В особом эшелоне

В ОСОБОМ ЭШЕЛОНЕ

В начале января 1945 года 166-й отдельный инженерно-танковый полк поступил в оперативное подчинение 8-й гвардейской армии, действовавшей на магнушевском плацдарме на западном берегу Вислы, южнее Варшавы.

С этого плацдарма, захваченного гвардейцами еще в августе 1944 года, тральщикам предстояло, как и всегда при прорыве долговременной обороны, идти первыми, прокладывая для танков проходы в противотанковых минных полях противника.

В штаб полка поступил приказ командующего армией сосредоточиться на плацдарме к 10 января. Все мы с большой радостью восприняли этот приказ, означавший приближение сроков начала нового крупного наступления наших войск. Только бы не бой местного значения, не частная операция… Эти многочисленные «частные», в которые за последние месяцы нас без конца бросали, очень изматывали людей и приводили к резкому снижению запаса моторесурсов боевой материальной части. Да и полк далеко не всегда использовался по своему прямому назначению. А вот если с завислинского «пятачка» ударит наш мощный кулак, да танковый вал вырвется на оперативный простор, в тылы вражеских войск, — тогда совсем другой разговор, тут и на душе веселей!

Как выглядела вражеская оборона к январю 1945 года на Берлинском направлении? Что нам было тогда о ней известно?

Между реками Висла и Одер гитлеровцы построили многополосную оборонительную систему. Она включала до семи оборонительных рубежей с долговременными укрепленными районами и крепостями.

Первый, вислинский, оборонительный рубеж состоял из трех полос. Главная полоса обороны этого рубежа глубиной 6–8 километров имела две-три позиции, из трех траншей каждая. Передний край полосы прикрывали проволочные заграждения и смешанные минные поля.

На расстоянии 12–15 километров от главной полосы проходила вторая оборонительная полоса глубиной 3–5 километров; она состояла из двух-трех позиций, с двумя-тремя траншеями каждая.

Третья и четвертая полосы обороны вислинского рубежа глубиной 2–3 километра являлись тыловыми и состояли из одной-двух позиций с одной-двумя траншеями. Вислинский рубеж был оборудован по типу полевой позиционной обороны.

Второй оборонительный рубеж находился в 60—120 километрах от переднего края вислинского рубежа и проходил по рекам Бзура, Равка, частично Пилица. В отличие от первого второй рубеж имел в системе полевых сооружений долговременные укрепления, железобетонные огневые точки, бетонированные площадки для орудий.

Третий, вартовский, оборонительный рубеж проходил по линии Торн, рекам Варта, Пилица; четвертый, познанский, — по линии Шнайдемюль, Познань, Острув. Затем имелось еще три оборудованных в разное время оборонительных рубежа.

Основные силы гитлеровцы сосредоточили против вислинских плацдармов. Это указывало на то, что фашистское командование ожидало наступления советских войск именно с этих плацдармов.

Слабость гитлеровской обороны состояла в том, что заранее подготовленные оборонительные рубежи в оперативной глубине войсками не занимались. Занят был только вислинский оборонительный рубеж. В случае прорыва советских войск вражеское командование рассчитывало последовательно занимать подготовленные рубежи отходящими войсками и резервами.

При оборудовании оборонительных полос особое внимание противник уделял организации противотанковой обороны, усилению войск значительными артиллерийскими и реактивными противотанковыми средствами, применению в широких масштабах минно-взрывных заграждений.

Перед магнушевским и соседним с ним пулавским плацдармами в обороне находилась главная группировка 9-й немецкой армии. Гитлеровское командование поставило перед ней задачу любой ценой удерживать позиции на Висле, не допуская прорыва наших войск.

В главной полосе противник держал восемь-девять дивизий из двенадцати, остальные находились во втором эшелоне, из них 19-я и 25-я танковые дивизии могли быть использованы против любого из этих плацдармов. На наших топографических картах тактическая зона обороны врага была сплошь усеяна противотанковыми огневыми точками. Весь передний край главной полосы его обороны прикрывали смешанные минные поля.

Несмотря на безнадежное положение гитлеровского рейха, потерявшего к этому времени почти всех своих сателлитов и зажатого с востока и запада, фашистский вермахт располагал еще большими силами, основная часть которых находилась на советско-германском фронте.

Гитлеровские войска продолжали оказывать упорное сопротивление. На поведении в бою немецких солдат и офицеров сказывались многие факторы: и влияние геббельсовской пропаганды, и страх перед расплатой за совершенные преступления, и вера в раскол антифашистской коалиции, и надежда на появление нового сверхмощного оружия, которое обеспечит победу Германии.

8-я гвардейская армия должна была прорвать первую полосу обороны противника на левом фланге плацдарма на узком участке в 7,5 километра, разрезать боевые порядки оборонявшихся войск, а затем, овладев второй полосой, обеспечить ввод и прорыв подвижной группы фронта — 1-й гвардейской танковой армии. Затем, развивая за ней наступление, наносить удары по врагу во взаимодействии с войсками соседа справа — 5-й ударной армии. А тем временем левофланговый 29-й корпус и специально созданная армейская танковая группа наносили удар в направлении на Радом, чтобы помочь войскам 69-й армии расширить прорыв с пулавского плацдарма.

В дальнейшем наступление должно было развиваться в направлении на Лодзь.

Полк тральщиков в полном составе должен был действовать на левом фланге ударной группировки армии, в полосе наступления 29-го гвардейского стрелкового корпуса на участке Геленув — Липа. Предстояло проделать восемь сплошных проходов в минных полях на всю глубину обороны и обеспечить продвижение армейской танковой группы, в которую, кроме нашего полка, входили танковая бригада, огнеметно-танковый полк и полк самоходно-артиллерийских установок. Возглавил танковую группу командующий бронетанковыми и механизированными войсками 8-й гвардейской армии генерал-майор танковых войск М. Г. Вайнруб.

1-я гвардейская танковая армия вводилась в прорыв для развития успеха на второй день операции.

Роты тральщиков составляли основу особого разведывательного эшелона, который включал также саперов-штурмовиков из 2-й Рогачевской штурмовой инженерно-саперной бригады, разведчиков, стрелковые подразделения, огнеметные танки и самоходно-артиллерийские установки САУ-152.

«Особым» он именовался потому, что вонзался во вражескую оборону, идя на самом острие, впереди первого атакующего эшелона, и наносил удар сразу вслед за артподготовкой.

Маршал Советского Союза В. И. Чуйков в своих воспоминаниях писал: «Наш особый разведывательный эшелон переходил в атаку после двадцатипятиминутного огневого налета. Мы рассчитывали ошеломить противника внезапностью удара»[11].

Во время подготовки к наступлению мы с Лукиным спали не больше четырех часов в сутки. Прежде всего провели занятия с командирами рот и взводов, с офицерами штаба. Вначале на картах, а затем на местности, изучили маршруты выхода на исходные позиции и направления атаки. По материалам, полученным от разведки всех видов, в результате рекогносцировки, тщательно изучили систему обороны противника. Отработали вопросы взаимодействия. Здесь, как и ранее в Бобруйской операции, мы очень тесно контактировали с начальником штаба 516-го огнеметно-танкового полка, теперь уже майором И. П. Колбасюком.

Заместитель командира нашего полка по спецтехнике майор Загозин провел с танкистами и саперами занятия по изучению новейших мин гитлеровской армии и особенностей их обезвреживания. Специальные занятия с проигрыванием вариантов действия в предстоящем наступлении были проведены с личным составом всех подразделений.

Много потрудились в этот период офицеры технической службы во главе с заместителем командира полка по технической части капитаном Владимиром Архиповичем Бондаренко. Благодаря их напряженной работе был полностью завершен ремонт боевых машин и вооружения, в подразделениях созданы запасы боеприпасов и горюче-смазочных материалов.

Лукин и я руководствовались принципом: чем лучше все организуешь, тем лучше выполнишь боевую задачу. Поэтому старались в эти дни работать как можно больше.

Во всех звеньях проводилась самая всесторонняя подготовка, и мы с удовлетворением отмечали, что танкисты накануне боя чувствуют себя уверенно и спокойно.

Инженерно-танковая рота Антипова в особом эшелоне была разделена на две группы. Одну возглавил командир роты, вторую — командир взвода старший лейтенант Бобылев. Деление тральных рот давало возможность проделать проходы на более широком фронте.

Я готовил группу Бобылева. В нее входили пять танков-тральщиков, четыре самоходно-артиллерийские установки САУ-152, стрелковая рота, взвод саперов, отделение разведчиков и отделение ранцевых огнеметчиков. Командирами танков (кроме взводного) были лейтенанты Михайлин, Усов, Дебров и Ляткин.

— Командованием предусматривается два варианта нашей артподготовки, — объявил я танкистам. — Один продолжительностью два часа тридцать пять минут, второй — двадцать пять минут. Мы должны быть готовы к каждому из этих вариантов. Первый позволяет выдвинуться с исходных позиций не спеша, осмотрительно, выверяя и тщательно корректируя боевой курс каждой машины. За двадцатипятиминутный отрезок времени этого не сделаешь. Поэтому во втором варианте все уточнения проводим на ходу, быстро и четко. Будем на него ориентироваться, потому что он наиболее вероятен. Выдвижение с исходных позиций начинаем с первым залпом артподготовки, одновременно с которым прозвучит радиосигнал «Буря». На какой рубеж танк выходит по этому сигналу? Мы пересекаем боевые порядки своей пехоты, без замедления проскакиваем свое минное поле по проделанным и обозначенным саперами проходам и развертываемся в боевой порядок на нейтральной полосе, где и находимся в готовности к броску. По сигналу «Ураган», который подается за десять минут до окончания артподготовки и дублируется серией красных ракет, танки вместе с саперами и разведчиками, а за ними — пехота, огнеметчики и самоходки атакуют передний край врага. В этот момент наша артиллерия переносит огонь в глубину вражеской обороны. Подрываем их мины, давим живую силу и огневые точки, не отставая от разрывов снарядов своей артиллерии. В глубине обороны — самый тесный контакт с самоходными установками, саперами и пехотой.

Были проведены рекогносцировки, на которых мы тщательно изучили маршруты выхода боевых машин с исходных позиций и направления атаки.

Мне очень хорошо запомнились три тополя у дороги в глубине расположения противника. Они как раз приходились на центр направления нашей группы.

— Видите три тополя впереди? — указал я Бобылеву и его экипажу на деревья. — По сигналу «Ураган» без всяких дополнительных команд ваша машина идет прямо на этот ориентир. Остальные — по две справа и слева. Вести огонь из танковых пушек осколочными снарядами перед фронтом атаки на шестьсот-восемьсот метров. Экипажи самоходок поддерживают тральщиков отсекающим огнем на флангах. Саперы — дорасчищают и расширяют проходы в минном поле. Главное — прорваться через мины перед передним краем. Прорвемся, и сразу Дебров и Ляткин подключаются к группе Антипова. А за первой позицией вся рота действует вместе.

К назначенному сроку все наши боевые машины, окрашенные для маскировки в белый цвет, сосредоточились на исходных позициях, заняв заранее отрытые окопы в густом заснеженном кустарнике. Экипажи твердо уяснили направления выхода в атаку своих тральщиков и в темноте обозначили стеариновыми плошками маршруты движения к переднему краю стрелковых частей и проходы через наше минное поле.

14 января в 8 часов 55 минут после 25-минутной артподготовки инженерно-танковые роты Старокожева, Заборского и Антипова в составе особого эшелона по плотному снежному насту устремились в атаку. За ними двинулся Лукин в своем командирском Т-34. А следом и «доджик», где вместе со мной находился командир взвода связи младший лейтенант Веденкин и радист старший сержант Попков.

Было еще совсем темно. К тому же в воздухе висела густая пелена тумана и дыма. Ориентироваться на местности экипажам помогали отсветы пожаров, возникших в глубине вражеской обороны после массированного удара «катюш».

В поле нашего зрения находились восемь тральщиков. Они наступали попарно, уступом, прокладывая широкие сплошные проходы. Следом за ними проверяли и дорасчищали проходы саперы из 9-го штурмового инженерно-саперного батальона нашей бригады.

С треском ломается и крошится под танками лед в старых воронках и лощинах. Один за другим гремят взрывы мин под тралами, и при этом каждый раз высоко взметаются мерзлые комья развороченной земли. Катки тралов и гусениц кромсают проволочные заграждения. Мощно бьют танковые пушки. Светящимися пунктирами уходят в темноту трассы пулеметных очередей. То здесь, то там короткими кинжальными вспышками ударяют вдоль траншей раскаленные струи танковых и ранцевых огнеметов.

Тральщики все дальше углубляются во вражескую оборону. Пройдена одна траншея, вторая, третья. Вокруг полыхает пламя. Всюду — трупы неприятельских солдат. Часть гитлеровцев бежит. Другие пытаются оказать сопротивление, суетятся у противотанковых пушек, кидают гранаты, но тут же находят смерть от огня наступающих.

Командир полка, припав к окуляру телескопического прицела, неотрывно следит за полем боя. Главная его забота о том, чтобы было четко выдержано взаимодействие, чтобы тральщики были обеспечены поддержкой других подразделений особого эшелона. В неменьшей степени это и моя задача. Оба мы ни на минуту не теряем связи по радио с командирами рот, передаем им целеуказания, уточняем обстановку.

Вижу, как темные маленькие фигурки стрелков, разведчиков и саперов передвигаются рядом с боевыми машинами. Короткими автоматными очередями они сметают гитлеровских фаустников и орудийные расчеты. Четко действуют танкисты. Прокладывая проходы, они одновременно уничтожают своим огнем и хоронят под гусеницами живую силу, минометы, противотанковые орудия и пулеметные гнезда противника. Вот только замешкались где-то самоходчики. А их поддержка при тралении крайне необходима… И на всю глубину полосы обороны… Может быть, потеряли ориентировку?

— «Сокол!» «Сокол!» Я — «Волга». Курс — на горящую копну сена!

Секунд через пятнадцать-двадцать в наушниках шлемофона звучит ответ:

— Вас понял. Курс — горящая копна.

Вскоре боевая линия самоходных установок приблизилась к тральщикам на расстояние зрительной связи. «Значит, действительно сбились. Видит ли их Лукин?»

В это время слышу по рации команду для командира дивизиона САУ:

— Зрительной связи не терять! Прикрыть огнем фланги!

Это уже Лукин. Значит, контакт установлен. Теперь все надежно.

Первая позиция преодолена. Остановить особый эшелон на второй позиции противнику также не удалось. Теперь обе группы Антипова действуют вместе, единой ротой.

Перед третьей позицией гитлеровцы ввели в бой танковую дивизию из своего второго эшелона.

Увидев большие силы немецких танков, притаившиеся за насыпью железной дороги и на опушке леса, связываюсь по рации с начальником штаба армии и прошу его «организовать» удар гвардейских минометов по квадрату 25–40. Одновременно на всякий случай ориентирую командира полка. Лукин и сам отлично все видит. Он передает обстановку командиру армейской танковой группы, наступающей следом, и приказывает командирам рот отвести боевые машины чуть назад, чтобы приготовиться к отражению контратаки огнем с места из-за укрытий. В разгоревшейся дуэли наши экипажи вывели из строя шесть вражеских танков. Два «панцерника» подбил Михайлин, но и его машина расстелила гусеницу, правда, повреждение удалось устранить. А над нашими танками уже с шумом проносились снаряды и плотно накрывали боевой порядок контратакующей дивизии.

Подошедшая армейская танковая группа с ходу врезалась в третью позицию противника. Тральщики стремились не отставать от линейных танков.

На одной из высоток стояла замаскированная в окопе «пантера». Поначалу наши танкисты ее не заметили, и в результате попала под удар боевая машина Усова: раскаленная болванка пробила люк механика-водителя и, шипя, упала на пол боевого отделения. Танк замер. Но Усов продолжал бить из пушки с места. Вторая болванка угодила в левый угловой шов «тридцатьчетверки» Бобылева. От такого удара внутри машины тысячи искр образовали огненный фейерверк.

Увидев на корме дым, старший лейтенант приказывает:

— Тушить! — Но не слышит собственного голоса, как никто не слышит и его — экипаж оглушен.

Тогда он выскакивает из машины и, схватив саперную лопату, начинает забрасывать землей очаг пожара. Шебалин тут же работает огнетушителем, заливая корму пенной струей. Дым исчез. Опасность миновала.

— Володя, в танк! — кричит Бобылев и бьет рукой по башне: может, тот не слышит. — Дай трассу! Дай трассу! — продолжает он отчаянно жестикулировать, показывая, куда давать трассу.

Башнер кивает головой, скрывается в люке и посылает из пулемета три длинных очереди трассирующими пулями в направлении засады фашистского танка. Самоходчики приняли целеуказание и одним залпом зажгли «пантеру».

В это время командирам танковых рот была передана по рации команда Лукина отцепить тралы и оставить их на месте для погрузки на студебеккеры технической службы. Приказ тут же был выполнен. А возле машины Усова уже хлопотал вызванный мною полковой врач Нагибин со своими санитарами.

Отъединяя трал, Бобылев и его экипаж увидели, что их танк остался без левого крыла, с пробоиной в переднем угловом шву и заклиненной башней. Картина была довольно печальная, но старший лейтенант не пал духом. Он сказал своему экипажу;

— Боеприпасы у нас есть, значит, еще повоюем. Будем действовать как орудие сопровождения пехоты. Станем на время артиллеристами. Так, орлы?

— Так точно! — дружно прозвучало в ответ.

— И Михайлин рядом. Его «тридцатьчетверка» в полном порядке. Всегда выручит. Верно, Петро? — Это уже был вопрос к только что подошедшему лейтенанту Михайлину.

— Командира и его экипаж мы в беде никогда не оставим, — уверенно ответил Михайлин. — Это — закон танкистов, тем более, в нашем полку. Вы, может, товарищ старший лейтенант, перейдете в мою «коробку»? А я в вашу?

— В этом пока нет необходимости. Будешь неподалеку, держи в поле зрения.

В ожидании подхода своей пехоты Бобылев и Михайлин отошли в сторонку, к кустарнику, и закурили. Вдруг в зарослях что-то зашуршало, и оттуда появилось четырнадцать немецких солдат с поднятыми руками. Поначалу Бобылев, как он позднее сам в этом признался, немного струсил и сразу схватился за пистолет. Он прикинул: если это маскарад, то соотношение сил никак не в пользу его и Михайлина.

— Шмайсер хир! — показал он рукой перед собой.

Немцы послушно сложили автоматы. Бобылев вручил одному из них пропуск — красную открытку, где указал, сколько пленных и кем приняты. Такие пропуска, единые для всего фронта, имелись в частях для использования в подобных случаях. А подобные случаи все учащались. В ходе Висло-Одерской операции-солдаты противника порой сдавались в плен сразу взводами и ротами.

С подходом пехоты наши боевые машины начали действовать в ее боевых порядках как танки непосредственной поддержки. Вместе с нашими танками продолжали действовать огнеметные танки. Самоходно-артиллерийские установки были переброшены на другое направление.

Перед населенным пунктом Игнацувка стрелковый полк, вместе с которым наступали наши подразделения, выбил вражескую пехоту из окопов и занял их. Но противник цепко оборонял деревню. Из общего двора, из амбразур, с чердака били пулеметы, от крайнего дома со злобным визгом летели мины, посылаемые шестиствольными минометами.

Наши стрелки залегли, а танки стали за их боевыми порядками в укрытиях. К машине Бобылева подошел полковник-общевойсковик, вызвал командира.

— Танкист, сможешь зажечь общий двор и крайний дом?

— Постараюсь, — ответил старший лейтенант, ныряя в люк башни.

Бобылев выпустил несколько зажигательных снарядов. Одновременно ударили огненными струями два скрыто подошедших огнеметных танка, и вражеские объекты вспыхнули факелами. Наши боевые машины вместе с пехотой устремились в решительную атаку. Гитлеровцы не выдержали и, решив, что отрезаны с тыла, обратились в бегство. При этом они бросили шестнадцать автомашин, столько же шестиствольных минометов и десять пулеметов. Деревня была освобождена, боевая задача выполнена.

Вражеская главная оборонительная полоса трещала по всем швам.

К исходу дня 14 января, преодолев сопротивление противника и проложив восемь проходов в минно-взрывных заграждениях, полк вышел на назначенный рубеж Косны — Студне. Тральщикам удалось провести по проходам через минные поля линейные танки без потерь.

Многие солдаты и офицеры полка были отмечены орденами и медалями, в том числе Бобылев награжден орденом Красного Знамени, а члены его экипажа — орденами Красной Звезды.

Оценивая действия тральщиков при прорыве обороны с магнушевского плацдарма, начальник инженерных войск 8-й гвардейской армии полковник В. М. Ткаченко позднее докладывал начальнику инженерных войск фронта:

«При правильном сочетании действий тральщиков с поддерживающими их линейными танками и саперами они представляют собой мощное средство при прорыве оборонительных полос противника. Кроме того, движущийся по минам тральщик оказывает большое моральное воздействие на наши войска, повышая их наступательный порыв, и деморализует обороняющегося врага»[12].

В прорыв, образованный войсками 8-й гвардейской армии, ринулась бронированная лавина 1-й гвардейской танковой армии. С этого момента организованное сопротивление гитлеровцев все более ослабевало, а наши мощные подвижные группы выходили на оперативный простор.

Действуя в оперативной глубине как линейная танковая часть, полк тральщиков одним из первых врывался в города Нове-Място, Лодзь, Кутно, Конин.

Продвижение наступающих советских войск осуществлялось в таком неслыханном темпе, что опережались все сроки выхода на рубежи, намеченные планами операции. Мы, штабники, едва успевали заменять листы топографических карт и обеспечивать ими своих офицеров.

Настроение у всех было приподнятое; чувствовалось, что наша окончательная победа не за горами. Но мы понимали, что и в этот успешный период требуется повышенная бдительность, не умаляется роль разведки и охранения. Поэтому колонну главных сил полка круглосуточно сопровождали боевые разведывательные дозоры, головная и тыловая походные заставы. Организацией разведки и охранения занимался лично я вместе со своими помощниками капитанами Иваном Гавриловичем Петренко и Михаилом Ефимовичем Яхнесом. Петренко отрабатывал оперативные вопросы, Яхнес был помощником по разведке. Этот смуглый, с густой шевелюрой ленинградец прибыл к нам летом 1944 года в звании старшего лейтенанта. А уже вскоре зарекомендовал себя тактически грамотным и вдумчивым штабным офицером, хорошим организатором разведывательной службы и стал капитаном. Основную часть времени Михаил Ефимович находился то с разведдозорами, то с головной походной заставой, постоянно доставляя в штаб развединформацию и сообщения о том, как выполняют боевые задачи выдвинутые вперед экипажи. Вот, например, что мы узнали от него о действиях боевого разведдозора под командованием лейтенанта А. М. Ветлугина в районе Нове-Място. Дозор состоял из танкового взвода, отделений разведчиков и саперов.

Антон Матвеевич Ветлугин, подтянутый и энергичный двадцатичетырехлетний свердловчанин, отличался чрезвычайной смелостью и быстротой реакции на изменение в обстановке. В бою действовал отважно и решительно. Командирами танков в его взводе были дальневосточник лейтенант Илья Степанович Жлудов и костромич младший лейтенант Андрей Петрович Костин. Оба были ровесниками своего взводного и, как и он, — комсомольцами.

На подступах к Нове-Мясту дозор встретил огонь двух противотанковых орудий. Мгновенно оценив обстановку, Ветлугин пришел к выводу, что силы прикрытия противника здесь очень незначительны. Тогда он развернул танки в боевой порядок и скомандовал своему механику-водителю:

— Вперед, к перекрестку дорог!

— Подожгут, товарищ лейтенант, — услышал в наушниках голос механика-водителя сержанта Гринева.

— А ты — вдоль посадки, и меняй курс. Жми!

— Есть!

Боевые машины, на ходу ведя беглый огонь по засеченным вспышкам выстрелов, ринулись в атаку. Танк Жлудова шел справа, через придорожную посадку, Костина — слева, бросками, от укрытия к укрытию. Танк Ветлугина шел в центре, зигзагообразно, галсами, прижимаясь к посадке. Вместе со Жлудовым взводный стремился создать у гитлеровцев впечатление охвата их позиций с фланга. Ветлугин представил себе, какое чувство неуверенности и обреченности должны испытывать вражеские артиллеристы и те, кто оставлен в качестве заслона.

Огонь вражеских орудий не прекратился, хотя, казалось, несколько ослабел. Ветлугин вместе с башенным стрелком младшим сержантом Корниенко уничтожил противотанковое орудие и бронетранспортер, а сопровождавшие его разведчики — двух фаустников, когда вдруг «тридцатьчетверка» вздрогнула от сильного удара. Внутри башни мелкими брызгами разлетелась краска. Но машина продолжала идти как ни в чем не бывало.

— Гринев, жив? — спросил лейтенант по танковому переговорному устройству.

— Живой, а как вы?

— Ничего, дышим…

В боковую смотровую щель лейтенант увидел танк Жлудова, выскочивший из посадки прямо на гитлеровцев с фланга.

«Молодец, Ильюша! Громи! Я — с фронта!»

— Механик, дуй на всю железку! — закричал он Гриневу и выпустил несколько длинных очередей из пулемета. Он видел, как пытались бежать и падали скошенные пулями вражеские артиллеристы, как налетевшая вихрем «тридцатьчетверка» Жлудова похоронила под гусеницами противотанковое орудие.

А где-же Костин? Неужели подбили? Командир взвода тревожно посмотрел в левую боковую щель и ничего не обнаружил. Глянул вперед — и здесь увидел боевую машину Костина в тылу у немцев, где она разносила в щепки укрытые в одном из дворов повозки с боеприпасами. В прицел заметил вспышку выстрела каким-то образом уцелевшей еще одной противотанковой пушки. Тщательно замаскированная, она затаилась за решетчатым заборчиком ближнего дома.

— Влево, на забор! Полный газ! — бросил Ветлугин механику-водителю, успев послать в сторону огневой точки осколочный снаряд. «Тридцатьчетверка» с ходу подмяла под себя забор вместе с пушкой. Спасаясь от наших танков, гитлеровцы бросились бежать вдоль улицы. Лейтенант ударил вдогонку им несколькими короткими пулеметными очередями, навсегда припечатав их к земле. Сбив вражеский заслон, боевой разведдозор не понес никаких потерь.

Впереди путь нашего полка, как и всей армии, пересекала река Пилица, которую предстояло преодолевать. Мы заблаговременно выслали туда саперов, чтобы они оборудовали переправу. Покрытая льдом Пилица имела ширину до 70 метров и глубину 1,2–1,4 метра. Перейти ее с ходу танки не могли: мостов здесь не было, а лед толщиной 20–25 сантиметров не выдерживал тяжести танков.

К 20 часам 15 января полк подошел к реке южнее Могельницы. Командир саперного взвода лейтенант И. Т. Симаков доложил Лукину, что на противоположный берег по льду переправились передовые стрелковые подразделения и захватили там плацдарм и что наши саперы немного задерживаются с поисками в темноте брода для танков.

— Товарищ полковник, прошу дать мне еще один час, и переправа будет подготовлена, — закончил доклад Симаков.

— А вы установили, где самые мелкие участки?

— Так точно!

— Характер дна?

— Здесь везде песок.

— А есть у вас взрывчатка?

— Так точно.

— Учтите, чтобы никаких ледяных нагромождений у берегов. Особенно на выходе, — добавляю я.

— Все будет сделано.

— Действуйте, — махнул рукой Лукйн, отпуская лейтенанта.

— Есть!

Симаков бегом отправился к своим солдатам. А мы с Лукиным проследили за тем, как сосредоточены и замаскированы танки в ожидании переправы.

Из темноты вынырнул техник-лейтенант Г. И. Павлов и доложил, что одна «тридцатьчетверка» требует ремонта, а заодно попросил разрешить ему остаться с экипажем танка, если неисправность не удастся устранить к началу переправы.

— Когда думаете восстановить машину? — спросил Лукин.

— Думаю, часа через два, — неуверенно ответил Павлов.

— А что, нельзя раньше?

— Не получится. Там электрооборудование надо как следует проверить. А мы прикатим сразу за вами.

Не могли мы с Лукиным тогда знать, что техник-лейтенант замыслил провести боевую машину не через брод, подготавливаемый саперами, а прямо по льду, считая, что лед выдержит. Решил поэкспериментировать…

Танковый техник Григорий Ильич Павлов, своим обликом и замашками немного напоминавший цыгана, считался человеком технически грамотным и толковым. Однако случались у него и опрометчивые поступки, чаще по самонадеянности или желанию пойти на необоснованный риск.

— За машину отвечаете головой, — твердо сказал Лукин. — Доложите сразу по прибытии. Нас искать по маршруту. Он вам известен?

— Так точно!

— Идите.

Вскоре командир саперного взвода отрапортовал о готовности переправы. Саперы выявили самое мелкое место на реке, взорвали ледяной панцирь, обозначили брод карманными электрофонариками, и танки начали переходить на западный берег по дну реки.

Машины спускались по отлогому участку и ныряли в темную реку. Хотя люки были заперты на замки-защелки, ледяная вода проникала через смотровые щели. У механиков-водителей сводило руки, но они не выпускали рычагов и уверенно вели машины. Грозно ревя моторами в морозном воздухе, «тридцатьчетверки» преодолевали реку, взбирались на противоположный берег и с ходу вступали в бой с врагом за плацдарм. Так благополучно переправились все танковые роты.

Что касается Павлова, то он, как потом стало известно, сам сел за рычаги отремонтированной машины и повел ее по льду, в стороне от брода. Как и следовало ожидать, лед проломился, «водитель» вместе с танком ухнул под воду. Павлова с трудом вытянули, но танк застрял, что называется, капитально. Всю ночь техник-лейтенант вместе с экипажем пытался своими силами эвакуировать машину, но безрезультатно. К этому времени полк уже ушел далеко вперед.

Утром Павлов явился просить командира полка выделить тягач.

— Где танк? — строго спросил Лукин.

Узнав о случившемся, полковник высказал незадачливому технику все, что о нем думал, и никакого тягача, конечно, ему не дал.

— Доставить танк через два часа, хоть на своем горбу! — приказал он. — Иначе — под трибунал!

И Павлов привел-таки машину в назначенный срок. В соседней танковой части он раздобыл два тягача, которые с большим трудом и вытянули из реки машину. Этот урок запомнился Павлову на всю жизнь, и подобных «экспериментов» он больше никогда не допускал.

Во второй половине дня 16 января понтонеры 1-й гвардейской танковой армии навели через Пилицу 50-тонный мост. Переправа танков и тяжелых грузов пошла в ускоренном темпе. Способ наводки моста был несколько необычный, но он вполне себя оправдал. Мост собрали на льду, а затем, когда все работы были завершены, лед с обеих сторон обрубили. Мост вступил в строй через пять часов.

К вечеру соединения 1-й гвардейской танковой и 8-й гвардейской армий продвинулись еще на 30 километров и овладели населенными пунктами Черневице и Одживул.

На следующий день, 17 января, мы с радостью узнали, что советские и польские войска, наступавшие севернее, освободили столицу Польши Варшаву.

Рушилась вся система обороны вражеских войск к западу от Вислы. Гитлеровское командование потеряло управление своими войсками. Отрезанные части и соединения метались из стороны в сторону, но спасения не находили нигде. Справа и слева от основных маршрутов, то здесь, то там возникали очаги боев, происходили быстротечные стычки.

Теперь было главное: не дать противнику перегруппироваться, осесть на заранее подготовленном рубеже и оказать организованное сопротивление. Эту задачу и решали воины всех родов войск, двигаясь мощным неудержимым потоком на запад, неотвратимо приближаясь к территории собственно Германии.

Наши ударные группировки имели строгий приказ: не обращая внимания на фланги, двигаться с самой максимальной скоростью вперед и вперед. В составе этого грозного вала находился и полк танков-тральщиков. Несколько раз ко мне и Лукину обращались представители соседних стрелковых частей с просьбами помочь в уничтожении того или иного очага сопротивления. Нам приходилось им отказывать, поскольку мы не имели права отвлекаться от выполнения главной задачи: быстрейшего выхода на Одер.

Устремляясь вперед, наш полк участвовал в освобождении Равы-Мазовецкой, затем Ленчицы. А во второй половине дня 19 января вышел на подступы к городу Лодзь.

От разведки и из показаний местных железнодорожников нам стало известно, что среди частей гарнизона царит паника.

Чтобы не дать гитлеровцам опомниться, танкисты 9-й гвардейской двинулись в атаку в направлении северной окраины города. За ними пошел наш полк. Здесь же вступили в бой и стрелковые батальоны 29-го гвардейского стрелкового корпуса. Части соседней 69-й армии, наступавшие южнее, атаковали город с востока и юго-востока.

Гитлеровцам не удалось собрать силы для обороны Лодзи и оказать организованное сопротивление, бои за Лодзь закончились к вечеру 19 января. Второй по величине промышленный центр союзной нам Польши город Лодзь был освобожден. Выход советских войск к Лодзи оказался настолько неожиданным для гитлеровцев, что, охваченные паникой, они не успели ничего ни разрушить, ни сжечь. На нашем направлении удалось захватить совершенно неповрежденными кожевенный завод и текстильную фабрику.

Население Лодзи восторженно встретило советских воинов, да и не только население Лодзи. Всюду, где мы проходили, поляки встречали нас, как своих братьев, как освободителей, объятиями и поцелуями.

Во всех населенных пунктах вывешивались советские и польские флаги. На площадях и улицах стихийно возникали митинги, поляки благодарили советских солдат и офицеров за освобождение. Когда появлялись советские самолеты, говорили: «Наши летят», а когда шли танки — «Наши танки идут».

Поляки помогали раненым советским воинам, охотно размещали советских солдат и офицеров в своих домах, предоставляли им все необходимое для отдыха. Это на всю жизнь оставило в наших сердцах неизгладимый след.

Да, наши крупные соединения уверенно развивали успех в оперативной глубине обороны противника. Возможность выйти на этот оперативный простор дал им прорыв привислинского рубежа с магнушевского плацдарма, осуществленный воинами 8-й гвардейской армии, в составе которой действовал и наш полк.

Итак, без всякого привала, без всякой паузы — снова «по коням», снова вперед! Задача — преодолеть Варту и выйти к Одеру. Варта — очень серьезная водная преграда для танков. Ширина реки до 170 метров, глубина — до 1,8 метра. Берега невысокие, но обрывистые. Пойма реки большей частью заболочена. Преодолеть этот водный рубеж можно только по мосту, а мосты противником взорваны.

К счастью, наш полк шел по маршруту таких крупных соединений, как 8-я гвардейская и 1-я гвардейская танковая армии; инженерные части последней, располагая достаточными переправочными средствами, навели мост через Варту в районе Унеюв. По этому мосту и прошли наши танки, а за ними — колесные машины с тралами, боеприпасами и горючим.

Дальнейшими нашими ориентирами на пути движения были города Коло и Конин.

Мы шли во втором эшелоне. Но понятие «второй эшелон» в данном случае весьма и весьма относительно. На всем пространстве от Варты до Одера попадались разрозненные группы фашистов. Их называли «блуждающими котлами». Они пытались ускользнуть, но безрезультатно. Некоторые при первом же столкновении с нашими частями разбегались или сдавались в плен, другие ожесточенно сопротивлялись. Бои вспыхивали неожиданно на перекрестках дорог, в рощах и в лесах, в деревнях и усадьбах, на флангах и в тылу. Это были короткие, но яростные схватки. Треск пулеметов и автоматов раздавался и впереди, и справа, и слева. Сражались все: танкисты и шоферы, разведчики и ремонтники, саперы и даже повара. Везде был фронт, и каждый был бойцом.

…В боевом разведдозоре идут две «тридцатьчетверки» под командованием лейтенанта Ф. Н. Шайхутдинова. На броне командирской машины — два сапера и один разведчик, на броне второй машины — три разведчика. Впереди на дороге — небольшой мостик через ручей. Слева — опушка леса.

Шайхутдинов остановил танк, открыл люк башни.

— Орлы, надо проверить мостик. Перевозников — старший. Быстро!

Рядовой Степан Герасимович Перевозников был в саперном взводе, пожалуй, солиднее всех по возрасту: ему исполнилось тридцать пять лет. Обычно обстоятельный и неторопливый, он, когда требовалось, действовал стремительно и сноровисто. Даже молодым не всегда удавалось за ним угнаться.

— Есть проверить! — мгновенно отозвался сапер, скатываясь с танка. Вместе с товарищами он внимательно осмотрел мостик, пробежал вправо и влево вдоль ручья, выскочил на дорогу и, став лицом к танку, помахал рукавицей перед собой. Это означало: «Мин нет, путь свободен». Потом удалился по дороге еще метров на тридцать и, неожиданно обнаружив за выступом леса отдельный дом с двором, дал рукой сигнал десантникам следовать за ним. Приблизившись ко двору, они увидели там до двадцати немецких солдат, которые сгрудились у костра. Среди них были и фаустники.

«Ага, похоже, из отступающих. Кашу варят», — подумал Перевозников.

— Обходи, ребята, будем брать, — скомандовал он своим.

Когда саперы и разведчик, окружив двор, заняли места и выставили перед собой из-за забора стволы автоматов, Перевозников рванул калитку и во всю мочь крикнул:

— Хенде xoxl — и тут же дал короткую очередь над головами гитлеровцев. А вслед прозвучали автоматные очереди еще с двух направлений. Фашистские вояки, не успев пустить в ход оружие и видя, что окружены, повиновались.

В это время ко двору подбежали три наших десантника со второго танка, направленные Шайхутдиновым на помощь.

Вся «бродячая» команда из двадцати солдат и одного лейтенанта, который пытался укрыться в доме, была взята в плен и отправлена в тыл. Так проявил инициативу и находчивость наш рядовой солдат-сапер.

В разгаре была зима. И хотя в здешних краях она не столь уж сурова, все равно не обходилось без сильных снегопадов и гололедицы. Порою дороги становились труднопроходимыми.

В таких условиях тяжелее становилось поддерживать постоянную тесную связь с подразделениями, осложнялся подвоз, да и вся работа тыла. Но эти трудности были кратковременными, быстро преодолевались, и мы их как-то даже почти не замечали. Главное — темп наступления. А он — не снижался.

Командир полка и я твердо держали управление в своих руках; где по рации, а где требовалось — и личным общением. Контроль за действиями подразделений, за соблюдением дисциплины и организованности был тем более важен, что многие солдаты и сержанты обзавелись индивидуальными средствами транспорта — трофейными велосипедами.

…Внимательно всматриваюсь в щели из машины по сторонам. Здесь где-то должна быть граница с Германией. Сейчас о ней можно судить лишь по карте. Обыкновенный заснеженный перелесок тянется из Польши в Германию. Немецкая деревня отличается от польской однообразными, аккуратными рядами домиков с красными черепичными крышами и… непривычной пустынностью. На улицах, во дворах и домах — ни души. Двери домов распахнуты настежь. Всюду валяется брошенная впопыхах хозяйственная утварь, бумаги… «Нацистская пропаганда забила мозги им, — отмечаю про себя. — Бежали, бросив все на произвол судьбы».

Впереди что-то горит. Оттуда доносятся звуки боя — первого боя, который ведут наши танкисты на земле врага. Во мне поднимается чувство радостного удовлетворения. «Все-таки дотянулись мы до тебя, нацистский рейх! Теперь конец смрадного существования фашизма недалек».

В первых числах февраля мы сосредоточились в небольшом немецком городке Зонненберге, примерно в десяти километрах восточнее Одера. В это время Передовые части 8-й гвардейской и 5-й ударной армий вели упорные бои по расширению плацдарма, захваченного на западном берегу Одера под Кюстрином, и на овладение городом Кюстрин (Костшин).

Один из стрелковых корпусов 8-й гвардейской армии со средствами усиления в эти же дни штурмовал блокированную цитадель в Познани.

Зонненберг на время стал нашим выжидательным районом, где предстояло привести в порядок боевую материальную часть, пополнить все виды запасов и подготовиться к выполнению новой боевой задачи. Эта задача нам пока была неизвестна, но мы понимали, что дело идет к штурму Берлина: ведь на этом участке от Одера до Берлина всего примерно шестьдесят километров. Неподалеку от нас расположился штаб инженерно-штурмовой бригады.

В Зонненберге все дома целы, но нет ни одного жителя. Ядовитое жало пропаганды Геббельса сыграло свою роль: они бежали на запад от «ужасов красных варваров». Однако вокруг бродили группы фашистских вояк. Мы их вылавливали и обезоруживали.

Отступавшие фашисты оставили для нас немало мин-«сюрпризов», мин-ловушек и мин с механическими и химическими взрывателями. Мы наталкивались на них на каждом шагу. Лежат, например, посреди дороги карманные часы. Тронешь — грозит взрыв. У стены брошен отличный велосипед. Возьми и кати… Эта неосмотрительность может стоить тебе жизни. На обочине валяются пистолет-автомат и коробка консервов. Прежде, чем подобрать их с земли, десять раз убедись, нет ли тут западни. Поостерегись входить в дом без предварительного обследования: за дверью может притаиться мина. И еще множество других коварных ловушек успели понаставить гитлеровцы.

Они судили по себе. Думали, наши бойцы станут хватать находки без разбору. Да не тут-то было. Не падки советские воины на фашистские «сюрпризы». Наши люди вели себя очень бдительно. Отовсюду шли сигналы о подозрительных предметах, обнаруженных в разных местах.

Командование штурмовой инженерно-саперной бригады мобилизовало саперов, не занятых в боях на Одере и в штурме познанской цитадели, на расчистку от мин всей тыловой полосы 8-й гвардейской армии. Полку тральщиков тоже была поставлена задача нейтрализовать мины всюду, где они только могут обнаруживаться в нашем районе: на ближайших дорогах, опушках леса, в лощинах, дефиле и других местах. Траление здесь отпадало. Надо было заниматься поиском мин.

Чтобы решить эту задачу, требовалось тщательно изучить мины-«сюрпризы» и способы их обезвреживания. Для этого мы еще и еще раз организовывали занятия. И не только с саперным взводом, но и с разведчиками, связистами, ремонтниками, шоферами, танкистами, тем более, что у нас были и новички. Проводил занятия майор Загозин. Трофейных мин в его распоряжении было достаточно. Кроме того, устройство мин он объяснял на рисунках, которые тут же сам и набрасывал. Худощавый, стройный, подтянутый, он объяснял умело и доходчиво.

— Вот перед вами одна из мин-ловушек, — показывал Загозин какую-нибудь банку, вроде консервной. — Внутри нее взведена сильная боевая пружина, как изображено здесь на рисунке, — он показывал только что сделанный рисунок. — Сдерживает пружину вот эта чека-засов с крючком на конце. От крючка тянется тонкая бечевка, а на ее конце — фашистский «сюрприз». Возьмешь такую приманку, дернешь шнурок, а чека-засов высвободит пружину. Пружина сорвется и хлопнет по капсюлю, а капсюль взорвет мину. Такой капсюль с пружиной называется механическим взрывателем, взрывателем натяжного действия. Как его обезвредить? Тихонько, не прикасаясь к самому «сюрпризу», перерезать ножницами бечевку-шнурок. Опасность натяжения миновала. Чека остается на месте. Мина не сработает. Вы ставите рядом флажок. Саперы затем определят, извлекаемая эта мина или неизвлекаемая. Бывают такие мины-недотроги. Обрежешь у нее шнурок, а там еще два взрывателя: один в днище, другой в боку. От взрывателя тянутся бечевки в землю. На концах бечевок привязаны палочки. Когда станешь мину тащить, натянутся веревки, словно длинные корни, увязнувшие в земле. Выскочат из взрывателей чеки-задвижки, рванется мина в руках. С такой миной саперы долго не возятся. Риск слишком велик. Кладут сверху небольшую шашку и взрывают. Пусть взрываются вместе и шашка и мина!

Майор помолчал, пытливо посмотрел на каждого. Важно было, чтобы все поняли, запомнили.

— Мы говорим о взрывателях натяжного действия. Но есть механические взрыватели и нажимного действия. Пример — вот эти знакомые вам противотанковые «блины». — Загозин показал мину с алюминиевым корпусом, похожую на сковородку с крышкой. — Внутри такой мины — плавленый тол. В каждой крышке — отверстие. Туда, словно пробка, ввинчивается взрыватель нажимного действия. В нем нет никакой пружины. Если поднят над капсюлем стальной колышек — значит, ударник заперт на гвоздик-чеку. К верхней части колышка приделана площадка — педаль. Такие мины и подрывает наш трал. Давит он нажимом на гвоздик. Тот не выдерживает и ломается. Ударник срывается и бьет по капсюлю. Взрывается под тралом мина. Вот так и спасаем от подрыва и свой танк, и тот, что идет за нами следом.

Теперь о химических взрывателях замедленного действия. Ни провод, торчащий наружу, ни бечевка, ни педаль не выдают мину замедленного действия. Как она устроена? Взводится до отказа пружина механического взрывателя и подвязывается проволочкой, чтобы не сорвалась. Внутрь наливают едкую жидкость — кислоту, в которой медленно растворяется проволока, словно кусок сахара в чае. С каждым часом проволока утончается. Наконец она не выдерживает напора пружины и лопается, как подгнившая бечевка. Пружина бьет по капсюлю — происходит взрыв. Будьте внимательны! Такие химические взрыватели встречались и могут встречаться в хлебе, в чайниках, в термосах. Здесь самим ничего не надо делать. Заподозрили что-то неладное — сразу докладывайте мне или командиру саперного взвода…

Принятые нами меры помогли быстро очистить от мин весь отведенный для полка район Зонненберга и его окрестностей. Люди отнеслись к выполнению задачи с высокой ответственностью и поэтому все обошлось без потерь.

Среди многих других неотложных дел танкисты не забывали в этот период заниматься изучением трофейного оружия: «шмайсеров», «парабеллумов», пулеметов и 88-миллиметровых пушек.

Как-то утром, в домик, где размещался штаб полка, зашли командир саперного взвода лейтенант Симаков и командир взвода разведки старший лейтенант Молчанов. В руках Симакова — металлическая труба. В нее вставлена кумулятивная мина в виде двух усеченных конусов, сложенных основаниями. Фаустпатрон!

— Где это вы откопали? — заинтересовался Лукин, находившийся вместе со мною в штабе.

Оказывается, разведчики обнаружили брошенный гитлеровцами склад боеприпасов, где хранилось больше сотни фаустпатронов. Симаков и Молчанов самостоятельно разобрались в устройстве «фауста» и предложили ознакомить с ним всех и обучить правилам стрельбы.

— Что ж, дело нужное, — поддержал Лукин. — Завтра и начнем. Очередность установим такую: сперва заниматься с офицерами управления, потом — с саперами и разведчиками, после этого — с танкистами. А пока подучите нас с начальником штаба.

В тот день мы с Николаем Михайловичем детально освоили «секретное» оружие «третьего рейха». Позднее и личный состав всех подразделений научился уверенно владеть этим противотанковым средством ближнего боя.

Гитлеровцы возлагали на фаустпатроны большие надежды. Действительно, кумулятивная мина «фауста» пробивала броню в 150–200 миллиметров. Однако дальность его действия составляла всего 50—100 метров.

Мы предполагали использовать фаустпатроны прежде всего против долговременных огневых точек и различных прочных укрытий противника. В дальнейшем наши разведчики и саперы успешно использовали трофейные фаустпатроны в уличных боях в Берлине. Одного выстрела в амбразуру или в окно было достаточно, чтобы заставить замолчать вражескую огневую точку. Двумя-тремя выстрелами проделывался пролом в каменной или тонкой бетонной стене.

В эти дни особенно много и напряженно трудились наши ремонтники. Они тщательно проверяли и выверяли все агрегаты и системы танков, ремонтировали, регулировали и полностью отлаживали их. Одновременно заменяли поврежденные рамы, диски и «шпоры» тралов. Словом, стремились привести машины и специальную боевую технику, что называется, в первозданный вид.

Вообще, хочу отметить, что служба ремонта и восстановления в полку была поставлена надежно. Люди там подобрались хорошо подготовленные, старательные, инициативные, изобретательные, умевшие работать в любой обстановке дружно, четко и технически грамотно. А для такой части специального назначения, как наша, это было особенно важно.

Душой этой службы был командир ремонтного взвода старший техник-лейтенант Мемет Османович Османов, татарин по национальности, в прошлом механик МТС. Было ему тогда примерно тридцать три года. Ходил он обычно вразвалку, слегка припадая на правую ногу, но почти никогда не сидел на месте. В наступлении он передвигался на ремонтной летучке следом за танками, чтобы в любой момент прийти на помощь экипажу подбитой или остановившейся по неисправности машины. В районах сбора или выжидательных районах, таких как Зонненберг, Османов со своими помощниками с утра до позднего вечера «мудрствовал» над каждым танком и тралом. От внимательного, острого взгляда его прищуренных серых глаз не могли ускользнуть ни одна неполадка, ни одна трещина или надлом. И если из трансмиссии боевой машины виднелись чьи-то сапоги, то чаще всего это были сапоги Мемета, а сам он, как говорят, с головой погружался в недра механизмов.

Помню, летом 1943 года, вскоре после того как полк впервые получил на вооружение спецтехнику, Османов сконструировал и смонтировал на трех «студебеккерах» подъемные краны-лебедки, которые значительно облегчили экипажам, да и самим ремонтникам погрузку и выгрузку тралов, сборку и прицепку к танкам. Так эта трудная проблема была успешно решена благодаря изобретательности Османова, его опыту и настойчивости в доведении до конца начатого дела.

И позднее я не раз убеждался в том, насколько Османов был знающим свое дело человеком.

Коммунист с довоенным стажем, Османов отличался высоко развитым чувством ответственности. Таким он был на фронте, пройдя с нами боевой путь от Сталинграда до Берлина, таким же остался и после демобилизации. Работая в послевоенные годы техником-механиком на одном из автотранспортных предприятий города Андижана в Узбекской ССР, он пользовался большим уважением в коллективе, активно участвовал в общественной жизни, неоднократно отмечался грамотами и премиями. Как ответственный секретарь БРИЗ, Османов внес основной вклад в завоевание предприятием первого места по области и второго места по республике в эстафете-конкурсе на лучшую работу по изобретательству и рационализации, а сам как активнейший рационализатор и изобретатель занял второе место в республике по своей отрасли и удостоился премии. Все годы, вплоть до своей смерти в 1979 году, Мемет Османович продолжал оставаться во всем и всегда настоящим коммунистом.

В ремонтном взводе он вырастил многих первоклассных специалистов. Самыми «непромокаемыми», как он говорил, его помощниками в особо сложных случаях были младшие сержанты Иван Мосин и Кузьма Ершов.

Мосин — рослый, грузный, наделенный недюжинной силой тракторист из-под Пензы, выполнял функции механика-регулировщика и пользовался хорошей славой среди экипажей.

Ершов был маленького роста, кругленький, светловолосый, краснощекий, очень подвижный. Его, как электрика, все в полку называли «богом искры». И не без оснований: он умел быстро и точно обнаружить повреждение в системе электрооборудования танка и надежно восстановить цепь, по которой снова пробегала найденная «искра».

Напомню, что фронтовой быт танкистов был крайне суров. Для танкиста боевая машина на переднем крае — и крепость и дом. Порою даже умыться не удавалось по нескольку дней подряд. А если выпадал час-другой отдыха, то каждый из экипажа отдыхал на своем сидении. И непременно поочередно: ни на секунду нельзя забывать о готовности к бою.

Тем более отрадно было нашим воинам воспользоваться условиями, которые появились для них в выжидательном районе. Здесь и стрижка, и ежедневное бритье, и нормальное умывание по утрам и вечерам с чисткой зубов, и еженедельная баня со сменой белья, и медосмотры, стирка и глажка обмундирования, и даже художественная самодеятельность. Концерт художественной самодеятельности, по согласованию со штабом и замполитом майором Богатыревым, организовал полковой врач капитан медицинской службы Нагибин. И организовал неплохо, с разнообразными номерами, в которых участвовали солдаты и сержанты подразделений. Особенным успехом пользовалась исполненная самим Нагибиным песенка из утесовского репертуара о том, как «барон фон дер Пшик забыл про русский штык, а штык бить баронов не отвык». Концерт очень понравился танкистам, и они долго потом вспоминали добрым словом Нагибина как его организатора.