Упрямый доходяга

Глава 16. Оскорбление чувств

«Уважаемый господин Магнус Криггс! Приношу свои извинения за форму послания, которым заменяю неудобную возможность нашей с Вами личной встречи в виду некоторых обстоятельств, которые вынужден учитывать. Настоятельно прошу Вас отнестись к этому посланию с максимальной серьезностью, потому что в ином случае никоим образом не могу гарантировать Вашего и только Вашего благополучия, здоровья и долгих лет жизни.

Прекратите поиски Эскобара Мадре. Прошу Вас поразмыслить — никакого наказания за отсутствие результата не будет. Вас не изгонят, не убьют, не подвергнут каким-либо наказаниям за провал миссии. Вы взялись за дело в надежде на награду, так что мой долг, обязанность и желание предупредить — получение этой награды будет обязательно сопряжено для вас с рисками, которых она не стоит. Искренне надеюсь, что Вашей проницательности хватит, чтобы распознать всю серьезность моего предупреждения. С искренним пожеланием долгих лет жизни.

Ваш доброжелатель»

Письмо было прямо на моей груди, когда я очнулся при выходе из Купели. В закрытом на три мощных двери помещении, исписанном знаками наблюдения и фразами воззваний к Ахиолу. Немало причин, чтобы не просто отнестись к такому серьезно, а максимально серьезно!

Сначала я, как и любой разумный человек или кто-то еще, испугался. Самым обычным и нормальным образом, так как спокойные аргументы, приводимые в письме, невесть каким образом оказавшимся у меня на груди, внушали. Я точно помнил, как положил мокрую губку на голову, закрепляя её ремнями, а потом доковылял до двери, закрывая её за уходящим шерифом на засовы и защелки. Затем лег в саркофаг, застегнул ремни и крепежи, призванные удержать мое тело от сдвига в сторону, надел, и застегнул каску, а потом выпал в Купель, где и произошли мои последние приключения.

По уверениям Бальтазара и словам Ахиола никто не мог нарушить мой покой. Однако, вот — держи, парень, читай. От нас не скрыться. Но скрываться не нужно, ты просто сделай, как мы говорим, и ничего не бойся. Ведь анонимная писулька гарантирует тебе спокойную жизнь. Страх быстро перешел в злобу.

Дом Мадре я покидал, бурля смешанными чувствами сплошь негативного характера, среди которых страх, недосып и ярость были равными участниками процесса. К моему удивлению, пребывание в Купели никоим образом не являлось для живого тела сном. Желтоглазые, которые, кстати, были совершенно нормального вида, цвета и формы глаз на тропическом острове, любили и умели устраивать себе там сиесты, а то и просто спать все время пребывания, но физически и психически во сне не особо нуждались. А вот живым приходилось несладко.

Злобно топая по мостовой, я дергал головой, подозрительно щурясь на спешащих на работу жителей Хайкорта. Их очередная ночь, полная солнца, жизни и красок, подошла к концу, поэтому рожи большинства из них были привычно озлоблены жизнью не меньше, чем у меня. Теперь я их понимал куда лучше: если ты каждый день не вырубаешься на восемь часов, а пашешь в бесчувственном теле посреди укутанного туманом города, то радоваться такой реальности — особое извращение.

С другой стороны — именно этот слалом, это качание из пасмурной хмари в солнечный парадиз, и нужно, чтобы разумные живые мертвецы оставались разумными живыми мертвецами. Убери Купель из этого уравнения, они озвереют, оставь их в ней — станут бесполезными.

Стопы мои направлялись к мэрии, но планы были совершенно другими. Не доходя до здания местного богосодержащего муниципалитета, я нервно плюнул на плитки Незервилля, крутнулся на пятках, а затем ворвался в «Теплый Приют». Матильда, желтоглазая сменщица Зальцера Херна, посмотрела на меня с выражением немого укора на помятом лице.

— Госпожа Матильда, будьте добры организовать мне плотный завтрак, большую чашку горячего кофе без сахара, пепельницу, пустой стакан и бутылку виски, — сделал я странный заказ, сразу отсчитывая бумажные доны на стойку.

Спустя час, сытый и посвежевший, я направил стопы в участок. Старый рецепт, который я узнал в первой жизни от пьянчуги-охранника, здорово работал и на выносливом теле кида. По чуть-чуть крепкого алкогольного напитка мелкими дозами в течение часа-полутора здорово отгоняют сонливость. Если знать меру.

— Подскажите мне, где расположено поместье Энно! — озадачил я Баунда, неприлично сияя посвежевшей рожей, после стремительного влета в кабинет.

— Криггс, ты головой повредился? — уронил челюсть скелет, щуря голубые шары светящихся глаз, — Это основатели! К ним нельзя просто взять и прийти!

— Я позвоню!

— Так, стоп! Сядь! Говори, что задумал!

— Я ничего не задумал, шеф, — подкрутив регулятор дурного энтузиазма, сел, ерзая на месте, — Хочу узнать больше про Купель. Мне кажется, это необходимо для дела.

— Какая связь между Энно и Купе… а… — нежить оборвал сам себя, саркастично хмыкнув, — …тебе не к Энно. Тебе к Галатури. Только знаешь, что? Это еще хуже.

— Я начинаю бурно охреневать от местной политики, шериф, — тут уже слово взяло накопленное раздражение, из-за чего вновь пришлось выдергивать сигарету из пачки в качестве угрожающего жеста, — На полном серьезе. У вас тут проблема. Серьезная проблема, размером с прибитого нами червяка. Пропал кид, выплативший Долг. Жизненно важный член общества, наиболее весомую часть которого составляют династии поехавших умом ученых, гениев, волшебников и прочих громовержцев. Вы даете задание другому киду, который ни черта не понимает в сыскном деле. А затем, что происходит? Вы его ограничиваете, но требуете результатов. У меня серьезнейшее желание послать это поручение в задницу, Бальтазар Тайрон Баунд. И оснований к этому столь много, что я могу раздавать их излишек посреди площади!

— Основатели… — после долгого молчания раскрыл рот шериф, — …это хозяева Незервилля и Эйзервилля, Криггс. Без шуток. Я не буду тебе сейчас объяснять все нюансы и тонкости взаимоотношений, скажу лишь одну вещь — вступая на территорию дома любого из Основателей, ты становишься целиком и полностью в его власти. На их территории не действуют никакие законы.

— Вообще никакие?

— Только один. Неписанный, но соблюдаемый всеми — если они зовут в гости, обещая неприкосновенность, это соблюдается. Всегда.

— Тогда, пожалуй, я к ним не сунусь, — вслух решил я.

Глаза нежити чуть расширились, но сушеный шериф смолчал.

— С кем из Основателей общался Мадре? — наконец, нанес я свой удар. Резко, быстро, не имея понятия, в каком душевном состоянии может находиться душа, захватившая собственный труп. Просто наитие, сказавшее мне «пора», — К кому он ездил в гости?

— Тиррайны! Энно! Галатури! — подскочил на своем месте скелет, с размаху шлепая ладонью по столу, — Эйвибсы! Может, еще кто-то! Я не знаю!

— А чего кричите-то? — невинно спросил я, делая большие глаза, — Я же занимаюсь своим делом?

— Проваливай, Криггс! С глаз моих! Занимайся своим делом где-нибудь еще! Но если попробуешь сдохнуть, то за жалованьем не приходи! Пошёл вон!!

Пришлось идти вон от пылающего красным пламенем настоящего гнева шерифа. Но его бурная реакция не шла ни в какое сравнение с эмоциями маленькой, хрупкой и нежной Целестии Теттершайн, которая в свете моих глаз была буквально пылающим пожаром злобы.

— Крррригггссс, — прорычала-прошипела она, выступая из-за стойки со скрюченными как когти пальцами, — Крииииииииииигс!!

Иногда наступает время, когда ты понимаешь — пора бежать. Ну просто потому, что пора, иначе тебе что-нибудь оторвут. Отступить, исчезнуть с глаз, вернуться позже для вдумчивой беседы… Именно так я думал, покинув в спешке участок, а затем немало побегав по городу от взбешенной коротышки. Целестия в ярости оказалась упорной как осел и резкой как понос, как-то умудряясь меня вычислять, даже теряя из видимости. Жаловаться на поехавшую крышей желтоглазую Ахиолу я не собирался принципиально — мы, как ни крути, с ней коллеги, а участь сумасшедших немертвых достойна сожаления. В конце концов скорость, ловкость и удача одолели мстительную неуязвимость, а дальше оставалось лишь разорвать дистанцию между мной и видимым сквозь стены клубком злобы.

Надо будет с ней поговорить. Потом, в Купели.

— Криииииииииигс, — раздалось из-за спины знакомое шипение, от которого я чуть не хватил инфаркт, — Криииииииииигсс… вот ты где…

К счастью, это были не галлюцинации после бессонной ночи в чудесном мире фантазий и не Целестия, жаждущая попробовать на вкус мою печень. Всего лишь Пенелопа Кайзенхерц по прозвищу Злюка и её кот Волди, подкравшиеся ко мне сзади. Злые. Ну, Злюка злая, а кот как всегда — в страхе. Хм…

— Ма… гнусссссс, — зашипела Пенелопа, притискивая меня грудью и животом к стене в закоулке, — Я тебе говорила не трогать Нимею?! Я тебя просила по-человечески?! Тебе что, сложно просто пройти мимо невинной девчонки?! Скотина!!

— Пенни, — выдавил я, отодвигая носом её левую грудь, — У меня было очень плохое утро. А ночь я провел в Купели. Если ты мне сейчас нормальным тоном не выскажешь свои претензии, то я ударю тебя кулаком в ухо, Пенни. Больно ударю.

— Не зови меня так! — смущенно и на тон ниже зарычала девушка, оглядываясь по сторонам, — Я про то, что ты сунул…

— Ничего я не совал!

— …дочку. Свою девчонку, — закончила помощница механика, продолжая плющить мое лицо грудью, но уже понежнее, — Я заезжала к ней вчера. Хиггс писалась кипятком от счастья.

— В этом городе каждый первый — идиот, — поставил я неутешительный диагноз, продолжая работать носом, — Злюка, вот скажи, ты всерьез думаешь, что я кобель, который будет сношать всё, что видит? Мне более полусотни лет и своих проблем хватает! Нимею я попросил присмотреть за Эльмой лишь потому, что занят в Купели!

— Почему её? — зашипела змеей Пенелопа, отдёргивая грудь, которую я уже намеревался цапнуть.

— А кого еще знаю? — огрызнулся я, — Включи мозги, Пенни!

— Не называй меня так! Смазливый доходяга!

Мы чуть отодвинулись, уставившись друг на друга как два кота перед дракой. Настоящий кот в этой время сидел на задних лапах, опустив передние, и с недоумением нас разглядывал.

— Скажу тебе один раз и то лишь потому, что не хочу терять няньку для дочки и уборщицу говна для шкрасса, — процедил я, — Я, Магнус Криггс, не собираюсь ни при каких обстоятельствах вступать в отношения или половые сношения с Нимеей Хиггс! У меня и мысли подобной не было! Ясно?

— Что, некрасивая? — совершенно непоследовательно спросила Злюка.

— А это тут причем? — искренне удивился я, — Красивая, только получить то, что хочет получить мужчина от женщины можно куда более легким путем. Я в Купели и мяукнуть не успел, как оприходовали. К общему удовольствию. Так зачем мне головная боль от юной девицы с мечтами в голове?

— Кобель, — в словах Пенелопы отвращение и облегчение сплелись в гнусном, но по-своему обворожительном танце, — Мерзкий расчетливый кобель.

Ответить на гадкую инсинуацию я не успел. Нашу увлекательную беседу прервал всхлип, причем не простой, а сдвоенный. Медленно повернув со Злюкой головы, мы убедились, что нашу беседу подслушивали, причем аж двое. Что у Нимеи, что у Эльмы лица были красные, скривившиеся, некрасивые. В слезах и соплях.

Вот жеж… она должна была провожать дочь в школу, а мы как раз на нужной дороге.

Что девчонка, что фермерша тут же драпанули от нас, как от огня инквизиции, глухо рыдая по дороге, покачиваясь и цепляясь друг за друга руками. Просто прелестно.

— «Головная боль от юной девицы с мечтами в голове», — закатив глаза продекламировала Кайзенхерц, — Да ты, Магнус, уже опытный, оказывается. У тебя уже…

— Да, да… — досадливо признал я, — Эльма чуть не подбила помощника мэра вместо документа о удочерении составить свидетельство о браке. Теперь понимаешь?

— Ну, теперь мне определенно легче, — пожала плечами Злюка, ехидно улыбаясь, — А вот тебе — вряд ли.

— Справлюсь, — решил закруглиться я, доставая сложенную карту Хайкорта, — А теперь, подруга дней моих суровых, покажи мне поместья Энно, Галатури и Эйвибсов. Без вопросов только, моё терпение на нуле…

Добраться на шкрассе до поместья Эвибсов мне помешали обстоятельства в виде тяжелой винтовочной пули, попавшей мне в плечо через пять минут после того, как я покинул Пятно. Сильный удар швырнул меня с кота, закручивая по часовой стрелке и роняя в пыль безобидным мешком кожи и костей. Единственное, что я мог делать до тех пор, пока ко мне не подъехала какая-то фигура на лошади — это хватать ртом воздух, в шоке держась за размозжённое плечо. Или… его остатки. Прошедшая навылет пуля едва не оторвала мне левую руку, болтавшуюся сейчас на лохмотьях мышц, кожи и рубашки.

Боли не было, но я знал, что это из-за шока. Скоро она придёт. Старые недобрые деньки из моих приключений вне Незервилля хорошо подготовили к подобному, хоть и недостаточно для того, чтобы я молодецки выхватил свой пистолет, ловко убив того, кто меня подстрелил. Наоборот, совершенно растерянный и точно еще что-то себе сломавший, я судорожно дышал, глядя на приближающегося. Небольшого роста, закутанный с ног до головы в толстую потертую кожу, лицо замотано тряпками, а на голове широкополая шляпа.

Только вот под её козырьком два пылающих желтым глаза, а сама фигура светится совершенно другим цветом. Мне не нужно было видеть лицо, чтобы узнать стрелка.

Целестия Теттершайн, милая и хрупкая желтоглазая, неведомо с чего таившая на меня большой зуб, поставила мне ногу на грудь, откидывая меня на спину, а заодно целясь в лицо из револьвера. Болтавшаяся у немертвой на спине винтовка, бывшая по отношению к её скромным пропорциям как весло, для такой дистанции не годилась.

— Магнус Криггс, — глухо проскрежетала констебль, — Ты сейчас сдохнешь!

Я испуганно дернулся, отталкиваясь от земли локтем. Сил хватило протащить собственное тело, а заодно чуть не посадить психованную бабу на шпагат. Выругавшись по-черному, она засандалила мне тычок каблуком в солнечное сплетение, от чего мне, с уже охваченной жгучей болью рукой, стало совсем тошно. Недалеко ржанула лошадь, на которой меня, очевидно, и догнали.

— Тебя предупредили, ублюдок! — каблук снова вдавился мне в туловище, желтые глаза сверлили мое лицо с нескрываемой злобой, — Тебе ясно сказали, выскочка — прекрати, иначе пожалеешь! Решил продолжить? Счел себя бессмертным?!

— Убьешь меня — засуетится не только Ахиол, но и Основатели.

Злоба в Целестии тут же сменилась мощной вспышкой страха. Такого я раньше не видел, обычно страх и агрессия могли мешаться в разумном в самые разные коктейли, но тут страх у эмоциональной нежити оказался куда сильнее, чем испытываемая ей до этого ярость. Женщина отступила на пару шагов, опуская ствол. Я решил развить успех, пока еще есть шанс прекратить кровотечение из руки. Хлестало сильно, так, что я даже не удивился, что не включился «боевой режим» — не пережил бы его действия.

— Ты ведь боишься, Целестия, — продолжил я, кривясь от боли, — Не за себя. За Купель. За Баунда… и за Купель, так?

— Заткнись!! — на меня вновь был наведен револьвер. Теперь страх и агрессия играли свою переменчивую симфонию в теле нежити более-менее равномерно, — Ты ничего не знаешь! Ни о ком ничего не знаешь!!

— Так расскажи, — забросил я пробный камень, — Дай только перетянуть рану, и я тебя выслушаю…

Сегодня прямо день неуравновешенных безумных женщин, движимых эмоциями, домыслами и глупостью.

Пришедшая мысль заставила улыбнуться, что вызвало неожиданные последствия. В меня выстрелили. Пули в револьвере Целестии оказались не менее тяжелыми, чем в ее чудовищном ружье, локоть повторил судьбу плеча точь-в-точь. Хорошо, что на той же руке. Тем не менее, женщина не промахнулась. Тоже придя к какому-то выводу, она подошла, а затем нагнулась, выдирая пистолеты из кобур. Потом выпрямилась, всаживая по пуле мне ниже колен. От этого я уже не сдержался, завыв от жуткой боли раздробленных костей и порванных нервов. На мои вопли она внимания не обращала — убрав оружие, Целестия сноровисто перевязывала мне раны обрывками моей рубашки, да и часть своего тряпья, что была подсунута под тяжелый плащ, тоже пошла в дело.

— Ты прав, я расскажу, — пыхтела она, затягивая раны потуже, — Но бегать по Хайкорту ты у нас не будешь. Полежишь, отдохнешь, пока все кончится…

Присев на корточки, она ждала, когда я приду в себя. Это получилось далеко не сразу, но Целестия, видимо, взяла себе выходной — время едва приблизилось к полудню, но нежить никуда не торопилась. Наоборот, даже оказала дополнительную заботу, подведя ко мне коня и сняв с него баклагу воды. Напоив меня, продолжила ждать. Впрочем, у нее, как у всех малогабаритных существ, терпение не было добродетелью.

— Ну скоро ты там оклемаешься, кид? — нетерпеливо прикрикнула она спустя минут пять.

— Можешь… начинать… говорить, — выдавил из себя я, чувствующий, что через несколько минут отрублюсь. Теттершайн смогла наложить довольно уверенные повязки на ноги, но вот плечо… ту дырку закрыть было нереально. Я срочно нуждался в хирурге или…

— Что бы ты понимал! — тут же ожила нежить, подскакивая на одном месте, — Ты вообще знаешь, откуда мы взялись? Мы, желтоглазые?

— Знаю, — слабеющим голосом сказал я, — Результат… работы… Энно…

Сознание начало колебаться. Я подозревал, что скорее всего, если вырублюсь, Целестия просто привезет меня назад в Хайкорт, в больницу, предоставив доброму доктору Доннорифту всю свободу его шаловливых ручек. Если бы она знала о жгучем интересе маньяка ко мне, то скорее всего, уже бы тащила туда, тем самым заметая все возможные следы. Но пока…

Пинок под ребра вернул меня в реальность.

— А думаешь, откуда семейство Энно брало мертвых?! — прошипела Целестия, вновь пиная меня, — Знаешь, откуда? Знаешь, чего некоторым из нас стоила эта новая жизнь? Знаешь, кем был Ба…

Вот она есть, а вот её нет, если говорить о моем поле зрения. Что-то перемахнуло через мою голову, сметя по дороге нежить как пушинку. Я услышал её сдавленный вопль страха, затем стон, а затем… громкий хруст. Приподняться на локте стоило мне почти всего оставшегося запаса сил, но увидеть — я увидел.

Карус недовольно мотал головой, помогая себе одно из коротких передних лап. Схваченная им поперек туловища Целестия, почти целиком поместившаяся в пасть шкрасса, слабо подёргивалась. То ли из-за того, что кот периодически сжимал челюсти, в попытках прожевать или выплюнуть, то ли потому, что светящиеся желтые глаза нежити из-за сбитой от удара шляпы, оказались напротив яркого полуденного солнца. Наконец, гигантский манул выковырял безжизненные останки изо рта, сплюнул их, а затем начал закапывать.

Я особо не думал над тем, что увидел. Нужно было ползти к своему пистолету, а затем, вычерпывая собственные резервы ниже донышка, ползти к отбежавшему от шкрасса коню Целестии. Подкравшись к животному сбоку таким образом, я лег на свою полуоторванную руку, почти теряя сознание. Только вот точное знание о результате, на который направлены усилия, часто позволяет найти в себе такие резервы, о которых и не подозреваешь.

Весь магазин ушел коню в брюхо, заставляя животину жалобно заржать, валясь на бок. Я едва смог дождаться, пока он прекратить дергать копытами в агонии, чтобы пустить орочий старрх вслед за пулями. Сердце, печень, селезенка. Не есть, не питаться, а лихорадочно жрать, поглощая еще живую материю, которая вскоре станет всего лишь мясом. Еще, еще и еще! Изменившие свое положение зубы позволяли мне откусывать от коня куски едва ли не одним махом.

Через пару минут стало хуже, так как меня начало отпихивать от поедаемого коня наглой кошачьей мордой, тоже решившей подкрепиться. Через еще некоторое время пришлось погружаться лицом в разворошенное мной же бедро, так как рука нужна была, чтобы зафиксировать вторую руку в положении, когда восстановление возможно.

Потом я встал. В песке и крови, голый до пояса, на дрожащих ногах, с набитым до пределов возможного животом. Ноги и руку беспощадно дергало болью, но она уже была другой, сигнализирующей не о полученных ранах, а о их быстром и жестоком заживлении. Киды лучше людей, если речь идёт о приспосабливаемости, а я куда вреднее обычного Должника. Особенно после акта сыроедения.

Он стоял молча, ожидая, пока я оклемаюсь. Торс блестел под светом солнца, а черные шаровары с туфлями были слегка запылены небольшой пробежкой от города. Руки… все шесть, сложены в свои излюбленные позиции для отдыха — две на груди, две за головой, две за поясницей.

— Кид.

— Мэр.

— Целестия?

— Там.

Констебль выглядела как кто-то, кого пожевал гигантский кот. Маленькой, изломанной и… окончательно мертвой. Относительно тонкие клыки шкрасса оставили всего лишь четыре прокола, но вот его жевки и мотания головой превратили тело желтоглазой в мешок, набитый ломаными костями и давленным мясом. Раны и лицо Целестии, попавшие под открытый солнечный свет, слегка дымились.

— Ее существование прервалось навсегда, — констатировал Ахиол, вставая с корточек, — Ты что-нибудь смог узнать?

— От нее, — указал я подбородком на труп, — Нет. Но надеюсь, сегодня еще успеть в других местах.

— Хорошо, буду ждать в мэрии.

Славно быть богом. Ну или работать на бога. Ни тебе паники, ни обвинений.

— Ахиол, один вопрос.

— Да?

— Ты всеведущ на территории всего Хайкорта?

— Относительно, Криггс. Очень относительно. Можно сказать и «нет».

— А что насчет Купели?

— Купели? — бог повернулся ко мне, поднимая брови, — Там я слеп. Да и зачем там надзор?

— Понятно. Что же, тогда я поехал.

— Удачи, кид. Я заберу тело Теттершайн.

Слово «мы» очень опасно. Часто оно описывает группу, общность, социум объединенные одной целью, стимулом… а то и диагнозом. В случае, когда речь идет о нежити, вооруженной крупнокалиберным легким оружием, пожалуй, я сокращу число своих визитов до одного, самого важного. Мне нужно расспросить местного короля некромантии.

Как только раздобуду свежую смену одежды. Никто же не ездит в гости к высокопоставленным особам с голым торсом?