В сердце моем

ГЛАВА 17

Долли Тревис, — сказала мне как-то буфетчица Джин Оксфорд, — уже столько раз бросали мужчины, что она цепляется за своего Гарри, как за соломинку. Она вытерпит от него все, лишь бы он не ушел от нее совсем. Положение у нее унизительное, но она все еще на что-то надеется. Вот до чего иногда доходят одинокие женщины сорока пяти лет.

Мы говорили с Джин о ее приятельнице, которая недавно поселилась вместе с ней. Мне было сказано, что приятельница возьмет на себя половину стоимости квартиры и что она «никому не доставит хлопот».

Долли не работала, она была «содержанкой». Содержал ее Гарри шестидесятипятилетний толстяк с желтоватым цветом лица и красными пятнами на пухлых щеках.

Гарри вылезал из своего дорогого автомобиля, тяжело дыша, и хмуро смотрел на собственный живот, на котором, казалось, навсегда оставило след вдавившееся в него рулевое колесо.

Выйдя из машины, Гарри одергивал жилет, смахивал пепел с брюк, поправлял галстук и, преодолевая естественное стремление своего тела двигаться возможно медленнее и осторожнее, бодрой походкой шел к двери.

Ему не приходилось звонить, дверь сразу же распахивалась перед ним; Долли уже ждала на пороге после долгих часов, проведенных у окна в комнате Джин на втором этаже.

— Гарри! — восклицала Долли Тревис, и в голосе ее звенела благодарность.

Долли подолгу выстаивала так у окна, но это не было счастливым ожиданием возлюбленного; все это время она была погружена в мучительное сомнение.

Из окна их комнаты был хорошо виден дом, где находилась квартира Гарри и куда он часто привозил с собой женщин. Это был богатый человек, владелец прибыльного агентства, он легко и свободно тратил деньги на свои удовольствия.

С девушками, которых он приводил к себе, он, по всей вероятности, знакомился в холлах фешенебельных гостиниц, а может, они работали в конторах фирм, с которыми он имел деловые связи. Девушки эти были хорошо одеты, держались самоуверенно, некоторые с улыбкой заглядывали Гарри в глаза, когда он пропускал их в двери своей квартиры. Они оставались у него часок-другой, иногда целую ночь. Долли точно знала, сколько времени они там проводили. Она вела этому учет.

— Долли не смеет упрекать его, — рассказывала мне Джин. — Он сразу бросит ее, если она хоть слово скажет. Гарри выдает ей пять фунтов в неделю и иногда берет ее с собой куда-нибудь вечером, если ему не подвернется что-нибудь поинтереснее. Она веселая, умеет одеваться и все еще хорошенькая. Когда Гарри бывает где-нибудь с Долли, он даже внимателен к ней. Его устраивает постоянная содержанка, к которой он может заявиться в любое время. Бедняжка Долли — именно то, что ему нужно.

Затем Джин поведала мне, что Долли просто не в силах оторваться от окна — ей необходимо все время следить за квартирой Гарри.

Я сказал, что мне такое занятие кажется удивительно бессмысленным, и ото всей души пожалел Долли.

— Я уж и то ей говорила, — вздохнула Джин. — Говорила, что если она будет торчать у окна и прислушиваться к каждому звуку, то кончит сумасшедшим домом. Я пригрозила, что ей придется переехать от меня, если она не прекратит это. Если хотите знать, я сама начинаю нервничать. Места себе не нахожу. Стоит ей увидеть, что из его машины выходит девушка, она будто каменеет вся. Взглянет на часы и смотрит, смотрит не отрываясь, и лицо у нее делается… просто невозможно смотреть на такое лицо.

Мне пришлось однажды видеть, как машина сбила девушку, она лежала на мостовой вся в крови, платье задралось кверху, а девушка лежала и ничего не чувствовала. Это — скажу я вам — было очень страшно, кругом мужчины смотрят, а она ничего не знает. Когда она пришла в себя, она попыталась опустить юбку, но не смогла. Я подошла, поправила на ней платье, и она посмотрела на меня… никогда не забуду этого взгляда — в нем не просто благодарность была, а еще что-то, я даже выразить не могу, что именно…

И вот, когда Долли не отрываясь смотрит из окна на Гарри, который приехал в машине с другой женщиной, у меня бывает на душе так же плохо, как когда я увидела ту девушку на мостовой.

— Почему же она его не бросит? — не выдержал я.

— Вы — не сорокапятилетняя женщина, у которой ничего в жизни не осталось, — ответила Джин, глядя на меня с высоты своего жизненного опыта. Вам этого все равно не понять.

Случалось, Гарри брал с собой Долли, когда уезжал по делам в другой город. Подготовка к такому путешествию доставляла ей величайшее удовольствие. Она покупала новое платье, делала прическу в парикмахерской, долго втирала в увядшую кожу всякие лосьоны и кремы. С лица ее не сходила улыбка, в голосе звучала радость, она выискивала предлог, чтобы поговорить о Гарри, как будто ее распирало от любви к нему и ей нужно было поделиться с кем-то своими чувствами.

Она хотела, чтобы все знали о его щедрости, великодушии, о замечательном отношении к ней; слова хвалы и благодарности рвались наружу подобно детям, столпившимся у дверей школы в ожидании, что дверь распахнется и они вырвутся на волю.

Достаточно было одного слова, чтобы началось это восторженное словоизвержение. Вы тут же узнавали, что Гарри — прекрасный, добрейший человек, что он обязательно женится на Долли, когда придет время. Все, чего хотела Долли от вас, это чтобы вы соглашались с похвалами, которыми она осыпала Гарри.

Я, признаться, ни разу не мог на это отважиться.

Когда Долли возвращалась из таких поездок, радостного настроения ее как не бывало. Молчаливая, подавленная, она снова проводила долгие печальные часы у окна.

По возвращении Гарри всегда оказывался очень занятым, не бывал у Долли по две недели, потом неожиданно появлялся с цветами в руках.

Однажды вечером я стоял у подножья лестницы и вдруг услышал, как наверху кто-то закричал, крик оборвался, наступила тишина. Я подождал немного, раздумывая — не подняться ли наверх, но, успокоенный тишиной, пошел к себе, закурил и задумался.

Немного погодя в комнату ко мне вошла Джин, она села за стол против меня и сказала:

— Гарри попал в автомобильную катастрофу. Он погиб. Долли несколько минут тому назад прочла об этом в «Геральде».

Я откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул.

— С ним была девушка, — продолжала Джин. — Она осталась жива.

Несколько минут прошло в молчании; потом я сказал:

— А как Долли? Что она делает?

— Лежит на кровати, уткнувшись головой в подушку, — не хочет, чтобы я видела ее лицо. Джин встала и направилась к двери:

— Пойду к ней. Я только хотела сказать вам.

— Спасибо, — сказал я.

Джин остановилась в дверях, глядя на протершийся линолеум.

— Бедная Долли, — сказала она. — Ей больше незачем смотреть в окно.