Узор на снегу

3

Этой ночью она спала глубоким сладким сном, свернувшись калачиком под толстым одеялом, убаюканная игрой причудливых бликов, отбрасываемых пламенем в камине, измученная долгим путешествием и девятичасовой разницей во времени между Европой и Аляской.

Но проснулась Лилиан, когда еще не рассвело, — необычайно бодрая, радостная и деятельная, И все почему? Потому что вчера вечером Тимоти Эванс почти поцеловал ее. Почти…

Лилиан постаралась сделать так, чтобы выйти из столовой вместе с ним. И поскольку они были ближайшими соседями, хотя и против его воли, Тимоти ничего не оставалось, кроме как смириться с ее компанией на обратном пути домой.

— Смотрите не поскользнитесь, — предупредил он, когда они, спустившись с лестницы, зашагали к домику у озера. — Дорожка опять оледенела.

Ветер, слава Богу, стих, но воздух по-прежнему словно ножом резал ее легкие. Лилиан дрожала, несмотря на длинное, до лодыжек, пальто. Судорожно сжав у горла воротник, она искоса взглянула на своего спутника.

Тот, казалось, был нечувствителен к холоду, впрочем, судя по всему, он давно к нему привык. В темноте едва был виден его профиль. Тимоти несся вперед, не делая скидки на ее более короткий шаг.

— Ваш шеф-повар приготовил великолепный обед. — Лилиан слегка запыхалась, стараясь не отстать.

— Да.

— Особенно вкусна была куропатка.

Тимоти хмыкнул.

— Ради ее одной стоило ехать сюда.

— Угу.

— Эти гирлянды на деревьях, — проговорила Лилиан, слегка проехав вперед на подошвах, — очень красивы, вы не находите?

Он снова хмыкнул, подавив нетерпеливый вздох, отчего ее собственное возмущение достигло точки кипения.

— Как получается, что у вас находится масса тем для разговора с другими, в то время как со мной — только одна, мистер Эванс? Неужели я такая отталкивающая?

Он смерил ее взглядом всю — от высоко подобранных на голове волос до ног в отороченных мехом сапожках из оленьей кожи. Глаза Тимоти Эванса напоминали дождевые капли, которые замерзают на оконном стекле, не успев скатиться до низа.

— Я не испытываю к вам никаких чувств, мисс Моро, — ни хороших, ни плохих.

Она рассмеялась.

— А на Луне цветут розы!

— Вы думаете, я лгу?

— Может быть. А может быть, просто боитесь меня.

Его ответный смех был таким едким, что Лилиан незаметно поежилась.

— С какой стати мне бояться вас?

— Потому что, — не подумав, сказала она, — я потревожила ваш покой. Я подрываю ваш отцовский авторитет. А самое главное — я отвлекаю вас. Все это время вы притворяетесь, что не замечаете меня, а сами — словно мотылек, привлеченный моим пламенем.

На этот раз смех, бархатисто раскатившийся в морозной ночи, был искренним.

— Вы льстите себе, мисс Моро.

— Смотрите — вы называете меня мисс, в то время как к другим обращаетесь по имени.

— А вы называете меня мистер. Свидетельствует ли это о том, что и вас неудержимо влечет к моему пламени?

Они подошли к дому. Ступеньки, ведущие на веранду, завалило свежевыпавшим снегом, и Лилиан, споткнувшись, невольно ухватилась за Тимоти. А поскольку, вопреки своим нарочито грубым манерам, он был джентльменом, то поддержал ее под руку, стараясь помочь восстановить равновесие.

Но собственное благородство явно пришлось ему не по душе, и почти сразу же он резко отпрянул от нее. В результате оба поскользнулись, съехали вниз, безуспешно хватая руками пустоту, и приземлились в глубоком сугробе у дорожки.

Он смягчил их падение, но выбраться из этого снежного пуха оказалось не так-то просто. Пытаясь подняться из ямы, образованной их телами, Тимоти не смог найти точку опоры. Снег осыпал его волосы, попал за воротник, набился в ботинки.

— Вы специально это подстроили! — воскликнул он, приведенный в ярость смешком, вырвавшимся из горла Лилиан.

Хлопая ресницами и изо всех сил стараясь сделать обиженное лицо, она пробормотала:

— Разве это возможно? Вы такой большой и сильный, а я всего лишь слабая женщина! Тимоти, вы меня переоцениваете.

Они полулежали рядом, так близко, что Лилиан ощущала на своей щеке его дыхание. Так близко, что она видела, как пристально смотрит он на ее полураскрытые губы.

Это вдруг вызвало в ней страстное желание пойти наперекор судьбе, столь щедрой на обещания и столь скупой на их исполнение. Лилиан, возможно, смогла бы простить ему угрюмость и даже рискнула бы приоткрыть перед ним уязвимую сторону своей души, которую привыкла прятать, опасаясь насмешек, если бы Эванс проявил хоть каплю нежности.

Но ее чаяния были напрасны. Вместо этого Тимоти с силой рванулся вперед и, вскочив на ноги, прорычал:

— Оставьте ваши штучки для какого-нибудь другого дурака! Со мной вы только зря теряете время!

— Ха! — воскликнула Лилиан и выплюнула попавший в рот снег. — Да я просто дразнила вас. Неужели вы оставите меня замерзать в снегу? Думаю, даже вы, не способны пасть так низко.

Разъяренный Тимоти резко выдохнул, и на миг Лилиан показалось, что ее шутливые опасения небеспочвенны, и ей суждено пролежать погребенной в сугробе до весенних оттепелей, пока хладный труп не будет обнаружен. Но рыцарь в нем все же победил. С едва скрываемым отвращением он наклонился, схватил Лилиан за руку и выдернул из сугроба с такой силой, что она пролетела по воздуху и буквально впечаталась в его широкую грудь.

Мгновения, показавшиеся ей вечностью, они оставались в таком положении — колени к коленям, грудь к груди, он — тяжело дыша, она — почти лишившись дыхания. Он был так близко, что Лилиан слышала гулкое биение его сердца под одеждой. Или это ее собственное пустилось в безумный галоп? Потому что вблизи он выглядел еще прекраснее, чем на расстоянии. У него была такая гладкая, смуглая кожа, такой изящный рисунок скул, столько внутренней силы крылось за четкой, твердой линией подбородка!

Мне понравится, если он поцелует меня, мечтательно подумала Лилиан и невольно качнулась в его сторону. Именно в этот момент он чуть было не поцеловал ее. Его рот оказался так близко, что очертания лица расплылись в глазах Лилиан. Она почти ощущала холодную твердость его губ. Отважившись, она даже подняла руку и провела ею по щеке Тимоти.

Однако он словно заметил опасность и поспешил отступить.

— Почему вас угораздило явиться на Рождество именно сюда? Почему вы не остались в Швейцарии? Где угодно, лишь бы подальше от меня!

Лилиан вздрогнула от неожиданности этой атаки.

— Что вас так раздражает во мне?

— Как будто не знаете! — Даже в темноте было заметно, как потемнели его скулы, а глаза отразили муки внутренней борьбы. — Просто обходите меня стороной, а не то получите то, о чем просите, — прорычал он и решительно зашагал через две ступеньки по лестнице, несмотря на покрывшую ее наледь.

Даже не обернувшись, чтобы посмотреть, благополучно ли она добралась до своей двери, Тимоти стремительно исчез за собственной, словно спасаясь от коварной судьбы…

На постель Лилиан упала полоска света. Часы на прикроватной тумбочке показывали шесть тридцать. Окончательно проснувшись, она отбросила одеяло, натянула халат и направилась в гостиную.

Хотя огонь в камине почти потух, под золой оставалось достаточно углей, чтобы оживить его. Она подбросила полено и, поскольку завтрак ожидался не раньше чем через час, включила кофеварку.

Через полчаса, когда Лилиан вернулась из душа, в камине плясали веселые язычки пламени, а в воздухе витал аромат кофе. Налив себе чашку, она подошла с ней к окну и отдернула штору.

— Боже, какая красота! — выдохнула Лилиан, не в силах оторвать взгляда от чудесной картины.

Ничто не напоминало о вчерашней серой хмари. За ночь облака рассеялись, и на бледном розовато-лиловом небе слабо посверкивали звезды. Ее окна выходили на восток, и Лилиан наблюдала, как по-прежнему невидимое солнце постепенно окрашивает одну за другой верхушки горного хребта, видневшиеся на горизонте.

Обхватив чашку обеими руками, она блаженно вздохнула. Именно это она и рассчитывала найти, сбегая из Европы: некий северный рай, мирный отдаленный уголок, немного даже пугающий в своем первозданном великолепии.

Внезапно она уловила краем глаза какое-то движение. Дверь, ведущая на соседнюю половину, открылась, и из дома вышел Тимоти Эванс. Из-за шторы Лилиан наблюдала, как он спустился с крыльца, наклонился и, подхватив пригоршню снега, растер ее между ладонями.

Одетый в спортивные шерстяные брюки, которые обтягивали длинные стройные ноги, и черный вязаный свитер, подчеркивавший ширину его плеч, Тимоти производил неизгладимое впечатление. Из-под свитера выглядывал воротничок белой рубашки, контрастировавший с загоревшим лицом.

Он рассеянно поправил прядь волос, упавшую на лоб, и посмотрел через плечо, словно чувствуя, что за ним наблюдают. Лилиан инстинктивно спряталась за шторой и только мгновение спустя поняла, что он смотрит не на нее, а на Стефани, которая в одной пижаме и ботинках на босу ногу выскочила из дома, что-то говоря отцу.

Лилиан не разобрала слов, но было очевидно, что, о чем бы ни шла речь, Тимоти не собирался обсуждать это на морозе. Взлетев по ступенькам, он поспешно увлек дочь обратно в дом. Наружная дверь закрылась, а затем захлопнулась и внутренняя — с грохотом, который не смогли заглушить даже толстые стены здания. Потом послышались голоса — спокойный, глубокий мужской и высокий, возмущенный девичий.

Несколькими минутами позже Тимоти снова вышел, уже в куртке, и зашагал по направлению к главному корпусу. По-видимому, расстроенный ссорой с дочерью, он шел, опустив голову и понурив плечи.

Лилиан неожиданно почувствовала жалость к этому человеку. Какими бы ни были его педагогические ошибки, а их наверняка накопилось немало, он, несомненно, любил свою дочь. В том, что Тимоти не находил к ней подходов, не было ничего удивительного. Пытаться играть роль обоих родителей трудно само по себе, а быть одиноким отцом тринадцатилетней дочери…

Да и сама Стефани… Как ей, должно быть, одиноко и неуютно на этой границе между детством и взрослой жизнью, когда не знаешь, к какому миру на самом деле принадлежишь! Возможно, ей станет легче, если она поговорит с другой женщиной? Разве вчера она почти не призналась в этом?

Накинув пальто, Лилиан вышла на веранду и постучала в соседнюю дверь.

— Какие у тебя планы на утро? — спросила она, когда Стефани открыла ей. — Ты найдешь время для новой подруги и расскажешь, какие спуски лучше?

Десять минут спустя они шагали к главному корпусу на завтрак.

— Вы такая классная! Так одеты, так причесаны, и вообще… — сказала Стефани, с восхищением глядя на Лилиан. — Не знаю, чему я могу вас научить. Вы, наверное, и так знаете все на свете.

— Не все, малыш, но достаточно для того, чтобы заметить, что порой ты бываешь не так счастлива, как следовало бы.

— Мы с папой опять поругались. — Она поморщилась. — В последнее время мы ссоримся каждый день, в основном из-за того, что я хочу поступить в школу-интернат, а он стремится заточить меня в этой долине, чтобы я всегда была перед глазами.

— Но ведь это вполне естественно, разве нет? Каждый отец старается защитить свою дочь.

— Вы хотите сказать, что у вас были те же проблемы с отцом в этом возрасте?

Вопрос застал Лилиан врасплох.

— Моего отца… тогда уже не было. Я жила только с матерью.

— О-о-й! — Почувствовав, как дрогнул голос Лилиан, Стефани смутилась. — Простите, если я сказала что-то не то.

— Ничего. Я росла без отца — только и всего. Тебе ведь тоже пришлось расти без мамы.

При упоминании о матери губы Стефани болезненно сморщились. Ругая себя за то, что сказала не подумав, Лилиан обхватила рукой узкие плечи девочки.

— Тебе очень не хватает ее, да, дорогая?

— Да, особенно в Рождество.

— Уверена, что она тоже скучает по тебе и хотела бы быть с тобой.

— Вы так считаете? — Стефани смотрела на нее огромными, полными недетского горя глазами.

— Конечно. Мать никогда не забывает своего ребенка, где бы ни находилась и сколько бы ни было ребенку лет.

Конечно, она солгала. В противном случае детство самой Лилиан было бы совсем иным. Но зачем Стефани знать горькую истину, если ложь способна вызвать такую сияющую улыбку на ее лице?

Почти каждый день прибывали новые гости, приготовления к Рождеству были в самом разгаре, поэтому остаток недели Тимоти был занят больше, чем обычно, и у него не оставалось ни минутки свободной. Только по этой причине ему следовало бы радоваться, что Стеф нашла себе компанию. Однако он буквально клокотал от обиды.

Всякий раз, когда он все же находил для дочери время, повторялось одно и то же. Она заваливала его сведениями о Лилиан Моро, рассказывая с дотошностью и вниманием к мелким деталям, свойственными детям с комплексом поклонения герою. Лилиан думает… Лилиан говорит… Лилиан считает… Лилиан встретила… Лилиан получила…

Правда состояла в том, что его достала Лилиан Моро со своими мнениями. По нему — так пусть целуется с членами всех королевских домов Европы, но в том, что касается благополучия его дочери, она ничего не смыслит.

Тима тошнило, когда он видел Стеф в обнимку с этой женщиной. Пытаться поколебать ее авторитет — все равно что расшатывать голыми руками скалу, да и не стоит ему делать этого! Конечно, он отец, у него есть права — но кого это волнует? Во всяком случае, не эту чертовку! Богу потребовалось семь дней, чтобы сотворить мир, а ей хватило пяти, чтобы перевернуть его вверх ногами!

— Она довела меня до белого каления! — выпалил он как-то, обращаясь к Рили.

— Ты и сам плавишься при виде этой женщины, — хохотнул тот. — И только твое проклятое упрямство не позволяет тебе признать этого.

Неправда!.. А даже если и так, он слишком поглощен своими обязанностями, чтобы разбираться в чувствах, которые вызывает в нем женщина вроде Лилиан Моро. Вот только спокойно смотреть, как она ломает жизнь Стеф, не намерен.

Именно поэтому утром двадцать третьего Тимоти Эванс стоял в холле, спрятавшись за карликовой сосной в кадке, и, словно шпион из третьеразрядного фильма, наблюдал, как эта парочка, поглощенная беседой, приближается к главному корпусу. Какими секретами они делятся? И почему Стеф с такой легкостью откровенничает с совершенно незнакомым человеком, а не с ним? Он снова оказался в дураках, и это, похоже, становится привычным делом.

Тимоти охватило какое-то едкое чувство. Ревность — вот что это такое, и она не покидает его с того самого дня, когда Лилиан Моро, мягко ступая ногами в оленьих сапожках, вошла в их жизнь и заняла в ней центральное место. Но ему не давал покоя вопрос: кого он ревнует? Свою дочь или эту женщину?

Боже, что за нелепая мысль! И полный идиотизм — тратить на нее даже минуту своего драгоценного времени!

А они уже вприпрыжку бежали по лестнице, хихикая, как девчонки. Подростковую неуклюжесть Стеф скрывали пуховая парка и длинные сапоги, а ее спутница была сама элегантность в своих европейских шмотках.

Он смотрел на них и ненавидел себя за ту мелочность, которую пробуждала в нем Лилиан. Когда последний раз Стеф смотрела на него вот так — словно солнце всходит и садится по легчайшему мановению его руки? Когда ее лицо было таким открытым и выражало такое жадное внимание?

Лилиан заметила его и прощебетала «Здравствуйте» так, словно взрослый мужчина, прячущийся за стратегически расположенным растением в кадке, нечто само собой разумеющееся.

— Доброе утро, — ответил он, пытаясь говорить с такой же непринужденностью, но тут же поморщился при звуках своего деревянного от обиды голоса. Тимоти никогда не считал себя собственником, но именно об этом качестве свидетельствовало то, как он вцепился в Стефани и, оторвав ее от новой подруги, притянул к себе. — Привет, солнышко. Мне так хотелось позавтракать с тобой, но ты немного опоздала, а меня поджимает время.

— Ничего страшного. — Стеф ловко увернулась от его объятий. — Лилиан составит мне компанию.

Едва не поперхнувшись, он все же обнажил зубы в улыбке.

— Вот и славно, потому что я уже поел и через несколько минут должен встретиться с Рили в конюшне. Но может быть, нам удастся встретиться на склоне и съехать пару раз до ланча.

— Нам? Ты имеешь в виду себя, меня и Лилиан?

Голландский соус вкупе с яйцами по-бенедиктински, которые он съел полчаса назад, подступили к горлу.

— Как хочешь.

Лилиан окинула его проницательным взглядом.

— А чего хотите вы, мистер Эванс?

Ее лыжный костюм был темно-синий, цвета северного неба перед наступлением темноты, а бирюзовый свитер под ним делал ее кожу светящейся, словно теплая слоновая кость. Светлые густые пряди мягко падали на плечи. Как давно он не зарывался пальцами в женские волосы…

Тимоти резко одернул себя. Что-то слишком часто в последние несколько дней его посещают подобные мысли. О том, чего он хотел, даже страшно было подумать. Во сне или наяву Лилиан Моро стояла у него перед глазами двадцать четыре часа в сутки.

— Я не хочу вам мешать, — сказала она, не дождавшись ответа.

— Вы не помешаете, — пискнула Стефани. — Мы с папой можем покататься вдвоем в любое время.

— В таком случае ты счастливица, — серьезно сказала Лилиан, заправляя выбившуюся прядь волос девочке за ухо; и Тимоти вдруг заметил, что неотрывно смотрит на тонкие аристократичные пальцы с безукоризненно накрашенными ногтями. — Как правило, отцы слишком заняты, чтобы тратить много времени на дочерей.

Стефани бросила на него выразительный взгляд.

— Скажи ей, чтобы пошла с нами, пап!

Загнанный в угол Тимоти пожал плечами.

— Конечно, — сказал он с чрезмерным радушием. Как он мог отказать этой парочке, смотрящей на него с мольбой, словно оголодавшие беспризорники? — Встретимся на верхней площадке подъемника в одиннадцать.

— Буду ждать с нетерпением, — сказала Лилиан и кивнула в сторону столовой. — Может, вы хотя бы выпьете с нами кофе, мистер Эванс? Мы обе будем очень рады этому.

Мы обе будем рады этому. Словно он здесь посторонний!

Скрыв раздражение, он взглянул на часы.

— Думаю, я смогу выкроить еще несколько минут.

— Почему вы называете его мистер Эванс? — спросила девочка у Лилиан, когда они сели. — Обращайтесь к нему по имени, как и все остальные.

Женщина обхватила изящными пальцами чашку кофе с молоком и снова пронзительно посмотрела на Тимоти из-под длинных ресниц — так, словно без труда читала те мысли, которыми он совсем не хотел делиться с ней.

— Потому что он называет меня мисс Моро.

Стефани возмущенно уставилась на отца.

— Скажи ей, па.

— Сказать ей — что? — Он неловко поерзал на стуле и принялся тщательно размешивать кофе, в котором не было ни сахара, ни молока.

— Что она может называть тебя Тимом. А ты будешь называть ее Лилиан.

— Да-да, конечно, — словно дрессированный попугай, сказал он. — Скажите мне все же… э-э-э… Лилиан, почему вы решили приехать в Пайн Лодж? Это довольно далеко от проторенных европейских дорог, особенно если учесть, что прямо у вас под боком лучшие в мире спуски.

— Я созрела для перемен. — Она откусила крошечный кусочек круассана и, задумчиво жуя его, пренебрежительно приподняла плечо. — Со временем даже Санкт-Мориц надоедает.

— И чтобы развеять скуку, вы решили снизойти до Северной Америки. — Он не скрывал своего сарказма, чем заслужил очередной негодующий взгляд Стефани.

— Нет, Тимоти, — сказала Лилиан, лукаво глядя на него из-под ресниц. — Я приехала сюда в поисках совсем другого, и мне кажется, что я смогу это найти.

Ему не понравилось, какую реакцию вызвали в нем эти слова — вспышку сексуального возбуждения, которое в последнее время все чаще охватывало его… И ему не нравилась Лилиан. К тому же он ей не верил. Она забивала голову Стефани своими бреднями. Его сорванец-дочь уже подражала ее манерам, отставляя розовый мизинчик, когда поднимала чашку с горячим шоколадом, и деликатно промокала после каждого глотка рот салфеткой. Скоро она заговорит по-французски.

Все это он выложил Рили, встретившись с ним в конюшне. И в ответ выслушал лекцию о подростковой психологии, о необходимости для девочки общения с женщиной — и это от человека, который никогда не был женат и не имел детей!

— Бывает и хуже, — заключил Рили. — Она могла бы втюриться в мальчишку. Та еще проблема, скажу тебе! Да и вообще, тебе надо не злиться, а хватать удачу за хвост и при первом удобном случае поваляться с этой красоткой в сугробе.

Не далее как на прошлой неделе я это и сделал, подумал Тим и, к собственному возмущению, покраснел. За две минуты, проведенные в сугробе, Тим успел почувствовать, что у Лилиан мягко там, где должно быть мягко у женщины, а изгибы тела вполне способны свести мужчину с ума. Должно быть, именно поэтому он был очень близок к тому, чтобы поцеловать ее.

— Почему бы тебе не заняться тем, за что тебе платят, Рили? — выпалил он. — Нужно спустить еще несколько тюков соломы для санной прогулки, пополнить запасы дров, обрезать деревья у гостевых домиков. — Тимоти метнул гневный взгляд на своего верного Пятницу. — Насколько я понимаю, ты уже поручил кому-нибудь заняться всем этим? И у нас в достатке гирлянд? И ты позаботился о том, чтобы в них заменили все перегоревшие лампочки?

— Так точно, — злорадно усмехнулся Рили. — Все, кроме твоих, сынок! Судя по тому, как ты суетишься, твоя проводка вот-вот полетит.

Тимоти нахмурился.

— Тебя просто распирает от человеколюбия в канун Рождества, Рили, не так ли? — пробормотал он и зашагал прочь, пока не успел сказать то, о чем впоследствии пожалеет.

Лилиан остановилась на гребне крутого склона и, опершись на лыжные палки, любовалась открывшимся видом, ожидая, пока Стефани догонит ее.

Вокруг поднимались горные вершины, упиравшиеся в огромный купол ярко-синего неба, а внизу, словно игрушка на ладони ребенка-великана, расположились домики курорта. Воздух был таким чистым и прозрачным, что она могла отчетливо видеть детали построек и крошечные фигурки людей, катавшихся по льду озера на коньках. Стефани сделала безупречный разворот и остановилась рядом с ней.

— Уже почти одиннадцать, Лилиан, и нам лучше поспешить, а то папа вышлет за нами поисковую партию. Он строго следит за тем, чтобы люди появлялись вовремя, и становится бешенее раненого медведя, если приходится гонять лыжный патруль только из-за того, что кто-то забыл отметиться на базе. Поехали наперегонки.

Она оттолкнулась палками от снега и в мгновение ока оставила Лилиан позади. У Стефани была великолепная техника, отец мог гордиться ею. Встав на лыжи, она преображалась: куда только девался неуклюжий подросток. Девочка становилась грациозной, как птица в полете.

Тимоти ждал их у остановки подъемника, но он был не один. И с радостным возгласом Стефани бросилась к мужчине, стоявшему рядом.

— Ты все-таки приехал! — кричала она, выпутываясь из мешанины лыж и палок.

— Ну конечно, — ответил мужчина, шутливо натягивая ей шапочку на нос. — Не думала же ты, что я пропущу рождественский обед в Канаде?

— А мы ждали тебя в прошлый уик-энд!

Он вернул шапочку на место и запечатлел на ее носу поцелуй.

— Знаю, заяц, и мне жаль, что я задержался. На меня кое-что свалилось, — ты ведь знаешь, как бывает в это время года. Но теперь я здесь и готов наверстать упущенное.

Он был чуть пониже Тима, с темно-русыми волосами и открытым взглядом голубых веселых глаз на добродушном лице. Заметив Лилиан, он игриво поднял брови и спросил у Стефани:

— А кто эта симпатичная леди, мисс Эванс, или ты не хочешь меня с нею знакомить?

— Это Лилиан, она француженка, но говорит по-английски. Она моя подруга. — Стефани, раскрасневшаяся от удовольствия, повернулась к Лилиан, включая и ее в их группу. — Это Виктор Эванс — мой самый любимый мужчина на свете!

На какое-то мгновение в синих глазах Тимоти вспыхнул огонек ревности, и Лилиан почувствовала укол жалости к нему. Но он быстро взял себя в руки.

— Стефани забыла упомянуть, Лилиан, о том, что Виктор также ее дядя и мой брат. Мисс Моро приехала сюда отдыхать, и, боюсь, она заняла номер, к которому ты привык.

— Так мне и сказали. — Взгляд Виктора медленно скользнул от ее макушки до пят, а потом вернулся обратно. — Рад с вами познакомиться, Лилиан.

Губы Тима напряглись. Взглянув на часы, он резко сказал:

— Мы уже вряд ли успеем покататься. Времени до ланча осталось в обрез, а мне бы хотелось вернуться пораньше, чтобы посмотреть, как идут дела.

— В таком случае воспользуйся подъемником, — предложила Стефани. — Мы можем скатиться и без тебя.

— Хорошо. Встретимся в главном корпусе. — Он пожал плечами и отвернулся, внешне спокойно приняв жестокое равнодушие дочери.

— Поехали, Лилиан! — Нетерпеливо махнула рукой та.

Но Лилиан не могла оторвать взгляда от одинокой фигуры, боком поднимавшейся по склону к остановке подъемника, и сердце ее обливалось кровью.

— Езжайте без меня, — сказала она. — Я немного устала и лучше спущусь с твоим отцом.

Она догнала его, когда очередные пустые сиденья, обогнув стойку, двинулись к ним. Через несколько мгновений оба уже парили высоко в воздухе, оторванные от всего мира.

Тимоти сдвинул очки на макушку, и синие глаза взглянули на нее серьезно и вопрошающе. Лилиан поняла, что он ждет объяснений ее внезапному решению составить ему компанию. И опять она оказалась не в силах ничего объяснить. Лилиан знала только, что от ледяного ветра у нее немеют щеки и слезятся глаза, но несмотря на это, рядом с ним ей покойно и тепло. И если бы она знала себя не так хорошо, то решила бы, что глаза ей жгут настоящие слезы. А все почему? Потому что ему причинили боль, и это отозвалось болью в ней.

И в этом ощущении не было ничего приятного.