В пламени холодной войны. Судьба агента

Глава 3

Отправил ли Сергей Иванович все данные о молодом шведе в корзину для бумаг после того, как тот в 1934 году покинул Ригу? Теперь ответ на это достоверно известен только жрецам тайных архивов… Наблюдали ли за дальнейшими действиями Стига? Да, безусловно. Рутинная работа с объектом, однажды включенным в регистр. Казался ли швед интересным «уловом»? Нет, но не исключалось, что в будущем мог бы таким стать.

Вряд ли кто-то из советского военного аппарата в Стокгольме продолжал регулярно докладывать о нем Москве. Там, наверняка, Веннерстрема вскоре забыли, и имя это больше не всплывало. Но сотрудники атташата, вне сомнений, скрупулезно выполняли повседневную работу, направляя газеты и журналы в Москву, где в зарубежном отделе просматривали иностранную прессу и собирали любые сведения, представляющие интерес. История поглотила имена тех, кто занимался, в частности, шведскими газетами, имея перед собой список, в который входила пока еще мало кому известная фамилия.

Тем не менее сведения на Стига Веннерстрема в московской картотеке с годами, что называется, «разбухали». Со временем там накопилась богатая информация: различные морские и авиационные высадки, сообщения о том, что швед переведен из флота в быстро растущую авиацию, окончил высшую школу, стал капитаном, был направлен на высшие штабные курсы – обо всем этом можно было легко узнать из повседневной периодики.

«Облюбуй себе какое-нибудь хобби, оно делает жизнь богаче!» – этот совет Стиг часто слышал от друзей. Но только после того, как пожил в Риге, нашел наконец свое – изучение иностранных языков. Его прельщала карьера дипломата, он тешил себя мыслью когда-нибудь стать военным атташе.

Постепенно изучение языков перестало восприниматься им как работа – скорее, как удовольствие и приятное занятие в свободное время. И конечно, увлечение молодого офицера не ускользало от внимания окружающих – в военной среде особенно.

Но только в конце 1940 года Стигу выпало первое поручение, связанное и со знанием языка, и с умением хранить тайны. Поручение настолько секретное, что даже не оставило следа в картотеке Сергея Ивановича. Вот что вспоминает об этом сам Веннерстрем:

Зимняя финская кампания была в разгаре, она бок о бок соседствовала со второй мировой войной, приведшей в то время к разделу Польши. После получения штабного образования я оказался в Стокгольме, где однажды утром меня застал телефонный звонок. Помню, было необычно холодное утро. Мы как раз согревались крепким горячим кофе, когда в наш штаб позвонил начальник отдела кадров ВВС:

– Как обстоят дела со знанием русского? Надеюсь, за время, проведенное в Риге, ты хорошо его освоил?

– Нормально, – ответил я.

– Смог бы справиться с допросом по-русски?

– Допрос? Ну… если буду знать, о чем речь. Нужно некоторое время, чтобы восстановить запас слов.

– Время будет. Пошлем тебя с разведывательным поручением. Загляни к нам как можно скорей.

Предложение заинтересовало меня. Не прошло и часа, как стало ясно: предстояло отправиться в Финляндию, в лагерь для военнопленных на пути в Таммерфорс. Нужно было допросить русского летчика, так как шведские ВВС хотели узнать тип самолета, на котором летал сбитый офицер. В то время это было важно – Швеция находилась в опасной зоне. Путем переговоров Советский Союз подчинил себе прибалтийские государства и приблизился вплотную к побережью Балтийского моря, как это исторически уже бывало прежде. Русские подходили к Финляндии, и неизвестно, что могло произойти дальше.

Я представлял себе допрос, как довольно неофициальное мероприятие, на котором будет нетрудно найти с русским общий язык. Но у финнов мнение было иное. Все происходящее смахивало на судебный процесс. Я в одиночестве сидел за столом в переднем углу зала, а вдоль длинных стен расположились на стульях восемь военных: по четыре с каждой стороны. Еще двое сопровождающих ввели пленного. Всего оказалось десять свидетелей.

Они критически поглядывали на меня, ожидая, как я себя поведу. И мне это не понравилось. Строго говоря, я совершенно не знал, как следует себя вести.

Но поскольку просто самоустраниться было невозможно, я начал действовать. Бумага и ручка лежали на столе – воспользовавшись ими, я быстро набросал десять вопросов. Мне это показалось хорошей идеей. Затем сигареты – очень желанные в лагере для заключенных. Я вынул их из портфеля и положил на стол.

В том, что пленный медлил, не было ничего удивительного. Со сломанной ногой и рукой, на костылях и в гипсе – он выглядел бледным и испуганным. Когда его подвели к столу, он попытался встать «смирно», несмотря на костыли.

– Как себя чувствуете? – спросил я. – Вижу, вам досталось при падении.

Парень заморгал, по лицу пробежала судорога.

– Спрыгнул с парашютом, – ответил он, – и неудачно приземлился.

Я не мог отдавать приказы финнам, поэтому сам пошел и принес русскому стул, на который он присел, вытянув вперед поврежденную ногу.

– Разговор не займет много времени, если добровольно ответите на несколько вопросов.

Открыв блок, я достал пачку и сам зажег ему сигарету. Теперь он выглядел еще более напуганным: бросал быстрые взгляды на свидетелей, которые с кислыми лицами наблюдали за спектаклем.

– У меня к вам десять вопросов, – сказал я. – На семь из них ответы известны, так что у вас нет шансов обмануть меня.

Он не отозвался. Его взгляд блуждал по лицам финнов, чей вид едва ли мог принести утешение, а затем снова уставился на блок сигарет.

– Их вы можете забрать с собой, когда закончим. Ну, начнем?

Он кивнул, и мы приступили к беседе. Я не встретил большого сопротивления: летчик был слишком потрясен. Он честно ответил на семь известных мне вопросов, поэтому я счел, что остальные ответы тоже правдивы.

– И это все? – голос пленного звучал напряженно.

– Да. Пожалуйста, возьмите сигареты.

Он взял весь блок и с беспокойством посмотрел на начальника лагеря. Тот кивнул в знак согласия.

– Вы не впервые ведете допрос, – сказал начальник лагеря, когда мы вышли. – Это чувствуется по технике.

Комично! Но я не засмеялся: слишком большим было напряжение.

Итог своим переживаниям я подвел в коротком резюме, когда снова оказался в рабочем кабинете в Стокгольме: «Интересно! Обогатился опытом. Улучшил знание языка».

Правда, не успел я толком перевести дух после этой поездки, как последовал новый телефонный звонок. Это снова был начальник отдела кадров.

– Как обстоят дела с английским? – спросил он на этот раз. – Ты ведь его тоже изучал?

– Конечно! Штудирую кое-какую литературу, частично – специальную.

– Хорошо! Тогда по долгу службы спрашиваю: не хочешь ли стать военно-воздушным атташе в Лондоне? Это очень хорошее предложение, если, конечно, тебя интересует мое мнение. В 34 года… ты будешь одним из самых молодых атташе. Так как?

«Хорошее предложение» я воспринял с изрядной долей иронии. Не так-то просто было найти кого-нибудь среди занимавших завидную должность, кто пожелал бы пойти навстречу неизвестному будущему в Лондоне. В условиях полыхающей войны и после падения Польши немцы были готовы бросить вызов всему континенту. Транспортные эшелоны сплошной чередой катились от Вислы до Рейна, и вопрос, когда они ворвутся в Западную Европу, был лишь вопросом времени.

После множества уточнений я согласился стать военным атташе и начал готовиться. Но мало что успел, потому что неожиданно все оборвалось. Очень неожиданно: все тот же начальник отдела кадров позвонил в третий раз:

– Министр обороны только что решил немедленно направить военно-воздушного атташе в Москву. Впервые. Ты единственный, кто нам видится на этом посту. А для Лондона найдем кого-нибудь еще… Время не терпит! Готов через несколько недель отправиться в Москву?

– Это немного неожиданно. Но сейчас война, понятное дело… Разумеется, я в вашем распоряжении.

…Москва показалась мне истинным осиным гнездом. Это было самое настоящее боевое крещение для новичка. Дипломатический корпус разделился на три лагеря: на полюсах – воюющие стороны, посередине – нейтралы. Не было никакого порядка и ясности. Противники шпионили друг за другом, используя все мыслимые и немыслимые ухищрения. В то же время все с подозрением следили за тем, что происходило в Советском Союзе, который все еще был связан с Германией пактом о ненападении и согласием о разделе Польши. Нейтралы выступали как посредники в обмене информацией и, что называется, играли с темными козырями в руках. А русские подозревали решительно всех и вся.

Какая путаница!

Помню, американки, жены послов двух стран, находящихся в состоянии войны, тайком пробирались на дачу, чтобы встретиться. А русские частенько устраивали грандиозные приемы, на которые одновременно приглашали представителей воюющих полюсов, словно нарочно сшибая их лбами. Один англичанин бросил свою партнершу посреди танца, с ужасом обнаружив, что она немка. И подобным ситуациям не было числа.

Передо мной же стояла главная проблема, которая непосвященному могла показаться легко разрешимой: создать широкое и надежное поле деятельности военно-воздушного атташе. Начинать приходилось с нуля, ведь мою должность только что ввели. И, признаюсь, это дело оказалось крепким орешком. Русские были безнадежны в своем традиционном секретном мышлении. Их разговорчивость равнялась нулю: идеальное «каменное лицо». Да и из прессы тоже немногое можно было почерпнуть.

Единственный шанс – искать коллег-старожилов. Вскоре удалось все же «нащупать», где меня ждет наиболее доступная информация: у немцев. Установить с ними контакт было легко – я отлично владел немецким после долгого пребывания в Германии в юношеские годы. Их энергичный военно-воздушный атташе – полковник Ашенбреннер – стал «моим человеком» в Москве. Мне следовало бы помнить его имя, но, к сожалению, забыл, поскольку в немецкой среде не так легко переходят на «ты» и называют по имени.

Однако это сотрудничество имело и определенные трудности. Мне, например, не нравилась горделивая поза немцев после быстрого падения Франции. Впрочем, Ашенбреннер составлял приятное исключение.

– Это только начало, – задумчиво произнес он однажды. – Но мы ведь еще не увидели конца?..

Не нравилось мне и их всегдашнее щелканье каблуками в гитлеровском приветствии. Хотя и тут Ашенбреннер являл собой исключение. Кроме того, он совершенно чуждался пропагандистских лозунгов, был объективен и стыдился позиции своей страны, когда заходила речь о еврейском вопросе.

Другими словами, Ашенбреннер был симпатичным. Но он оставался твердым, даже закаленным человеком дела, когда речь заходила о разведке. А случалось это довольно часто.

В кругу военных атташе обычно сведений просто так не выдают. Чаще обменивают на что-нибудь адекватное или даже большее. «Биржа атташе» – таково было точное и в равной степени ироничное название деятельности такого сорта.

Сначала немец был любезен и сообщил мне кое-какие сведения. Но затем любезность внезапно оборвалась, и мне не на что было надеяться, поскольку он ничего не получил взамен. Слава Богу, я оказался сообразительным, и этот эпизод быстро научил меня правилам игры на «бирже атташе».

Помню, перед отъездом в Россию я нанес официальный визит министру обороны Перу Эдвину Щельду. Он тогда порекомендовал мне не «сидеть сиднем», а пытаться как можно больше ездить по стране. Вскоре действительно выпала возможность подать первое прошение о выезде из Москвы. Я выбрал Киев – столицу Украины – потому, что многие из моих коллег уже побывали там, и таким образом имелся прецедент поездок в разрешенный район. Однако в шведском посольстве засомневались:

– Вряд ли ты получишь разрешение… Особенно после ноябрьской встречи Гитлера с Молотовым. Сейчас разгорелся настоящий скандал из-за усиления русских войск на Украине. Но попытаться съездить, конечно, можно.

Несмотря на вполне обоснованные опасения, разрешение я все же получил. Возможно, свежего военно-воздушного атташе не приняли всерьез: дескать, молод, неопытен – пусть проветрится!

В Киеве, собственно, нечего было делать, кроме как слоняться по улицам. Я не имел права удаляться за черту города – это особенно подчеркивалось в письменном разрешении на поездку. Но внимательному наблюдателю и на улицах можно было отыскать кое-что интересное. Разумеется, помимо обычных туристических развлечений. Военные автомашины, например. Те, которые не имели киевских номеров. Я понял, что можно определить, откуда они прибыли, хотя еще не знал, как это лучше сделать. Во всяком случае, записать их не составило труда.

Я стал также свидетелем переезда штаба армейского корпуса в реквизированное помещение. Множество упакованных ящиков со специальной военной маркировкой подвозили сюда на грузовых автомобилях. Находясь совсем близко, я мог легко читать маркировки и сокращения, правда, расшифровывать их с ходу не удавалось. Мне хотелось все записать. Но просто вытащить записную книжку у всех на виду было невозможно, и я сделал пометки на карте, которую приобрел в киоске киевского железнодорожного вокзала.

По возвращении в Москву я решил снова позвонить Ашенбреннеру: мне хотелось выяснить, чего стоят мои записи.

– Хм! – оживился он. – Вполне может оказаться интересным. У нас есть специалисты, которые наверняка определят, что это за воинские части и откуда в них прибывают грузы.

На следующий день немец позвонил и попросил прийти. Теперь он поглядывал на меня со значительно большим уважением. Его снисходительное отношение к «новичку» как ветром сдуло. С многообещающей улыбкой Деда Мороза он спросил:

– Ну, чем можем быть полезны в знак благодарности?

По существу, я подарил им горячий политический материал, но понял это гораздо позднее. Для меня же лично поездка в Киев оказалась прямым попаданием в цель: за нее я получил от Ашенбреннера почти всю основу для дальнейшей деятельности – информацию о структуре советских ВВС. К сожалению, в то время в Швеции о ней имели самое минимальное представление.

Мы еще некоторое время поторговали информацией, а потом Ашенбреннер произнес с таким видом, словно вынул из мешка рождественский подарок:

– Думаю, нам следует принять тебя в клуб.

– Клуб?!

По-видимому, само собой разумелось, что я хочу в нем находиться.

– Да, клуб черного рубля.

Черные рубли! Одна из несообразностей московской дипломатической жизни сороковых годов. Официальный курс советской валюты невозможно было определить. Поэтому дипломатический корпус существовал на эти самые рубли. С молчаливого согласия русских. Некоторые посольства добывали их централизованно и делили как своеобразную заработную плату. Но многие получали зарплату в валюте своей собственной страны, соотнесенной с курсом рыночного рубля, после чего каждый уже доставал себе русские деньги как мог. Чистая нелепость, на которую были обречены и военные шведского посольства. Раздобыть рубли было, конечно, можно, но требовалось много усилий и времени.

– Правда, твое членство в клубе будет зависеть оттого, умеешь ли ты держать язык за зубами, – предупредил Ашенбреннер.

Это я, конечно, умел.

– Слышал, наверное, что японцы покупают исключительно дешевые рубли в Иране? Они думают, что это их хорошо охраняемая тайна.

Нет, об этом я не слышал.

– Их военно-воздушный атташе, он же и курьер, подал нам великолепную идею: организовать небольшой клуб. Теперь идея реализована, и я в списках – в числе прочих. Японец покупает рубли на нашу долю. Удобно и хорошо. Хочешь с нами?

Естественно, я хотел. И вздохнул с облегчением – теперь не нужно было бегать по Москве в погоне за купюрами.