В объятиях демона

ГЛАВА 21 АДСКИЕ МУКИ

— Ты ведь понимаешь, что я просто изводил Люцифера, когда говорил о непорочном зачатии?

Я с трудом отрываю голову от дверцы машины и смотрю на Гейба сквозь пелену похмелья.

— Что?

— Ну ты знаешь… когда вы приехали той ночью. После того как он рассказал тебе о… том, кто он.

— Ах да. Значит, я не Мария?

— Нет.

— Слава богу. Из меня вышла бы поганая мать, — бормочу я, потирая лоб. — К тому же я не собираюсь оставаться девственницей надолго. — Я снова со стуком опускаю голову на стекло, с болезненной отдачей, превращающей мозг в кашу. — Ой!

— Так тебе и надо, — смеется Гейб.

— Заткнись.

Мы подъезжаем к дому, и на крыльце появляется мама. Гейб открывает дверцу с моей стороны и помогает мне вылезти. Я стараюсь сама передвигать ноги, пока мы идем по дорожке, но Гейбу приходится буквально тащить меня. Дойдя до лестницы, он оставляет эти попытки и подхватывает меня на руки.

— Хорошо повеселились? — улыбаясь, спрашивает мама.

Интересно мне знать, сколько еще семнадцатилетних девчонок могут заявиться домой в девять часов утра с ужасным похмельем и на руках у парня (даже если этот парень самый настоящий ангел, чего мои родители просто не могут знать) и услышать: «Хорошо повеселились?» Это просто омерзительно. Ведь будь я на руках у Люка, все обстояло бы иначе.

— Ну как, Фрэнни? — Гейб сдерживает смех, и если бы у меня хватило сил, я бы врезала ему.

— Заткнись, — вместо этого бормочу я ему в плечо.

Мама идет за нами, пока он несет меня по лестнице и укладывает в постель. Я слышу хихиканье сестер, но не открываю глаз, чтобы посмотреть, кто именно смеется.

Гейб садится на краешек кровати. Проводит пальцем по моему подбородку, вызывая во мне трепет даже в таком отвратительном состоянии.

— Ты справишься? — спрашивает он.

— Ага, если ты застрелишь меня, — отвечаю я.

Он склоняется ко мне и касается губами моей щеки, ведет к уху.

— Не могу, — шепчет он, а затем усмехается.

Интересно, а могу ли я застрелить его?

— Тогда проваливай к чертям собачьим! — говорю я, переворачиваясь на бок и накрываясь одеялом с головой.

Мама, шаркая, выходит из комнаты, щебеча что-то о курином бульоне. Но Гейб по-прежнему здесь — я чувствую его присутствие.

— Что тебе надо? — бормочу я под одеялом.

— То же, что и всегда. Хочу отметить твою душу. Мне нужно, чтобы ты простила себя.

— Нет.

— Почему? Почему ты так уцепилась за это?

Я не заплачу.

— Потому что, — выдыхаю я сквозь слезы. — Мне так надо.

— Надо для чего?

От него у меня трещит голова.

— Можем поговорить об этом в другой раз?

— Давай все же сейчас. Что значит «мне так надо»?

Резкая боль в голове заставляет меня застонать. Я сбрасываю одеяло, чтобы набрать воздуха.

— Я просто не могу. Ты ведь знаешь все мои мысли. Не мог бы ты просто выбрать из них то, что тебе нужно, и оставить меня в покое?

— Если бы ты об этом думала, то смог бы. Вот к чему я и пытаюсь привести тебя — почему ты не можешь отпустить это.

— Потому что не могу.

— Почему?

— О боже! Просто уйди.

Скрипя кроватью, Гейб подсаживается ближе, и над моим ухом проносится его прохладное дыхание.

— Фрэнни, я никуда не уйду. Я всегда буду здесь, рядом с тобой, — что бы ни случилось.

Его губы скользят по моей щеке, и боль в голове внезапно уходит, а на ее месте появляется щемящая боль в другом месте. Там, где определенно не должно болеть. Я переворачиваюсь и зарываюсь рукой в волосах Гейба. Его губы легонько касаются моих, как раз когда в спальню возвращается мама с двумя кружками в руках.

— Ах, боже мой! Простите, — говорит она.

Улыбающиеся глаза Гейба задерживаются на мне еще секунду, а затем он встает с кровати.

— Мне действительно пора идти.

— Не уходите, — со смущенной улыбкой просит мама, протягивая ему кружку. — Поешьте бульона.

— Спасибо, миссис Кавано, — улыбается он ей. — Но теперь Фрэнни в надежных руках. — Он поворачивается ко мне. — Я навещу тебя позже.

— Ага. — Это все, что я могу ответить.

Он уходит, а я отворачиваюсь к стене, ложусь на бок, игнорируя маму и суп и гадая, что сейчас произошло. И еще я думаю о Люке. Он должен прийти сегодня вечером, а я собираюсь опробовать дар подчинения на родителях, если пойму, что к чему, может, смогу изменить их отношение к нему.

Но может, мне сначала стоит хорошенько подумать.

Я думаю о «шелби», припаркованной сейчас через улицу, и сердце начинает бешено колотиться. Я люблю его. Я знаю это. Так какого черта я до сих пор хочу поцеловать Гейба?

Я следую за Габриэлем и Фрэнни до ее дома и почти весь день высиживаю в машине. Смотрю на окно и думаю, как произвести впечатление на родителей Фрэнни или, по крайней мере, убедить их, что я больше не дьявол во плоти. Но, сидя здесь и пялясь на окно, я вдруг чувствую резкую боль в животе и бульканье, раздающееся оттуда. Время идет, и боль становится острее, а бульканье еще громче. Это уже просто невозможно игнорировать.

Дьявол правый, это мой желудок? Я голоден? Поднимаю руку, чтобы потереть живот, и улавливаю идущий от меня запах. Сера и в подметки не годится тому «аромату», что я источаю сейчас. Это просто ужасная вонь. Вряд ли так я произведу впечатление на родителей Фрэнни. Оказывается, быть человеком очень неудобно — и даже гадко.

Убедившись, что Габриэль на месте, я до наступления сумерек уезжаю к себе, чтобы принять душ, и по пути заглядываю в автокафе «Макдоналдс». Бигмаки не так уж плохи. Кто бы мог подумать?

Оказывается, отрицательных сторон в пребывании человеком намного больше, чем я сначала думал. Список всего, необходимого мне для личной гигиены, просто шокировал меня. Я думаю обо всем, что нужно уладить, пока моя магия не исчезла полностью, — множество счетов в крупных банках и инвестиций, поддельные документы для Фрэнни и меня, в случае если нам придется бежать, возможно, стипендия в УКЛА. Я переступаю порог квартиры, и острый запах серы бьет по носу, словно бейсбольная бита. Я невольно сморщиваюсь от этой вони. Может, на самом деле я и не так уж сильно воняю. Как я мог раньше думать, что запах серы приятен?

Слезящимися глазами я смотрю на Бехерита — своего босса. Даже если я больше не способен почувствовать присутствие демона или небожителя, мне следовало бы догадаться об этом. Он стоит во всем своем адском великолепии: дымящаяся змеиная багровая кожа с черными крапинками; короткие изогнутые черные рожки, чуть ли не упирающиеся в потолок из-за его громадного роста; хвост обернут вокруг талии, прямо от которой начинаются ноги с копытами, как у сатира. Хотя босс никогда не признается, из какого греха был рожден, его постоянное появление в короткой красной мантии и золотой короне говорит само за себя. Он рожден от гордыни.

Бехерит стоит ко мне спиной, разглядывая репродукцию Доре на кухне. Я размышляю о том, не повернуться ли и закрыть за собой дверь — словно бы меня здесь и не было, — но подергивание его остроконечных ушей говорит мне, что уже слишком поздно.

Я захожу внутрь и закрываю за собой дверь.

— Это визит вежливости, Бехерит, или тебе что-то нужно?

Он медленно поворачивается, царапая копытами линолеум и оставляя черный след копоти на маргаритках. Пылающие красные глаза лишены веселости. Плоское узкое лицо искажено гримасой, клыки сверкают.

— Люцифер, — говорит он громким шипящим голосом, — мне было нужно, чтобы ты выполнил свое задание. А не вонзил нож в спину. Ты в самом деле думал, будто достоин моего положения? Что ж, теперь мы знаем это наверняка. Ты очень зрелищно продемонстрировал свою несостоятельность, особенно перед владыкой Люцифером.

Запах гниющего мяса просачивается сквозь вонь серы. Я чувствую его до того, как слышу рык. Адские псы. Отлично.

— Бехерит, сюда нельзя с животными. Извини, но тебе придется убрать свою дворнягу. — Я смотрю на дверь ванной, откуда выходят три огромные черные собаки, одна — с тремя головами, и все с красными глазами, говорящими об их адской принадлежности. — Э… в смысле, дворняг.

— Какая жалость. Я думал, ты обрадуешься такой компании. Ты был здесь так долго, что я посчитал, ты, наверное, соскучился по дому.

— Да нет, мне и здесь неплохо.

Бехерит исчезает в красной дымящейся вспышке и тут же появляется рядом со мной, сжимая горящей ладонью мое горло так, что мне трудно дышать, и чуть ли не поднимая меня над землей. Я в первый раз по-настоящему понимаю, что я теперь человек. Мне не хватает воздуха, легкие просто рвутся на части.

— Что-то непохоже! — ревет он и бросает меня через комнату.

Я лицом врезаюсь в стену и падаю на пол, у лап псов, пытаясь выровнять дыхание. Превращение в человека сейчас мне совсем не на пользу, а кровь, стекающая по лбу в глаз, отнюдь не в помощь против псов.

Я сажусь, непринужденно провожу рукой по лбу и стараюсь игнорировать треск в голове и рычание собак.

— Обязательно было это делать?

Красные глаза Бехерита вспыхивают, а на лице появляется гнусный оскал.

— Кровь? С каждой минутой все веселее, — говорит он, шагая ко мне и длинным когтем полосуя майку на моей груди, разрезая плоть, как масло. Из раны сочится кровь. Он поднимает голову, принюхивается и сморщивается. — Я почуял, как неправильно ты пахнешь. Уж думал, что простудился. — Его налитые кровью глаза перемещаются на собак. — Мне и не придется тащить тебя назад в раскаленную яму. Намного проще, чем с Белиасом и Аваирой. — Он медленно качает головой, изображая печальную улыбку. — Трое моих лучших демонов — какая потеря… — Его глаза вспыхивают. — Но именно это случается с предателями. Владыка Люцифер увидит, что ошибся насчет меня, когда именно я отмечу душу этого дитя. Вы с Белиасом не были достойны подобного.

Значит, Белиас и Аваира в раскаленной яме. Я должен быть в восторге, но у меня сжимается желудок. В подземном царстве нет второго шанса.

Бехерит вздыхает, печальная улыбка превращается в оскал.

— Говорят же, если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам. Люцифер, но я не понимаю тебя. Неужели это было так трудно? Она ведь такая крошечная и беспомощная.

Перед глазами проплывает желанное лицо Фрэнни. Миниатюрная — да, но отнюдь не беспомощная.

Бехерит смотрит на псов.

— Цербер, Баргест, Гвилги, оставляю это вам. Мне еще нужно доделать свое дельце, — он смотрит на меня, — то есть твое.

С этими словами он превращается в мою человеческую форму.

Нет!

От страха ком застревает у меня в горле. Я с трудом сглатываю.

— Бехерит, да брось, вряд ли мы можем позволить себе играть в близнецов. Мы же должны быть незаметными. А близнецы привлекают слишком много внимания, — говорю я, соскребая себя с пола.

Мое же собственное лицо ощеривается на меня.

— Не беспокойся. Мы недолго пробудем вдвоем, — говорит он, расплываясь в улыбке.

Бехерит щелкает пальцами, и собаки набрасываются на меня, а он выходит из двери.

Многое бы я сейчас отдал за коробку собачьих галет.

Я просыпаюсь от пронзающей мозг молнии. Переворачиваюсь на бок и содрогаюсь от рвотных позывов над мусорной корзиной, стоящей около кровати, а перед глазами проносится образ Люка, лежащего в крови на полу.

— НЕТ!

Рядом с кроватью появляется обеспокоенная мама.

— Фрэнни, тебя тошнит? Что случилось?

Пребывая в состоянии оцепенения, я лишь повторяю «нет», снова и снова. Будто в мозгу что-то перемкнуло. Я не могу двигаться — или думать.

Мама помогает мне сесть.

— Ну же, детка. Мы поедем к доктору.

— Нет! — обретаю я голос — Мне нужен Люк! — Сердце колотится с бешеной скоростью, и перед глазами уже мелькают звездочки. — Мне нужно найти его!

В этот момент с улицы раздается сигнал автомобиля. Я вскакиваю с кровати и подлетаю к окну. Люк как раз припарковал «шелби». Он улыбается мне и машет рукой, зовя к себе.

— О боже!

Кровь снова начинает циркулировать в венах. Он не умер.

— Мам, мне нужно выйти, — говорю я, натягивая джинсы под мешковатую футболку и выбегая из комнаты на трясущихся ногах.

— Фрэнни! Что происходит? — кричит она, следуя за мной.

— Ничего. Дай мне несколько минут.

Я выхожу и захлопываю дверь. Бегу к машине Люка и, запрыгнув внутрь, обнимаю его.

— Я тоже рад тебя видеть, — говорит он с озорным взглядом.

Отстраняюсь и смотрю на него. Люк жив — по крайней мере, сейчас.

— Кое-что должно произойти. Я видела тебя…

— Что, Фрэнни? Что ты видела? — Он не выглядит испуганным или обеспокоенным. Скорее — жаждущим, голодным.

— Там была кровь… ты был…

— Мертвым? — заканчивает он за меня с улыбкой.

Я киваю.

— Фрэнни, разве я выгляжу мертвым?

— Сейчас нет. Но это случится.

— Что случится?

— Не знаю… возможно, Белиас…

Он прерывает меня, качая головой.

— Я позаботился о Белиасе. Больше не стоит волноваться на его счет.

— Что ты имеешь в виду? Он ушел?

— Даже больше.

— Значит, что-то другое… Я знаю, что ты в опасности.

— Со мной все будет хорошо. Не переживай.

Но я все же переживаю. Он тянется ко мне, а когда приближается, чтобы поцеловать, я успокаиваюсь. Дыхание замедляется, а сердцебиение возвращается к нормальному ритму.

Я поднимаю на него глаза.

— Люк, это было очень страшно. Пообещай, что будешь осторожен.

— Я родился осторожным. Ничего не случится.

Как бы я хотела поверить ему. Мама смотрит на нас из окна. Уверена, что она считает меня сумасшедшей, а это нам совсем не поможет. Особенно после случая с Гейбом.

— Итак… — вздыхаю я. — Ты готов?

— Для чего?

— Ты же знаешь. Произвести впечатление на моих родителей.

— Ах да. Это…

— Да ладно тебе, Люк. Мне казалось, ты уже смирился. Я хочу, чтобы этим летом ты смог находиться здесь.

Особенно сейчас. Мне так не хватает его рядом.

— Сейчас я действительно не готов к этому. Я бы лучше остался с тобой наедине, — говорит он, и его глаза вспыхивают, заводя меня.

— Что у тебя на уме?

— Все злодеяния, которые я могу совершить с тобой, — я многое заставил бы тебя испытать, если бы ты позволила.

Я сглатываю и делаю глубокий вдох, когда он притягивает меня.

— С чего это вдруг? Ты сам говорил, что нам нельзя… ну знаешь. — В действительности же мои мысли крутятся вокруг этих «злодеяний».

— Я передумал. Я хочу тебя, — говорит он, проводя горячими губами по моей шее.

Я запрокидываю голову, чтобы ему было удобнее.

— Так значит, вся эта чушь с похотью сейчас не в счет?

— Ага. Не в счет, — говорит он, залезая рукой под мою майку. — Мы могли бы пересесть назад…

— Господи, Люк! На нас сейчас смотрит мама, — говорю я, отталкивая его и натягивая майку. — Почему ты так странно ведешь себя?

— Ты сводишь меня с ума, — лукаво улыбается он.

— Отлично, тогда давай поедем к тебе.

— Там сейчас такой беспорядок. Кто-то запустил туда собак, и они все там вверх дном перевернули. В клочья порвали.

— Что? Кто бы мог такое сделать?

— Старый приятель. Не стоит переживать из-за этого, — говорит он с чересчур лукавой улыбкой, и на секунду мне кажется, что я учуяла запах тухлых яиц. — Давай поедем куда-нибудь еще. Я хочу свести тебя с ума.

Люк страстно целует меня, затем устраивается на своем сиденье и включает двигатель. Отъезжая от дома, он кладет руку на мою ногу.

Мы заворачиваем за угол Первой и Амистад, тормозя рядом с парком на окраине моего района. Не успевает машина остановиться, как он снова набрасывается на меня. Я кручу головой по сторонам и вижу лишь пустой парк. На детской площадке уже никого, только последняя из мамаш катит по улице коляску, удаляясь в лиловых сумерках.

Я отзываюсь на опаляющий поцелуй Люка, от его горячих ладоней по коже бегут мурашки. После долгого глубокого поцелуя я отстраняюсь, ловя ртом воздух. Мое сердце колотится. Над ухом я слышу его медовый шепот:

— Я так сильно хочу тебя.

Я дрожу, когда Люк запускает руки под мою майку и расстегивает бюстгальтер. Я веду ладонью по его груди, забираясь под футболку.

— Ты не забудешь этого, обещаю, — говорит он, а его пальцы прожигают след на моем животе, подбираясь к поясу джинсов.

Я замечаю, что он весь горит. Он уже давно не был столь горячим. Мое дыхание замирает.

— Подожди, — говорю я до того, как его рука достигает цели. — Не знаю, что движет тобой. Ты мне несколько недель кряду говорил, что мы не можем. Мне нужно подумать.

Хотя очень сложно думать, когда он предлагает мне то, что я хочу больше всего на свете.

На долю секунды я будто бы вижу на его лице ярость, но потом оно становится предельно спокойным.

— Над чем здесь думать? Фрэнни, я устал ждать. Я так сильно хочу тебя, просто больше не могу терпеть. Обещаю, что это покажется тебе удивительным. То, что я буду делать с тобой…

Остальных слов я не слышу из-за скользнувшего в мое ухо горячего языка.

Я не в силах сосредоточиться, думая лишь о том, что может произойти между нами. Но его прежние слова эхом отдаются в голове. «Мы не можем сделать это, пока я не буду знать наверняка, что ты в безопасности». Я делаю глубокий вдох и стараюсь не потерять последние крупицы разума.

— Люк, что изменилось?

— Я. Теперь это безопасно, я знаю. Они не смогут до нас добраться.

Я так сильно хочу поверить ему, но последняя крупица разума не хочет сдаваться. Я отталкиваю его руку, которой он пытается расстегнуть мои джинсы.

— Это бессмысленно. Ты сказал, что сейчас мы в большой опасности, поскольку ты не чувствуешь их присутствия.

Внезапно до меня снова доносится этот запах — тухлые яйца. О боже — сера. Белиас?

Глаза Люка вспыхивают красным огнем, освещая темный салон машины.

— Ну давай же, детка. Ты просто убиваешь меня, — говорит он.

На планете Земля словно бы вдвое усилилась гравитация, а весь кислород исчез. Люк никогда не назвал бы меня «деткой».

Черт побери! Белиас. Думай!

Я слышу в голове голос Гейба: «Если тебе когда-либо что-либо понадобится, ты знаешь, где меня найти». И хотя я знаю, что, возможно, слышать в голове разные голоса — это дурной знак, сейчас меня это устраивает.

— Я знаю, куда мы можем поехать, — говорю я, застегивая бюстгальтер и стараясь не поддаться панике. — Мы приглядываем за домом друга, это здесь за углом. Дом пустой. Мы будем совсем одни. — Голос дрожит, а сердце пытается покончить с собой, долбясь о грудную клетку.

— Отлично. Куда едем? — говорит он, заводя «шелби».

— Поверни здесь налево.

Я веду его по кругу, и мы проезжаем дом Тейлор и мой дом, а я притворяюсь, будто сбилась с пути, хотя на самом деле лихорадочно думаю, как мне поступить дальше. Когда мы оказываемся у дома с огромным рождественским кактусом на крыльце и качелями, я говорю: «Здесь» — и указываю на дом Гейба.

— Ну наконец-то. А то я уже подумал, что ты дразнишь меня.

Он начинает меня раздражать.

— Просто подъезжай к дому.

Он припарковывается, а я гадаю, правильно ли поступила. Ставлю ли я Гейба под угрозу? Узнает ли он, что это не настоящий Люк? И самый главный вопрос, мучающий меня, — если это Белиас, где тогда Люк? Мне не дает покоя видение о нем, окровавленном на полу, и я проглатываю подкативший к горлу ком ужаса.

Когда я выхожу из машины, паника превращается в отчаяние. В доме темно. А что, если Гейб не здесь?

Псевдо-Люк огибает машину, обхватывает меня, и мы вдвоем поднимаемся по лестнице. Только тогда я понимаю, что у меня нет ключа, а постучаться я не могу, ведь дом должен быть пустым…

— Думаю, входная дверь не заперта, — говорю я, надеясь, что права.

Когда мы добираемся до двери, я понимаю, что даже больше, чем права. Дверь на самом деле приоткрыта, а внутри царит темнота.

— Я бы не доверил тебе присматривать за моим домом, — ухмыляется псевдо-Люк.

— Ага… ну… — Я напряженно думаю. Может, у Гейба найдется что-нибудь золотое или серебряное, что бы я могла использовать.

Он заталкивает меня внутрь и закрывает за нами дверь. Здесь темно, хоть глаз выколи, а он уже начал лапать меня. В отчаянии оглядываясь в потемках, я вспоминаю, что здесь все белое. Никакого золота или серебра. Ничего.

— Давай-ка найдем кровать, — скрипучим голосом говорит мне на ухо псевдо-Люк.

— Э… наверное, она наверху, — довольно громко произношу я, чтобы меня услышали, если дома кто-то есть.

Он подталкивает меня к лестнице, которая освещена лишь тонкой серебристой полоской лунного света, растянувшейся через гостиную от окна до нижних ступенек. Но как только мы доходим до перил, псевдо-Люк замирает и с опаской оглядывается.

— Чей это, ты говорила, дом?

— Просто одного приятеля.

Он смотрит на меня с гримасой на лице, и в тусклом свете луны я вижу, что он превращается в… нечто. За считаные секунды он увеличивается в размерах, нависая надо мной и хватая за волосы, обжигая голову. Запах паленых волос и тухлых яиц настолько омерзительный, что слезы наворачиваются у меня на глаза.

Я инстинктивно присаживаюсь и бью ему ногой в грудь, но он удерживает меня за волосы, и удар не получается достаточно мощным, поскольку я теряю равновесие. Но тем не менее я слышу хруст его костей там, где ударила.

Мне кажется, что существо усмехается, — не та реакция, на которую я рассчитывала, — но звучит это как сдавленный, сухой кашель.

— А-ах… просто огонь! — скрипит он. — Мне это нравится. — Он оттаскивает меня от ступенек. — Умно, смертная. Но, видишь ли, у нас, демонов, есть шестое чувство. — Он поворачивается и шипит: — Ты опоздал, Габриэль.

Я перегруппировываюсь и делаю еще одну попытку вырваться, на этот раз целясь в руку, что держит меня за волосы. Но мне едва удается коснуться ее. Демон зловеще ухмыляется, глядя на меня и тряся за волосы.

— Сначала это было даже забавно, но теперь мне надоело. Прекрати.

Когда мое сердце уходит в пятки, со всех сторон раздается мелодичный голос Габриэля — словно объемный звук высокого качества.

— Ты захочешь отпустить ее, Бехерит.

И вот он появляется наверху лестницы, только я вижу его неотчетливо — лишь смутную фигуру, от которой исходит мощный белый свет. Сияние озаряет всю комнату, включая монстра, держащего меня. Я поднимаю глаза на отвратительное лицо и слышу свой стон, когда кровь в моих жилах леденеет. Это не Белиас. Этот демон больше и омерзительнее на вид, если такое возможно, и воняет от него гораздо сильнее — а мне и так тяжело дышать из-за паники.

— Габриэль, у тебя всегда было своеобразное чувство юмора. С чего мне отпускать свой приз?

— Она не твой приз. У тебя нет на нее прав. Ее душа чиста.

— Хм… да, Люцифер не слишком хорошо поработал, не находишь? Для него это задание оказалось слишком трудным. — Он хмуро смотрит на меня и снова сдавленно кашляет. — Влюбился. Любовь! — Он фыркает. — Как странно!

— Да, он полностью преобразился. Ты же слышал изречение, любовь побеждает все?

— Что ж, в конце концов, она ничего не победила. Он мертв, а мне достался приз.

— Мертв — понятие относительное, ты так не думаешь?

Сердце трепещет при звуке голоса Люка. Я поворачиваюсь медленно, как рождественское украшение, свисающее с елки, и мое сердце сжимается. Люк весь в крови, футболка разорвана в клочки, а на груди, плечах и правой щеке несколько глубоких разрезов.

— О господи, — выдыхаю я.

— Ваш Господь никому из вас не поможет, — скрипуче заявляет монстр и ухмыляется. Он за волосы поднимает меня на уровень своих глаз, и мне кажется, что голова моя отделяется от тела. — Теперь ты играешь во вражеской команде.

— Бехерит, тебе придется все переосмыслить, — говорит Люк, заходя в гостиную из кухни.

Бехерит смеется — громоподобный рев, сотрясший дом.

— Ты угрожаешь мне? Ты — полуживой смертный без всякой силы? — рычит он, опуская меня на землю, но я все равно болтаюсь, как марионетка. — С тобой я разберусь, когда покончу с твоей маленькой зверушкой. — Он трясет меня за волосы.

— Вообще-то у меня есть сила. И очень кстати ты упомянул зверушек…

Улыбка Люка заставляет мое сердце трепетать, и я тянусь к нему рукой. Он буравит меня взглядом, а за его спиной я различаю пять пар огромных светящихся красных глаз, глядящих на нас из темноты. Щелкнув пальцами, Люк отходит в сторону, и из кухни, обнажив клыки, выбегают три гигантские собаки, одна — с тремя головами, и в мгновение ока набрасываются на меня.

На самом деле не на меня, а на существо, что держит меня. Люк тоже здесь. Он берет меня за руку и что-то кричит. Из-за рычания собак и собственной растерянности я не сразу понимаю его слов, но потом различаю их.

— Используй дар, Фрэнни! — кричит он.

Мой дар подчинения. Что мне нужно делать?

Я даже не знаю, как он работает.

— Отпусти меня, — сдавленно крякаю я, и ничего не происходит. Я пробую снова. — Я не нужна тебе! Отпусти меня! — говорю я громче.

Рука, держащая меня за волосы, ослабевает, а другой рукой демон отбивается от нападающих на него собак. Люк тянет меня к себе. Собаки повсюду — кусаются и рычат.

— Я не нужна тебе! — кричу я.

Вырываюсь из хватки, оставляя в руке демона клок опаленных волос. Люк тащит меня через комнату. Одна из собак следует за мной, и я пригибаюсь, собираясь пнуть ее, но Люк оттаскивает меня до того, как я успеваю сделать это.

— Лучше не злить Баргеста. Особенно после того, как он спас наши задницы.

— Баргест?

— Старый приятель. Я долгое время был в собачьем патруле, так сказать, охраняя врата ада. Мы с Баргестом закадычные друзья уже почти тысячу лет. Правда, он не так быстро, как хотелось бы, признал меня в человеческом обличье. — Люк указывает на кровоточащие следы от когтей на груди.

— Почему они не напали и на меня? — спрашиваю я, прижимаясь к его правому боку.

— Я приказал им. — Он снова широко улыбается. — А мой талисман — красный бюстгальтер — пригодился для определения запаха. Теперь задача Баргеста охранять тебя.

Я отпускаю Люка и смотрю на огромную собаку, сидящую передо мной; ее голова вровень с моей.

— Охранять меня от чего?

Лицо Люка на секунду становится мрачным.

— От ада, — говорит он, — и всего, что там есть.

Я начинаю снова прижиматься к нему, когда что-то касается моих спутавшихся волос. Люк внезапно отстраняется и сгибается пополам.

— А-а-а!

— Люк? Что случилось?

Застонав, он смотрит на Бехерита. Лицо Люка перекосилось от боли, а глаза светятся красным огнем. Затем я вижу сверкающую рукоятку кинжала, торчащую из его плеча. Когда Люк вынимает его, я все понимаю. Золото. Слабость Люка.

Сердце готово выпрыгнуть у меня из груди, адреналин зашкаливает. Я поворачиваюсь к Бехериту и вижу Гейба, спускающегося по лестнице и окутывающего его белым светом. Это словно облако во время грозы. Среди белого света вспыхивают маленькие молнии. Волосы на моей голове встают дыбом, а в воздухе повисает густой запах озона. Когда из ладони Гейба выстреливает огромная молния и поражает Бехерита, я кричу.

Бехерит скорчивается от боли, а его стоны наполняют весь дом, в то время как собаки продолжают нападать на него. Но он сосредоточен на мне и Люке и, даже пребывая в агонии, торжествующе ухмыляется.

Оцепенев от страха и ярости, я лишь смотрю на Бехерита и вижу, как в его руке появляется еще один золотой кинжал. Это выводит меня из ступора.

— Стой! — кричу я. — Оставь его в покое. Он больше ничего для тебя не значит. — Я делаю шаг вперед, становясь между ним и Люком. — Я пойду с тобой, если ты оставишь его в покое.

Бехерит издает победный рык, а Люк, все еще согнутый пополам, хватает меня за руку. Он трясет головой, выпучив глаза и еле сдерживая стон боли. Клубы черного дыма исходят из раны от кинжала на его левом плече.

— Нет. Используй подчинение.

Я не способна сейчас думать. Подавив слезы, я поворачиваюсь к Бехериту.

— Стой! — снова кричу я, и Баргест рычит, когда я освобождаюсь от руки Люка и делаю еще один шаг вперед. — Оставь Люка в покое! Я пойду с тобой. Просто оставь Люка в покое! Пожалуйста!

Мое сердце бешено колотится, когда я медленно двигаюсь к лестнице. Моя футболка рвется там, где меня пытается удержать за нее Баргест. Я продолжаю идти. Белый свет Гейба вспыхивает в качестве предупреждения, но я игнорирую его и шагаю в зону досягаемости Бехерита.

Демон заносит руку и снова рычит. В это же мгновение мое плечо пронзают длинные когти.

Пригнувшись, я прыгаю к его другой когтистой лапе, по-прежнему сжимающей золотой кинжал. Хватаю его, разворачиваюсь на согнутых ногах и вскакиваю, вонзая лезвие в грудь монстра.

— Отправляйся в ад! — кричу я.

Но мой крик тонет в его вопле, пронзительном и долгом. Даже удивительно, что мои барабанные перепонки не лопнули. Падая на землю, я закрываю глаза и затаиваю дыхание, не зная, каковы будут ощущения, когда он убьет меня.

Крик Бехерита стихает, и я чувствую проходящий сквозь меня сильный жар. Но вместо адской боли испытываю блаженство. Может, смерть, даже от руки дьявола, — это не так уж и плохо.

Но затем я понимаю, что жар идет из-за моей спины. Открываю глаза — Баргест стоит между мной и Бехеритом, вцепившись ему в руку. Когда я поворачиваюсь, то вижу Люка, и не только его глаза светятся красным, а все тело. Именно его жар проходил сквозь мое тело, окутывая меня защитным полем.

Снова вспыхивает свет Гейба, почти ослепляя меня. Бехерит визжит, и сквозь свечение я различаю черный гной, сочащийся в том месте, где я пронзила демона кинжалом, а густой маслянистый дым окутывает верхнюю часть его туловища. Сверхзвуковой хлопок сбивает меня с ног, а когда свет Гейба рассеивается, остается лишь шипящий черный пар и запах паленого мяса и серы. Бехерит и собаки исчезают.

Гейб мчится вниз по ступенькам. Его сияние слабеет, когда он подходит. Наконец я вижу его лицо, а на нем — страдание.

— Гейб?

Он пробегает мимо, и мое сердце сжимает ужас, когда я слышу грохот за спиной. Я поворачиваюсь и вижу то, что не могла выбросить из головы с тех пор, как проснулась с этим видением: Люк лежит на полу, мертвенно-бледный и весь в бордовой крови.