В особом эшелоне

ПОСЛЕДНИЙ ШТУРМ

В результате успешно осуществленного прорыва на Висле войска 1-го Белорусского фронта, развивая наступление, прошли с боями пятьсот семьдесят километров и к началу февраля достигли Одера, где захватили с ходу несколько плацдармов на западном берегу. Кюстринский плацдарм считался главным. Отсюда было кратчайшее расстояние для удара на Берлин.

Готовясь к штурму Берлина, мы хорошо знали, что придется взламывать очень сильную оборону, что местность давала много преимуществ противнику. Реки Одер, Шпрее, каналы Одер-Шпрее, Хаупт, Тельтов и другие, межозерные дефиле, лесные массивы, крупные города и населенные пункты с каменными постройками давали возможность противнику создать густую сеть глубоко эшелонированных мощных укреплений и затрудняли действия наших танков. Немецко-фашистское командование стремилось использовать эти преимущества и принимало все меры, чтобы сорвать наступление советских войск и не допустить их выхода к Берлину.

Оборона фашистов была здесь глубокой и тщательно подготовленной в инженерном отношении. О ней в нашем полку имелись довольно подробные разведывательные данные.

Одерский оборонительный рубеж состоял из трех полос обороны. Берлинский укрепленный район включал три кольцевых оборонительных обвода. Сам Берлин был превращен в своеобразную гигантскую крепость, где почти каждое здание представляло собой опорный пункт, а кварталы — узлы сопротивления. На улицах были построены баррикады, на перекрестках и площадях подготовлены огневые позиции для артиллерии и, прежде всего, противотанковой. В городе насчитывалось более четырехсот железобетонных сооружений. Все оборонительные рубежи были плотно заняты войсками. С Зееловских высот, которыми нам предстояло овладеть, противник мог просматривать всю приодерскую равнину под Кюстрином.

Перед передним краем своей главной полосы на Одере гитлеровцы заблаговременно создали сплошные минно-взрывные заграждения.

Все это и должны были протаранить и сокрушить наши войска, сосредоточенные на кюстринском плацдарме.

С этого плацдарма 16 апреля 1945 года войска 1-го Белорусского фронта начали Берлинскую наступательную операцию — завершающую битву войны, последний штурм последней цитадели фашизма.

В ней довелось участвовать и нашему полку.

Как и перед каждым наступлением, танкисты полка несколько дней подряд были заняты интенсивной подготовкой, тем более, что это было особое наступление — финал войны.

Каждый из нас понимал важность той роли, которую он призван был сыграть в этом последнем наступлении, и каждый понимал свою ответственность.

Занятия на макете, где был воспроизведен Одерский оборонительный рубеж, а также оборонительные обводы Берлина, многократные рекогносцировки на местности со всеми категориями офицеров и экипажами танков-тральщиков, изучение новейших немецких противотанковых мин и особенностей их траления, тщательная проверка готовности боевых машин и тралов, увязка тесного взаимодействия с саперами, танковыми частями и пехотой — все это безустанно, днем и ночью, Лукин и я отрабатывали с личным составом на кюстринском плацдарме.

Политико-воспитательная работа, проводившаяся в подразделениях нашими политработниками, парторгами и комсоргами, была направлена на то, чтобы довести до сознания каждого солдата, сержанта и офицера значение той исторической задачи, которую ему предстояло выполнить в наступлении на берлинском направлении.

14 апреля, за два дня до начала генерального наступления на Берлин, на направлении главного удара была проведена разведка боем на широком фронте. Были привлечены усиленные передовые батальоны стрелковых дивизий первого эшелона, один батальон 2-й штурмовой инженерно-саперной бригады и рота тральщиков капитана Старокожева.

Главная задача, которую должна была решить разведка боем — выявить огневую систему врага на переднем крае и в ближайшей глубине обороны с тем, чтобы в период артиллерийской подготовки подавить его основные огневые средства. Требовалось также установить наличие и глубину минных полей, прикрывавших главную полосу.

К этому времени наш полк из Зонненберга в полном составе выдвинулся на кюстринский плацдарм.

После короткого артиллерийского налета передовые стрелковые батальоны, а также тральщики с приданными саперами решительно атаковали противника на своих направлениях.

Гитлеровское командование восприняло это как начало наступления советских войск на Берлин и спешно выдвинуло из глубины свои резервы. Завязался ожесточенный бой. Открыла огонь немецкая противотанковая артиллерия. По тральщикам в упор начали бить из своих 88-миллиметровых пушек «тигры» и «фердинанды», тщательно замаскированные в окопах у подножия Зееловских высот.

В разгар боя наши артиллерийские наблюдатели быстро засекли все выявленные огневые точки врага.

Тральщикам удалось проделать два прохода в минных заграждениях перед передним краем противника и вклиниться в его оборону на глубину до двух километров. Была нарушена целостность вражеской оборонительной позиции и дезорганизована система его огня.

Но и рота тральщиков понесла серьезные потери. Огнем «тигров» были выведены из строя три боевые машины. Погибло семь человек из состава экипажей. Все танкисты тяжело переживали эту потерю и поклялись отомстить врагу за смерть товарищей.

15 апреля Лукин собрал личный состав и зачитал только что полученное обращение Военного совета 1-го Белорусского фронта ко всем бойцам, сержантам, офицерам и генералам фронта. Командир полка читал с подъемом, не торопясь, чтобы каждый полнее и глубже уяснил смысл предстоящих событий:

«Боевые друзья! Наша Родина и весь советский народ приказали войскам нашего фронта разбить противника на ближних подступах к Берлину, захватить столицу фашистской Германии Берлин и водрузить над нею Знамя Победы!

Пришло время нанести врагу последний удар и навсегда избавить нашу Родину от угрозы войны со стороны немецко-фашистских разбойников.

Пришло время вызволить из фашистской неволи еще томящихся там наших отцов и матерей, братьев и сестер, жен и детей наших.

Дорогие товарищи!

Войска нашего фронта прошли за время Великой Отечественной войны тяжелый, но славный путь, боевые знамена наших частей и соединений овеяны славой побед, одержанных над врагом на Дону и под Курском, на Днепре и в Белоруссии, под Варшавой и в Померании, на Украине и на Одере.

Славой наших побед, потом и своей кровью завоевали мы право штурмовать Берлин и первыми войти в него, первыми произнести грозные слова сурового приговора нашего народа гитлеровским захватчикам.

Мы призываем вас выполнить эту задачу с присущей вам воинской доблестью, честью и славой. Стремительным ударом и героическим штурмом мы возьмем Берлин, ибо не впервые русским войскам брать Берлин.

От вас, товарищи, зависит стремительным ударом преодолеть последние оборонительные рубежи врага и ворваться в Берлин.

За нашу Советскую Родину — вперед, на Берлин!

Смерть немецким захватчикам!»

— Будем в Берлине! — резко взмахнув танкошлемом, произнес механик-водитель старший сержант Фонов.

— Бу-у-дем! — мгновенно прокатилось по рядам танкистов.

Исходные позиции танки-тральщики заняли с вечера 15 апреля. Им предстояло наступать впереди боевых порядков стрелковых частей и танков непосредственной поддержки пехоты первого эшелона, форсировать минные поля, проложить в них проходы и обеспечить продвижение по этим проходам танков и артиллерии.

И вот, в 5 часов 16 апреля мощный залп огромной массы орудий и минометов возвестил о начале битвы за Берлин, завершающей битвы войны.

Артиллерийская подготовка длилась 30 минут. Это было поистине феерическое зрелище: десятки тысяч зарниц в районах огневых позиций и огни разрывов в стане врага. Особенно сильное впечатление производили не прерывающиеся ни на секунду залпы «катюш», словно гигантскими светящимися ножами разрезавшие темноту.

Обрушили на врага свои сокрушительные удары и ночные бомбардировщики. Казалось, что там, по ту сторону узкой полоски ничейной земли, ничего не должно уцелеть, кроме искореженных кусков металла да разбитых железобетонных перекрытий. Но мы знали: враг стойкий и изворотливый. Он быстро уходит из зоны огня в надежные укрытия с тем, чтобы потом снова занять свои позиции. Он глубоко закапывался в землю, укрывая свои «тигры», «пантеры» и «Фердинанды» в окопах и за развалинами бетонных сооружений или на обратных скатах высот. Он готов драться с упорством обреченного, ибо знает приказ Гитлера: «Всякий отступающий будет расстрелян на месте, будь то солдат, офицер или генерал». И потребуется еще немало усилий и жертв, чтобы выбить гитлеровцев из их опорных пунктов, из их оборонительных позиций.

Перед фронтом атаки в лучах ослепительного света клубился сплошной смерч огня, дыма и пыли. Где-то там, в этом смерче, чуть правее основной дороги, затерялся фольварк Ной-Тухебанд. А южнее — Альт-Тухебанд. В полосе между этими фольварками должна была наступать вторая рота тральщиков капитана Антипова, а в ее составе — взвод лейтенанта Василия Лухтана. Остальные подразделения полка шли левее.

Но вот предрассветную тьму и туман прорезали два мощных вертикальных прожекторных луча. По этому сигналу из глубины плацдарма одновременно направили в сторону врага слепящий поток света множество прожекторов.

Лейтенант Василий Лухтан стоял в открытом люке башни своей боевой машины и вглядывался вперед. Сибиряк богатырского сложения с белесыми бровями, невозмутимый, осмотрительный и бесстрашный, он прошел с нами долгий путь от Днепра. Был башнером, командиром танка. А теперь стал взводным. Многое он видел, но даже и его поразила эта стихия огня, которая ночью казалась еще более грозной, чем днем.

— Вперед! — скомандовал взводу лейтенант и сразу же двинул свой танк.

Одновременно ринулись в атаку все тральщики, и это радовало.

Миновав первую траншею нашей пехоты, лейтенант Лухтан развернул взвод, и тральщики пошли в боевой линии, прощупывая «шпорами» ничейную землю перед вражеским передним краем. Разрывы снарядов нашей артиллерии передвинулись дальше, в глубину обороны.

— Огонь! — подал новую команду Лухтан командирам танков лейтенантам Михайлину и Костину, и сам послал несколько осколочных снарядов.

«Перенесла огонь артиллерия — увеличивай скорость и бей перед собой метров на шестьсот, хотя и не видишь цели. Важно не дать фрицу поднять головы», — так наставлял перед боем полковник Лукин, так действовал командир взвода.

Его слух уловил несколько глухих взрывов слева. «Похоже, мои хлопцы начали работу», — догадался он. Вскоре прогремел один, затем второй взрыв под его тралом. Танк опустился в обрушенную вражескую траншею.

— Давай, давай, Саша, обороты! — крикнул он по танковому переговорному устройству механику-водителю сержанту Коровину.

Взревел двигатель. Танк с тралом начал медленно взбираться по рыхлой противоположной стороне траншеи.

«Должно быть, минное поле кончилось. Но все равно дорогу надо проверить до самого Ной-Тухебанда и дальше до Зеелова», — решил командир взвода.

А по броне танка уже начали барабанить осколки снарядов: это заговорили пушки противника.

— Бить по вспышкам! — передал Лухтан командирам машин и тут же сам «успокоил» двумя снарядами засеченную огневую точку.

Лухтан знал, что за его боевыми машинами идут след в след наступающие линейные танки, пехота и саперы и что первая траншея противника уже целиком в наших руках. Иначе и не могло быть. Тем более, командир роты только что подтвердил по рации прежнюю задачу.

Вскоре осталась позади вторая траншея, а затем и третья. Это означало, что первая позиция противника прорвана.

На востоке небо постепенно становилось серым.

Огонь немецкой артиллерии усилился. Тяжелые снаряды все плотнее ложились у дороги, по которой продвигался тральщик Лухтана.

«Стреляют из-за высоты от фольварка», — сделал вывод командир.

— Жми на Тухебанд, а там перебросишь катушки, — зазвучал в наушниках голос командира роты капитана Антипова.

«Перебросить катушки» — значило перевести тралы в походное положение, поскольку минное поле пройдено.

— Вас понял, выполняю. Поддержите огоньком.

У Ной-Тухебанда лейтенант успел засечь три противотанковых орудия противника. Он прикрыл люк башни и выпустил в направлении вражеской батареи красную ракету. Целеуказание было принято, и по фольварку ударили сосредоточенным огнем все боевые машины роты, а с ними и наступавшие следом линейные танки. Не отрываясь от прицела, бил с ходу и сам Лухтан.

Когда тральщик вплотную подошел к Ной-Тухебанду, там огонь был уже подавлен, и наши автоматчики принялись очищать фольварк от остатков вражеской пехоты. Остановив машину у стены разбитого дома, лейтенант вывел экипаж из машины, чтобы перевести трал за корму.

Подошли и остальные тральщики роты. Танкисты, черные от порохового дыма, с капельками пота на лицах, но бодрые и веселые от сознания успешно выполненного первого и самого ответственного этапа боевой задачи, четко и дружно работали у своих машин.

— Эй, Василий! — старался перекрыть грохот боя стоявший у своего танка старший лейтенант Гузенко. — А в Зеелов я тебя не пущу! Вот увидишь. Надо же совесть иметь!

— Что, ключ от Берлина хочешь первым захватить? — поддержал шутку Василий Лухтан.

— Ну, ключ не ключ, а все-таки городок…

— Давай, давай, Гриша, не теряйся!

А через Ной-Тухебанд к Зееловским высотам уже шли линейные танки непосредственной поддержки пехоты. Вскоре к ним присоединились и танки-тральщики.

Проведя через минное поле войска первого эшелона, они теперь продолжали наступление как обычные танки Т-34.

А удалось ли обеспечить прорыв обороны тральщикам полка, действовавшим на других участках?

Все танковые роты поставленную боевую задачу выполнили полностью, проделав 5 сплошных проходов в минных полях на всю глубину вражеской обороны. При этом экипажи танков-тральщиков проявили мужество, смелость, боевое мастерство и высокую дисциплинированность. Такая оценка была получена от командиров тех частей и соединений, на острие атаки которых шли тральщики.

Несмотря на сильный артиллерийский и минометный огонь вражеской обороны, тральщики совместно с пехотой первыми вышли к Зееловским высотам, создав благоприятные условия для ввода в прорыв крупных танковых соединений.

В целом полк обеспечил преодоление с ходу минных полей нашими войсками. Но чем ближе подходили танки и пехота к Зееловским высотам, тем сильнее становилось огневое сопротивление врага.

Особенно упорно гитлеровцы дрались за рубеж на канале Хаупт, который проходил по приодерской долине, огибая подножие Зееловских высот. Вешние воды сделали канал непроходимым для наших боевых машин. Пока саперы наводили переправы, танки стояли на месте. Возможность какого-либо маневра исключалась: дороги забиты, двигаться же напрямик по болотистой пойме гибельно.

Помогла наша авиация. Доминируя в воздухе, она успешно подавляла вражескую артиллерию на противоположном берегу канала и в глубине обороны. Это дало возможность первому эшелону наступающих во второй половине дня преодолеть канал и начать штурм Зееловских высот.

Я тут же организовал перемещение нашего НП вперед из окопа на плацдарм в небольшую промоину на обрыве. Таким образом мы использовали мертвое пространство при обстреле вражеской артиллерией и были ближе к тральщикам.

Несмотря на интенсивный огонь наших танков, артиллерии и удары бомбардировочной авиации, захватить высоты с ходу не удалось.

Противник упорно оборонял этот сплошной гористый кряж, обращенный в нашу сторону своим обрывистым, почти отвесным боком. Контратаки врага следовали одна за другой. Бой продолжался всю ночь, и лишь к рассвету следующего дня войска первого эшелона завершили прорыв главной полосы обороны противника и вышли ко второй его полосе, зацепившись за Зееловские высоты.

Новый день боя начался короткой, но мощной артиллерийской подготовкой и походил на начало наступательной операции. С еще большей силой разгорелось ожесточенное сражение. Для стрельбы по нашим танкам прямой наводкой гитлеровцы использовали не только 88-миллиметровые зенитные пушки, но и тяжелые 155-миллиметровые орудия. Если учесть, что в этой местности танки могли наступать только вдоль основных полевых дорог, почти не имея возможности развернуться в боевой порядок, то станет ясно, насколько тяжело было «прогрызать» оборону врага.

Несмотря на это, натиск наших войск не ослабевал. К вечеру, не выдержав удара советских танков и пехоты, противник начал отходить к третьей полосе обороны. Зееловский рубеж вместе с местечком Зееловом был взят нашими войсками. В числе первых в Зеелов ворвались взводы тральщиков Гузенко и Лухтана. Теперь на очереди был Мюнхеберг — важнейший узел сопротивления врага на пути к Берлину. К нему войска 8-й гвардейской армии, в составе которых находились и наши тральщики, подошли к рассвету 19 апреля.

166-й инженерно-танковый полк, сосредоточившийся в лесу севернее города, получил задачу: вместе со стрелковым полком 47-й стрелковой дивизии атаковать Мюнхеберг, нанося удар с фланга и тыла. Одновременно другие части изготовились для атаки с востока и юго-востока.

Взлетела ракета — и атака началась. Как только танки и сопровождавшие их автоматчики достигли окраины Мюнхеберга, сразу же завязались ожесточенные уличные бои. Противник продолжал оказывать отчаянное сопротивление.

Здесь, как и затем в Берлине, тральщики действовали в составе штурмовых отрядов. Продвигаясь вместе с автоматчиками от квартала к кварталу, они планомерно уничтожали огневые точки противника и укрывшихся фаустников.

Гузенко, наступая со своим отрядом с северо-запада, решил предварительно зайти в тыл немцам и провести несколько дерзких бросков к центру города. Пробившись к основной дороге Мюнхеберг — Берлин, он повернул свою танковую группу с запада строго на восток, на полном ходу проскочил квартал, открыл внезапный огонь на перекрестке улиц и уничтожил миномет с расчетом. Среди окопавшихся неподалеку гитлеровцев сразу возникло замешательство. Не давая им опомниться, Гузенко сделал бросок и снова открыл пушечный огонь на следующем перекрестке, создавая видимость окружения. Потом повторил этот маневр еще раз. У гитлеровцев началась паника. Дружной атакой главных сил нашей пехоты разгром противника на этом участке был завершен.

После падения Мюнхеберга сопротивление врага несколько ослабло. Однако впереди ожидали новые оборонительные рубежи, для преодоления которых требовалось немало наших усилий.

В моем личном архиве хранится текст письменного отзыва командования 47-й гвардейской стрелковой дивизии, в полосе которой действовали наши тральщики при прорыве зееловского рубежа обороны. Позволю себе процитировать этот документ, поскольку он коротко, но исчерпывающе характеризует боевую работу танковых минных тральщиков, а также подтверждает и дополняет мой рассказ:

День за днем, сбивая противника то с одной, то с другой занимаемых позиций, наступавшие все ближе подходили к столице фашистской Германии. 22 апреля части 8-й гвардейской армии овладели пригородами Дальвиц, Шенейхе, Фихтенау, Райсдорф, Фридрихсхаген, Вендешлос.

Залитые весенним солнцем цветущие сады пригородов казались каким-то случайным оазисом среди огня и дыма сражения, среди воронок от бомб и снарядов.

В ночь на 23 апреля в районе Кёпеника был захвачен неповрежденный мост через Шпрее, по которому двинулись наши танки. Противник пытался сорвать переправу сильным заградительным огнем, но нашей артиллерии удалось накрыть позиции его минометов и штурмовых орудий.

После перехода через Шпрее подразделения полка танков-тральщиков были распределены по штурмовым отрядам и группам для ведения уличных боев. Вместе с ними находились и офицеры нашего штаба. Я был при второй танковой роте, где наиболее активно действовали в составе штурмовых отрядов взводы лейтенанта Лухтана и Гузенко. Мы все уже имели на руках план Берлина, полученный из штаба армии. Это помогло нам не путаться в названиях бесчисленных «штрассе». Крупные здания и отдельные кварталы в плане были помечены и обозначены единым термином: «объект №…». Так, рейхстаг был объектом № 105, имперская канцелярия — № 106…

Да, мы в Берлине! Сбылось то, о чем мечтали еще под Сталинградом! Мы пришли, чтобы раз и навсегда разрубить свастику!

Казалось, каждому теперь было ясно, что наступил конец и дальнейшее сопротивление — преступно, ведет к излишнему кровопролитию. Однако тупое повиновение приказам гитлеровских бонз и слепой фанатизм обреченных не знали границ. На домах белой краской по-русски было написано: «Берлин останется немецким!» Кто-то из наших добавил: «Правильно, но без фашистов!»

В бою за Кёпеник продвижению танков лейтенанта Лухтана мешало штурмовое орудие. Тогда офицер приказал группе автоматчиков обезвредить его. Воины незаметно подползли с тыла к находившемуся в укрытии вражескому расчету и огнем из автоматов и трофейного фаустпатрона вывели орудие из строя. Затем они проникли в один из домов и на третьем этаже уничтожили пулеметную точку и двух фаустников. Путь для движения штурмового отряда был открыт.

На рассвете следующего дня командир роты капитан Антипов приказал Лухтану и Гузенко действовать совместно.

— Так вот, орлы, — вызвав их, начал Антипов. — Ровно через 30 минут вы будете наступать вдоль Варшауштрассе. По правой стороне — взвод Гузенко, по левой — Лухтана. Идти, прижимаясь ближе к домам, и взаимно прикрывать друг друга огнем. В случае стрельбы из окон или подъездов — сразу бить туда осколочным. Из укрытий фашистов будут выкуривать наши автоматчики. Ясно?

— Ясно! — ответили командиры взводов.

— С каждым из вас будет по шесть саперов и по два ранцевых огнеметчика, — добавил я. — Они помогут в ликвидации засад.

Когда шли к своим танкам, Гузенко сказал:

— Ну и названия тут! Не разбери — поймешь. У нас ведь, скажем, улица — улица и есть. А тут — и штрассе, и аллее, и плац…

— Ничего, — отозвался Лухтан, — разберемся. Вот покончим с Гитлером и еще погуляем по этим плацам и штрассам. А пока надо эсэсовцев из нор выковыривать.

Кто тогда мог знать, что, пройдя всю войну, Гузенко погибнет вскоре после дня Победы во время разминирования бывшего рубежа обороны гитлеровцев под Франкфуртом-на-Одере? Неосмотрительный соскок с танка на заминированном участке — и конец…

Но тогда, в дни уличных боев в Берлине, «тридцатьчетверки» Гузенко и Лухтана, как и все боевые машины полка, упорно пробивались вперед и вперед, от дома к дому, от квартала к кварталу. Вокруг стояли грохот артиллерийско-минометной стрельбы, треск пулеметных и автоматных очередей. Многие дома горели, стены рушились.

В поле и в лесу линия фронта обозначается высотами, оврагами, рощицами. Здесь же, в городе, нет никакой видимой линии фронта. Здесь каждое здание — крепость. Очаг сопротивления врага, его огневая точка могли встретиться внезапно, в любой момент. Командир штурмового отряда видел лишь дом, который во что бы то ни стало должен быть взят, боец — вражескую амбразуру, куда он не имеет права не добросить гранату, экипаж танка — перекресток, который надо проскочить, невзирая на огонь противотанковой пушки.

Всех в те дни объединяло только одно страстное и могучее желание — приблизить Победу.

Вот, наблюдая в прицел, Гузенко видит: идущий в головном дозоре танк лейтенанта Ильченко пытался с ходу пересечь перекресток улиц. Но затаившаяся где-то за углом слева вражеская противотанковая пушка подожгла машину. Миновав перекресток и прикрывшись стеной дома, экипаж принялся тушить пожар, но уже без командира: он погиб. Эта потеря вызвала у нас острую боль, перемешанную с яростью.

— Григорий, надо уничтожить пушку во что бы то ни стало! — приказывает ротный лейтенанту Гузенко.

— Раздавим подлюгу! — отзывается тот, останавливая свой танк в трех метрах от перекрестка. Он сразу прикинул: идти вперед нельзя. Головная машина уже поплатилась за это. Группа Лухтана тоже не могла помочь огнем: она ушла дальше. Для наших автоматчиков и саперов не было скрытых подступов, чтобы подобраться к вражескому расчету.

Гузенко опустился к сидению механика-водителя.

— Сергей! — приподнял он танкошлем на голове механика Шабаева, чтобы тот лучше слышал. — Надо обмануть этих гадов! Давай так: ты подтянешь машину к углу и сразу дашь обороты. В общем, газанешь с выключенным сцеплением. Пусть думают, что мы на полном ходу проскочить хотим. А им надо дать выстрелить с упреждением. Как только выстрелят — крути за угол и прямо на пушку. Команды не жди. Зарядить мы им не дадим — раздавим. Понял?

— Понял, товарищ командир, — улыбнулся Шабаев.

Едва Гузенко занял свое место, как заревел мотор танка. Через перекресток просвистел снаряд. «Тридцатьчетверка» тут же повернула за угол и на полном ходу двинулась на пушку. Лишь только Гузенко успел выпустить очередь из пулемета, как под левой гусеницей раздался скрежет металла, танк качнуло и… вражеской пушки больше не существовало.

Штурмовая группа двинулась дальше, а машину погибшего Ильченко взяли на свое попечение ремонтники полка.

На одной из улиц в районе Иоганнесталя под грудой камней был искусно замаскирован вражеский артиллерийский дот. Его огонь мешал продвижению танков обеих штурмовых групп. Узкие проходы среди развалин также прикрывались пулеметами и фаустниками.

— Сергей, ты заметил, где находится дот? У правого или левого края развалин? — спросил Гузенко механика-водителя, пока танк стоял, прикрытый стеной полуразрушенного дома.

— Нет, не заметил, товарищ командир. Они ведь хитрят: выстрел сделают и — молчок.

— Вот и я не заметил. А может, рванем, а?

— Куда? На развалины? — удивился Сергей.

— Да нет! Мимо. Может, не зацепит, если на максимальной. А наши — хоп — и засекут. Ну как?

— Рискованно больно…

— Так ты же ас или кто? Дашь с места в карьер — и порядок!

— Попытка — не пытка. Командуйте. Жду.

Гузенко договорился с Лухтаном: всем наблюдать за развалинами. Как только ударит вражеское орудие — танковыми пушками разбить амбразуру с места, а потом саперам подорвать дот.

— Ну, Сережа, пора! — сказал Гузенко механику и, приняв доклад о готовности, скомандовал:

— Вперед! Жми на всю катушку!

Танк рванулся из своего укрытия и на полной скорости устремился вперед, оставляя за кормой черное облако газов.

И сразу же из амбразуры дота коротко сверкнул выстрел. Снаряд сорвал задний подкрылок и прошел мимо кормы танка. Теперь, находясь вне зоны обстрела, Гузенко дал несколько пулеметных очередей по фаустникам. Одновременно танковые пушки Лухтана ударили по амбразуре. Огонь вражеского дота был подавлен. В узкие проходы между развалинами бросились наши автоматчики и вмиг очистили их от фаустников. Смелый маневр Гузенко удался.

В последующие дни все роты 166-го отдельного инженерно-танкового полка, действуя в составе штурмовых отрядов и групп, продолжали вести упорные бои в районе Иоганнесталя, Силезского вокзала и Александерплаца.

…Утро 1 мая. Город в огне. На сером от пыли и пепла небе бледно-желтое пятно солнца зловеще проглядывает сквозь темные облака дыма, тускло освещая руины большого города. Канонада орудийных залпов, разрывы снарядов и мин сотрясают тяжелый влажный воздух. С каждым часом железное кольцо советских войск все сильнее и сильнее сжимает Берлин. Советские танки и пехота от Силезского вокзала пробиваются на Александерплац.

Танковые экипажи смотрят в оба: на каждом шагу их подстерегают фаустники. Они бьют из развалин, из амбразур и полуподвалов, с верхних этажей, с крыш и колоколен, даже из тех окон, откуда вывешиваются белые полотнища. Наши разведчики, автоматчики и саперы уничтожают их всюду, где только обнаруживают, расчищая путь танкам.

…Утро 2 мая. Тишина, ни единого выстрела. Спокойное пасмурное небо как будто на отдыхе. Склонившись над планом Берлина, мы с Лукиным уточняем положение своих танков, решаем, в какие роты нам идти. Вдруг вбежал командир взвода связи лейтенант Веденкин и радостно выдохнул: «Капитуляция! Они капитулировали!»

И хотя мы ждали этой вести, она все же оказалась неожиданной.

— Кто сообщил? — недоверчиво спросил Лукин.

— Штаб армии.

Все трое обнимаем друг друга, поздравляем с победой.

— Передайте командирам рот, — едва справляясь с волнением, приказал Николай Михайлович лейтенанту. — А я — к Воронову, — сказал он мне и тут же укатил на «виллисе» к командиру штурмовой бригады — нашему непосредственному начальнику.

Я проверил у связистов точность поступившего сообщения, и затем оно было передано всем подразделениям. После этого взглянул еще раз на план Берлина, на топографическую карту. Потом сложил карту и, прежде чем убрать ее в полевую сумку, не выдержал, изумился: «А ведь последняя!.. Даже не верится…»

— Ну, вот и все! — не у одного из нас со вздохом облегчения вырвалась в те минуты эта фраза. Она означала, что победно окончен невероятно тяжелый четырехлетний ратный труд советского воина.

Закономерный финал! Агрессор получил по заслугам.

В памяти сам собою всплывает 1941 год, то время, когда бронированные армии гитлеровцев вплотную подошли к Москве. Захлебываясь от восторга, корреспонденты берлинских газет писали в первых числах декабря того сурового года: «С помощью хорошего бинокля мы уже можем рассмотреть центральные районы советской столицы». Ровно через день после этого Советская Армия, начав свое первое контрнаступление, погнала фашистов на запад.

И вот мы в Берлине. Смотрим не в бинокль, а в упор на огромное здание рейхстага с замурованными окнами, закоптелыми стенами, разбитыми потолками. Второй раз пришли сюда русские люди наказывать высокомерие, надменность и алчность. В свое время немецкий король Фридрих тоже пытался проглотить Россию. Тогда русские казаки жестоко проучили короля и, выбив его из столицы, поили в Шпрее своих коней. А теперь по берегу Шпрее ходят советские танкисты, набирая в ведра воду для своих машин. Лица у всех почернели, осунулись от усталости. Может быть, еще никогда не были так тяжелы бои, как в дни штурма фашистской столицы. Здесь не только маневрировать — порой невозможно было просто развернуть машину на улицах с разрушенными зданиями и баррикадами из рельсов и камней. Здесь все дома и заграждения были напичканы фаустниками. Но наши штурмовые отряды и группы сумели смести все со своего пути.

Русская речь звучала в эти дни на всех улицах поверженной фашистской столицы. Тысячи пленных солдат и офицеров из побитого фашистского воинства под конвоем плетутся по Александерплацу, а навстречу с песней «Москва моя» идут стрелковые батальоны советской гвардии. У рейхстага с усталыми, но счастливыми лицами толпятся танкисты и самоходчики. На ближайшей площади на фоне памятника кайзеру Вильгельму I, который сидит на позеленевшем от времени бронзовом коне, фотографируются советские офицеры. Памятник, как и здание напротив, «Кайзершлосс» (императорский замок), черно-серый, грузный. Эти мрачные, гнетущие сооружения импонировали фашистам, их фанатичной мечте о мировом господстве. Теперь они, еще недавно мнившие себя господами всего человечества, лопатами сгребали битые кирпичи с улиц, расчищая проходы.

Так был наказан фашизм, самая человеконенавистническая идеология. Так восторжествовала справедливость.

В тот же день, 2 мая, командиры подразделений и офицеры штаба во главе с Лукиным побывали в разбитом и еще горевшем рейхстаге. На одной из колонн Петренко написал мелом: «От Сталинграда до Берлина. Иван Петренко».

Потом на Унтер-ден-Линден наша группа подъехала к высокому памятнику — «Колонне победы». Эта колонна была воздвигнута кайзером в честь победы над Францией в войне 1870 года. По крутой железной винтовой лестнице пришлось долго подниматься на верхнюю площадку. Там Гузенко, взобравшись на мои плечи, нацарапал танковым ножом на граните: «Наша победа! Танкисты Лукина. Май 1945».

Да, наши танкисты заслужили право оставить здесь свои автографы. Ведь они всегда шли первыми.

Первыми принимали на себя удар минной грозы.

Первыми крушили инженерные заграждения оборонительных полос.

Первыми встречали огонь противотанковых орудий.

Первыми шли в бой без тралов, если этого требовала обстановка.

Были потери. Тяжелые потери. Но жертвы не пропали даром. Победа завоевана. Враг повержен.

Из дневника капитана медицинской службы М. И. Нагибина:.

«Наши танкисты ворвались в город со стороны рабочей окраины. Пригородные дачи крупной берлинской бюрократии, пышная зелень садов резко сменяются неприглядной картиной трущоб. Там влачили жалкое существование русские, французские, польские военнопленные, с утра до поздней ночи работая на военных предприятиях.

Химический завод… Русские девушки, попавшие сюда на каторгу, рассказывают, что газом отравилось много иностранных рабочих.

Рабочее общежитие… Серые бараки полны зловония от химических отбросов, грязи, пыли. Польский рабочий показал нам, чем питались они на фашистской каторге: он вытащил из ящика кость конской ноги с подковой на копыте. Конина, падаль были блюдом счастливцев. От жидкой похлебки, которая была настоящей отравой, многие умирали.

Рабочая окраина… Жалкие трущобы обреченных на смерть людей разных национальностей, из последних сил гнувших спину на «избранную арийскую расу», на гитлеровцев»…

В середине мая стало известно, что за успешные боевые действия в Берлинской операции наш полк награжден орденом Суворова второй степени.

Так в Берлине и закончил свой трудный, но славный боевой путь 166-й Киевский Краснознаменный ордена Суворова отдельный инженерно-танковый полк, первый полк танков-тральщиков Красной Армии.

С той самой поры мне запомнились строки из стихотворения фронтового поэта Бориса Палийчука: