Узор на снегу

4

Проглотив комок в горле, она попыталась что-нибудь сказать — что угодно, лишь бы нарушить повисшее между ними неловкое молчание. Но Тимоти заговорил первым:

— Возможно, не стоит спрашивать об этом, но что случилось? Почему вы не поехали на лыжах с этой парочкой?

Она тщетно пыталась найти оправдание. Мне жмут ботинки. Я разнервничалась. Склон показался слишком крутым. Лилиан понимала, что все это не годится, он сразу же распознает ложь, поскольку не дурак. К тому же ему известно, что она каталась в Швейцарских Альпах и что ее снаряжение самое лучшее. И все же сказать правду — она, мол, пожалела его, видя бесцеремонное отношение к нему дочери, — казалось Лилиан немыслимым. Они были знакомы меньше недели, но этого времени было вполне достаточно, чтобы понять: Тимоти Эванс очень гордый человек и ее жалость будет ему крайне неприятна.

— Я подумала, что буду им мешать, — нашла наконец приемлемый выход Лилиан. — Третье колесо, как говорят у вас.

К ее удивлению, он рассмеялся.

— На самом деле пятое, но я вас понимаю. Для Стеф на Викторе свет клином сошелся, и, когда он появляется, все остальные отступают в тень. Не только потому, что она относится к нему как к старшему брату, о котором всегда мечтала, но и потому, что находится во впечатлительном возрасте. Киношные красавцы, быстрые машины, бесшабашное отношение к жизни — все это кажется ей сейчас таким привлекательным.

— Но ведь он ей не отец. А она знает, что только на вас всегда сможет положиться.

— Да, я такой, — с кривой усмешкой сказал он. — Скучный, но надежный.

Вовсе нет, подумала Лилиан. Под внешней оболочкой кроется совсем другой человек; в нем таится скрытый огонь. Разве ее он уже не опалил, несмотря на все усилия уберечься?

Возможно, ей следует сказать ему об этом до своего отъезда из долины, но не сейчас. Не раньше, чем он выразит желание заглянуть за ее фасад и обнаружит там не богатую эгоцентричную женщину, не знающую, куда девать время, а нечто совсем другое.

— Нелегко пытаться играть роль и отца, и матери одновременно, — сказала она.

— Откуда вы знаете? — Тимоти искоса посмотрел на нее. — Вам приходилось делать это?

Она покачала головой.

— Нет. Я не была замужем.

— В наше время это не имеет значения.

— Для меня имеет, — твердо сказала Лилиан. — Я не склонна удовлетворяться половинкой пирожного и не стану требовать этого от ребенка.

— А что, если у вас нет выбора? Что, если один из родителей умер, как моя жена, или просто устал от своих обязанностей и погрузился в работу?

— Тогда, конечно, придется справляться одному, даже если…

— Даже если — что? — поторопил ее Тим, когда она замолчала. — Даже если это будет только второй сорт?

— Я просто хотела сказать, что мужчине, оставшемуся одному, воспитывать дочь особенно трудно.

— Иначе говоря, по-вашему, я не справляюсь?

Лилиан чувствовала его враждебность и понимала, что Тим хочет добиться, чтобы она посмотрела ему в глаза и взяла обратно свое обвинение.

Неужели она думала, что столь проницательный человек не поймет ее намеков и недомолвок? Или надеялась, что, не получив от нее немедленного ответа, он проявит вежливость и переведет разговор на другое? Лилиан медленно повернула голову и встретилась с ним взглядом.

— Возможно.

Тим в раздражении резко выдохнул.

— Какой же аспект я упустил? Или недельного знакомства вам не хватило, чтобы выяснить это?

— Стефани недостаточно… женственна.

— Женственна? — Он не скрывал сарказма. — Что вы имеете в виду? Что она не похожа на вас?

— Да нет, но…

— Ничего удивительного! Она родилась без серебряной ложки во рту, и ей не внушали, что весь мир существует только ради ее удовольствия.

— Если позволите, я закончу. Ей незачем походить ни на меня, ни на кого-либо другого. Стефани — это Стефани, и она очаровательна. А что касается моего детства, то вы совсем не знаете меня, чтобы судить так сурово, Тимоти.

— Я могу распознать испорченную девчонку, когда встречаю ее.

Лилиан вздохнула.

— Что я должна сделать, чтобы исправить первое впечатление? Натереть полы? Молить о прошении за то, что позволила раздражению взять верх и была резка, когда не получила заказанного номера? Что ж, прошу прощения. Тысячу раз. — Она потянулась к руке Тима и прижалась губами к его ладони. — Вот! За недосягаемостью ваших ног, целую руку.

Лилиан думала, что он отдернет ее. Но Тим вместо этого, обхватив ее подбородок, повернул лицом к себе.

— Зачем же такие жертвы? — пробормотал он, глядя в ее глаза. — Если уж на то пошло, я и сам был не в себе. Я не имею привычки нападать на гостей, но вы… — Его взгляд перекочевал на губы Лилиан и остановился. — Вы задели меня за живое замечанием о… о…

— Да? — Это слово повисло в воздухе вместе с облачком пара от ее дыхания, такого горячего, словно в легких все кипело. Как получается, что одним лишь взглядом, прикосновением он поселяет в ее душе такой хаос? Другим мужчинам этого не удавалось. Но он… О, он заставляет ее млеть от желания! Лилиан почувствовала, как подалась к нему, жадно желая изведать вкус его твердых губ.

Почувствовав опасность, Тим отодвинулся к дальнему концу сиденья.

— Нет никаких сомнений в том, что Стеф тоскует по матери, как и я тоскую по своей жене, и я не стану утверждать, что на нас это не сказывается. И я не так горд, чтобы пренебрегать добрыми советами близких нам людей. Так уж получилось, что вы не из их числа — вот и все.

— А что, если ваша дочь думает иначе? Что, если она обращается ко мне с вопросами, с которыми не может прийти к вам? Вы считаете, что я должна махнуть на нее рукой?

Он отбил какой-то ритм кулаком по ручке сиденья и, снова резко выдохнув, процедил сквозь зубы:

— Да нет. Но я бы предпочел, чтобы вы не поощряли ее откровенность.

— Почему?

Они уже приближались к нижней опоре подъемника.

— Потому что нет смысла привязываться к человеку, который уедет на будущей неделе, — сказал он, перекладывая обе палки в правую руку. — Через месяц вы станете просто именем в записной книжке. Через год она вряд ли вспомнит, встретив это имя, ваше лицо. Если быть предельно откровенным, Лилиан, то вы — несущественный эпизод в нашей жизни.

После ланча Лестер, руководитель развлекательной программы, организовал гулянье на озере, включавшее соревнования на коньках и игры для взрослых и старших детей. Малышей же ожидало катание на санках, запряженных Штикеном и Уйати. Обычно, когда позволяла работа, Тим на час-другой присоединялся к общему веселью. И не только потому, что гости любят, чтобы время от времени появлялся босс; он искренне наслаждался этими зимними играми. Как правило.

Но правила перестали действовать с того момента, как приехала Лилиан. Рядом с ней он чувствовал себя не профессионалом, а новичком, не способным нести ответственности ни за себя, ни за окружающих. Из-за нее обычные вещи казались сложными, что вызывало в бесхитростном человеке, вроде него, раздражение, которое было ему совсем ни к чему.

Она вмешивалась не в свои дела, а когда сказал ей об этом сегодня утром на подъемнике, серые глаза Лилиан наполнились такой обидой, что он готов был сквозь землю провалиться за свою бестактность. Она сбивала его с толку, доводила до грани эмоционального срыва. Ничего похожего он не испытывал с тех месяцев, которые последовали за смертью Морин. И это беспокоило его больше всего.

Тимоти не хотел вникать в причины. Проще было списать все на издержки профессии: время от времени попадались трудные гости. На этой неделе, рождественской, когда это было совсем некстати, случилось, что такую гостью зовут Лилиан Моро.

Труднее оказалось отмахнуться от реакции, вызванной видом Лилиан, катающейся на коньках с Виктором. Тим возвращался домой, чтобы принять душ и надеть смокинг к предстоящему обеду, когда вдруг заметил их, скользящих по льду. Виктор обхватил рукой ее талию, а она смотрела на него так, как умеют женщины — словно ей внезапно поднесли на блюдечке с голубой каемочкой предмет ее романтических мечтаний. Тим слышал звонкий смех, далеко разносившийся в морозном воздухе, видел, как удобно ее спина вписалась в изгиб руки Виктора.

Как уже неоднократно случалось в последние дни, Тим обнаружил, что стоит в тени сосны, украдкой наблюдая за происходящим. Солнце уже скрылось за хребтом, оставив лишь оранжевые отблески на замерзшей поверхности озера. Тени под деревьями сгустились, надежно укрывая его от посторонних взглядов.

Он говорил себе, что лишь занимается своим делом — следит за тем, чтобы гости должным образом развлекались. Большая их часть каталась на неровном пятачке рядом с берегом. Все, за исключением Виктора, который увлекал Лилиан все дальше по льду, — и Стеф, которая в одиночестве стояла у берега и теребила перчатки. Неужели этот болван не понимает, как много значат его визиты для ребенка?! Что же касается Лилиан, то хваленой заботы о Стеф ненадолго хватило. Она отшвырнула ее, едва замаячила более приятная перспектива.

Выйдя из-под дерева, Тим направился туда, где стояла, словно никому не нужный беспризорник, его дочь, наблюдавшая за двумя далекими фигурками на льду. Его сердце обливалось кровью. Она казалась такой одинокой, такой… заброшенной.

— Эй, малыш, — сказал Тим, подходя к ней и обхватывая руками ее плечи, — почему не пойдешь и не покажешь остальным, как это делается?

Стефани пожала плечами, скорее в попытке освободиться от его рук, а не для того чтобы обозначить свое настроение.

— Скучно все время заниматься одним и тем же.

Скучно. Это слово в последнее время довольно часто слетало с ее губ.

— С каких это пор Рождество стало для тебя скучным, Стеф?

Она закатила глаза.

— Не Рождество, а это место, пап! Почему ты не отпускаешь меня в школу-интернат?

— Потому что я буду тосковать без тебя.

— Ах да! Вот только почему-то тебя не оказывается рядом, когда ты мне нужен!

О Господи! Интересно, все ли дети знают, как побольнее уколоть родителей, или его дочь обладает особым талантом?

— Я стараюсь, Стеф, но в последнее время тебе, кажется, не очень-то интересно мое общество. Только сегодня утром, когда я предложил покататься вместе, ты настояла на том, чтобы взять с собой Лилиан.

При упоминании ее имени Стеф не смогла сдержать тихого стона.

Но она уже устала от тебя, детка, и нашла себе новую игрушку, мысленно посочувствовал дочери Тим. Ему было невыносимо смотреть на Стефани, не отрывающую горестного взгляда от Лилиан и Виктора.

— Послушай, — сказал он. — Дядя Виктор не единственный, кому нравится появляться в обществе с хорошенькой девушкой. Как ты посмотришь на то, чтобы сопровождать сегодня к обеду пожилого мужчину? Джино столько всего наготовил для открытия официальной рождественской программы.

— Зачем тебе таскать за собой повсюду глупого, уродливого ребенка? — всхлипнула она.

— Ты вовсе не глупый, уродливый ребенок. Ты — моя красавица-дочь.

— Даже если это и так, я не смогу. — Стеф отстранилась от него и оттянула до колен край отцовского старого свитера. — Мне нечего надеть.

Да простит его Бог, Тим рассмеялся перед лицом этой очередной трагедии.

— Женщины всегда так говорят, но каким-то образом все же умудряются разодеться в пух и прах. Вот что я тебе скажу: ступай под душ, а я пока что-нибудь придумаю.

— Что именно? Па, ты же не разбираешься в женской одежде. Да ты и о женщинах-то ничего не знаешь!

— Спасибо за доверие, малыш! — Он легонько шлепнул ее по заду. — Пойди-ка соскреби с себя грязь, а в остальном положись на меня. Пусть ты больше не веришь, что я Санта-Клаус, но у меня еще осталась в запасе пара фокусов, и гарантирую тебе, что сегодня вечером ты будешь выглядеть на миллион долларов.

Когда Стефани с сомнением посмотрела на него, Тим удержал ее взгляд, стараясь внушить дочери, что сможет выполнить обещание. Конечно, она была права: в том, что касалось женщин, Тим был профаном. Если он намерен заслужить ее доверие, ему придется использовать любую помощь, в том числе и со стороны Лилиан Моро.

Проводив дочь, он вернулся к озеру в тот самый момент, когда к берегу подъехали Виктор и Лилиан. Виктор обессилено упал на скамейку и огляделся.

— Эй, а где ребенок?

— Если ты имеешь в виду Стефани, — сказал Тим, изо всех сил сдерживая злость, — то она пошла домой.

— Зачем? Мы же сказали ей, что скоро вернемея, и просили подождать нас.

— Может быть, она придумала что-нибудь поинтереснее, чем торчать на морозе в ожидании людей, которые не очень-то заинтересованы в ее компании.

Самовлюбленный кумир не сообразил, что речь идет не только о погоде, но Лилиан поняла намек. Она, склонившись, развязывала ботинки, но замечание Тима достигло цели, и она искоса посмотрела на него.

По-прежнему оставаясь в неведении, Виктор надел чехлы на коньки и сказал:

— Да, действительно холодно. Кто-нибудь пойдет со мной в бар пропустить стаканчик горячего пунша?

Приглашение было адресовано Лилиан, но Тим не дал ей времени ответить.

— На нас не рассчитывай, — резко сказал он, хватая женщину под руку. — У нас другие планы.

Лилиан вопросительно подняла брови, но, не сказав ни слова, последовала за ним. Только когда они оказались на значительном расстоянии от людей, Лилиан нарушила молчание.

— Какие-нибудь проблемы со Стефани?

— Нет, — сказал он. — С вами.

— Со мной? Но почему, в чем я опять провинилась?

— Ни в чем, кроме того, что оставили Стеф мерзнуть одну, в то время как сами кокетничали с ее дядей.

— Но все было совсем не так! Она сказала, что лучше посмотрит, как мы катаемся.

— Потому что, выражаясь вашими словами, почувствовала себя третьим колесом.

Проницательный взгляд серых глаз снова заставил его онеметь.

— О нет!

— О да! — прорычал Тим. — Пусть ей всего тринадцать, но она не дурочка. Она чувствует, когда другим нет до нее дела.

— Вы несправедливы и знаете это, — запротестовала Лилиан.

— Я знаю только одно: сейчас она выплакивает глаза из-за того что так называемая подруга бросила ее, и даже еще хуже — увела у нее дядю, который, по глубокому убеждению Стеф, для меня совершенно необъяснимому, зажигает на небе луну.

— Зажигает луну? Что вы имеете в виду?

— Она сотворила из него кумира. Что бы ни сделал Виктор, в ее глазах он всегда будет прав. — Тим остановился и в отчаянии помотал головой. — Не имеет значения! Я только хочу сказать, что, если вы не просто сотрясали воздух, называя себя ее подругой, пришло время доказать это. — Они уже подходили к дому, а Тим так и не изложил суть дела. — Послушайте, Стеф несчастна. Она ужасно не уверена в себе, считает себя глупой и некрасивой. А я, похоже, не в состоянии ее переубедить. Поэтому прошу вашей помощи.

— Вы хотите, чтобы я… вмешалась?

— Да! — выпалил он, злясь на то, что Лилиан заставила его произнести это вслух. — Я разрешаю вам вмешаться — но только на этот раз.

Она могла бы упиваться его замешательством, заставить заискивать перед ней. Но к ее чести; Лилиан пренебрегла этим удовольствием.

— Чем я могу помочь?

— Я пригласил Стеф сегодня пообедать с нами в главном корпусе и думаю, ей хотелось бы пойти, но она восприняла это без энтузиазма, поскольку ей нечего надеть.

— У нее действительно ничего нет?

— Ничего нарядного. — Тим почесал затылок, пытаясь припомнить, когда последний раз видел Стеф в красивом платье. — Думаю, у нее есть только та праздничная одежда, которую покупала мать. Но, наверное, она уже выросла из нее.

Выражение лица Лилиан не изменилось, но ее взгляд был красноречивее обвинений: «Что же ты за отец, если не позаботился о выходной одежде для ребенка?»

— Да, это не годится, — сказала она наконец.

Тим сник.

— Ладно, я понял: вы не можете превратить свиное ухо в шелковую сумочку. Простите, что даже заговорил об этом. Может быть, Стеф и в самом деле не хочется идти на обед.

— Перестаньте! — нахмурилась Лилиан. — Как вы можете называть свою дочь свиньей?

— Я ЭТОГО не делал. Я имел в виду, что вы не можете сотворить чуда. Феи со своими волшебными подарками существуют только в сказках.

— Зато я мастер иллюзии, Тимоти, разве вы не знали об этом? И я с удовольствием займусь ее преображением.

Тим не совсем понял, при чем здесь иллюзия, да и не стремился это выяснить.

— Хотите сказать, что поможете?

Лилиан улыбнулась, и Тиму захотелось отвести взгляд, но он не смог. Ее улыбка затмевала солнце и звезды. Она освещала все, на что была обращена, включая и его. Делала более сносным сегодняшний день и давала надежду на завтрашний. Заставляла вновь поверить в мечты, которые он, казалось, давно похоронил.

— Я с удовольствием… вмешаюсь.

— У меня есть еще полчаса. Этого времени будет достаточно?

— Нет. Но вашего присутствия и не потребуется. Это чудо я намерена сотворить сама.

— Спасибо. — Тим взял ее руку и тут же поспешно отпустил. Не стоит прикасаться к ней. Он уже понял это. Но живое, красивое лицо сердечком искушало, заставляло идти на риск, которого обычно Тим старался избегать. Он откашлялся.

— Я ваш должник.

— Вы ничего мне не должны, — сказала она, перестав улыбаться. Ее губы как-то печально обмякли. — Но может быть, если вам понравится, как будет выглядеть сегодня вечером Стефани, вы забудете, что я показалась вам костью в горле в день моего приезда, и мы сможем вернуться к пустой странице.

— Вы опять коверкаете язык, но я уже научился вас понимать. Дайте моей маленькой Золушке почувствовать себя особенной хотя бы на один вечер… Вы понимаете, что я имею в виду? — «Такой же особенной, как и вы», — хотел он сказать, но не рискнул, эти слова выдали бы слишком многое. Тим снова прочистил горло: — Сделайте это, и мы начнем с чистого листа.

Она посмотрела на него долгим, понимающим взглядом, и Тим почувствовал, что краснеет. Безошибочный инстинкт подсказал Лилиан, о чем он думает. Когда она заговорила, ее голос, всегда такой вкрадчивый, с придыханием, пленил его совсем иным звучанием.

— Если вы имели в виду то, что показалось мне, я польщена, Тимоти.

На какой-то безумный миг у него закружилась голова, и Тим вдруг понял, что слишком близко склонился к прелестному лицу, к этим губам. Зачарованный ее красотой, ее голосом, он готов был ступить на зыбкую почву, протянуть руки только для того, чтобы ухватить пустоту.

Но здравый смысл возобладал, и его охватила паника. Разве Лилиан сама несколько минут назад не призналась в том, что она — мастер иллюзии, неуловимой, как мечта? Он ничего для нее не значит, как и она для него. Ничего! Она — последняя женщина на земле, в которую он позволил бы себе влюбиться.

— Дело не сделано, — грубовато сказал Тим и отвернулся. — Вам еще только предстоит выполнить вашу часть сделки.

Лилиан распахнула дверцу шкафа в гардеробной, обозрела его содержимое и вздохнула. В ее доме в Лозанне так много вещей, которые подошли бы Стефани. Если бы она только знала!

Но Тимоти сказал: «Дайте моей маленькой Золушке почувствовать себя особенной», посмотрев на нее взглядом, каким смотрят любовники, и Лилиан готова была перевернуть небо и землю, лишь бы не разочаровать его. Перебрав с десяток нарядов, она остановилась на одном, затем стянула с себя одежду и направилась в душ…

Лилиан разглаживала на ноге шелковый чулок, когда позвонил Тим.

— Я хочу прийти в главный корпус пораньше, чтобы поприветствовать гостей. Вы готовы?

О Боже! Ей еще нужно высушить волосы, не говоря уж о том, чтобы привести в порядок лицо. Что же касается Стефани, та все еще лежит на диване в гостиной с ватными тампонами, пропитанными талой водой, на глазах, чтобы устранить последствия слез, и с расставленными пальцами, на ногтях которых сохнет едва заметный нежно-розовый лак.

— Не совсем, Тимоти, — сказала она, явно преуменьшив серьезность ситуации.

— Вас не смутит то, что придется идти без сопровождающего?

— Ничуть, — сказала она. — А Стефани имеет право на небольшое опоздание по случаю первого выхода в свет.

Но они задержались дольше, чем предполагала Лилиан. Гонг, извещавший о начале обеда, зазвонил как раз тогда, когда они входили в общую гостиную. Все головы как по команде повернулись в их сторону. На одних лицах читалось сдержанное любопытство, другие оставались равнодушными — и только на одном, принадлежавшем Тимоти Эвансу, было написано глубокое потрясение.

Великолепный в своем прекрасно скроенном вечернем костюме, он был занят беседой с группой гостей, но при виде дочери остановился на полуслове с открытым ртом.

Для Лилиан, перешагнувшей порог об руку со Стефани, этот момент показался вечностью. Ее охватило внезапное напряжение, показалось, что голоса в комнате понизились до шепота. Словно в тумане она осознавала, что толпа, обтекая их, движется в столовую. Наконец в гостиной осталось четверо: Стефани, она сама, старина Рили и Тимоти, который попрежнему молчал.

Стефани поежилась.

— Ой-ой-ой! Кажется, папу не вдохновляет наш вид.

Губы Тима теперь были крепко сжаты, но мрачно нахмуренные брови красноречивее слов свидетельствовали о том, что девочка права.

Избегая смотреть на него, Лилиан изобразила самую ослепительную улыбку, однако предназначила ее не Тимоти, а Рили, который сидел на высоком табурете у бара. Ради торжественного случая тот расстался со шляпой и джинсами, сменив их на темный костюм, белую рубашку и черный галстук. На нем, как обычно, были ботинки, но черные и до блеска начищенные в отличие от растоптанной пары, которую он носил в течение дня.

Однако не это великолепие, а восторженно-добродушная улыбка на лице старика побудила Лилиан подтолкнуть к нему Стефани.

— Может быть, мистер Эванс составит мне компанию за аперитивом, если вы согласитесь повести Стефани к столу?

— Ну разве мне не везет сегодня! — воскликнул он, вскакивая и протягивая девочке согнутую в локте руку. — Почту за честь, мамзель! Стеф, такой красотки, как ты, мои старые глаза не видели уже лет сто. Пойдем-ка, зададим им шороху, дорогая.

Ни слова не говоря, девочка пошла с Рили. Учитывая то, что Тим кипел от негодования, он проявил просто недюжинное самообладание, дождавшись, пока они останутся одни, чтобы направить свой гнев на ту, кто этого заслужил. То есть на Лилиан.

— Не соблаговолите ли объяснить, — процедил он сквозь зубы, — что это такое вышло сейчас отсюда?