Умный, наглый, самоуверенный

Глава 6 Ссылка

Письмо № 5.

«Здравствуй, Танюша. Все-таки кара меня постигла, и пишу я тебе совсем из другого места. Меня отправили в ссылку за „дурацкие шутки“. Им дак шутить с пистолетом позволено, а нам, лаптям, нет. Дал пятнадцать минут на сборы, вручил щенка и отвез в деревню на сельхозработы. Тетка одна, мол, не справляется. Все из-за своей мадам. Настучала-таки. Тренажеры с платком тоже велел взять, а кого я там зажимать буду, тетку, что ли? Вряд ли. Нормальная веселая тетка, не совсем еще старая, так, в промежутке застряла. Бегает к соседу, там целыми днями пашет, готовит, а я здесь упражняюсь. Я ей вообще не нужна, и военного своего она не показывает, а сама я из-за деревьев и кустов ничего высмотреть не могла, как ни пыталась: забор здоровый.

Зато здесь привольно — и по магазинам сколько хочешь гуляй, и знакомься, и дачников из города полно. Я тут же у нее отпросилась на два дня к маме, она отпустила, даже с радостью, еще и сказала: „А тебя разве Сашка не шпионить прислал?“ Я говорю, нет, такой задачи не поставлено. Посмеялась.

Погода стоит райская, сад жужжит насекомыми, речка чистая, с твердым дном, телевизор показывает, работать не принуждают, и даже танцы по выходным. Чего еще человеку нужно? Тепло и воля. Человеческое отношение. Самое главное, как всегда, пишу под конец.

В прошлый раз, когда получала твое письмо в окошке „до востребования“, мне дали конверт без обратного адреса. Догадалась, от кого? Да, правильно. От него. Поэтому я так и счастлива. Написал, что временные трудности. Что помнит, любит, никогда не оставит, что видел на улице, что знает, где я живу, и меня обязательно заберет. У меня будто крылья выросли. Слава богу, что эта божья кара, этот А. С. с его тренажерами, запрещеньями и усмешечками мне не навсегда. Он ведь, представляешь, меня оштрафовал за пистолет. Вычел из заработной платы. А мне к маме с Марусей ехать, и деньги нужны. Но я что-нибудь придумаю. Даже уже придумала, только время нужно выбрать подходящее, когда на этих курсах вязальных все на обед уходят. И ты, Танюша, была права, что нельзя давать себя в обиду. После пистолета все пошло гораздо лучше. Прощай, моя дорогая подружка, желаю и тебе всего самого хорошего, пойду пить чай с кизиловым вареньем».

Авилов начал свой утренний объезд с «Римека», просмотрел накладные. Продукция отлетала, он не ошибся. Вызвал Шмакова, выслушал шесть бредовых проектов, седьмой, с резиной, его заинтересовал. Снял со стены появившийся пейзаж с березками, демонстративно отнес в ящик для мусора. По пути отловил пару неприязненных взглядов и ухмыльнулся. А он ведь дал им работу! Позвал Груздева и выслушал его намерения расширить цех за счет соседей. Все бумаги для тяжбы с заводом Груздев уже приготовил, и Авилов их с удовольствием подписал. Аренды они оба не признавали, и в этом вопросе, в отличие от вопросов искусства, находили взаимопонимание. Расстались в мажоре, пожав друг другу руки.

В ремонтной мастерской, наоборот, царил упадок духа. Левша был в трауре, и так-то веселым нравом не отличался, но сейчас выглядел убитым.

— Мама слегла, — сообщил он. — Я недосмотрел.

Он в свои пятьдесят полагал, что обязан присматривать за младшим братом. В шесть утра к нему заезжал Гонец, взял деньги, от сопровождения отказался.

Уже пообедав в «Старом рояле», Авилов полез в карман за платком и обнаружил засаленную записку: «Комар хочет встретиться». Он вспомнил, что утром, возле киоска с сигаретами, мальчишка дергал за карманы, выклянчивая деньги. Почуяли, что дела идут кое-как, надо руки выкручивать — падающего подтолкни! Или пронюхали про «Римек», тогда — вопрос крыши. В три часа дела были закончены, и он с удовольствием отправился домой, зная, что там его ждет Ира.

Письмо № 6.

«Ну вот, Танюша, план свой я осуществила успешно. Добыла деньги, а знаешь как? Я тебе подробно обо всем расскажу. Поехала в город, тут час на автобусе, пришла в этот социально-культурный центр, когда их охранник обедает. Это я знаю, потому что каждый день мимо ходила, сосчитала. Он у них как часы — ровно с двенадцати до полпервого, поднялась на третий этаж, и красотка, которая у меня деньги за курсы зажилила, сидит, по телефону треплется и тонкие ножки на стол сложила.

Я вежливо подождала, она ноль внимания. Ладно, думаю, подошла и нажала кнопку телефона, она сразу меня и заметила, и бровки состроила сердито, это, мол, что еще такое? Ты права, хорошее поведение не вознаграждается, а плохое всегда имеет результат.

Я ее спрашиваю: „Вы мне деньги отдавать не надумали?“ Она говорит — уже три раза объясняла, что их перевели на счет, сколько можно ходить. Я и раньше приходила, просто не писала тебе. Я спрашиваю: „А свои деньги у вас есть?“, а она в ответ, натурально, хамить — это тебя не касается. Очень даже касается!

Вначале я со стены сняла этого треклятого Лео. Ты же знаешь, как я терпеть не могу Лео ди Каприо и его кисло-сладкую мордашку. Свернула в рулон и засунула в сумку — пригодится! Тем более, он мне сильно кое-кого напоминает глазками, вздернутыми к височкам.

Эта милочка сразу вскочила и давай кудахтать. Хотела отнять! Тут я и сделала фокус с зажимательным платком, уж ее-то мне ничего не стоит слегка придушить, если я А. С. пятнадцать секунд держала, эту-то пощипанную курицу я удержу. В общем, выложила она мне денежки, даже не пискнула, только кашляла, хваталась за шею и глаза закатывала. Видимо, я передержала. Так что к Марусе я поеду спокойно. Да и вообще, деньги не главное, как говорит Павел Иванович. Главное — это сильно любить!»

Где встречаться с Комаром, Авилов знал — в казино «Карамба». Комар его оттуда сразу отослал в «Пилот», а сам подошел позже. Настроение у бандита было самое радужное и садистское. Он развалился, хлопнул коньяк, как водку, залпом, тут же заказал еще порцию и сообщил:

— Ну ты навалял, Пушкин, стихов. Лукоморье! Белеет парус одинокий! — Комар захохотал. — Я тебе продам, кто по тебе горюет. Тыща меня устроит.

— Э-э, — замялся Авилов, — ты хоть намекни, а то, может, я и сам знаю.

— Тебе и не снилось, кого ты переехал. Ты дефицит на рынке снял, который специально держали. В коммерцию ударился?

— Я последнее время куда ни сунусь — сплошные засветки.

Комара понесло:

— А это так делается, Пушкин, если ты еще не знаешь, нанимается бабушка, еще не выжившая из ума, или девушка. Или там мальчик шустрый. Ты три шага сделал — а он уже все сообщил куда следует. Техника-автоматика, телефоны-пейджеры… Я про тебя такое слышу, зависть гложет. Что ты у губернаторской жены из машины вытащил коробку с деньгами прям непомерными.

— У вице-губернаторской.

— Ага. И с двумя бабами живешь.

— Нет, одна в ссылке.

Комар захохотал.

— Гений, он и в Африке гений. Ну что, берешь?

— Эту липу? Нет.

Комар омрачился лицом, потом наклонился поближе к его уху:

— И стукачка знаю.

— Я тоже кое-что знаю. Про то, например, как Митяйка умер не своей смертью. И кто его неаккуратно выкинул об камень башкой.

— Восемьсот, — сказал Комар.

— Все туфта. Но деньги я тебе дам авансом. Ты мне понадобишься. Говори.

Авилов заказал коньяк себе и Комару. Ему еще предстояло съездить в больницу к Хрипуну, и он заранее напрягался.

— Пушкин, — начал Комар, — знаешь, почему тебя народ не любит? Потому что ты его не любишь! Будь проще — и люди к тебе потянутся.

— От такого слышу. Вчера моя тетушка… — он осекся. Что это он разоткровенничался с этим хитрым пьяным жлобом?

— У тебя и тетушка есть? И ведь наверняка не блядь подзаборная, а с наследством в Канаде.

— В точку попал, — он решил польстить собеседнику. Хитрая жирная бестия и садист.

— Познакомь.

— Замуж выходит. Вчера позвонила из Канады и сообщила неприятную новость.

— В смысле, что поедешь разводить? Я б тебе это очень посоветовал. Потому как, сам знаешь, в этом городе тебе ловить нечего. Тут ушлых и без тебя много. Может, в Канаде с наследством на что и сгодишься, — в голосе Комара послышалась угроза.

Авилов вышел из «Пилота» в мрачном расположении духа. В то, что он перешел дорогу Грише-банкомату, он не поверил. За Гришей производственных интересов не водилось, он ворочал недвижимостью. Пугают или отвлекают от кого-то. Еще плати им за то, что запугивают. За что теперь деньги не взимают? Он усмехнулся. На острые ощущения тоже своя такса. Но в туфте, что он наслушался, была и правда: Комар знал дату выезда фуры, знал про табачника и посещение трампарка, и почему-то его зацепило — про бабушку, девушку и шустрого мальчика. Как, например, он нанял Юлю?

Он внезапно остановился, сел на лавку и стал припоминать. Кто-то ему ее показал или обронил что-то? Кто? Начинается. Возле гаража померещился человек за кустами. Оказалось, что не померещился, мочился в кустах. Авилов знал за собой склонность к паранойе. Он был убежден, что никто никому в целом свете не нужен, но если нужда проявляется, то это корысть, и надо прятать концы в воду. Вся его жизнь оказалась на виду, как кости на рентгеновском снимке. Подъезжая к больнице, далеко за городом, куда свозили с травмами, он слегка успокоился, потому что вспомнил хоть одно — Юлю ему показал в «Луне» бармен Гоша, добавив: «Смешная! Вытаращила глаза и носится. Выгонят дурищу». Он сам решил подобрать дурищу.

В больничном дворе он присел на лавку перекурить и снова задумался. Когда очнулся — пакета с Левиной провизией на лавке не было. Авилов в несколько прыжков обогнул здание и увидел спину торопливо поспешавшей к трамваю старушки. Он догнал, вырвал из рук пакет, что оказалось непросто. Старуха замотала его вокруг руки и сопротивлялась, даже толкнула его в грудь.

— Ты чего, бабка? Старая, а воруешь!

— А ты нет, че ли? Шарфик-то, шарфик-то наря-ядный, поди, у бабы стянул? — Она протянула руку, хотела вцепиться. Авилов оттолкнул руку, и старуха немедленно повалилась на землю. — Помоги-ите! Ой, убил, убил насмерть! Изуродовал насегда-а-а! Кто же внуков-сирот накорми-и-ит? — На руке у старухи оказалась наколка. Авилов двинулся прочь, но та живо вскочила и побежала следом, упрашивая:

— Избил, все отнял, так хоть десятку-то дай. По-челове-чески!

— На панели заработай!

В больнице его поразил запах в палате. Видимо, Хрипуну только что делали перевязку. Лева не мог говорить — губы были сожжены. Один глаз был заклеен, второй смотрел с тоской. Авилов, припоминая разорванную в клочья пальму в «Старом рояле», сложил в холодильник содержимое пакета. Хрипун хотел что-то сказать, долго силился и наконец произнес:

— Трубку брал посмотреть Сережа.

— Бармен? — уточнил Авилов. Больной прикрыл единственный глаз.

От Хрипуна он поехал за Катей, у нее сегодня был концерт в филармонии. Это было нечто даже большее, чем он ожидал. Их было двенадцать, в зеленых, как деревья, платьях, со строгими голосами. После филармонии они зашли в «Луну», решив выпить шампанского и погулять в Зеленой роще. Первый, с кем поздоровалась Катя, был Гоша, и спокойствие Авилова мгновенно улетучилось. Средневековая музыка пошла насмарку.

— Откуда ты его знаешь?

— Сережин приятель. — Авилов замолчал на добрые пятнадцать минут и, спохватившись, извинился.

— Ничего, — ответила она. — Это музыка. Задумываешься, уходишь в себя. Ну что, пошли отсюда? Для меня рестораны — место работы.

Они уже шли по роще, когда Катя неожиданно сказала:

— Ты обещал ко мне приставать…

— Обещал, значит, сделаю. А ты что, хочешь поваляться в кустах? А как же Сережа?

— Сережа сам не знает, чего хочет. А ты знаешь.

— А тебя не пугает то, что я хочу денег и только?

— Нет. Это не страшно. Но есть еще музыка.

— Точно. Есть еще музыка. — Он обнял Катю за талию. С ней было удобно идти, они были почти одного роста. И спокойно. — Если б я мог петь, разве б я был, кто я есть? А Сережа случаем не того… Не голубой?

— А что, заметно?

— Нет. По его другу Гоше заметно.

— Знаешь, я много ждала от этого вечера. Хотелось петь для тебя.

— Но я ничего не обещал.

— Да, не обещал. Но я надеялась. И мне кажется, что многое случилось. Мне налево, я здесь живу. — Катя приобняла его за шею и поцеловала в губы.

Он вернулся за машиной, которую оставил у филармонии, и всю дорогу не мог отделаться от этого поцелуя. В нем была серьезность, что и в музыке, которую она исполняла.

Ира встретила его восклицаниями:

— Ну, что я тебе говорила? Я была права!

— Ирка, — ответил он. — Ты живешь у меня неделю, а у меня такое чувство, что я женат на тебе лет двадцать. У тебя все прихваты классической жены.

— Это плохо? — испугалась она.

— Да нет, любопытно. Иногда.

— Вот, посмотри, что я нашла у твоей домработницы. Говоришь, ты с ней не спал? Вот тест на беременность. Вот конверты, двадцать штук, а вот это вообще прелесть — дубликат ключа, а от чего, тебе лучше знать. По-моему, от твоего стола, там средний ящик заперт.

— Спасибо, родная. Ты настоящий друг. Я есть хочу.

— Пойдем. Все готово.

Пока Ира разогревала ужин, он думал, что женщина, которую обманывал муж, вполне соответствует сыскной работе. Квалификация налицо. Лицо у ней было встревоженное и довольное одновременно. Нужно отправить на работу, пусть трудится в мирных целях. Но домработница, чертовка, подкидывала сюрприз за сюрпризом. Попаслась на воле, и будет с нее, пора ставить в стойло.

— Ир, тебе, наверное, было скучно, и ты занялась полезным делом. Не волнуйся, я ее уволю. Не сразу, если ты не возражаешь, у ней ребенку года нет.

— У ней ребенок?

— Это не мой ребенок, что ты вскочила, ешь. Сделал какой-то старый козел и смотался.

— Сколько ему лет?

— Я не очень вникал… Много. Лет семьдесят. У нас медовый месяц или что? Изобрази, что я тебе тоже интересен.

— Только ты мне и интересен. Все от этого. — Ира встала, обняла его за шею. — От тебя пахнет духами.

— Ментовский юмор. От папы нахваталась? — укорил Авилов.

Он принялся мыть посуду. С хозяйством он всегда справлялся легко, и зачем ему было брать Юлю, непонятно. Может, просто надоел пустой дом?

Ира сразу заснула, она занималась любовью исступленно, как будто последний раз в жизни, а он не мог после этого разговора заснуть. Какое-то умиротворенное чувство вины было и перед Катей, и перед Ирой. Все идет правильно, как и должно идти, своим путем, но в этой правильности есть изъян — двух женщин не бывает, с одной придется расстаться, а не хотелось терять ни одну, иначе не хватало бы то ли тона, то ли красок жизни. Он только сейчас осознал, как долго прожил одиночкой. Авилов встал, накинул халат и взял листок бумаги, чтобы разобраться с делами, раз сна все равно нет.

Кто заказывает, это вопрос второй. Вначале надо найти утечку — бабушку, или девушку, или шустрого молодого человека. Комар не назвал, уклонился, видимо, приходил, чтоб его пугнуть и на этом подзаработать. Его репутация позволяет проделывать такие штуки, связываться никто не станет. Комар посредничает, не берется за главные роли. Сытая наглая бестия, на большее, чем рэкет, не тянет, хотя не дурак. Все равно выходит, что в одиночку бабушка, девушка или шустрый мальчик всей информацией не владеют. Вот если вместе сложить тетку Нюру, Юлю и, допустим, Сережу или Гонца… Или Катю, добавил он, почему-то с нежностью. Тогда еще понятно, что он живет с двумя бабами, грабит машину вице-губернаторши и занимается предпринимательством. Допустим, Юлю ему тонко подкинул Сережа с помощью друга Гоши. Но кто сдал «Римек»? Тетка? Версия с бабушкой, девушкой и шустрым мальчиком отпадает. Хотя нет, отчего же, если Юля добралась до документов в столе, кое-что там можно почерпнуть. Ладно, начнем с Юли.

Вопрос второй — кто все заказывает? Кому понадобилось его не бог весть какое место под солнцем? Бьют не по «Римеку», что проще, стоит только свистнуть соответствующим инстанциям — полетят клочки по закоулочкам, ему не откупиться, а бьют через захиревший автомобильный бизнес, что рискованней — можно получить в ответ. Тот же Митяйка был не вполне вменяем. Это может означать, что автору так проще. Нужно поискать среди своих, а они умом не блещут, кроме брата-один, который в результате больше всех пострадал.

Понятно, что не предприятие является целью, потому что «Римек» еще надо раскручивать. Автозаправочная станция? Куш невелик. Что делим-то, ребята, что делим? Налицо труп и инвалид, а что делим, непонятно. Если бы зацепить ответ хотя бы на один из вопросов, остальные лягут, как прикуп. Если знать, кто заказывает, станет ясно, чего хочет.

Ладно, дубликат ключа есть, хрюше придется ответить на вопросы. Но какова капитанская дочка и качество обыска! Папины гены! Ему-то ничего не удавалось найти.

Авилов скомкал листок, сжег в кухонной раковине и лег спать, обняв Иру, детскую свою мечту. Которая если и сбылась, то в это не верилось. Она вышла замуж, когда он был в местах не столь отдаленных, и узнал он об этом, когда вернулся. Догадываться она обо всем догадывалась, но ведь прямых разговоров между ними не было. Ждать не обещала. Вышло, что он упустил шанс и все. Это всегда было его неудачей, как у отца, когда партбилет отняли. Пока не вернешь — не человек. До родного города ему дела не было, там, если что и оставалось, так это упрямый старик-отец и женщина, которая ему не досталась. Он ненавязчиво следил за обоими. Что он получил? Обнимая ее, не уверен даже в том, что она с ним искренна. У ней истерика, она ищет помощи. Хорошо, что здесь, а не в другом месте. Или он ждал большего?