Полина
Филипп затолкал меня в машину и сел рядом. Руку мою держал крепко, не выпуская. Сработал дверной замок, значит я в ловушке, наедине с этим мужчиной. Ох…
Мое глубокое дыхание затуманилось, мою кожу начало покалывать от его прикосновения. Слоновая кость и загорелая кожа. Ногти с французским маникюром и татуировки. Мягкость и шершавость. Разница вспыхнула в замедленной съёмки.
Филипп отвернулся к окну, но я не могла перестать упиваться им. То, как рубашка и жилет облегали его тело, словно вторая кожа. То, как черная ткань обнимала его мощные руки и грудь. Каждый сантиметр его тела казался твердым и грозным. Странный жар внутри меня жаждал провести рукой по животу этого незнакомца и выяснить, так ли он напряжен, как кажется. Я никогда не ощущала такого влечения, и моя неопытность грозила вскипеть, как котел с кипящей водой.
Мне было интересно, что чувствовал этот мужчина, чувствует ли он то же, что и я, или видит во мне только ответственность.
Я много лет думала, что отец мой хороший доктор, думала, как же хорошо пойти по стопам отца. Но я даже представить не могла, что у отца была двойная жизнь. Я даже не догадывалась. На душе было легко, теперь же большая груда ответственности села в области сердца. Он мог избавиться от отца, только щёлкнув пальцем, пока я с ним отец будет жить.
Свернув с дороги, мы въехали на ухабистую тропу и поехали через густые деревья. Спустя несколько минут выехали из леса, и тут же показался дом, увидев трехэтажный дом с огромными колоннами, простирающимся во всю высоту строения, была впечатлена. Такое я видела только в фильмах. Разве здесь можно жить? Больше похоже на музей. Смотреть глазами, руками не трогать. Белая краска, некогда покрывавшая дом, постепенно исчезала, оставляя после себя оттенки тускло-серого цвета.
Филипп снова взял меня за руку и повел в сторону дома. Он прижал свою ладонь на панель и дверь открылась впуская нас внутрь. Я попыталась немного рассмотреть вокруг, но он буквально тащил меня.
Филипп выдвинул стул, по видимому в столовой, и сел во главе. Я сидела за самым длинным столом, который впервые в своей жизни видела — пожалуй, за ним могли сидеть как минимум четырнадцать человек. Я задумалась о том, часто ли эти места были заняты.
— Это твой контракт — он пододвинул мне уже знакомый конверт — Прошу ознакомиться.
Я не читая тут же подписала, мне надоело ходить вокруг да около. Хватит.
Его глаза сузились.
— Рискованно, не читая подписать — Улыбка тронула его губы.
— Ты же этого хотел?
— Думай как хочешь — протянул он, и его глаза загорелись весельем. — Может ты подписала отцу смертный приговор?
Я была глупа. Я знала это, и приняла. Но услышав это из его уст, я ощутила вспышку боли. Тут же хотела прочитать, но было уже поздно, Филипп забрал документ.
— Успокойся. Я пошутил.
— Просто скажи мне, чего ты на самом деле хочешь, больной, — огрызнулась я.
Я не смогла сдержать дрожь, когда он схватил мое лицо. Его голос был низким и мягким, и это напугало меня больше, чем если бы он закричал.
— Следи за тем, как ты разговариваешь со мной, или скоро узнаешь, насколько я действительно болен.
Его глаза предупреждали: Не играй в игры, в которых не можешь победить.
Мои говорили: Это не игра. Это ад.
После напряженной паузы он отпустил меня.
— На год работаешь у меня. Утром тебя будут забирать и вечером увозить. Ты будешь делать все что тебя попросят. Я предоставлю тебе нормальную жизнь, но не путай мою доброту со слабостью. Я ожидаю от тебя преданности. Если ты предашь мое доверие, то это будет иметь свои последствия. Пока ты будешь об этом помнить, у нас, я полагаю, не будет никаких проблем, — продолжил он, после чего сделал паузу. — Я хочу, чтобы тебе было комфортно с нами, поэтому разговаривать ты можешь совершенно свободно, главное — уважительно.
Слушаюсь и повинуюсь, ублюдок… прошептала я.
— Ты что то сказала? — Он откинулся назад, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на веселье.
— Тебе послышалось — на моих губах появилась улыбка.
Сарказм был подлой сукой, которая часто брала надо мной верх.
— Я тоже так подумал — его глаза сверкнули. — Я хочу пить.
Я позволила своему взгляду переместиться на ленивого ублюдка, который развалился на стуле и, как я знала по опыту, полностью использовал обе свои руки.
— А сам как?
— Ты подписала договор, или уже забыла?
Успокойся. Я смогу. Подумаешь прислуживать ему. Делов то. Я не гордая.
— Чай? Воду?
Намек на удовольствие сверкнул в его глазах от унизительной ситуации, в которую он меня поставил.
Моя нога начала нетерпеливо постукивать под столом, раздражение росло с каждой секундой, которую он тратил, принимая решение.
— Чай.
Наливая ему чашку, я спросила:
— Сахар? Молоко? Сливки?
— Нет.
Три кубика сахара опустилась на дно чашки, туда же добавила сливок.
— Чтоб ты захлебнулся этим чаем.
— Котенок — это был смешок сквозь стиснутые зубы. — Ты все испортила.
В считанные секунды я оказалась у него на коленях. Вся игривость, витавшая в воздухе, утонула под пристальным взглядом его глаз. Его взгляд обжёг меня горячим язычком пламени. Сердце сжалось от напряжения, решимость начала колебаться. Но потом он провел большим пальцем по шраму на нижней губе.
Затем его губы коснулись моих, мягко, только шепотом. Как будто я была слишком юна, слишком невинна, чтобы справиться с чем-то еще.
Каждый сантиметр меня вибрировал под поверхностью, гудел и воспламенялся всякий раз, когда мое тело касалось его.
Как и в прошлый раз, волшебство прошло. Я услышала как в столовую вошли и услышала до боли знакомый голос.
— Отпусти мою дочь!
С колотящимся сердцем я вскочила на ноги.
— Сядь.
Я едва расслышала Филиппа из-за прилива крови в уши. Мой разум говорил слушать, но тело не слушалось. Все, что я могла сделать, это смотреть на папу, когда он вошёл в столовую. Его удерживали два амбала за руки.
Вид его был так приятен, что слезы жгли мне глаза, но реальность его присутствия вонзилась ножом в живот.
— Полина — произнёс Филипп зловещим тоном. — Сядь на место.
Мне пришлось опуститься на его колени. Мне было стыдно, что отец видел меня в такой унизительной позе.
— Отведите его в подвал — сказал Филипп.
Как только отца вынесли из столовой я накинулась на него и встала с его колен.
— Это жестоко, я не видела его четырнадцать лет. Я тебя умоляю, я хочу его увидеть, хочу обнять — выпалила я.
Темнота внутри была близка к тому, чтобы превратить этот дом в камень и пепел, и она заберет меня с собой. Но мне было все равно. Мне было наплевать на свое унижение. Гордость больше не имела значения — не сейчас.
— Пожалуйста.
Он приподнял бровь и насмешливо скривил губы.
— Нет.
Я выплеснула чай ему в лицо.
Вся сдерживаемая обида взорвалась, как салют на вечеринке. Напряжение поглотило кислород в комнате, прежде чем все стало мертвенно тихо, кровь за пульсировала адреналином и холодным чувством страха.
Он вытер лицо рукой, голос его был холоден, но сдерживался сквозь стиснутые зубы.
— Ну все, ты доигралась…