В пламени холодной войны. Судьба агента

Глава 23

В середине ноября 1955 года Веннерстрем вымерял шагами просторный холл аэродрома Ла Гардиа, готовый вылететь в Чикаго вечерним самолетом. Его миссия была необычной: представлять шведские ВВС в Американском ракетном обществе, проводившем свой ежегодный съезд в знаменитом отеле «Конрад Хилтон» – самом большом в мире.

Стигу доверили принять приз, которым это общество наградило авиационное управление в Стокгольме за какую-то консультацию. Он был изрядно удивлен, что в Швеции делалось что-то примечательное в области ракетостроения.

Прогноз погоды говорил о сильной грозе в Чикаго, и с интуитивным предчувствием надвигающейся беды он оформил себе страхование на полет, указав сумму значительно выше, чем делал обычно: максимально возможную в легкодоступных страховых автоматах аэропорта. Причину своего страха Веннерстрем давно знал и считал, что ее не так уж трудно объяснить. Будучи пилотом, он уже имел дело с грозой и испытал удар молнии в разведывательный самолет, который вел однажды над Балтийским морем. Все радиооборудование тогда вышло из строя. От страшного грохота он потерял слух на несколько недель. И теперь все могло повториться…

Было уже темно, когда приблизились к грозовому фронту. Игра молний выглядела ночной фантасмагорией: молнии крест-накрест срубались друг с другом между облаками и землей. Грозовой фронт шел слева, именно с той стороны, где Стиг мог видеть всю впечатляющую картину бунта стихии.

Уже почти миновали эпицентр, когда неожиданно сильный треск – как пушечный выстрел – многократно превысил шум моторов. На какое-то время вспышка ослепила всех. Стиг успел лишь понять, что молния ударила в конец левого крыла, и когда зрение вернулось, увидел там луч прожектора: экипаж изучал размеры повреждения. Со своего места он не мог рассмотреть подробностей, но позже, на земле, выяснилось, что конец крыла был просто срезан. Вскоре по громкоговорителю самолета охваченным ужасом пассажирам передали успокаивающее сообщение: сожалели, но утверждали, что все в порядке. Между тем было далеко не так.

Как уже случалось однажды в летной жизни Веннерстрема, молния не задела ни мотор, ни баки с топливом, но ударила прямиком в кабину экипажа. Он услышал о повреждениях после, но профессионально догадался о них, когда еще шли на посадку в Чикаго: чувствовалось затрудненное маневрирование, так как связь с диспетчерской башней была прервана.

Ситуация могла бы сложиться и более скверно: пожар в двигателе или в баке с топливом, например. А сам Веннерстрем вообще мог оказаться в обычном пластиковом пакете для перевозки погибших в авиакатастрофах. Но судьба, видно, готовила ему совсем иное…

Как и большинство остальных участников съезда, Стиг жил в отеле «Конрад Хилтон». Всего было около полутора тысяч человек. Уже до открытия произошла интересная встреча: его накоротке представили самой примечательной фигуре – Вернеру фон Брауну. Этот ученый был немецким гением в области ракетостроения в период второй мировой войны, конструктором ракеты В-2, которая использовалась для обстрела Великобритании. Американцы осудили его по окончании войны – во время охоты на немецких представителей науки и инженеров. Ими же он был назначен позже на руководящую должность в исследовательской лаборатории ракетостроения при Редстоунском арсенале, так что вполне мог испытывать признательность за американское вторжение в Германию. К моменту съезда Браун уже стал мозгом американского фланга гонки вооружений между США и Советским Союзом в области ракетостроения.

Для Веннерстрема эта действительно интересная личность представляла, так сказать, многосторонний интерес. Более чем охотно он познакомился бы с Брауном поближе, но у того, по-видимому, не было ни времени, ни желания сходиться с заштатным шведским офицером. Однако оба они должны были сидеть за почетным столом на большом банкете, и оба должны были получать премии. Именно поэтому их и представили друг другу. Они были и впрямь неравнозначной парой. Один – лицо всемирно известное. Другой – для девяноста девяти процентов присутствующих совершенно неизвестное.

Позже, увидев премии, Стиг убедился, что и в них заключалось нечто символическое. Огромный серебряный кубок, самый большой из всех когда-либо им виденных, – для Вернера фон Брауна. И совсем скромная серебряная пластинка, вставленная в тиковую рамочку, – для него, точнее, для родных ВВС. Глядя на нее, Веннерстрем сделал вывод, что вклад шведских инженеров в мировое ракетостроение не представлялся здесь особенно значительным. И обладай он ярко выраженным национальным самолюбием – оно, безусловно, было бы ущемлено…

Но чувство «аутсайдера» в знатном обществе жило в душе недолго. Чистейший пустяк изменил ситуацию. Очевидно, Стигу самой природой было даровано умение любую ситуацию обращать в свою пользу.

Наконец я поднялся на трибуну, чтобы от имени шведских ВВС поблагодарить за премию. Весьма неблагодарная задача, если учесть, что следующим должен был говорить фон Браун. Что я мог дать придирчивой аудитории в сравнении с ним? Мои попытки начать с чего-нибудь забавного были тщетны: на ум ничего не приходило. Среди американских ораторов это стало обычным приемом: сказать что угодно, лишь бы вызвать общий смех и таким образом завладеть вниманием аудитории. Сейчас мне казалось, что мне не «родить» хорошего вступления, и я чувствовал себя неловко.

Но разглядывая с возвышения многолюдное собрание, я увидел единственное знакомое лицо, и меня тут же осенила идея. Это был один из высших офицеров с базы «Кесслер», которую я недавно посетил. Прибыв туда, я стал свидетелем комичной ситуации. Подъехав на своей машине к воротам охраны, я увидел еще один автомобиль, в котором сидели четверо военных. Проверив документы, им предложили подождать указаний о расквартировании.

Меня же попросили подняться к начальнику охраны. Он ознакомился с разрешением на визит и набрал номер местного телефона:

– Это начальник охраны. Я хотел бы узнать о размещении одного ВИП, двух КВИП и двух ТАП.

Он выслушал ответ и повеселел:

– Прекрасно! Я выделю джип, чтобы показать дорогу ВИП… Я с изумлением выслушал этот каскад сокращений. Что такое ВИП – я, конечно, знал. Но два других? Удержаться от вопроса было выше моих сил. Начальник охраны рассмеялся:

– У нас бывает много посетителей. Пришлось придумывать, как их различать. Вот и получилось: ВИП – очень важное лицо, КВИП – довольно важное лицо, ну а ТАП – совершенно неважное лицо. Просто и удобно, когда нужно объяснить по телефону, какой класс расквартирования требуется.

Об этом я и рассказал высокой аудитории, стоя на трибуне. А под конец добавил:

– На базе «Кесслер» у меня были все основания чувствовать себя ВИП, но сейчас, смею вас уверить, я чувствую себя в высшей степени ТАП.

Было видно, что я попал в самую точку: аудитория, большей частью состоявшая из ВИПов, раскололась добродушным смехом.

Мое выступление не оставило следа, но то, к какой категории я себя отнес, запомнилось. Ко мне сразу прилипло прозвище «мистер ТАП». Таким ироничным образом дорога к новым контактам была открыта…

Как и предполагал Веннерстрем, съезд в большинстве состоял из докладов, дискуссий и массы небольших приемов. Обстановка для приобретения новых знакомств была идеальной – требовались только приглашения на эти приемы. Его приглашали. Все это благоприятствовало работе. Но столь провоцирующее пребывание среди высших чинов НАТО едва не привело к совершенно другому и неожиданному результату: оно чуть не стало причиной отказа нашего ценнейшего агента от контактов с Центром.

Многие спрашивали, долго ли он намерен оставаться в США. Стиг отвечал, что пробудет год, максимум – два. Вот тогда один промышленник из Лос-Анджелеса, искавший его общества, и сделал намек:

– А не хотите ли остаться в США, как в своей будущей стране?

Больше он ничего не сказал, но было совсем нетрудно продолжить его мысль насчет старой разрушенной Европы…

Он не один имел о Европе мнение подобного рода, в США это была уже почти расхожая точка зрения. Немного позже американец подкатил осторожный пробный шар: его предприятие охотно увидело бы Веннерстрема в качестве одного из директоров экспертного отдела. И был явно удивлен, что швед не прыгает от радости, ведь военная пенсия и хорошая заработная плата в промышленности – мечта многих американских военнослужащих.

Об ухищрениях изворотливого Стига Густавовича получить сразу две пенсии – шведскую и русскую – этот парень ничего не знал. И тем не менее попал в точку… Но Стиг не принял тогда все это всерьез, просто подумал, что за предложением стоит слишком много выпитого. Однако ошибся.

Позднее промышленник снова вернулся к этому разговору. В конце концов, приглашение остаться в США превратилось в навязчивый рефрен. Поначалу Веннерстрем старался не замечать такой настойчивости, а потом даже начал ей удивляться. По окончании съезда они вместе поехали на аэродром и там пробеседовали около часа, прежде чем самолеты разлетелись: один в Калифорнию, другой в Нью-Йорк. Прощаясь, швед обещал обдумать предложение американца.

Отыскав свое место в самолете, Стиг откинулся на спинку удобного кресла и задумался. Случайное пребывание в среде настоящих предпринимателей и ученых, столь далеких от его обычного окружения, дало мыслям новый толчок. Намеченный путь не казался больше таким предопределенным: теперь явно просматривалась альтернатива тайному контракту с Центром. Альтернатива удивительная, о которой он раньше даже не задумывался.

Как заманчиво! Он мог «сбежать», мог начать спокойное существование, которое означало бы конец всякому риску! Подремывая под усыпляющий шум мотора, Веннерстрем потихоньку расслабился и заснул.

Ему привиделся странный сон… Он стоял перед окном, скорее перед стеклянной стеной, и смотрел в комнату – там, склоненный над письменным столом, сидел он сам и изучал какую-то бумагу. С довольным выражением лица уже вот-вот собирался подписать ее. Даже находясь по ту сторону стеклянной стены, Стиг знал, что это было: контракт о приеме на работу, подготовленный корпорацией «Норт америкен ави-эйшн» в Лос-Анджелесе. Ему хотелось попасть в комнату. Он стучал по стеклу, стараясь привлечь внимание, стучал еще и еще… Но все напрасно, и потому он становился все беспокойней: ему казалось очень важным, чтобы контракт не был подписан.

С этим чувством нарастающего беспокойства Веннерстрем проснулся. Голова сползла в сторону, лоб упирался в иллюминатор. Рывком выпрямившись, он вернулся к действительности. Стекло часто появлялось в его сновидениях. И каждый раз это была ситуация, когда по какой-то причине хотелось проникнуть сквозь стекло, преодолеть эту преграду. Позднее Стиг поинтересовался у одного выдающегося психиатра, что это могло значить? Подробно расспросив о предыдущей жизни, врач ответил:

– Это память о парашютном прыжке, которая запечатлелась в подсознании. Когда вы должны были выбраться из самолета и оказалось, что «фонарь» из плексигласа застрял, вы почувствовали себя изолированным и рвались за стекло. Разные варианты этого и повторяются в ваших снах.

Вернувшись в обычное состояние, Стиг не мог забыть увиденного. Его сковала подозрительность: почему было так важно не подписывать бумагу? Само предложение вообще выглядело несколько странным. То, что Веннерстрем был шефом «закупочной комиссии», могло стать естественной причиной: наличие опыта в торговле и прочее. Но были ведь другие, обладавшие еще большим опытом? Что же тогда? Что?..

Несколько дней после полета он мучился этой мыслью. И неожиданно его осенило: ЦРУ! Неужели это возможно?.. От такого открытия Стиг даже остановился на середине лестницы, по которой в тот день поднимался на работу. И много раз потом возвращался к этой версии, в том числе и в раздумьях на бумаге.

Мне уже не удавалось думать ни о чем другом. Я знал кое-что о ЦРУ и его методах. Знал, что они устанавливают контакты с неамериканскими гражданами странным и хорошо замаскированным способом. Часто настолько изобретательно, что объекты не подозревают, что имеют дело с ЦРУ. Организация редко шла на риск путем прямых подходов, ведь если бы кто-нибудь «возмутился», последовала бы неприятная огласка. Их средства и методы были разнообразными, а ресурсы казались неисчерпаемыми.

Случалось, например, что внутренние и внешние организации тайно получали финансовую поддержку, и зачастую это были организации, чью деятельность не представлялось возможным хоть как-то связать с ЦРУ. Их экономическое влияние позволяло создавать подпольные контакты часто через целый ряд посредников.

ЦРУ могло предоставлять средства и другими способами. Например, учреждение всевозможных стипендий. Не напрямую, а вновь через посредников, чтобы таким образом прельстить людей, с которыми они хотели бы сотрудничать. Это не привлекало абсолютно ничьего внимания: их избранники тонули в обычном потоке стипендиатов. Могли также организовываться приглашения на ознакомительные встречи, чтобы там неприметно заполучить тех, кто нужен. Фирмы и предприятия под их скрытым давлением принимали на работу людей, в которых они были заинтересованы. Я даже берусь утверждать, что и со мной чуть было не произошел именно такой случай. Неужели это западня, в которую я мог так легко угодить?

Я встречал людей из высшего руководства ЦРУ в различных ситуациях, и они знали, кем я был. Однажды меня пригласили на свадьбу, когда сын одного из них женился. Так сказать, контакт на высшем уровне. Но могло ли это иметь какое-то значение теперь? И как обстояли дела на низшем уровне? Офицеров ЦРУ я знал по Москве, одного младшего сотрудника встречал в Вашингтоне, другого в Стокгольме. Может, это сыграло определенную роль? Были еще довольно оживленные контакты с людьми из чисто военной разведки. Наверно, и это следует принять к сведению?

Я стал все больше убеждать себя, что был слишком непредусмотрителен и доверчив. Полной уверенности, что я попал в разработку со стороны ЦРУ, у меня не было, но тогда мне казалось, что в последний момент Бог отвел меня – и все стало понятно. Результат проявился в невежливом поступке: я ничего не ответил на предложение, сделанное мне в Чикаго.

Через некоторое время последовало новое приглашение встретиться, но и тогда я, поблагодарив, предпочел ответить отказом…