5

Сжав волю в кулак, Лилиан выдержала его взгляд.

— Вы, должно быть, хотели спросить — кто? Меня не удивляет, что вы ее не узнали! Но, к вашему сведению, это была мисс Эванс, превращенная в очаровательную юную леди — как вы и велели.

— Если бы я знал, что вы сделаете из нее подобие обитательниц кварталов красных фонарей, я обратился бы к кому-нибудь другому.

Чтобы прийти в себя, Лиллиан шагнула к бару, налила в бокал минералки и сделала глоток. Уверившись, что голос не выдаст разочарования, она снов повернулась к нему.

— Хотя ваша дочь, безусловно, леди Тимоти — сказала Лилиана, противопоставляя его негодованию ледяное призрение, — самого вас вряд ли можно назвать джентльменом.

— Мы говорим не о том, кем я выгляжу в ваших глазах моя дорогая.

— А о чем же мы говорим?

— И вы еще спрашиваете? — Он досадливо взмахнул рукой. — Стеф всего только тринадцать — объясняю для непонятливых! — и ей совершенно ни к чему расфуфыриваться так, чтобы выглядеть на все двадцать.

— Я выжала все, что могла, из того, что было под рукой.

— Вы перестарались.

— Если вы считаете шелковую юбку и блузку в тон слишком вызывающими, то, возможно, вы слишком долго прожили в глуши и забыли о существовании другого мира, где гардероб женщины состоит не только из пыльных, выцветших тряпок. — Лилиан опустила ресницы и вызывающе повела плечом. — Или дело просто в том, что вы никогда этого и не знали?

— Ваши отработанные женские уловки на меня не действуют! — выпалил Тим. Глаза его сверкали, завораживая и пугая одновременно. — Испытывайте их на ком-нибудь более впечатлительном. Мой интерес к вам лишь следствие тех бредовых идей, которые вы вдалбливаете в голову моей дочери.

— Вы считаете, что я оказываю на нее дурное влияние? Как женщина с отсутствием хорошего вкуса или с недостатком здравого смысла?

— И того, и другого! Она нацепила жемчуга, от нее разит духами. Я уж не говорю о ногах, подламывающихся на высоких каблуках. А что вы сделали с ее волосами?

— Вы имеете в виду — кроме того, что рачесала их?

Он с такой силой хлопнул ладонью по стойке, что стоявшие на ней бокалы зазвенели, словно отдаленные колокольчики.

— Прекратите! Вы знаете, о чем я говорю.

— Я немного завила их, а затем подобрала вверх и заколола, чтобы открыть красивую шею Стеф.

— Мне не нравится, когда моя дочь выставляет на всеобщее обозрение свою шею — да и любую другую часть тела, если уж на то пошло! А особенно мне не нравится то, что вы учите ее вещам, о которых ей лучше бы не знать.

Глотнув еще воды, чтобы смочить пересохшие губы, Лилиан уселась на стоявший поблизости табурет и скрестила ноги, так что разрез сбоку ее юбки разошелся, слегка приоткрыв обтянутое шелком бедро.

— О каких вещах вы говорите, Тимоти? — спросила она, легонько покачивая ногой. — Ей лучше не знать о том, что следует наслаждаться юностью? О том, что она должна испытывать гордость, чувствуя себя самой лучшей? Вы бы предпочли, чтобы она сидела взаперти, несчастная и одинокая?

— Она не несчастна.

— Только сегодня днем вы утверждали обратное. Но я уже начинаю думать, что вы недостаточно знаете свою дочь, чтобы понять ее настоящие чувства и желания.

— А вы, я полагаю, понимаете?

— Об этом нетрудно догадаться.

— О, у вас, видимо, есть диплом подросткового психолога?

— Нет.

Он язвительно рассмеялся.

— В таком случае вы не обидитесь, если я пренебрегу вашим мнением.

— Не нужно быть психологом, чтобы понять Стефани, друг мой. Несмотря на разницу в возрасте, мы с ней очень похожи: обе женщины, обе нуждаемся в том, чтобы чувствовать себя живыми и нужными другим… и обе этого заслуживаем.

— И снова я должен возразить вам. Она ребенок, а вы…

Его взгляд, словно притягиваемый магнитом, скользнул по Лилиан, остановившись на лице, а затем на приоткрывшейся коленке. Она продолжала легкомысленно покачивать ногой, хотя внутренний голос побуждал ее удрать подальше и спрятаться.

Тим сглотнул, и, когда заговорил снова, его голос, как лезвие, долго пролежавшее под дождем, утратил стальную твердость и, словно покрывшись ржавчиной, хрипло вырывался из груди.

— Вы… ошибаетесь, если думаете, что она не важна для меня. Я готов отдать за нее жизнь.

— Ну конечно, потому что вы любите ее. Но для ребенка родительская любовь… — Она потрясла рукой в воздухе, подбирая слова, которые будут иметь вес для человека, возвышающегося перед ней и так волнующего ее. — Это нечто обязательное. А ей нужны тепло и внимание других, чтобы ощущать себя полноценной, чтобы чувствовать радость жизни. Нам всем это нужно, Тимоти. В противном случае мы завянем, как цветы без воды. Мы внутренне очерствеем, если будем захлопываться как раковина при любом прикосновении.

В результате она сказала совсем не то. Цветы, раковины — что могли они значить в его ледяном мире?

Он явно ничего не понял. Преодолев мгновенную слабость, Тимоти уже нацепил на лицо маску бесстрастия и с подчеркнутой терпеливостью ждал, когда же она скажет что-то стоящее его внимания.

— Ну что ж, — с сожалением проговорила Лилиан, соскальзывая с табурета и оправляя юбку, — я вижу, вы остались безучастны к моим стараниям привить вам более широкие взгляды, поэтому поищу общества тех, кто не находит меня столь утомительной. Судя по божественным запахам, еда, которую приготовил ваш шеф-повар, выше всяких похвал, и мне не терпится ее отведать. Приятного аппетита, Тимоти!

Нелегко было удалиться с достоинством, когда все инстинкты побуждали Лилиан бежать не оглядываясь, словно до смерти напуганная мышь. Однако ей это удалось, правда, ценой огромных усилий.


Тим не хотел смотреть ей вслед, но ничего не мог с собой поделать. Она шла так же, как каталась на лыжах, — с врожденной грацией. Помимо воли он любовался ее королевской осанкой, безупречной элегантностью, осознавая, что без всяких на то оснований обвинил Лилиан в отсутствии вкуса. Все в этой женщине — от кончиков пальцев до макушки великолепно причесанной головы — было стильным и первоклассным.

И все же… Тим в раздражении потер подбородок, не в силах смириться с тем, что длинноногая незнакомка с ниткой жемчуга в волосах и помадой на губах, прошествовавшая по общей гостиной, — его Стеф. Ну ладно, допустим, помада была бледно-розовой и едва заметной, а румянец на щеках, возможно, естественный. Допустим также, что все девчонки ее возраста балуются косметикой, — но жемчуг. Это выше его понимания.

С другой стороны, может быть, в словах Лилиан было больше правды, чем ему хотелось признать, потому что Тим не помнил, когда в последний раз видел Стефани такой счастливой. Если уж быть справедливым то, она буквально осветила собой комнату. Но…но быстро потухала, когда увидела его нахмуренное лицо.

Он допил оставшееся в бокале и поморщился. Лед давно растаял, сделав виски похожим на жидкость для полоскания рта. Учитывая предстоящий торжественный, вечер, он мог бы выпить и чего-нибудь покрепче. Но все с самого начала шло сегодня наперекосяк, и не стоило усугублять это алкоголем.

Ради Стеф он пригласил Лилиан за их стол — опрометчивое решение, ведь эта женщина способна вывести его из себя в мгновение ока. Возможно, это взаимно, и она догадается подыскать себе какое-нибудь другое место.

Хрупкая надежда рухнула, едва он вошел в столовую. Лилиан сидела слева от Виктора, но если бы он придвинулся чуть ближе, то оказался бы на ее коленях. А Стеф, выглядевшая обескураживающе повзрослевшей, разделяла Виктора и Рили.

Тим отодвинул стул с противоположной стороны стола и кивнул всей компании.

— Простите, если заставил вас ждать.

Виктор был целиком поглощен Лилиан. Блеск в его глазах и то, как он, что-то шепча, едва не касался губами ее уха, свидетельствовало, что он наполовину пьян.

— Все в порядке. Мы здесь не скучали.

— Не сомневаюсь, — резко сказал Тим и тут же напомнил себе, что Виктор — его брат. Их родители жили в Сан-Франциско, а старшая сестра с мужем-дипломатом — в Пекине, поэтому разбрасываться родственниками не приходилось и нужно было сохранять видимость лояльности.

Отвернувшись, он принялся разглядывать хорошо одетых людей, которые собрались в Пайн Лодж, чтобы встретить Рождество. Все столики были заняты, за исключением одного, предназначенного для семьи, которая должна прибыть завтра утром. В столовой стоял ровный гул оживленной беседы. Сочетание изысканных блюд, и идеального обслуживания, запах свежесрубленных хвойных веток, мерцание огоньков порождали атмосферу праздничного благодушия.

Чувствуя себя виноватым, он посмотрел на Стеф. Она определенно сияла, и Тим подумал, что, если уж быть честным до конца, он должен благодарить за это Лидиан. Что же касается самой Лилиан… Тим поспешил отвести взгляд, пока его не застали на месте преступления.

Как ей удается добиться такого эффекта минимальными средствами? Платье цвета морской волны было самого простого покроя и по сравнению с парчой и бархатом, в которые были одеты другие женщины, могло бы показаться затрапезным. С длинными рукавами и этим дразнящим разрезом сбоку, который сейчас был скрыт столом, оно словно бы струилось, подчеркивая изгибы фигуры.

Должно быть, все дело было в драгоценностях, которые приковывали взгляд. Это снова были бриллианты — они свисали с ушей, сверкали на пальце и запястье. Учитывая те, что она надевала раньше, и те, что нацепила на Стеф, драгоценности, наверное, занимали не меньше половины ее чемодана, в то время как другая была набита тряпками от известных дизайнеров.

Впрочем, он должен был признать, что не одна она злоупотребляла камнями. У женщины, сидевшей за столиком справа, с шеи свисал рубин величиной с яйцо, в то время как слева глаз буквально слепили чьи-то изумруды.

Он никогда не мог позволить себе подарить что-либо подобное Морин. Самое большее, на что Тим оказался способен, — это жемчуг, который он купил ей на годовщину свадьбы за год до ее смерти. После похорон он спрятал нитку в сейфе конторы, собираясь отдать Стеф, когда та будет достаточно взрослой, чтобы носить его. Он и представить не мог, что его опередит женщина, у которой такой аппетит на бриллианты, что Де Бирс может ликовать двенадцать месяцев в году.

Когда унесли остатки последнего блюда, Тим, слишком погруженный в свои мысли, чтобы следить за происходящим, сгорбился на стуле. Его вполне удовлетворяла роль зрителя на обеде, во время которого ему следовало бы блистать остроумием и расточать обаяние. Столики были расставлены по кругу, и в центре оставалось свободное пространство. Часть гостей смаковали кофе и десерт, другие решили встряхнуться с помощью танцев. Виктор в числе первых прошествовал в круг, ведя за собой Лилиан, словно трофей, добытый в бою.

Не желая отставать, Рили подхватил Стеф и закружил ее в чем-то среднем между полькой и фокстротом. Краснея и хихикая, та и не думала возражать.

Ребенку нужны тепло и внимание других, ощущение радости жизни, сказала Лилиан, и Тима опять охватило неприятное чувство, что она была права.

Тем временем, как частенько случалось, вокруг Виктора закипал скандал. Он так обхватил талию Лилиан, что его рука, казалось, вот-вот столкнется сама с собой. Когда партнерша по танцу попыталась хоть немного отодвинуться, он в своей привычной манере попытался накрыть ладонью ее ягодицу.

Виктор не впервые, находясь под влиянием алкоголя, позволял своим основным инстинктам брать верх над разумом, но Тим впервые с такой яростью отреагировал на увиденное. Всего минуту он сидел, с мрачным удовлетворением наблюдая за этой сценой, а в следующую уже вскочил, с грохотом отбросив стул в сторону.

Музыка как по команде стихла. Тим с опозданием представил, как выглядит со стороны: красное лицо, сжатые кулаки, дергающаяся щека.

Подошел главный официант и шепотом спросил:

— Все в порядке, босс?

— Все отлично, — проскрежетал он, давясь от злости. — Просто отлично.

Лилиан вернулась к столу и скользнула на свой стул, лишь мельком взглянув на него. Но он заметил приподнятые брови и едва заметное движение плеча. Она словно хотела сказать: не вини меня за то, что видел, я ведь не просила, чтобы меня так лапали.

Но Виктор, отлично понимавший, когда следует подобрать когти, избегал его взгляда, сделав вид, что увлеченно беседует со Стеф, которой льстило это внимание.

Как это характерно для него — прятаться за беззащитным ребенком! — подумал Тим, которому безумно хотелось схватить лоботряса за шкирку и сунуть головой в сугроб. Но он и без того уже свалял дурака, а Виктор не стоил подобного позора.

Поправив волосы и задравшиеся манжеты, он поднял упавший стул и, по-прежнему чувствуя себя объектом пристального внимания окружающих, подошел к Лилиан и спросил:

— Не хотите ли потанцевать?

Она взглянула на него как на сумасшедшего округлившимися, недоверчивыми серыми глазами.

— Вы приглашаете меня танцевать?

Не заставляй меня жалеть об этом приглашении, свирепо подумал он. Но ярость сменилась теплой, приятной волной, окатившей сердце, когда Лилиан в ответ на его кивок поднялась с места, прошелестев шелковым платьем, и подала ему руку.

Тим осторожно обхватил ее — осторожно, поскольку не знал, как определить чувства, которые пробуждала в нем Лилиан. Она была всего лишь женщиной, довольно красивой, но не потрясающе красивой… Если не считать огромных серых глаз с длинными черными ресницами, отесывающими нежные тени на скулы, и светящегося, словно дорогой фарфор, лица, и белокурых волос, зачесанных так высоко, что во время танца они касались его подбородка, и сочных губ. Если не принимать во внимание стройного тела…

Он вдохнул аромат ее волос, покрепче обвил тонкую талию, почувствовал прикосновение ее груди… И его охватило неудержимое желание. Проклятье, она прекрасна, а он ничуть не лучше Виктора!

Слегка отстранившись, Тим судорожно подыскивал какие-нибудь мудрые, остроумные слова. И не нашел ничего лучше, чем сказать:

— Вы очень равнодушны.

— Я очень удивлена, Тимоти.

— Чем?

— Тем, что вы пригласили меня танцевать. Я думала, вы на меня злитесь.

— Не на вас, — сказал он, снова придвигаясь ближе к Лилиан, чтобы не смотреть в глаза, лишавшие его покоя. — На своего брата. Порой он бывает немного… легкомысленным. Впрочем, это ничуть не оправдывает те вольности, которые Виктор позволил себе с вами. Конечно, если вы не поощряли его.

— Конечно нет, — сказала она, поудобнее устраиваясь в его объятиях. Если она так же прижималась и к Виктору, то нет ничего удивительного в том, что он дал волю рукам независимо от степени опьянения. — Говоря, что вы злитесь, я имела в виду не это, а Стефани. Я надеялась, что вам понравится, как она выглядит, Ти-и-моти.

Словно пропела она последнее слово с явной целью смягчить его. Но нет, он не позволит ребе поддаться на эти уловки! Хорош же он будет, если купится только на то, как произносят его имя.

— Мне понравилось — проговорил он, с удивлением оглядываясь, словно в поисках постороннего, произнесшего эти слова, так как сам собирался сказать совсем другое. Но вместо того, чтобы исправить оплошность, только усугубил её. — И если я показался вам неблагодарным, прошу меня извинить. Это лишь потому, что я был слишком ошеломлен перевоплощением Стеф. Я даже не подозревал, что она уже так выросла?

— Иногда, — сказала Лилиан, — физические изменения в детях происходят слишком быстро и могут застать врасплох.

При чем здесь дети! Его застали врасплох физические изменения, которые она произвела в нем самом, и если бы сейчас Лилиан отошла, Тим опозорился бы вторично!

Он сглотнул и попытался отогнать мысли и образы, теснившиеся в его голове, так как все они касались того, что он хотел бы делать с этой женщиной. Зазвучала его любимая мелодия, официанты погасили в столовой все огни, кроме тех, что горели на елке. Комната погрузилась в мерцающую полутьму, и Тима охватил внезапный приступ тоски.

Он скучает по Морин, вот и все. Это повторяется каждый год в одно и то же время — без предупреждения нападает острое, горькое сожаление о том, чего они лишились с ее смертью: Стеф — матери, дом — заботливой женской руки, а он — жены, без которой так одиноко бывает ночью в постели, рассчитанной на двоих.

— Как случилось, что вы приехали сюда одна? — резко спросил он, отодвигаясь, чтобы видеть ее полуотвернутое лицо. Сообразив, что она может воспринять вопрос как заигрывание, Тим поспешил добавить: — Я хотел сказать — все остальные с кем-нибудь, ведь сейчас Рождество, и…

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказала Лилиан. — Вас интересует, одинока ли я. Да, особенно в Рождество. В течение всего остального года тоже, потому что в этом лучшем из миров Бог, по моему глубокому убеждению, создал каждую женщину в пару одному мужчине. Но… — Она слегка пожала плечами и склонила голову набок, — я лучше останусь одна, чем свяжу себя с человеком, которого не люблю и который не сможет полюбить меня. Я слишком часто видела, как несчастливы такие союзы.

Ее откровенность, лишенная даже тени жалости к себе, разоружила Тима и расположила его к Лилиан.

— А ваши родители были счастливы в браке?

Она замерла и отодвинулась.

— Нет! — отрезала Лилиан, мгновенно разрушив хрупкую близость, которая установилась было между ними.

Тем лучше, сказал себе Тим. Он не был монахом. Как и у любого нормального мужчины, у него были потребности, и иногда он их удовлетворял, но довольно редко, и никогда с отдыхающими на курорте. В Кордове жила одна женщина — Шелли, медсестра. Он встречался с ней, когда приходилось отвозить в местную клинику кого-нибудь из обслуживающего персонала. Хорошая женщина, незамужняя, без комплексов и нетребовательная. Она относилась к нему очень тепло, однако ее не угнетало то, что время его было ограничено всего несколькими часами. Вопрос о браке никогда не возникал, да это было и невозможно. Потому что в душе он по-прежнему был предан Морин.

И теперь ему не мешало бы помнить об этом. То, что он предается сексуальным фантазиям о женщине, временно живущей за соседней дверью, можно объяснить скорее влечением, нежели влюбленностью. Это сразу поставило все на свои места.

— Мало того, что я пренебрегаю остальными гостями, так еще и монополизировал вас, отлично зная, что любой мужчина здесь отдал бы руку на отсечение, чтобы потанцевать с вами, — сказал он, в танце подводя Лилиан к их столику и мечтая успеть оторваться от нее, пока все доводы рассудка не рассеялась как дым. — Прошу меня извинить.

Лилиан потрясенно смотрела ему вслед. До чего же непредсказуемый человек! Такой приятный в один момент, и такой отчужденный — в следующий. А все дело в том, что он боится близости — как эмоциональной, так и физической. Он всегда соблюдает дистанцию — даже когда расточает обаяние.

На какое-то мгновение ей опять показалось, что он готов поцеловать ее, и, если бы они были одни, поддался бы этому желанию. Но мгновение это быстро прошло, и Лилиан, наблюдавшая, как он вальсирует с другой женщиной, подумала, что и той, должно быть, мерещится нечто похожее.

Краем глаза Лилиан заметила, что Виктор направляется к ней, оставив Стефани, похожую на брошенного щенка, в одиночестве. Не обращая внимания на явное намерение вновь пригласить ее на танец, Лилиан скользнула на свободный стул рядом с девочкой.

— Ты кажешься усталой, Стеф, да и я тоже немного утомилась. Может, удерем отсюда и посмотрим телевизор у меня?

Подошедший Виктор тут же вмешался:

— Звучит заманчиво. Ничего, если я присоединюсь к вам?

Лилиан такая перспектива не привлекала. Она подозревала, что Виктсф выпил за обедом лишнего. Но лицо Стефани засветилось от удовольствия, и ей не хотелось разочаровывать девочку.

— Если вам угодно.

Через минуту они уже были под небом, усыпанным мириадами сияющих звезд. Огромная луна превратила поверхность озера в лист серебра. Подхватив их под руки, Виктор понесся вперед, таща за собой путавшихся в подолах длинных юбок спутниц. Скользя, спотыкаясь и безудержно хохоча, они наконец добрались до крыльца дома Тимоти.

— Постойте, Лилиан, я отряхну с вас снег, — проговорила запыхавшаяся Стефани, смахивая снежинки с подола ее платья.

— Ерунда, дорогая, но тебе надо бы пойти переодеться, чтобы не подхватить простуду. — Лилиан развернула ее в сторону другой двери. — Надень пижаму и халат и приходи ко мне, дверь я оставлю открытой.

— Хорошая идея! — Виктор потер руки в перчатках. — Пока ты этим занимаешься, Стеф, я разведу огонь и уговорю Лилиан приготовить нам горячий шоколад.

Набрав охапку дров из корзины, стоявшей в конце веранды, он вошел вслед за Лилиан в дом и, пока она вешала пальто и снимала сапоги, оживил пламя в камине. Сделав это, Виктор подошел к кухонной стойке и, облокотившись на нее, стал наблюдать, как Лилиан готовит шоколад.

— Не многие женщины пренебрегут вечеринкой ради того, чтобы развлечь ребенка, — сказал он голосом таким же масленым, как и его взгляд. — Это самоотречение возвышает вас в моих глазах; Лилиан Моро.

— Наоборот, — ответила она, решив игнорировать его попытки создать интимную атмосферу. — Я действовала скорее из эгоистических побуждений. Мне очень нравится общаться со Стефани.

— Так нравится, что вы даже готовы упустить посланную нам небесами возможность познакомиться поближе?

Он подошел почти вплотную к Лилиан, дыша винным перегаром прямо ей в лицо.

Отшатнувшись, она продолжала размешивать шоколадный порошок в горячей воде.

— Полагаете я способна сказать Стефани, что передумала и не хочу смотреть с ней телевизор?

— Ну; что до меня, то я бы сократил вечер и отправил ее спать пораньше. Во если вы намерены выполнить до конца свой оригинальный план, то мне лучше воспользоваться моментом и приступить к делу прямо сейчас. — И, внезапно схватив Лилиан за плечи, он потянулся к ее губам.

Слишком удивленная, Лилиан поначалу не оказала сопротивления, но, когда поняла, что Виктор и не думает прерывать поцелуй, крепко сжала губы, несмотря на все усилия побудить ее к обратному. Сквозь шум чайника, кипевшего рядом, и тихой музыки из проигрывателя до нее донесся какой-то звук у входной двери. Решив, что это Стефани, она вознесла благодарственную молитву. Так или иначе, но этой попытке соблазнения скоро будет положен конец.

Но никто не появился, и, поскольку Виктор явно воспринял ее реакцию как пассивное одобрение своих действий, Лилиан решила усилить отпор. Упершись руками ему в грудь, она оттолкнула его.

— Пожалуйста, больше не делайте так, Виктор.

Он уставился на нее, задыхаясь, словно рыба, выброшенная из воды.

— Но почему?

Его язык слегка заплетался, щеки покрыл нездоровый румянец. С опозданием поняв, что морозный воздух не протрезвил его, Лилиан вздохнула. Пытаться вразумить пьяного — бесполезное дело.

— Потому что я не хочу вас, — твердо сказала она.

— Это был всего лишь поцелуй, — протянул он, снова делая шаг по направлению к ней.

Видя, что может оказаться в ловушке, если останется стоять на месте, Лилиан прошмыгнула мимо него в гостиную.

— Ах, оставьте, Виктор, давайте будем честны. Вы надеялись, что это будет прелюдией к чему-то большему.

— Разве меня можно винить? — прошептал он, догоняя ее и обвивая рукой плечи.

Он был в еще худшей форме, чем она думала, и являл собой неподходящее зрелище для впечатлительного подростка.

Слегка пошатываясь под тяжестью его веса, Лилиан потащила Виктора в холл, чтобы выпроводить до возвращения Стефани. Он не возражал, но лишь до тех пор, пока не понял, что его ведут к двери. Виктор больше предпочитал боковой коридор, в конце которого находилась спальня. Завязался короткий спор, в каком направлении следовать.

— О нет! Сюда, мой друг! — воскликнула Лилиан, подталкивая его к выходу.

Но Виктор был не расположен к сотрудничеству, поэтому началась малопривлекательная борьба, в середине которой входная дверь распахнулась. Однако раздавшаяся мерная поступь явно не принадлежала нетерпеливому подростку. Скорее шагал мужчина, и Лилиан не удивилась, когда в поле ее зрения попал Тимоти, с шелковой юбкой и блузкой, перекинутыми через руку.

С мольбой взглянув на него, она издала горестный стон, проигнорированный им.

— Пожалуйста, не останавливайтесь из-за меня, — сказал Тим. Выражение его лица свидетельствовало о том, что в его словах кроется какой-то непристойный смысл. — Я только принес ваши вещи. Стеф больше не нуждается в них — как и в вас.

Загрузка...