В плену его желаний

Глава 37

Фил

Мой желудок пронзила острая боль, моя жена, моя любовь, которая была застрелена, боролась за свою жизнь.

Испытывая головокружение и охватившую тело агонию, я отдался во власть оцепенения. Все вокруг померкло, звуки и образы исказились, в то время как реальность и окружающий мир обернулись чернотой.

Мне ещё никогда не доводилось чувствовать себя таким разбитым, отчаявшимся и потерявшим над собой контроль. Я походил на дикое животное, терял рассудок. Волосы были растрепаны, а рубашка — запачкана кровью. Кровью моей жены… кровью, которая пролилась более суток назад.

— Это я во всем виноват.

Я не боялся смерти, не боялся тюрьмы и вечных мук, но не мог даже вообразить, каково было бы потерять Полину. Я поклялся чтить ее, боготворить ее, защищать ее…

Я не смог сдержать собственную клятву — не смог защитить её.

Когда она очнется — если она очнется — ее мир изменится навсегда. Она стала частью этого мира, я понимал, что оставшуюся часть жизни моей жене придется постигать суть царящего вокруг хаоса.

Я начал ощущал нараставшую внутри ненависть — жгучую как раскаленная лава. Чем дольше я стоял в дверях реанимации, выжидал когда кто нибудь выйдет, тем злее становился. Моими мыслями завладела жажда отмщения, и не только потому, что того требовала организация — око за око — но и в силу того, что этого жаждало моё измученное сердце.

Наконец мои молитвы были услышаны, раздвижные двери открылись и вышел доктор. Он устало протёр глаза, вид его был такой же как мой.

— Даже не думай…

— Девушка пережила клиническую смерть. Человеческое тело способно вынести многое, но наш мозг достаточно уязвим. Если клиническая смерть длится более трех минут, то у человека в случае благоприятного исхода остается крайне мало шансов на полное выздоровление.

Я ощутил странное чувство, походившее на тоску и отчаяние, смешанные со страхом. Постарался напомнить себе о том, что страх держит нас в тонусе, однако в тот момент он совершенно не казался полезным — напротив, мне показалось, что крепкие стены, выстроенные для того, чтобы оградить их от опасности, были готовы рухнуть в любой момент.

— Как долго она длилась у Полины?

— Четыре минуты. Я не настаиваю на том, что она не сможет выздороветь, — продолжил доктор, — Я говорю лишь о том, что пока что слишком рано делать выводы. На данном этапе мы не сможем сказать, с какими последствиями Полина может столкнуться в будущем.

— То есть повреждения мозга?

— Да, но дело не только в этом, — ответил доктор, — Девушка потеряла ребёнка, и возможно в будущем, не сможет родить.

Я заперся в уборной, во мне бушевали различными эмоциии.

Ужас. Шок. Любовь. Скорбь. Признательность. Гнев. Раскаяние. Все эти чувства были настолько сильными, что казалось, будто вот-вот стошнит.

— Блять!

Дернул себя за волосы с такой силой, что кожа головы начала пульсировать.

Мне казалось, что на мою грудь давит целая тонна веса, едва не раздавившая силой свалившейся на меня информации.

Я был во всем виноват.

Я виноват в смерти ее отца, из за меня она почти умерла, из за меня она потеряла нашего ребёнка, хоть я и пытался оградить ее от этого, как только я появился ее жизни, её жизнь рухнула. Сколько бед она сможет ещё вынести. Антон и Стас были правы, ей не место в моем чёрном мире. В мире боли и хаоса, в мире крови и грязи.

Мой взгляд наткнулся на собственное отражение в зеркале. Печальные, покрасневшие глаза напомнили мне о ней, и я вконец лишился всяческого самообладания.

Я разбил зеркало кулаком. Оно треснуло, осколки стекла разлетелись во все стороны. Я продолжал яростно колотить по зеркалу, не останавливаясь до тех пор, пока из рамы не вылетел последний осколок, вместе с которым окончательно исчезло и мое отражение.

Я отдался во власть отчаяния, не имея ни сил, ни желания для дальнейшего сражения.

Тусклый свет домашнего фонаря освещал мою машину, стоявшую в задней части парковки.

Скрывшееся за горизонтом солнце увлекало за собой угасающий день.

Я все думал о том, сколько еще всего случится по моей собственной вине. Сколько еще семей разрушу, сколько еще жизней загублю? Я чувствовал себя проклятием, уничтожающим каждого, кто осмеливался подходить слишком близко ко мне.

Моя семья, брат с моим другом, вышли на крыльцо, увидев меня подошли к машине.

— Как она? — спросил Антон.

— В тяжёлом состоянии.

— Все так плохо?

Грудь просто разрывалась от боли. Мне хотелось, чтобы она, наконец, прекратилась.

Я двинулся, чтобы наконец положить конец этой войне. Мои люди схватили мерзавку, которая пыталась сбежать.

— Подожди — Иван схватил меня за повреждённый кулак — нужно обработать.

— Я хочу чувствовать боль — произнес сдержанно, пытаясь заглушить гнев.

Иван редко выходил из себя, но в те редкие моменты, когда это случалось, он становился непредсказуемым — зачастую, его слова ранили.

— Иди, улаживай дела, пока петля не затянулась окончательно.

Я изо всех сил сдерживался, не желая, чтобы сила горя сломила меня. Я должен быть сильным; обязан сохранить самообладание.

Я не позволю этой суке увидеть моё падение.

Я сжал руки в кулаки, желая, чтобы все звуки смолкли, и поморщился, ощутив жгучую боль, пронзившую правую руку.

— Дорогой мой — Девушка, которая стреляла, была в подвешена к потолку, ее ноги практически не доставали пола.

— Знаешь, в таком состоянии ты долго не протянешь. Умрёшь от нехватки воздуха. Видимо Антон постарался, вся камера в твоей крови. Он не аккуратно пытает, но и ты крепкая. Крепче мужиков, насколько твоей силы хватит?

Она с трудом потянулась, набрала воздух.

— Что ты хочешь знать? Мне было обидно, вы не узнали меня. Особенно ты, женишок.

Я вспомнил тот день, но я так же думал что она давно мертва, я лично видел ее смерть, она должна была сгореть в своём доме.

— Как ты спаслась, Геля?

Она лишилась слишком многого в тот день, поэтому и не упустила возможности нанести ответный удар.

— Нужно было лучше наводить справки дорогой мой, ты должен знать своего врага.

В комнате воцарилась напряженная тишина.

— Знаешь, в этот раз ты умрёшь и умрёшь окончательно. Вероятно, я буду гореть в аду за большинство тех дел, которые сделал за свою жизнь, но это — одна из немногих вещей, которые по-настоящему того стоят.