет, а ты на шестнадцать, то следующая будет, прости конечно, на тридцать два.

— Это вряд ли. — Ирина помолчала, покрутила пальцами прядь, перегнулась через стол и произнесла шепотом, ему на ухо: «Потому что я его убила». Авилов слегка напрягся, но все-таки Иру он чувствовал, как будто прожил с ней долгую жизнь. И приветливо улыбнулся:

— Это шутка, надеюсь?

— Не нравится мне твоя домработница. Буквально состоит из глаз и ушей.

— Девушки, которые вяжут, безобидны… Она тетеха. Ну хорошо, значит, ты убила мужа и теперь богатая вдова? Да, если бы я был не я, не торговец секонд-хендом, побывавший в юности на зоне, я б на тебе женился. Я всегда ставил тебя высоко, но такой прыти не ожидал.

— Ты что, торгуешь секонд-хендом?

— Да это я так, шучу. Подержанным товаром. А зачем ты это мне рассказала?

— Ну а кому? Папе с мамой, Даше с Сашей? Хотя ты прав, я мало тебя знаю. Я даже не знаю, что с тобой случилось. Только слухи какие-то.

— Значит, твой папа сдержал обещание. Мне до сих пор об этом стыдно вспоминать, но раз уж сегодня вечер признаний, я тоже кое-что тебе расскажу.

Мне так нравилась моя одноклассница, что я в припадке удали вообразил, что если прокачу ее на машине, то все недоразумения разрешатся в один миг и мы поймем друг друга. Вот только отъедем вдоль берега в сумерках километров тридцать и увидим небо в алмазах. Знатное было приключение, роковая идея, с которой все началось, и жизнь въехала в ту колею, в коей сейчас пребывает. В тот вечер я отбоялся за всю жизнь, потому что слишком много поставил на кон, что может быть для мальчишки важней первой школьной красотки? За один взгляд черту душу продашь. Я этот «ситроен» посчитал своим шансом, он стал ловушкой. Хозяин зануда попался: три часа не мог вытерпеть без авто… Самое странное было то, что я не сказал ей ни слова. Хотел, чтобы она поняла… Но поняла ли она, осталось неизвестным, потому что и она не произнесла ни слова… Такая молчаливая была девушка… А сейчас нет, сейчас она вовсе не молчаливая… Что ты так смотришь?

— Он был ворованный?

— Только что догадалась?

— А мы… А если б нас…

— Было бы то же самое. — Ира замолчала.

— Но посадили меня не тогда, когда из школы выперли. Тогда мне дали условно, а посадили меня позже, когда я снова отправился за острыми ощущениями. Мне хотелось повторить… Вышло смешно — залез по трубе в квартиру, а хозяева вернулись. Стою за шторой, ноги торчат, а они ходят, разговаривают, мужик уже в ванну забрался, а его дурища вдруг возьми и отдерни штору. Да как заблажит. Обхватила меня поперек туловища, закатила от страха глаза и воет, как пароходный ревун. Потом ее соседи отдирали, ни за что не выпускала… Ну вот, я во всем признался, теперь твоя очередь.

Авилов встал и, засунув руки в карманы, сделал круг по комнате.

— Когда ты искоса взглядываешь, становишься похож на ди Каприо… Моя очередь? Ну хорошо, пусть. Надо рассказать в конце концов… Я не любила Алексея, но дорожила и привыкла. А если и любила, то отраженным светом. За то, что он любит. И вдруг все переменилось, точно тебе показали кухню с тараканами, и ты больше не можешь есть.

Я увидела оборотную сторону нашей жизни и уже не могла успокоиться, а придумывала ему месть. Разные виды смерти. Он почти не умеет плавать, он же не из нашего города… В мечтах я завозила его в море и переворачивала лодку, потом подло уплывала. Поджигала дом, привязав спящего к кровати, представляя пробуждение. Душила в постели, постепенно закручивая веревку вокруг горла. Когда он просыпался и выкатывал глаза, я делала последний поворот палки с веревкой и наслаждалась видом судорог. Подсыпала отраву, и он валился головой на скатерть, чашка падала, кофе стекал на пол, как кровь. Крови, я хотела крови по-настоящему, так, что начала бояться себя. Ездила к старухе-гречанке за отравой, она мне отказала.

Но я не выдержала. Как только у меня набралось улик — календарь, счет на покупку женской одежды из бутика, фотография на яхте рядом с девицей упитанного вида, я устроила скандал и предъявила все. Я кричала: «Хочу, чтоб ты умер! Чтоб ты сгорел!».

Он молчал, вздыхал, а потом сказал: «Хорошо, считай, что я умер!» Собрал вещи и ушел. Через три дня к берегу прибило обломки яхты. Тела не нашли. Это не все. Сейчас начнется еще интереснее. Я оказалась бедной женщиной. Этот шестнадцатиэтажный отель, в который он вкладывал деньги, поехал. Его начали строить в зоне осыпания. На меня напустились подрядчики, с которыми он имел дело. Описали дом. Я скрывалась. Когда по городу поползли слухи, мне позвонила эта фурия, экс-жена: «Я тебя предупреждала? Он не утонул. Он от тебя сбежал, чтобы не объясняться. Он ненавидел объясняться».

— А что, правдоподобно, — усмехнулся Авилов. — Представляешь, сколько бы ему пришлось разруливать, если бы он остался в живых? Жена — раз, любовница — два, отель — три. Нормальный ход.

— А я? — возмутилась Ира.

— А что ты? Ты же хотела его смерти? Почему он должен брать тебя в расчет после таких заявлений? Сама спорола горячку. Другая бы сказала — все прощаю и будем вместе поправлять дела.

— Да не знала я про отель!

— Могла бы почувствовать. Что ты за жена, если не видела, что у мужа дела дрянь? Зачем замуж выходила?

— Она у тебя когда-нибудь спит? Я имею в виду эту чертову домработницу.

— Далась тебе домработница.

— Что она топает, как слон?

— Это у тебя нервы.

— Алик, ты прав. — Ира опустила голову. — Зачем выходила, не помню. Просто я ему полностью доверяла. Он говорил, что мы будем жить хорошо. Так оно и было. Потом сломалось. Одна штука, очень странная, меня мучает. Я хочу увидеть его, чтобы спросить, что все-таки случилось? Невозможно так сразу выкинуть целую жизнь. Я хочу объяснений, я же все-таки человек, я его красивая молодая жена, — она усмехнулась. — Пусть я его не любила, но больше всего на свете я бы хотела вернуть прошлое, чтобы все было как раньше, без этого кошмара… Иногда утром я просыпаюсь еще в прошлой жизни, и она кажется мне прекрасной, потом я вспоминаю, что осталось сейчас, и содрогаюсь. Я готова простить и начать заново, только никто не просит прощенья. Ведь это не жизнь, пепелище, я одна, жить не на что, дети у родственников… — Она вертела в руках стакан, вино едва не выплескивалось, чудом оставаясь в бокале.

— У папы? Мне казалось, что твой папа тебя ревнует к каждому столбу. Как он тебя вообще замуж выпустил?

— Он-то, конечно, морщился. Но мама проявила редкую энергию.

— Та еще семейка. Спать сегодня будем? Сейчас мне все равно не решить, чем я могу тебе помочь, но я обещаю подумать. Работу могу предложить сразу, а остальное…

— Алик, я тебе нравлюсь? — Ира смотрела на него с тревогой.

— Разве я когда-нибудь это скрывал? Ты же девочка из моего детства.

— Ты спишь со своей домработницей?

— Еще чего! — возмутился хозяин. — За кого ты меня принимаешь? У меня тоже есть принципы. Предпочитаю бизнес-леди с комплексом полноценности. Они при случае и в морду могут дать. Там можно играть, а тут что — футбол в одни ворота. Слезы, сопли. Пусть полы моет.

— Давай я буду полы мыть. Мне надо быть кому-то нужной.

— Месяц помоешь и за отравой побежишь? С тобой все ясно. Тебя надо выгуливать в кадиллаке у моря, что я и задумывал на заре своей юности. Увы, не удалось. Но мечты не меняются, в отличие от людей. Потеряла мешок с деньгами — ищи другой. А я мелкий торговец секонд-хендом, у которого дела идут не лучшим образом. Для принцессы бесполезен. Ну что, спать пойдем? Я, честно сказать, устал. Если у тебя есть возражения или упреки, готов выслушать их завтра.

Они одновременно встали из кресел — вечер воспоминаний был окончен.

Лежа на твердой подушке, он слышал, как льется в душе вода, как ойкнула Ира, и думал, что еще лет десять назад звук ее голоса свел бы его с ума. Поздно, все достается поздно, когда привык к одиночеству. Его желание, как стрела, достигло цели. Но стрелок давно ушел со стрельбища. Чтобы что-то иметь, надо перестать в этом нуждаться до умоисступления. Надо сделать вид, что ты забыл о нем, и тогда судьба принесет тебе желаемое. Выбросит небрежно, как раковину на берег: хочешь — подбирай ее, хочешь — нет.

Он взглянул на картину с глазастым деревом и выбрал себе пару с тем выражением, что понадобится ему на завтра. Это была не самая любимая парочка, но насущно необходимая, поэтому, прикрыв веки, он воспроизводил выражение, пока сон не сомкнул глаза.

Ему приснился вокзал, он шел вдоль застекленной стены и видел людей, на лавках зала ожидания. Мужчины были в камуфляже, а женщины разодеты, как на бал. Все они занимались любовью, на полу валялись туфли на шпильках и кружевное белье. Происходило это чересчур всерьез. Может быть, догадывался он во сне, они провожают мужчин на войну? Он продолжал идти вдоль зала, не особенно вглядываясь. К нему присоединился высокий парень и заговорил, будто они давно знакомы. Парень нравился ему с каждой минутой все сильней, и он старался вспомнить, где они познакомились. За стеклянной стеной декорации поменялись. Вместо вокзальных кресел пошли двухъярусные армейские полки, на них лежали люди, запакованные в прозрачный целлофан.

— Сюда, — дернул его симпатичный незнакомец. Они пошли вдоль полок, что-то разыскивая. Спутник остановился. — Вот же она! — Он стал поднимать с полки обнаженную девушку, спящую в целлофане, она не открывала глаз. В это время кто-то быстро прошел за его спиной, и парень, выпустив ношу, осел на пол. Из обоих рукавов ручьями потекла кровь… В этом сне Авилов плакал из-за этого незнакомца…