В особом эшелоне

НА ПОЛЬСКОЙ ЗЕМЛЕ

Утром 22 июля я получил радиодонесение от командира 1-й инженерно-танковой роты старшего лейтенанта Старокожева о том, что его танки ведут бой на восточной окраине Хелма. Докладываю об этом Лукину.

— Сообщи в штаб армии, — приказывает он.

Не успел я дойти до нашего радийного «доджика», как подскакивает «виллис» начальника штаба 8-й гвардейской армии полковника В. А. Белявского. Рапортую ему о полученном донесении.

— Проверили? — не скрывает он своего сомнения.

— Не успел, товарищ полковник.

— Тогда нечего и докладывать. Проверьте лично. Он уехал, а я на мотоцикле вместе с разведчиком Федотовым быстро выдвинулся к Хелму, сразу увидел на его окраине наши «тридцатьчетверки» и радиограммой передал подтверждение в штаб армии.

Вскоре подошли танки передового отряда 2-й гвардейской танковой армии, и противник был полностью вышиблен из Хелма. Затем на улицах города появились и части 1-й Польской армии.

В этот же день в Хелме был создан и начал работать Польский Комитет Национального Освобождения как центральный орган народной власти. Весть о принятом им 22 июля Манифесте к польскому народу, казалось, незримо опережала стремительно перемещавшуюся к Варшаве линию фронта…

Итак, советские воины, выполняя свою священную интернациональную миссию, приступили к освобождению польской земли от немецко-фашистских захватчиков.

24 июля войсками 8-й гвардейской и 2-й гвардейской танковой армий был очищен от гитлеровцев город Люблин, который в дальнейшем, до освобождения Варшавы, служил временной столицей Польской республики.

От Люблина наш полк вместе с частями 2-й танковой продвигался на северо-запад в направлении Лукува. Для вражеских заслонов, стоявших на рокадных дорогах, подчас фронтом к востоку, появление в их тылу советских танков оказывалось неожиданным, спутывало все боевые порядки. Уклоняясь, не принимая боя, страшась охвата с флангов, они или рассеивались по лесам, или же поспешно отходили на другие промежуточные рубежи, откуда их сбивали снова. Перед нами постепенно распахивались пути в глубь польской земли. При подходе к окраинам польских сел мы еще издали видели распрямляемые ветром над крестьянскими хатами полотнища бело-красных флагов.

После восьми дней непрерывного наступления наши танкисты входили в польские вески. Все эти белеющие в густых садах Вульки, Вишнювки, Ленчны, Пшевлоки, Тлущи, Воломины мало чем отличались от наших сел. Только когда достигнешь середины деревни, где неизменно привык видеть сельсовет, правление колхоза и клуб, вдруг видишь круто взнесенные к небу темные, с прозеленью стены костела. А неподалеку, в глубине огороженного проволочной сеткой безлюдного парка, — какой-нибудь господский особняк. И сразу остро чувствуешь, как далеко родина…

На улицах Минск-Мазовецка, где полк сделал короткую остановку, все чаще можно было видеть солдат Войска Польского. Замполит майор Богатырев решил созвать коммунистов и комсомольцев, чтобы побеседовать о взаимоотношениях с воинами армии Зигмунда Берлинга.

— Это наши товарищи по оружию, — говорил он танкистам, — уже прошедшие первые испытания и в боях под Ленино, и в Белоруссии, да и на своей родной земле. С ними теперь бок о бок пойдем и дальше, к границам Германии, до самого гитлеровского логова. Так что надо друг к другу — честь по чести. Если старший по званию, — значит приветствовать, как приветствуешь своего. В чем-либо выручить? Не отказывай, как не отказываешь своему. Ваша задача — рассказать об этом всем нашим людям. Рассказать о предстоящих встречах, о том, что мы делаем одно общее дело: вгоняем в землю фашистов. Это понятно, товарищи?

— Понятно, — прозвучало дружно в ответ.

— Можно вопрос, товарищ майор? — поднялся с травы лейтенант Гузенко.

— Давайте.

— Насчет кокарды…

— Что именно?

— Да орел на ней двуглавый… Не пойму, у нас при царе орел был… И тут…

— Вот что тебя волнует. Ясно. Действительно, орел, только не тот. Его опасаться нечего. Он тоже против того, двуглавого, дрался. А своего орла они называют пястовским. Был у них когда-то много веков назад предводитель, вождь Пяст, который объединил все польские земли. Вот и сейчас польский народ этого добивается, надеется на нашу помощь. Мы ему и помогаем. Уразумел, Гузенко?

— Так точно, уразумел.

— Могу добавить, гимнастерки на жолнерах из той же хлопчатки, что и твоя. И той же общей родословной пистолеты и автоматы. Вот только и разница — конфедератки да иные погоны и знаки различия, еще язык вперемежку — польский и русский. Надо помнить главное — у нас братство по оружию.

«Да, братство по оружию — великое дело, — размышлял я, направляясь к машине взвода связи, — особенно, если учесть, какие коварные замыслы в отношении своего народа вынашивают всякие миколайчики из эмиграции, на какое предательство идут… А насчет орла я и сам услышал впервые. Грамотей, называется…»

Из машины связистов доносились звуки балалайки. Когда я подошел ближе, то увидел, что играл старший сержант Сергей Попков. Рядом — командир взвода младший лейтенант Николай Веденкин. Заметив меня, они мгновенно встали. Я разрешил сидеть и сам примостился у стола со смонтированной на нем штабной рацией.

— Когда вы расширите свой репертуар? — полушутя спрашиваю Попкова. — Все барыня да барыня…

— Он еще и комаринскую умеет, — пришел на помощь своему помощнику Веденкин.

— Не успел научиться, товарищ майор, — смущенно отозвался старший сержант.

— Ничего, придет время, научитесь. Смотрите только, не вздумайте бить по струнам при включенном микрофоне.

— Что вы, товарищ майор!

— Ладно, ладно.

И все-таки, спустя примерно месяц, во время одной из пауз между боями случилось то, о чем я предупреждал: ребята забыли проверить микрофон и игра на балалайке нашего радиста пошла в эфир. Контрольная радиостанция штурмовой инженерно-саперной бригады зафиксировала нарушение радиодисциплины. Ну и влетело же тогда и Веденкину, и Попкову, а заодно и всем нашим радистам!

Но это произошло позднее, а сейчас спрашиваю Веденкина:

— Вы были на беседе замполита?

— Так точно!

— Сегодня же потолкуйте об этом со всем взводом.

— Есть!

Я посмотрел на часы.

— Давайте послушаем Москву.

Попков настроил приемник. Передавалась вечерняя сводка Совинформбюро. На Сандомирском плацдарме шли тяжелые бои. Союзники высадились в Южной Франции и заняли Ниццу. Второй Белорусский фронт взял Осовец — крепость на подступах к Восточной Пруссии.

Сводка закончилась. Приемник выключили.

— Товарищ майор!

— Да?

— А как с Варшавой? — Попков смотрел на меня из-под черных густых бровей беспокойным взглядом глубоко посаженных глаз.

— Достается Варшаве… Горит… Спровоцировали там восстание эмигрантские реакционные политики раньше времени.

— Небось, на нашу помощь рассчитывали варшавяне…

— Кто рассчитывал, а кто и нет… Есть такие, что шарахаются от нас, как черт от ладана.

— Чем же это мы их прогневали?

— Тем, что наши отцы выгнали помещиков и капиталистов в семнадцатом году… Понимаете? Вот оттого и Люблин им, словно кость в горле… Им подавай сейм другой — буржуазный, в цилиндрах, в белых перчатках. Потому Бур-Комаровский с Миколайчиком и заторопились с Варшавой. И не захотели ничего согласовывать с нашим командованием. Им важно опередить и Войско Польское, и нас. А то, что люди гибнут, кровь льют, — это их мало волнует. Преступники они по отношению к своему народу.

Возвращаясь в штаб, размещенный в одном из домов на окраине села, я думал, все ли успел сделать для представления к наградам людей, отличившихся в боях от Буга до Седлеца? Все ли необходимые сводки и донесения отправил? Все ли действия танкистов мы с командиром полка проанализировали? Какие еще нужно организовать разборы проведенных боев с тем, чтобы не повторять ошибок, а лучший боевой опыт оперативно распространить среди всех экипажей? Все ли сделали и делают мои помощники капитаны И. Г. Петренко и М. Е. Яхнес по сбору и систематизации сведений о противнике и обстановке в целом?

У любого штаба всегда много забот: и при подготовке к бою, и во время боя, и в паузах между боями. Мозг войскового организма, каким является штаб, никогда не отдыхает. Особенно высокую ответственность мы, штабные офицеры, чувствовали теперь, когда шли бои за освобождение Польши. Мы глубоко понимали, что являемся непосредственными участниками того самого освободительного похода Советских Вооруженных Сил, к которому давно готовились. И мы с гордостью читали в те дни в люблинской газете «Любельена»: «Если бы не помощь СССР, то не было бы сейчас Польши. Эту кратко выраженную объективную правду мы должны навсегда запомнить и передавать ее нашим детям и внукам»[10].

В августе 1944 года все мы с большой радостью узнали, что наш 166-й Отдельный инженерно-танковый полк за успешные действия по прорыву немецкой обороны западнее Ковеля награжден орденом Красного Знамени. Теперь он именовался «Киевский Краснознаменный». Одновременно пришел приказ о присвоении Николаю Михайловичу Лукину звания полковника. Были повышены в званиях и должностях некоторые другие офицеры. Иван Антонович Махросенков убыл в распоряжение Главного управления кадров для получения нового назначения. Вместо него ротой стал командовать прибывший из резерва старший лейтенант Алексей Павлович Заборский.

Организационно полк оставался в составе 2-й штурмовой инженерно-саперной бригады резерва ВГК, приданной 1-му Белорусскому фронту. Однако он по-прежнему рассматривался вышестоящими начальниками как отдельная танковая часть и до конца года многократно перебрасывался с одного участка фронта на другой для выполнения различных боевых задач. Полк участвовал (без тралов) в освобождении города Седльце, в боях по расширению плацдарма на реке Нарев под Сероцком, в уничтожении вражеской группировки северо-восточнее Варшавы в районе Яблонно-Легионово, при отражении контратак противника под Демблином.

В боях под Яблонно-Легионово геройской смертью погиб один из лучших наших командиров танковых взводов Дайлагай Сыраевич Нагуманов, которому перед тем было присвоено звание старшего лейтенанта. Татарин по национальности, скромный, всегда веселый, жизнерадостный, он был человеком большого мужества. И вот, в свои двадцать два года, комсомольцу Нагуманову, родившемуся и выросшему в селе Левашовке неподалеку от Стерлитамака, выпало совершить беспримерный подвиг в борьбе с гитлеровскими захватчиками на польской земле.

Утром 13 октября 1944 года танкисты совместно со стрелковой частью выбили фашистов из фольварка Велишев, к северу от Яблонно-Легионово, нанеся им серьезный урон.

Однако гитлеровцы, у которых в тылу находилась Висла, не имели другого выхода и во что бы то ни стало пытались удержать предмостное укрепление, вернуть утраченные выгодные позиции. Перегруппировавшись, во второй половине дня они двинулись в контратаку.

Нагуманов метко вел огонь из-за небольшого холмика, поражая один вражеский «панцерник» за другим. Еще до начала немецкой контратаки он наметил ориентиры и определил расстояния до них. Едва танк противника появлялся поблизости с ориентиром, как тут же попадал в перекрестие прицела нагумановской пушки, и раздавалась команда:

— Бронебойным!

Башнер сержант Жигалин мгновенно досылал снаряд, и гремел выстрел.

Тем временем стрелок-радист младший сержант Кононов поливал перебегавших гитлеровцев пулеметными очередями. Метким огнем экипаж уничтожил четыре танка и до тридцати гитлеровцев.

В наушниках прозвучала команда капитана Старокожева:

— Вперед!

Дайлагай тут же приказал механику-водителю старшине Фонову:

— Огибай высоту справа и держи курс на угол рощи.

— Есть, на угол рощи!

Нагуманов видел, что слева от него, ведя огонь с ходу, выдвигается с тремя «тридцатьчетверками» командир роты.

Фашисты не ожидали танковой контратаки. Вначале они растерялись, но, убедившись, что здесь действует всего одна рота, перестроились и пошли навстречу.

Машина Дайлагая попала под удар сразу двух «пантер». Но старший лейтенант не потерял хладнокровия. Отрывисто и четко подавая команды, он не переставал стрелять с ходу. Орудие едва успевали заряжать. Одна «пантера» загорелась, вторая скрылась за холмом. И тут Нагуманов заметил, как еще один немецкий танк наводит из-за укрытия пушку в сторону машины Старокожева.

Дайлагай открыл беглый огонь по укрывшемуся «панцерннку». Одним из снарядов он срезал полствола вражеской пушки. Используя складки местности, фашистская машина ретировалась с поля боя.

Нагуманов начал преследование. Уже настигая «панцерник», он вдруг обнаружил, что попал в засаду. Четыре вражеских танка с черными крестами на броне, зловеще покачивая длинными стволами пушек, медленно двинулись со стороны Велишева. Смельчак принял бой. Последними снарядами, еще остававшимися в боеукладке, он поджег три «пантеры». Но и фашистам удалось зажечь советский танк. Надо было немедленно принимать решение. И старший лейтенант принял его. Остановив машину в укрытии, он приказал экипажу:

— Всем покинуть танк! Отправляйтесь на исходную, доложите ротному. Старший — Фонов.

— А вы? — спросил механик.

— Без вопросов! Выполнять! Живо! — резко потребовал командир.

Взяв с собой пулемет, танкисты покинули пылающую машину и отползли чуть в сторону, ожидая старшего лейтенанта. Но крышка люка захлопнулась, выплеснув наружу облако дыма. Дайлагай остался в танке. Перебравшись в отделение управления, он сел за рычаги и включил передачу.

Танкисты видели, как дернулись гусеницы, как рванулась вперед на врага израненная, оставлявшая за собой черный шлейф машина: Нагуманов повел ее на таран.

Затем они услышали страшный грохот взрыва. В вечернее небо взметнулся столб пламени…

Так, до конца выполнив воинский долг, разбив своей горящей машиной тяжелый танк противника, пал смертью героя комсомолец Дайлагай Нагуманов. Указом Президиума Верховного Совета СССР ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Вот что рассказали позднее польские граждане Станислав Бальковский и Владислав Понтек, когда весь район Яблонно-Легионово был очищен от гитлеровцев.

Небольшое село Велишев было целиком уничтожено фашистами. Жители его спасались, как могли. Скрывались в густом кустарнике и Понтек с Бальковским. Местность здесь лесисто-всхолмленная. И вот, у одного из холмов они увидели такую картину: три немецких танка со сбитыми набок башнями уткнулись в землю. Неподалеку от них лежала груда обгоревшего порыжелого металла. Они разглядели в ней остатки двух танков: немецкого и советского. Ствол «тридцатьчетверки», проткнув маску вражеской машины, ушел внутрь башни… Неподалеку на земле лежал шлем советского танкиста.

Так, проведя танковый таран, отдал свою молодую жизнь Дайлагай Нагуманов.

Война ушла далеко на Запад. В свои селения вернулись польские крестьяне. Они собрались на холмах, где 13 октября 1944 года разгорелся ожесточенный бой, бережно извлекли останки павших советских воинов и перенесли их на самое видное место в округе.

Позднее, по решению Польского Красного Креста и общества польско-советской дружбы, останки Д. С. Нагуманова и других захороненных вместе с ним советских воинов были перевезены в братские могилы на кладбище-мавзолей при аллее Жвирки и Вигуры в Варшаве.

Спустя 30 лет, в 1974 году мне довелось побывать в Польше в качестве одного из победителей конкурса журнала «Огонек» на лучшее знание Польской Народной Республики. Я посетил советское воинское кладбище-мавзолей в Варшаве. Внимательно осмотрел таблички, установленные на братских могилах павших в районе Велишев — Яблонно-Легионово, но не обнаружил имени Нагуманова. Выяснилось, что польские товарищи не имели всех необходимых данных. После моего представления, сделанного Польскому Красному Кресту на месте, меня заверили, что фамилия Героя Советского Союза Дайлагая Сыраевича Нагуманова будет занесена в списки захороненных. В те же дни я выступил на страницах газеты Войска Польского «Жолнеж Вольности» с рассказом о героическом подвиге Д. С. Нагуманова, совершенном на польской земле. Сделал также представление в Москву.

Прошло около четырех лет, и в июне 1978 года я получил сообщение из Москвы от Исполкома Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР, текст которого привожу:

Я считал своим долгом от имени однополчан довести до конца дело увековечения памяти нашего героя в Польше и глубоко благодарен всем, кто оказал мне в этом помощь.

В городе Стерлитамаке свято хранят и чтут память о своем земляке-герое. У входа в школу № 4, где он учился, установлена мемориальная доска. В школьном музее Боевой славы, посвященном Нагуманову, большой портрет героя, написанный местным учителем физики.

Имя Дайлагая носит пионерская организация школы. А жители Стерлитамака, останавливаясь на углу улиц К. Маркса и Д. Нагуманова, еще и еще раз вчитываются в скромную табличку, и перед их глазами встает образ бесстрашного советского воина, отдавшего жизнь за свободу и честь не только своей Родины, но и польского народа.

Грамота Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Дайлагаю Сыраевичу звания Героя Советского Союза украшает большую экспозицию городского музея, посвященную Великой Отечественной войне.

Именно к таким героям относятся строки из стихотворения поэта Роберта Рождественского:

После гибели Нагуманова Лукин, посоветовавшись со мной, решил назначить командиром танкового взвода лейтенанта Бобылева.

Видя, как тяжело переживает Бобылев потерю своего командира и боевого друга, я сказал ему:

— Андрей Денисович, помни, что ты — боец. Нельзя полностью отдаваться чувству скорби. Нацель себя и своих людей на то, чтобы отплатить врагу за горечь утраты. Понял?

— Понял, товарищ майор. Отплатим.

А вскоре он подтвердил свои слова на деле.

Во взводе оставалось два танка: лейтенанта Андрея Бобылева и лейтенанта Федора Герасименко. Они стояли в засаде на опушке кустарника. Впереди, на песчаном холме, тоже покрытом мелким кустарником, занимал позицию стрелковый батальон. Дальше, по скатам двух небольших высот, — вражеские траншеи. На высоте слева был оборудован окоп для «тигра», который имел широкую зону обстрела. Пулеметным огнем он не давал поднять головы нашим стрелкам.

Нам с Лукиным с НП было видно, что при налете авиации фашистский танк уходил с высоты и укрывался в лесу. Это, конечно, заметил и Бобылев.

— Уничтожить «тигр»! — скомандовал Лукин.

— Понял, выполняю.

И вот уже мы наблюдаем, как две «тридцатьчетверки» начинают «охоту». Выдвинувшись к переднему краю своей пехоты, они из-за кустарника сделали по два выстрела бронебойными. «Тигр» огрызнулся. Бобылев сменил позицию. Он примерялся, прикидывал, как получше поразить «панцерника». Ведь с какой стороны не подойдешь — из окопа торчит только его пушка.

— Приготовь подкалиберные снаряды. Выжди, пока появятся наши бомбардировщики, — ориентирует Бобылева Лукин. Он делает расчет на то, что при появлении бомбардировщиков танк попытается уйти с высоты.

Когда на востоке загудели самолеты, «тигр» вышел из окопа и в какой-то момент оказался перед взводом Бобылева как на ладони. С командирской машины в него тут же были посланы два снаряда. Одновременно ударила и пушка Герасименко. «Тигр» загорелся. Из его экипажа никто не успел выскочить.

Бобылев и Герасименко возвратились на исходные позиции с чувством выполненного долга. Они отомстили за гибель своего боевого друга.

До конца года нас продолжали перебрасывать для участия в боях с одного участка фронта на другой. Наши танки действовали как с тралами, так и без тралов.

Расскажу здесь об этом кратко.

18 октября наш полк совершил марш на север, к городу Сероцку. Здесь, в полосе 70-й армии, он участвовал (без тралов) в боях за деревню по расширению Наревского плацдарма, между Пултуском и Сероцком, а на следующий день — на подступах к Сероцку.

20 октября наши танки с тралами вели бой за село Веже, северо-западнее Сероцка, проделывали, проходы в минных полях для 68-й танковой бригады. Затем линейные танки прошли по этим проходам, и Сероцк был освобожден.

29 октября наш полк действовал совместно с 16-й танковой бригадой западнее Сероцка.

30 октября участвовали в прорыве на населенный пункт Нестешпово. Минных полей разведка не обнаружила. Шли без тралов, поддерживая атаку стрелкового полка в направлении Пултуска.

1 и 2 ноября отражали ожесточенные вражеские контратаки.

4 ноября участвовали в проведении удара на Пултуск. Затем снова стали в оборону.

Я назвал лишь некоторые из боев «местного значения», в которых нам довелось участвовать на польской земле. Наш полк понес потери в людях и боевой технике, но стоявшие перед ним задачи выполнил.

25 ноября полк был выведен из подчинения 70-й армии и перешел на юг, в направлении населенного пункта Тлущ, где мы уже находились ранее, во второй половине сентября. После выхода в назначенный район сразу приступили к приведению в порядок боевой материальной части, пополнению всех видов запасов и санитарной обработке личного состава.

8 января 1945 года полк совершил ночной марш к передовой и сосредоточился на правом берегу Вислы. Неподалеку саперы построили через Вислу мост грузоподъемностью 60 тонн. Мост был проложен на мангушевский плацдарм, где действовала 8-я гвардейская армия. Мы возвратились в ее полосу для участия в новой крупной наступательной операции наших войск. Все понимали, что в этом наступлении нашим инженерно-танковым ротам предстоит вернуться к своей главной «тральной» роли.

В этот период в полную силу развернули свою деятельность ремонтники во главе со старшим техником-лейтенантом Меметом Османовичем Османовым, транспортники роты технического обеспечения капитана Николая Васильевича Чешковского, сменившего переведенного в другую часть капитана Егорова, медики капитана медицинской службы Михаила Ивановича Нагибина, хозяйственники помпохоза капитана интендантской службы Андрея Михайловича Неудаченко. Активно работали служба снабжения горюче-смазочными материалами, руководимая старшим техником-лейтенантом Михаилом Андреевичем Бараном, и весь личный состав тыловых служб.

Санитарная обработка людей, планомерное накопление всех видов запасов для обеспечения будущих боевых действий наряду с проведением занятий по боевой и политической подготовке — все это, как и многое другое, являлось в тот момент основным содержанием жизни подразделений.

В эти дни работники штаба решали вопросы организации надежного непрерывного охранения, анализировали и обобщали боевой опыт, разрабатывали отчетную документацию по проведенным боевым действиям, составляли наградные материалы, организовывали однодневные занятия по боевой и политической подготовке.

С начальником связи капитаном Александром Александровичем Жиликовым и командиром взвода связи младшим лейтенантом Николаем Васильевичем Веденкиным я самым тщательным образом анализировал работу связистов в ходе прошедших боев, выявлял ошибки и просчеты, приводившие в отдельных случаях к нарушению связи с танковыми подразделениями. Мы всесторонне продумывали меры обеспечения полной надежности функционирования в динамике боя радиоканала: штаб — танковая рота — взвод.

Основное содержание партийно-политической работы этих дней составляли беседы с личным составом о военно-политическом и международном положении СССР, о советско-польских отношениях, о взаимоотношениях с местным населением.

Надо сказать, что поляки относились к нам очень хорошо и благожелательно, как к своим освободителям. В целом же обстановка на польской земле в те дни была весьма сложной. Реакционные круги из эмиграции и на местах предпринимали немалые усилия, чтобы ослабить демократическое движение за обновление страны. Польское эмиграционное правительство, находившееся в Лондоне, большую ставку делало на свои подпольные вооруженные силы на польской земле — на Армию Крайову. Эти обстоятельства нашим офицерам приходилось учитывать, занимаясь воспитательной работой среди воинов.

Командир полка, замполит, офицеры управления, командиры подразделений чаще, чем раньше, проводили беседы о политической и воинской бдительности, об освободительной миссии нашей армии, о необходимости высоко нести достоинство советского воина и поддерживать образцовую воинскую дисциплину.

Как всегда, в партийно-политической работе уделялось большое внимание воспитанию у танкистов высокого наступательного порыва.

Однажды, во второй половине ноября, в наш полк снова прибыл полковник Мугалев, теперь уже в качестве представителя управления бронетанковых и механизированных войск Красной Армии. Павел Михайлович занимался организацией боевого использования вновь сформированных под его руководством тральных частей.

В большой комнате штаба собралось много желающих повидаться с Павлом Михайловичем, узнать от него новости.

— Мне очень приятно снова побывать в родном полку, встретиться с вами, — сказал Мугалев, обращаясь к присутствующим. — К сожалению, у меня мало времени: завтра должен ехать.

— А если мы не отпустим? — сидя за столом рядом со мной, полушутя спросил Лукин.

— Надо, Николай Михайлович, надо. А ты знаешь, что такое «надо» на войне.

— Знаю, знаю. Тебя не переспоришь. Расскажи, как Москва, что нового.

— Москва на старом месте, — улыбнулся Мугалев. — Живет напряженной деловой жизнью. О налетах фашистской авиации москвичи уже забыли. Что касается наших тральных дел, то могу сообщить, что ваш полк теперь не один. Сформировано еще семь таких же частей-тральщиков. И я сейчас езжу, чтобы организовать и обеспечить правильное их боевое использование.

— О, значит, нашего полку прибыло! — воскликнул Лукин с энтузиазмом. — Поздравляю вас, Павел Михайлович!

— Спасибо, спасибо, — тепло ответил Мугалев. — А я вас поздравляю с образцовым выполнением задач. Об этом данные у меня уже есть. Надеюсь, что в дальнейшем вы будете так же держать и останетесь на высоте.

— Так ведь все будет зависеть от Михайлина, — улыбнувшись, Николай Михайлович взглянул на недавно прибывшего из резерва командира танка Петра Михайлина, худенького, скромного младшего лейтенанта. — Как, Михайлин?

— Так точно, не подведем! — вытянулся тот по стойке смирно. — Тут до Берлина рукой — подать!

— Готовьтесь снова идти в особом эшелоне, то есть на самом острие атаки, — обратился к нам Мугалев. — Хотя уставами такой эшелон не предусмотрен, фактически он создавался не раз. Тральщики, поддерживаемые самоходными установками и специально выделенными танками, входят в ядро такого эшелона. Вместе идут саперы-штурмовики, разведчики, иногда — огнеметные танки. Состав такой группы может, конечно, меняться. Неизменным остается только наличие в ней тральщиков. На вас командование возлагает очень большие надежды, и я уверен: вы их оправдаете.

Танкисты беседовали с Павлом Михайловичем Мугалевым до позднего вечера. А наутро он выехал в другую часть.