Глава одиннадцатая



"Старое небо, старая земля…"

В мгновения сразу после перемещения, когда разум Эхагеса был переплетён с сознанием Владыки теснее, чем нити основы и утка в плотной ткани, у слова "старый" было два смысла. Для его собственных глаз, глаз человека, этот мир выглядел старше родного — зелёного, белого и сине-золотого. Во многом потому, что солнце здесь не было золотым, а небо синим. Здесь в вышине царили медь и старая глубокая зелень, а на земле — многие оттенки тёмно-серого, коричневого и лишь изредка — жёлтого.

А вот для красных глаз Пламенного старость мира вокруг них была иной.

Ибо это был Краалт. Родина.



Разговор с самого начала был каким-то неправильным. Гес чувствовал это, но никак не мог понять, в чём же дело.

— Давно ты задумался над этим, сай?

— Давно. Ещё до того, как увидел бессильного каэзга.

— Почему ты не сказал мне раньше?

Пламенный был предельно краток:

— Лаэ.

— При чём тут она?

Взгляд Владыки был непроницаем, как та сторона зеркала.

— Ну ладно, я догадываюсь, при чём. Но что изменилось? Она по-прежнему хочет быть рядом со мной, а я, говоря откровенно, не меньше хочу быть рядом с ней.

— Это осталось неизменным, — согласился Владыка. — Но Лаэ изменилась в ином смысле. Примятый говорил со мной вчера.

— А-а…

— Твоя ааль-со не стала мастером майе. И вряд ли станет в будущем… — здесь Эхагес почувствовал кратчайшую паузу, словно Пламенный в последний миг решил не добавлять к сказанному… что? — Но Примятый готов отпустить её для Испытания.

Гес сжался.

— Для Испытания? Её? То есть он считает Лаэ достойной сопровождать меня и тебя в…

— Да.

Владыка почти никогда не перебивал других. На этот раз он изменил себе. И цели своей он достиг: прежде чем снова открыть рот, Эхагес тщательно обдумал то, что скажет.

— Ты планируешь взять ещё кого-то?

— Нет. Я, ты, Лаэ. Достаточно для разведки.

Ещё одно долгое молчание.

— Это важно для всех вас, не так ли? — Тихо сказал Гес, поглядев прямо в нечеловеческие глаза своего… пожалуй, да, друга. — Я поговорю с Лаэ об этой… этой разведке.



"Здесь плохо пахнет".

По бессловесной связи, не похожей на то единство, частью которого Эхагес был вместе с Пламенным, просочился образ "дурного запаха". Слабее, чем сама Лаэ, как отражение образа взамен самого образа, страж воспринял боль и зияющую память, что пропитали землю, воздух и даже, казалось, красноватый свет солнца.

Опустошенье.

Медленный распад.

С другой "стороны", от Владыки, сжимало нутро чувство сродни тоскливой горечи. Тастар смотрел на землю, свою и своего народа, слушал полностью раскрытым сознанием тишину — и по-человечески глубокая печаль баюкала его в своём колючем неуюте.

— Что теперь? — спросил Гес, понизив голос до полушёпота.

Вместо ответа Пламенный шагнул за Поворот, подхватив своих спутников.



Тот же мир. Те же краски в небе. Та же тишина…

Впрочем, нет. Тишина изменилась.

Перед разведчиками возвышалась тёмная громада высотой по меньшей мере в пятьсот локтей: сдвоенные толстые колонны, слегка расширяющиеся к вершине — поражающий любое, даже близкое к нулю воображение монумент. Лестница из сотни ступеней и арка шириной шагов в двадцать, а в высоту — втрое больше того казались мелким недоразумением, прилепившимся к паре каменных, древних, словно бы нерукотворных колоссов.

Равнина вокруг была безжизненна и местами словно вспахана без смысла и порядка… если мыслим плуг, в который запрягают океанские приливы. Ни единой былинки не росло нигде, куда только доставал взгляд. Однако около самих колонн земля была ровной, даже как будто сглаженной. Что бы ни бушевало здесь, какие смертоносные силы ни сходились в поединке, но слившиеся в вечном объятии громады, арка и ведущая к ней лестница остались неколебимы.

— Они целы, — молвил Пламенный. — После всего, что было, Льды Славы уцелели.

"Здесь пахнет смертью, печалью и временем", — сообщила Лаэ.

Эхагес положил ладонь на загривок чёрной лисы, приглаживая вздыбленную шерсть. Он сам тоже чувствовал этот бесплотный запах.

— Идём, — Владыка сделал первый шаг навстречу каменным громадам.

Подобные двум утёсам, светло-серые в редкую чёрную полосу, Льды Славы странным образом не подавляли. Возможно, Гесу только казалось, что этот великий монумент добавляет ему роста. Созданные тастарами и для тастаров в дни славы их, сдвоенные колонны — он чувствовал — были одной из святынь этой расы… насколько у столь холодной и рассудительной расы разумных вообще могут быть святыни. Лаэ сказала: "Здесь пахнет временем". Эхагес сказал бы немного иначе: "Здесь пахнет памятью". Он догадывался, что они увидят, когда взойдут по ступеням к арке входа. Да, догадывался. Почти знал.

И всё равно увиденное за порогом Льдов, а ещё больше воспринятое там иными чувствами, потрясло его.

Лаэ-лиса фыркнула, попятившись. Превратилась в девушку. Мотнула головой, сжала виски ладонями. Эхагес прекрасно понимал её, и не только потому, что ловил чёткое и резкое эхо её спутанных в бурелом чувств.

— Здесь, во Льдах Славы, покоятся лучшие из лучших. — Произнёс Пламенный. Голос его подхватило пещерное гулкое эхо. — Не более ста тастаров в каждом поколении признавались достойными стать частью этого. Только те, кто воистину приблизился к совершенству, и только те, кто соглашался войти в вечность — так. Многие из признанных достойными уходили так же, как большинство: через всесожжение возвращались телом и духом в круги жизни, в великие вихри безличного творения. Но у них уже ничего не спросишь, а у тех, кто остался здесь, можно получить ответ. Идите за мной, если хотите.

Но Лаэ не пошла, и Эхагес остался тоже. Он не хотел оставлять орлэ… а ещё он не смел тревожить покой мёртвых тастаров. Таких чужих… лишь здесь, среди слежавшихся палой листвой тысячелетий молчания, становилось явным, насколько чужих. Не более ста в каждом поколении, сказал Пламенный. Не более ста… но Гес был бессилен подсчитать упокоившихся во Льдах. Их были несчётные тысячи, миллионы… ряды их, скованные магией и холодом, уходили вдаль и вниз за пределы доступного чувствам.

— Пойдём наружу, — попросила Лаэ. — Пойдём!

И Эхагес, обнимая застывшие плечи орлэ, вывел её наружу.



Владыка не возвращался долго. Несколько часов.

Медное солнце мира Краалт утонуло в дымке обманчиво близкого горизонта. На небе, вернувшем свой исконный чёрный цвет, проступили бледные тени незнакомых созвездий. Заметно похолодало. Впрочем, ни Гес, ни Лаэ не страдали от этого. Молча сидели они на ступенях Льдов, прижавшись спиной друг к другу и слушая пустыню, пока из-под арки не вышел медлительный усталостью Пламенный.

Вышел и сел рядом, парой ступеней выше.

Ночь молчала, порой тихо вздыхая голосами ветра. Помаргивали звёзды, силясь разглядеть тёмные фигурки живых из своей бездонной перевёрнутой глубины. Из недр тверди же долетало — тише шёпота — бледное эхо громов земных.

Звёзды успели переползти по своему чёрному ложу на половину ширины ладони, если не больше, когда Владыка пошевелился и заговорил. Слова тастар-мид слетали с его губ, и чудилось, что они шуршат, как струйка сыплющегося песка; и даже через контакт мыслей Эхагес улавливал едва половину всех обертонов смысла, а Лаэ — ещё меньше. Но никто из них не решался перебить тастара, ведущего рассказ о крушении мира.



Сломив силы тастаров, пришедшие в Краалт Могучие не успокоились. Напротив! Казалось, что тяжкий гнев их лишь разгорелся сильнее. Видно, между победителями возникли ссоры; видно, одни хотели уничтожить даже память о существовании древней расы, не желавшей перековаться в духе Круга Славы, влиться в чуждое единство и подчиниться идее, а другие им препятствовали. Нельзя объяснить иначе то, что Льды уцелели в пекле битвы Могучих — битвы столь яростной, что и спустя столько лет ни единая травинка не сумела прорасти на перепаханном, обезображенном лике мира. То, что в Краалте вообще уцелело что-то живое — верно, ещё одно нечаянное чудо, если только несколько Могучих не защищали островки жизни от равных себе и последовательно, и упорно.

Ссоры пришельцев позволили остаткам рода тастаров уцелеть. В то время пришлось им оставить гордость свою и таиться, подобно роющим норы неразумным созданиям. Поисковые отряды пелэ, мараков, людей, леготтов, фирзи и других захватчиков лезли в каждую щель, выискивая выживших… но Краалт велик, и разных щелей в нём больше, чем можно обыскать, даже имея в своём распоряжении миллионные армии. А тастары, решившие скрываться, делали это хорошо — как вообще всё, за что брались. Стали они семенами памяти и жизни, упавшими в рыхлую почву; и ссора Могучих, забывших о них, уподобилась завывающей зимней вьюге, что тщётно пытается выстудить семена в глубине, но лишь защищает их, засыпая покровом снега.

У вьюг есть ещё одно свойство: они не вечны.

Перестала сотрясаться твердь от шагов великих сил. Утихли ураганы, более не гоня над землёй табуны шалых от ужаса туч. Опало летучее пламя. Смолкли громы глубин. Реки и моря вошли вновь в изменённые берега свои. Но мрачен и неприветлив был облик опустошённого Краалта. Казалось, что вместе с хозяевами мира ушла из него сама жизнь. Ураганы, покорные воле Могучих, стихли — но воющие ветра продолжали носиться над пустынями, оплакивая потери. Ушли угольно-чёрные тучи, стиравшие разницу меж днём и ночью, вылились бурными ливнями на плечах горных хребтов — но остались тучи цвета свинца и стали, запретившие небу глядеть вниз. Победители оглядели мир, оказавшийся в полной их власти, и отвернулись от того, что сделали, не желая помнить и понимать, избегая ядов стыда своего. В иных местах Краалта ещё можно было жить, прилагая для этого большой труд и великое упорство. Да, можно было… но не хотелось. И те причастные Кругу, которые могли, ушли обратно в свои миры, оставив по эту сторону Слияний пространства сменную стражу. А те, которые не могли — вымерли либо утратили себя, одичав среди тягот. Скатились до взаимоубийства за кусок еды и глоток воды. Пелэ снова убивали пелэ, а леготт нападал на человека, марака и фирзи ради их мяса.

И тогда, в серую пору безвременья, из своих укрытий и щелей начали выходить тастары. Те, которые остались живы.

Им было легче сохранить себя: память была их великой ценностью, а жизнь была длинна. Им было труднее: та же память, которую они хранили, стегала их болью потерь. Они искали друг друга среди руин и опустошения, продолжая беречься стражи Слияний. И в местах, подобных Льдам Славы, оставляли друг другу послания, которых не смог бы понять ни один чужак.



Пламенный умолк. Встал во весь рост. И сказал, оставив тастар-мид, на языке Равнин:

— Я узнал места нескольких укрытий… если мои догадки верны. Но я не чувствую себя в силах появиться там. Не сейчас.

— Тогда отдохнём, — предложил Эхагес. — Вернёмся в Долину и…

— Нет!

Целую минуту Владыка боролся сам с собой.

— Нет, — повторил он, вернув себе долю холодного спокойствия. — Не будем покидать этот мир. То место, где мы появились прежде — помнишь?

Гес кивнул. И шагнул за Поворот, осуществляя "короткое" перемещение своими силами, без помощи Пламенного.

…Страж и Лаэ по очереди несли караул, пока Владыка лежал без единого движения, впав в глубокий очистительный транс. Медное солнце успело взойти и закатиться, а потом взойти снова, прежде чем Пламенный вышел из погружения в собственную суть. И даже после этого в нём не ощущалось прежнего покоя. Ни одна из струн души не ослабла, но некоторые натянулись сверх меры — и не желали отпускать, долго вибрируя при любом, самом осторожном касании.

— Готовы? — спросил Владыка. — Начнём.

Сухой жар — мгновение — в лицо. Тьма без звёзд и опоры.

И новое место.

…Мглистое ущелье. Неплотный туман висит вокруг, размывая удалённое в тусклом красноватом свете. Чуть поодаль приглушённо шелестит река, обтекая зазубренные камни. Вокруг — валуны, галька, средний гравий, не успевший истереться в песок. Много чёрного и серого. Живого нет… или всё-таки есть? Лаэ в обличье лисы устремилась к воде, ловко маскируясь среди теней и туманной дымки.

"Вы ощущаете чужие мысли, сай?"

"Очень плохо. Направление не улавливается. И сами мысли… они не похожи на мысли вполне разумных и ясно сознающих себя существ".

"Я чую следы ног, пахнущих дымом".

"Вот как? А ещё?"

"Следы ног, пахнущих Силой и заметённые маской, но заметённые недостаточно хорошо".

"Веди, Лаэ".

В мыслях орлэ скользнула, как юркая водяная змейка, зубастая насмешка. В образе, что ей сопутствовал, противоестественно смешались двуногий человеческий силуэт и голова с сильно вытянутой мордочкой — не лисья даже, а принадлежащая собаке-ищейке. Впрочем, никаких следов отрицания образ в себе не нёс.

"Не отбегай далеко!" — передал Эхагес, невольно сопровождая слова общим тревожным фоном. Ответ не выражался в словах, но нёс успокаивающее тепло и заботу. Решив, кто пойдёт замыкающим, при помощи даже не мыслей, а обмена жестами, Гес и Владыка двинулись за своей четвероногой спутницей.

Следы "ног с магией" привели тройку разведчиков в пещеры. Ступая под каменные своды, Эхагес мельком припомнил обитель Ворона и с чувством вины подумал о том, что сейчас делает Тиив. Впрочем, ситуация не располагала к воспоминаниям. Заученно погасив все лишние мысли, страж расслабился, вслушиваясь во тьму и вглядываясь в неё при помощи темнового зрения, совмещённого с фантомным. Чёрная лиса-орлэ где-то впереди перебегала от щели к щели, часто останавливаясь, чтобы исследовать хранимые камнями следы. Лабиринт пещер оказался велик и сложен; без такого проводника Эхагес и Пламенный могли бы блуждать по нему много дней, почти не приблизившись к цели.

А потом от Лаэ пришла мысль, опять-таки не оформленная в слова. Мысль-образ.

"Живые и магия: засада", — сообщала она.





Загрузка...