В особом эшелоне

В СОСТАВЕ ШТУРМОВОЙ ИНЖЕНЕРНО-САПЕРНОЙ

Июнь сорок четвертого…

Готовилась одна из крупнейших наступательных операций Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне — Белорусская. Перед советскими войсками стояла задача разгромить наиболее сильную группировку врага — группу армий «Центр» и выйти к государственной границе СССР. Наступил исторический час для нашей Родины, когда советские воины повели сражения за окончательное изгнание фашистских захватчиков из ее пределов.

К проведению операции по разгрому центральной группировки гитлеровских войск привлекалось четыре фронта, в их числе 1-й Белорусский. В его полосе предстояло действовать и нашему полку.

Напомню, что после боев под Фастовом и Фастовцем полк был выведен в резерв и в конце января 1944 года направлен на доукомплектацию. Он прибыл в тот же танковый лагерь, где находился летом 1943 года.

За этот период у нас сменилось немало офицеров. Майор Василий Иванович Цетенко перешел на работу в Военную академию бронетанковых и механизированных войск. Вместо него на должность заместителя командира полка по политической части прибыл майор Иван Петрович Богатырев — худощавый, болезненного вида, заядлый курильщик. Простой и общительный, он, как мне казалось, в первые дни был немного напряжен, очевидно, нервничал, но вскоре это прошло. Выехал на учебу в Академию бронетанковых и механизированных войск и Герой Советского Союза старший лейтенант Адам Захарович Петушков. Были переведены в другие части: комсорг полка старший лейтенант Владимир Петрович Крупко, помощник командира полка по хозчасти капитан Андрей Григорьевич Ардашев и еще несколько человек.

На должность командира танковой роты вместо Махонина прибыл старший лейтенант Григорий Константинович Батурин. Появились и новые командиры взводов и командиры танков. Среди них командир взвода лейтенант Григорий Иванович Гузенко и командир танка лейтенант Андрей Денисович Бобылев, ранее служивший в 55-й гвардейской танковой бригаде 3-й гвардейской танковой армии.

Героя Советского Союза полковника Павла Михайловича Мугалева (звание полковника ему было присвоено после освобождения Киева) отозвали в Москву в распоряжение Управления бронетанковых и механизированных войск. Там решался вопрос о создании нескольких отдельных инженерно-танковых полков, поскольку из действующей армии стали поступать заявки на части, подобные нашей.

Конструктор получил назначение на должность старшего помощника генерал-инспектора бронетанковых и механизированных войск. В его обязанность входило формирование и боевое использование тральных частей. Мугалеву трудно было расстаться с нашим полком, первым его детищем, где танкисты жили одной дружной семьей и где он стал Героем Советского Союза. Перед отъездом в Москву Павел Михайлович сказал Лукину:

— 166-й полк до конца останется для меня самым родным. И я, конечно, буду шефствовать над ним в первую очередь.

— Спасибо на добром слове, — ответил Лукин. — А мы — не подкачаем.

Они крепко обнялись на прощание.

Спустя некоторое время, на должность заместителя командира полка по спецтехнике прибыл хорошо подготовленный, тактически грамотный и опытный, отличавшийся большой энергией и работоспособностью майор инженерных войск Леонид Алексеевич Загозин, который прошел с полком весь дальнейший боевой путь.

Перемены коснулись и меня: я был назначен начальником штаба полка взамен убывшего в другую часть подполковника Германа Федоровича Малевича. А помощником начальника штаба стал старший лейтенант Иван Гаврилович Петренко. Позднее на должность моего помощника по разведке прибыл капитан Михаил Ефимович Яхнес.

В ночь на 20 июня 1944 года полк двумя эшелонами прибыл на станцию Василевичи под Речицей в Белоруссии. К рассвету выгрузка из эшелонов и сосредоточение в близлежащем лесу людей и материальной части были закончены.

Мы с Лукиным отправились на машине искать командный пункт 2-й Рогачевской штурмовой инженерно-саперной бригады, в состав которой организационно включался полк. Бригада придавалась 1-му Белорусскому фронту, которым командовал генерал армии, позднее Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский, и представляла собой довольно сложный войсковой организм. Она объединяла шесть отдельных штурмовых инженерно-саперных батальонов, батальон ранцевых огнеметов, понтонный батальон, отдельный огнеметно-танковый полк, отдельный полк тральщиков, подразделения связи и тылового обеспечения. В ее состав входила также рота собак-миноискателей.

По дороге на КП я думал о том, как сложится судьба полка в новых условиях.

«Бригада, конечно, сильная и в достаточной степени универсальная, — размышлял я. — Имеет все необходимое для преодоления минно-взрывных заграждений и является мощным средством прорыва. Но, видимо, в полном составе, в одно и то же время и в одном и том же месте она применяться не будет. Поэтому нас по-прежнему, по всей вероятности, будут отдельно придавать армиям: общевойсковым или танковым. И по-прежнему останется двойная подчиненность: инженерная и танковая. Что ж, не привыкать…»

За размышлениями не заметил, как мы доехали до командного пункта.

— 166-й Киевский отдельный инженерно-танковый полк прибыл в ваше распоряжение в полном составе, — доложил Лукин командиру бригады полковнику Воронову.

Михаил Петрович Воронов — высокий, подтянутый, в начищенных до блеска сапогах — поздоровался с нами и после нескольких вопросов о состоянии личного состава и материальной части сказал:

— Полк придается 28-й армии генерала Лупинского. Готовьтесь к наступательным действиям. С вами пойдут пятый и шестой штурмовые батальоны нашей бригады. Задачу получите от командарма. Но, в принципе, вы включаетесь в состав штурмовых отрядов, куда войдут, кроме саперов, также огнеметные танки 516-го огнеметно-танкового полка. Местность лесисто-болотистая. Лишь в отдельных направлениях проходят дороги, и то проселочные. Вдоль этих дорог вам, вероятно, и придется «работать». На месте уточните. Познакомьтесь с начальниками служб бригады.

— Ну как, Николай Михайлович, — обращаюсь к Лукину на обратном пути, — оправдались наши предположения?

— А ты как думал? Бригада — это наша база, можно сказать, «причал». А действовать придется чаще в отрыве.

— Кажется, все-таки, быть нам саперами, — затрагиваю я его больную струну.

— Ну, это ты брось! Были танкистами и останемся танкистами. — И он сердито насупился. Я знал, что наш командир недоволен двойной подчиненностью, но ничего нельзя было поделать: такова особенность нашего полка.

От командарма генерал-лейтенанта А. А. Лупинского мы узнали, что 1-му Белорусскому фронту предстояло разгромить группировку противника в районе Бобруйска, для чего планировалось нанести два удара: северо-западнее Рогачева и южнее Паричей в общем направлении на Бобруйск. В дальнейшем частью сил фронт наступал на Пуховичи, а основными силами — на Слуцк.

На бобруйско-барановичском направлении войска 9-й армии противника с начала 1944 года занимали рубеж обороны по линии Здубичи — Городянка — Петровичи — Пружините — Подосины и далее на юго-запад до реки Припять. Рубеж был основательно подготовлен в инженерном отношении: построены дзоты, отрыты сплошные траншеи с ходами сообщения, всюду перед передним краем созданы противотанковые и смешанные минные поля.

Местность представляла собой сплошные леса и болота, пересекаемые притоками реки Припять. Танки могли здесь пробиваться только по основным дорогам, плотно заминированным противником. Именно здесь в направлении Пружините южнее Паричей прорывали вражескую — оборону 65-я армия под командованием генерал-лейтенанта П. И. Батова и 28-я армия под командованием генерал-лейтенанта А. А. Лупинского. Здесь предстояло проделать проходы и нашим тральщикам и саперам-штурмовикам.

После взлома всей первой полосы обороны и овладения рубежом Секиричи — Любань — Волосовичи для развития успеха вводилась в прорыв конно-механизированная группа генерал-лейтенанта И. А. Плиева. В ее состав входили 4-й гвардейский кавалерийский корпус и 1-й механизированный корпус, которым командовал генерал-лейтенант танковых войск С. М. Кривошеин. Обеспечение ввода конно-механизированной группы возлагалось на три штурмовых отряда. В каждый из них входили: стрелковый батальон, рота саперов-штурмовиков, взвод ранцевых огнеметчиков, взвод огнеметных танков, взвод тральщиков. Задача заключалась в том, чтобы уничтожить фашистские дзоты, противотанковые орудия, фаустников и проделать проходы в минных полях для прохождения наших танков по основным дорогам. Общее направление действий штурмовых отрядов — город Глусск, с обходом Бобруйска с юго-запада.

Да, это было нелегкое дело — пройти гиблые, заболоченные места, пройти с боями, стремительно. Требовалось самым детальным, скрупулезным образом организовать предстоящую атаку.

Подполковник Лукин со своими заместителями, офицерами штаба, командирами рот и взводов стремился использовать любую свободную минуту для углубленной, тщательной отработки взаимодействия с командирами стрелковых частей первого эшелона, артиллеристами, танкистами и саперами. Он лично проводил рекогносцировку с командирами наших подразделений и экипажей, уточняя границы минных полей противника, его передний край обороны, расположение огневых точек, намечая боевые курсы — места проходов тральщиков.

В подразделениях развернулась усиленная подготовка к действиям в условиях лесисто-болотистей местности. Пехотинцы невдалеке от переднего края учились плавать, преодолевать болота и речки на подручных средствах, а наши танковые экипажи вместе с саперами для каждой боевой машины заготавливали по два бревна самовытаскивания, шпоры к тракам гусениц, фашины, специальные треугольники для прохода через широкие рвы. Водители автомашин заготавливали маты из лозы. Механики-водители танков усиленно тренировались в преодолении различных препятствий, в быстрой замене поврежденных нажимов и дисков трала. По составленной мною разработке заместители командира полка и офицеры штаба проводили с танкистами занятия по теме: «Действия танков в условиях лесисто-болотистой местности днем и ночью».

Я спрашивал себя: что в первую очередь может определить успех прорыва? И приходил к выводу: только решительный и молниеносный удар штурмовых отрядов, четкие, согласованные действия каждого из них. Значит, надо добиться самого тесного взаимодействия тральщиков со всеми другими средствами прорыва внутри отряда.

Исходя из этого, по договоренности с Лукиным, я и сосредоточил усилия штаба главным образом на том, чтобы организовать по-настоящему слаженную боевую работу тральщиков со стрелковыми подразделениями, саперами-штурмовиками, с экипажами огнеметных танков и огнеметчиками-ранцевиками. Решением этой задачи мы чаще всего занимались втроем: помощник начальника штаба штурмовой инженерно-саперной бригады майор Михаил Борисович Вейсман, начальник штаба 516-го огнеметно-танкового полка капитан Иван Петрович Колбасюк (ставший впоследствии генерал-лейтенантом) и автор этих строк.

Каждый из нас имел на руках копию схемы расположения минных полей противника, добытую нашими разведчиками. Никто не мог более или менее определенно утверждать, насколько эта схема соответствовала действительности. Но все же она облегчила выбор направлений для преодоления проходов. Одновременно были определены участки, границы и момент снятия саперами своих мин для пропуска наших боевых машин, а также порядок обозначения проходов. Многие часы проводили мы в рекогносцировках, определяя и уточняя направления и порядок совместных действий подразделений.

Штабные работники тщательно разработали единую кодировку топографических карт, схему радиосвязи, установили сигналы атаки, прохождения своего переднего края, минных полей, переднего края обороны противника, выхода штурмовых отрядов на намеченные рубежи, вызова и переноса огня артиллерии и т. д.

Кропотливая отработка всех вопросов взаимодействия внутри штурмовых отрядов помогла нашим инженерно-танковым ротам, как они теперь стали официально именоваться, справиться с выполнением боевых задач.

Как всегда, целенаправленно, с учетом новой боевой задачи проводилась в подразделениях партийно-политическая работа.

Замполит майор Богатырев, порторг полка капитан Давыдов вместе с активом тщательно продумывали и решали вопросы расстановки коммунистов и комсомольцев в бою, их боевой подготовки. Они рассказывали о подвигах наших танкистов в битве за Днепр и освобождение Киева, популяризовали опыт боевого применения тралов. До сознания каждого нашего воина доводилось содержание листовок, разработанных политическими органами фронта и армии. Эти листовки играли большую роль в повышении наступательного порыва танкистов.

Немало потрудились в период подготовки полка к наступлению офицеры технической службы, ремонтники и тыловые подразделения.

24 июня в 7.00 громовое эхо артиллерийских выстрелов разбудило утреннюю тишину и далеко разнеслось по лесам и болотам. Сотни орудий и минометов извергали из своих жерл тонны раскаленного металла. Одновременно в воздухе разлился гул наших штурмовиков. Их удары по врагу были точными и неотразимыми. Наши самолеты точно и четко сбрасывали свой смертоносный груз по переднему краю 35-й вражеской пехотной дивизии.

Авиационная и артиллерийская обработка обороны противника продолжалась два часа. А за тридцать минут до ее окончания уже рванулись вперед со своих исходных позиций штурмовые отряды. В направлении Пружинище атаковал штурмовой отряд, в состав которого входил взвод тральщиков старшего лейтенанта Д. С. Нагуманова. Командирами танков взвода, кроме Нагуманова, были лейтенант А. Д. Добылев и младший лейтенант А. А. Ануфриев. С десантом саперов-штурмовиков на броне три тральщика устремились вперед. За ними шли три огнеметных танка.

Проселочная дорога, по которой они мчались к переднему краю, перерезалась речушкой, мост через нее гитлеровцы взорвали. Примерно в 40–50 метрах за мостом проходила первая вражеская траншея, прикрытая минным полем.

Нагуманов приоткрыл крышку люка башни и скомандовал саперам:

— А ну, орлы, быстро фашины!

Те мгновенно соскочили на землю и расстелили фашины через речушку. А в это время над окопами врага еще рвались наши мины и снаряды, артподготовка еще не закончилась. Это благоприятствовало продвижению штурмового отряда. Взвод Нагуманова, а за ним и огнеметные танки без задержек прошли по фашинам через речушку и ринулись к замаскированным окопам. Саперы и стрелки продвигались за боевыми машинами, прикрываясь их броней.

Первым врезался в минное поле противника тральщик Ануфриева. За ним уступом шли машины Бобылева и Нагуманова. Под тралом Ануфриева одна за другой начали взрываться мины. Сплошное черное облако окутывало его «тридцатьчетверку». Сливаясь с огненным смерчем, поднятым нашей артиллерией, оно полностью закрывало передний край и ослепляло противника. Вокруг все гремело, ухало и стонало.

«Такой нагрузки диски долго не выдержат», — подумал я, наблюдая с бронетранспортера, где находилась штабная радиостанция, боевую работу штурмового отряда.

Приказываю начальнику радиостанции сержанту Сергею Попкову настроиться на волну взвода Нагуманова.

Вскоре опадающие клубы пыли и комья земли открыли сначала корму, а потом и весь застывший на месте тральщик.

— Что у тебя? — слышим по радио вопрос командира взвода, обращенный к Ануфриеву.

— Трал не идет.

— Осмотри и жди ремонтников. Мы прикроем.

Оказалось, трал первой машины, принявшей на себя не только больше десятка минных и фугасных взрывов, но и несколько бронебойных снарядов, был наполовину разбит. Вдобавок, перебило и гусеницу.

— Бобылев, оттяни в укрытие! — приказывает взводный командиру второго тральщика, одновременно ведя интенсивный огонь по врагу из пушки.

— Есть! — отвечает тот.

Переключаем рацию на волну сети взаимодействия, и я вызываю для прикрытия тральщиков пятиминутный налет артгруппы. Это дает возможность экипажу Бобылева быстро отбуксировать подбитую машину за ближайший холмик.

— Делай, как я! — принимает новую команду Бобылев и устремляется за танком Нагуманова по проходу, проделанному Ануфриевым. Оказалось, что мин больше нет, минное поле форсировано первым тральщиком.

— Ай-да Ануфриев! Ай-да молодец! — восторгался Лукин, вскочив в бронетранспортер. — Сейчас будем трогать за ними. Не забудь потом написать представление на орден.

Группа саперов еще расчищала и расширяла проход, а стрелки с основной саперной командой уже орудовали в первой траншее, выбивая из нее и беря в плен оставшихся в живых фашистов. Доложив в штаб бригады и в штаб армии о действиях штурмовой группы, мы на бронетранспортере начали постепенно продвигаться вперед.

Тем временем тральщики, ведя за собой огнеметные танки, прорвали вторую и третью вражеские оборонительные позиции. Экипажи знали, что по проходам, вслед за ними, через искореженные, взломанные, дымящиеся вражеские траншеи устремились линейные танки и пехота первого эшелона армии. Действовали уверенно, без оглядки. Не встречая больше минных полей, они по команде Лукина перебросили тралы в походное положение — за корму танков. Так и двигались по проселку, по жердевым настилам и по лежневкам, не сходя в сторону, чтобы не залететь в топь. Двигались в общем направлении на Глусск. Время от времени на бреющем полете проносились гитлеровские истребители, и тогда над болотами раздавался треск пулеметных очередей. На подступах к крупному лесному массиву, прикрывавшему Глусск с юга, тральщики попали под обстрел шестиствольных минометов. Но вреда он не причинил, и боевые машины продолжали безостановочно углубляться в лес.

Но вот Нагуманов издали заметил; впереди, у развилки дорог Калоша-Любань, виднеется что-то похожее на завал. Едва он остановил машину, чтобы принять решение, как рядом с башней просвистела болванка. Дайлагай понял, что за завалом засада. Возможно, «тигр» или «пантера».

— Бронебойным, заряжай! — скомандовал он башнеру. Но в этот момент прогремел выстрел сзади. И сразу же еще один. Пушка за завалом умолкла.

«Бобылев! Вот выручил! — понял Нагуманов. — Но я все-таки и от себя влеплю». И он послал бронебойный снаряд прямо в центр завала, зная, что враг может находиться только там.

Подведя тральщик ближе, комвзвода увидел подбитую «пантеру», покинутую экипажем, о чем сразу доложил командиру полка. Вскоре по этой развилке начала бить еще одна «пантера» из другой засады. Чтобы не рисковать, Лукин приказал Нагуманову отвести машины на опушку леса. Но когда это было сделано, то оказалось, что тральщики находятся в тылу противника примерно на два километра.

Основная задача — проделывание прохода в минном поле — тральщиками Нагуманова была выполнена, а ведение боя в глубине обороны противника не входило в их задачу, тем более, что на подходе находились главные силы наступающих. Поэтому командир взвода был вправе решать самостоятельно, где и когда ему вступать в огневую дуэль. Он сделал правильный вывод, что это скорее не засада, а промежуточный оборонительный рубеж, что вскоре и подтвердилось. Понятно, для преодоления вражеского рубежа требовались совсем другие силы.

Вскоре подошли передовые части 28-й армии и сбили противника. Гитлеровцы начали поспешно отходить, наваливаясь прямо на экипажи тральщиков, оказавшиеся у них в тылу. Взводу Нагуманова пришлось нелегко: надо отбиваться от вражеской пехоты, а боеприпасы на исходе. Но все же атаки неприятеля удалось отбить. При этом было уничтожено до 50 гитлеровцев, 2 бронемашины, одна легковая машина и 2 миномета. Вместе с первым эшелоном наступавших экипажи тральщиков участвовали затем в освобождении города Любани, где захватили большие трофеи.

За этот бой Нагуманов, Бобылев и Ануфриев были награждены орденами Красной Звезды.

Я радовался за ребят, особенно за Нагуманова. Совсем еще юноша, 1922 года рождения, Дайлагай показал себя мужественным и бесстрашным воином. После первого боевого крещения на Днепре и под Киевом он стал кавалером ордена Красного Знамени, и вот теперь — Красная Звезда.

Вспомнилось, как впервые встретился я с Дайлагаем.

В мае сорок третьего он прибыл к нам на должность командира танка после окончания Казанского танкового училища. Стройный, подтянутый, жизнерадостный, с открытым взглядом черных глаз, Дайлагай как-то сразу располагал к себе.

— Давно в танкистах? — спросил его.

— Да нет, недавно. Немного до училища и в училище, — охотно ответил юноша.

— А что, наверное, хотел стать летчиком? Угадал?

— Точно. Очень хотел. Да не получилось. Врачи за что-то там зацепились, — улыбнулся он.

— Ну и… не разочаровался?

— Нет. В танке тоже можно дать прикурить фашисту!

— А знаешь, почему я угадал? У нас немало таких, кто мечтал об авиации. Так что ты не один. Но считай, что тебя уже полностью посвятили в танкисты. Да еще и в тральщики! Комсомолец?

— Уже три года.

— Вот и чудесно. Смотри, не подведи.

Я знал, что такие, как Нагуманов, не подводят.

Когда дело касалось боевой учебы, ухода за оружием и техникой, несения службы, Нагуманов ко всему этому относился очень серьезно. Свой воинский долг он выполнял с высоким чувством ответственности. Словом, на этого паренька из-под Стерлитамака можно было положиться во всем. Танкисты уважали Дайлагая, а вскоре он стал настоящим любимцем полка. Получив взвод, Дайлагай, а танкисты называли его Димой, прекрасно справлялся с обязанностями и в бою и во время передышки между боями.

Несколько севернее, на втором участке полосы наступления 28-й армии, успешно действовал взвод тральщиков под командованием лейтенанта В. В. Лухтана. Взвод проделал в минном поле противника сплошной проход на глубину восемь километров и обеспечил прохождение по нему линейных танков. При этом отличились экипажи лейтенантов П. Е. Усова и П. И. Ветлугина.

На третьем участке наступления тральщики к проделыванию проходов не привлекались: не позволяли условия местности, которая была сильно заболочена. Здесь работали только саперы. А танки в штурмовом отряде действовали без тралов. Командовал ими старший лейтенант Г. П. Антипов.

В целом задачу полк выполнил: по проделанным тральщиками проходам прошли без потерь все участвовавшие в операции танки и другие части. Всего было подорвано около 300 противотанковых и противопехотных мин[6].

Войска 28-й армии прорвали тактическую зону обороны противника на всю глубину и обеспечили ввод в прорыв конно-механизированной группы. И было приятно сознавать, что в этом заслуга и наших тральщиков.

Вечером 26 июня одна из передовых частей 1-го мехкорпуса с ходу захватила переправу через реку Птичь у населенного пункта Желвонец. Это дало возможность ускорить наступление в направлении местечка Городок, который к рассвету 27 июня был полностью очищен от захватчиков. А вслед за ним удалось освободить и населенный пункт Глуша.

В это же время сильный передовой отряд, в составе которого находилась инженерно-танковая рота старшего лейтенанта Батурина, перерезал шоссе Бобруйск — Слуцк.

В район юго-западнее Бобруйска вышел 1-й гвардейский танковый корпус под командованием генерал-майора танковых войск М. Ф. Панова. Этот корпус наступал с 65-й армией. Он вырвался вперед и, нанеся удар на Бобруйск с юго-западной стороны, преградил пути отхода немецко-фашистским дивизиям на запад и северо-запад.

Бобруйская группировка противника оказалась окруженной. Выход конно-механизированной группы в район Глуша, Городок, Глусск и успешное ее наступление в западном направлении создали подвижный внешний фронт окружения. Он непрерывно отодвигался от взятой в тиски в районе Бобруйска вражеской группировки, и попавшие в котел войска лишились возможности получить помощь извне. Экипажи тральщиков вместе с саперами-штурмовиками активно и действенно способствовали войскам 28-й армии полностью прорвать тактическую зону обороны противника с тем, чтобы конно-механизированная группа, войдя в прорыв, могла развивать успех уже в оперативной глубине.

29 июня был очищен от захватчиков Бобруйск, 30-го — Слуцк, к исходу 3 июля была освобождена столица Белоруссии — Минск, 8 июля — Барановичи. В эти города (исключая Минск) вместе с другими войсками среди первых врывались и танки нашего полка, действовавшие по приказу командования уже без тралов.

За 12 дней ударные группировки 1-го Белорусского фронта продвинулись на 150–170 километров. Белорусская наступательная операция советских войск завершилась полным успехом.

Утром 9 июля мы с Лукиным мчались на «виллисе» по дороге из Барановичей на Мозырь. Оттуда предстояло двигаться дальше по маршруту: Овруч, Коростень, Ровно, Луцк, Ковель. Следом за нами тянулась колонна автомашин полка, переходившего из Белоруссии на новое направление. Танки перевозились железнодорожным эшелоном. Начальником эшелона был назначен заместитель командира полка майор П. Н. Сабуров. Из командования с ним находились майоры Загозин и Богатырев.

С нами в машине ехали в качестве связных автоматчики Юшкевич и Анисимов.

День обещал быть жарким: ни облачка на небе, ни дуновения ветерка. На окраине Мозыря, под высокими тополями, сделали короткий привал. Осмотрели и дозаправили машины, особенно тщательно — грузовики с тралами, и снова в путь.

— Вот мы и почти на границе двух республик, — оглянулся я на утопающий в зелени Мозырь. — Покидаем одну и переходим в другую.

— Да, впереди снова наша Украина, — задумчиво отозвался Лукин. — Сколько с ней связано! Здесь служил, здесь встретил войну. Потом оборонял и освобождал Киев. А вот теперь еще раз выпало потрудиться на этой земле. Жаль, что Цетенко с нами нет. А Украину я люблю, крепко люблю! Хотя сам и русский, а сейчас тоже в душе чувствую себя немножко украинцем.

Да, пожалуй, это сейчас чувствовал каждый из нас. У каждого что-то было связано с Украиной. Она для нас была — мать родная, попавшая в беду, и перед нею мы все были в долгу.

— Вот мы и идем, чтобы окончательно выбить фрица с Украины! — стукнул себя кулаком по колену Николай Михайлович. — В Белоруссии сколько мы прошли? От Бобруйска до Барановичей? Ну, а здесь, помяни мое слово, рванем прямо в Польшу!

Лукин был прав. В штабе фронта меня снабдили картами вплоть до Вислы. Путь у нас лежал к Западному Бугу. Главную роль тут, конечно, играла армия Чуйкова, которой мы придавались. Ну, а для развития успеха, как всегда, нужен был танковый кулак.

— У нас уже все заметили: решающие события происходят на наших фронтах. А мы их прямые участники! Для нас ведь это — подарок судьбы! — с гордостью произнес Юшкевич. — И до самого последнего момента бьем фашистов без помощи союзников!

— Кстати, — вспомнил я. — В штабе мне показали экземпляр фашистского листка «Националь Цайтунг». Там насчет второго фронта пишут.

— Что же они пишут? — Это уже оживился до сих пор молчавший шофер машины Алексей Шевцов, рослый худощавый солдат с живыми серыми глазами, один из наших лучших водителей.

Я достал странички русского перевода:

— А пишут так: «Действительно ли центр тяжести войны переместился с востока на запад?». Это они имеют в виду высадку англо-американцев в Нормандии. И дальше: «Можем ли мы легкомысленно относиться к событиям, связанным с советским наступлением иа Восточном фронте и считать, что восток, так сказать, стал второстепенным театром войны? Никогда!..» Вот оказывается как: «Никогда!»

— Русских они боятся, а не тех, — резюмировал Шевцов.

— А как же! Чует волк… — поправляя на груди автомат, отозвался Юшкевич.

— Тут и концовка, — продолжал я зачитывать выписку. — «Главная опасность для Европы находится, как и раньше, на Востоке».

— Да-а! — протянул Лукин. — А вспомни лето и осень сорок первого: «Красная Армия разгромлена!», «Россия разбита», «Война почти выиграна!» А теперь: «Главная опасность…» Вот как меняются песни-то.

Немного помолчали. Потом Юшкевич как бы про себя проговорил:

— Интересно, есть у союзников тралы или нет? Применяли они их при высадке?

— Возможно, и применяли, — ответил Лукин. — Надо думать, побережье немцы тоже минами прикрыли. А Мугалев нам рассказывал, что англичане разрабатывали конструкции бойкового трала. Его и могли использовать. Американцы же вообще над созданием тралов не работали, надеялись только на саперов. Так что при всех условиях приоритет в этом деле принадлежит нам.

В ту пору мы не имели, да и не могли иметь определенных сведений о тральщиках других армий. Ведь все это относилось к области новейших технических средств борьбы и составляло военную тайну. И лишь спустя много лет после войны и я, и Лукин, и Мугалев найдем в книге Дэвида Ховарта «Утро в Нормандии» следующее описание использования англичанами танков-тральщиков при высадке войск вторжения на французском побережье:

«4 июня 1944 года отряды разграждения начали погрузку на плавсредства. На каждой самоходной десантной барже размещалось по одному отряду, в состав которого входили шесть саперных танков.

…Среди них были машины самых разнообразных типов: плавающие танки, танки-тральщики с бойковыми тралами, танки-путеукладчики, фашинные танки… самоходные аппарели, мостовые танки…

Танки-тральщики предназначались для разминирования местности. Танковый трал был смонтирован на обычном танке типа «Шерман» и представлял собой вращавшийся от основного танкового двигателя металлический барабан, который крепился к корпусу танка двумя удлиненными кронштейнами. К барабану были приварены цепи, которые с силой били по земле и подрывали своими ударами мины по пути движения танка-тральщика, оставлявшего за собой хорошо видимый след»[7].

Далее шло описание практических действий танков-тральщиков на одном из участков высадки войск:

«Подмяв под себя проволочные заграждения, танк-тральщик вышел на первое минное поле и двинулся к видневшейся впереди дороге. Цепи бойкового трала били по мягкой песчаной почве, и танк чем-то напоминал огромную молотилку.

…К удивлению танкистов, им не удалось еще подорвать ни одной мины. Почва была очень влажной, а по мере приближения к дороге становилась все более вязкой и наконец превратилась в топкое болото, в котором прочно застрял танк Белла. В это время два других танка-тральщика из его отряда продвигались по более твердому грунту и успешно добрались до дороги; затем, развернувшись влево, они двинулись к небольшой деревушке Ла Ривьер…

…Первое минное поле, по которому шли танк капитана Белла и другие танки-тральщики отрядов разграждения, было заминировано бельгийскими минами, которые не взрывались либо потому, что слишком долго пролежали в сыром грунте, либо из-за плохого качества взрывателей. Второе минное поле, находившееся за дорогой, оказалось гораздо более заболоченным, чем думало английское командование, основываясь на данных аэрофотосъемки. Первый же танк, рискнувший начать траление этого минного поля, подорвался на мине, так как грунт был очень мягким и смягчал удары траловых цепей. Командиры других танков-тральщиков, которые добрались до дороги, сразу же определили, что это болото непроходимо независимо от того, есть там мины или нет. Они повернули влево и пошли по дороге к развалинам деревушки Ла Ривьер и далее в глубь территории. Таким образом, из двух минных полей, которые встретились танкам-тральщикам на этом участке побережья, одно оказалось слишком легким для траления (не срабатывали взрыватели бельгийских мин. — В. К.), другое — слишком трудным»[8].

Хотя автор и не договаривает, но из его описания следует, что на этом участке высадки английские танки-тральщики оказались непригодными к выполнению своей прямой задачи и не сыграли отведенной им роли.

В одном из своих недавних писем ко мне Герой Советского Союза Павел Михайлович Мугалев, ныне лауреат Государственной премии, вот что написал по поводу книги Д. Ховарта:

«Читая книгу, свидетельствующую о просчетах в применении танковых бойковых тральщиков и плавсредств для средних танков, я с гордостью отмечаю, что подобных просчетов не было в практике Советской Армии.

Испытываю большое удовлетворение от сознания, что нами была выполнена конструкция каткового трала, не имевшего до этого аналогов за рубежом. Путных наземных противоминных тральщиков на Западе создать не сумели.

Бойковый тральщик был создан в Советском Союзе в 1933–1934 годах работниками одного из инженерных полигонов. Но ввиду повышения тактико-технических требований к этому виду инженерной техники бойковый тральщик у нас распространения не нашел. Тем не менее конструкция была «подхвачена» английскими службами и пущена в производство. Видимо, не от хорошей жизни».

К этому следует добавить, что наземные тральщики во время войны были созданы и немцами. На берлинском полигоне нами был захвачен образец немецкого трала — неуклюжий, похожий на огромный бронированный каток-трамбовщик с массивными колесами, на которых крепились стальные башмаки. Такой громоздкий агрегат мог передвигаться с большим трудом, да и то по дорогам с твердым покрытием. На грунте трал оседал. По этим причинам боевого применения он не получил.

В США трал появился лишь десять лет спустя после окончания второй мировой войны. По конструкции он напоминал первые образцы наших катковых тралов. Но чрезмерный вес (32 тонны) и низкая проходимость делали и эту машину непригодной для боя. Лишь позднее в американской армии появился колейный трал весом около 20 тонн, внешне напоминавший наш трал ПТ-3 периода Великой Отечественной войны.

Все это еще раз подтверждает наш неоспоримый приоритет в создании и боевом применении танковых минных тралов, тем более в масштабе специальной инженерно-танковой части. В соревновании научной и конструкторской мысли в этой области наша страна неизменно занимала первое место.