В сердце России

ЗЕЛЕНЫЙ ГОРОД

Нельзя жить в Горьком и не побывать в Зеленом городе, не посетить излюбленное место отдыха горожан. «Непростительно», — скажут старожилы. Туристы, читая путеводитель по Горькому, узнают, что этот лесной массив находится в двадцати километрах от города, вниз по Волге, и занимает площадь 360 гектаров. Путеводитель сообщает еще, что зеленый массив украшает река Кудьма, протекающая в южной его части, и что в 35 здравницах здесь ежегодно отдыхают триста тысяч горьковчан.

Жаркий полдень. Воздух напоен острым запахом сосен и тонким ароматом земляники, принесенным легким ветерком с лесной опушки. В бору тенисто и прохладно. Отдельные оранжевые пятна солнечных лучей рябят на свежо зеленеющих мхах, высвечивают из дальних потемок какой-нибудь румяный ствол, золотят песчаную дорожку. Стояла глубокая, покойная тишина, только вверху чуть шумел ветерок, да изредка тянул со скрипом и перестуком свою однообразную песню дятел. Сосны, ровные и прямые, как свечи, высоко возносили свои зеленые купола. Под соснами чисто, землю покрывает толстый ковер из опавших сухих иголок-хвоинок. Он пружинит под ногами.

Приятно ходить по бору. Когда налетит ветерок и сосны зашумят, возникает особенно радостное и светлое чувство. Казалось бы, ничего не случилось — обыкновенный ветерок, и не к тебе явился, а просто так по своей воле погулять над лесом, порыскать в сосновых ветках прилетел, и нет ему до тебя никакого дела, а радует тебя его появление, как будто ты друга встречаешь, и уже не один. И чем сильнее шум, тем веселее. Особенно в ясный солнечный день.

Над головой отчетливо послышался шорох. Не поворачивая головы, я глянул на верх сосны. Шустрая черноголовая белка короткими, настороженными прыжками, роняя кусочки коры, спускалась по стволу. На высоте двух метров над землей белка остановилась, острая ее мордочка вытянулась, подвижная верхняя губа быстро зашевелилась. Занятный зверек спрыгнул с сосны на ветку куста и принялся рассматривать меня то одним, то другим глазом. Потом мигом Рыгнул на плечо. Смешно вытягивая шею, белка нюхала меня, осмелела и показала свою забавную, смышленую мордочку. Щеки пухлые, нижняя губка вздернута капризно. И какая же она пышная! С усиками. Идут ей усики. Сама — светло-коричневая, хвост пушистый, красновато-рыжий. Напустила белка на себя любопытство и стала опять меня рассматривать агатовыми бусинками глаз, выражая какое-то недовольство. Она всем своим видом как будто говорила: «Ну что ты мне принес? Разве ты не видишь, что я кушать хочу?» Ручная белочка! В бору отдыхающие заводят с ней дружбу. То и дело слышится: «Белка! Белка!» Зверек не заставляет себя долго ждать, быстро спускается по стволу вниз и вскоре уже сидит на плечах. И снова на дерево, чтобы в спокойной обстановке кушать подношения. Я не имел подарка, и мне понятна обида зверька.

Припекало полуденное солнце, гладка, спокойна поверхность реки, словно она дремала, только со дна били невидимые родники, и, расталкивая упругими струями сонную воду, блестели серебряными кольцами водовороты. Уже в первую мою встречу с Кудьмой река произвела впечатление. Малая река, правый приток Волги, она узка — берега рядышком, а заглянешь в омут, невольно проникаешься уважением к ней. Прозрачные изумрудно-зеленые воды текут не спеша, в тени будто хмурятся, а на солнце неожиданно вспыхивают огоньками. Кудьма — река подлинно нижегородская: от истока до устья, на протяжении 142 километров она не покидает центральную часть Горьковской области. В том месте, где она поворачивает на восток, разместился лесной массив Зеленого города.

Кудьма не течет прямо, все виляет, крутит. Ей будто тесно, она мечется из стороны в сторону, как змея, извивается петлями, причудливыми зигзагами. О ней П. И. Мельников-Печерский в романе «На горах» писал: «…совсем к Оке подошла, только бы влиться в нее, так нет, вильнула в сторону да верст за сотню оттуда в Волгу и ушла. Не захотела сестрицей ей быть, а дочерью Волгиной».

Время от времени на реке становится тихо. Кудьма словно приостанавливала течение, погружалась в глубокий сон. Солнце отражалось в ее глади. Только на самой середине быстрое течение разбивало его лучи на множество бликов. Сквозь прозрачную воду у берега видны порывистые движения стайки мальков: они резвились, сверкая бронзой в воде, а в глубине реки опрокинутое отражение берега, покрытого молодыми соснами.

Небо было ясное, но откуда-то сверху и издалека прогромыхало, словно с кручи телега сорвалась и пошла по камням, разлетаясь и разламываясь, гремя колесами. Взявшаяся неведомо откуда темно-лиловая тучка без заметного ветра двигалась к нам. Солнце, еще не скрытое, освещало ее мрачную фигуру и серые полосы, которые от нее шли до самого горизонта. Вдали появились еле заметные, поднимающиеся от земли, колеблющиеся струйки воздуха, напоминающие слабый дымок от костра. Воздух, казалось, вот-вот прорвется громом и молнией, но гроза уходила в сторону. От тучи вдруг начали лететь мелкие, янтарные в лучах солнца капли дождя. Сперва поодиночке, легкие, как пыль, они отвесно падали, мягко и мирно. Были они теплые, словно брызги парного молока, белыми пузырями вспухали на образовавшихся лужицах. Свежестью повеяло от их серебряного, сияющего полета, острее запахла трава.

Ленивый, почти неслышимый дождь словно бы о чем-то шептал. О чем шептал дождь? Как ни прислушивался, не мог понять. Временами он сменялся солнечным сиянием. Так тих и мирен был этот дождь, что даже цветы не склоняли своих головок. Светило солнце, шел дождь — тихий, мелкий, легкий, как осыпающиеся лепестки цветов. Вдали из-за туч неожиданно упали золотисто-белые столбы света, ясные, могучие. Там, куда упали эти столбы, видно, дождем и не пахло.

Слепой дождь! Так называют дождь при солнце. Почему слепой этот самый светлый, самый чистый, умывающий лик солнца дождь? Капли и струи его налиты светом и каким-то счастливым сиянием. Будто и самому дождю радостно оттого, что пришел без рокота грома, ослепительных молний, и такой легкий, тихий, веселый. Это дождь изобилия, он радует всех. Может быть, он ослеплен своей дивной красотой? Или его видят даже слепые? Я люблю слепой дождь, люблю слушать, как сеет он мелко и робко. Люблю стоять под ним в забытьи, погруженный в свои мечты.

Мелодия слепого дождя, кажется, самая успокаивающая музыка. Такой дождь к грибам — вот и зовут его еще грибным.

Солнечный дождь шел недолго. Дымчатые облака подались кверху. Сквозь разрыв, словно из глубокого колодца, проглянуло пронзительное синее небо. И этого небольшого слепящего солнца было достаточно, чтобы все вокруг озарить удивительно чистым светом.

На другом берегу, на краю поляны, вдруг, как и ваяние, застыло громадное серо-бурое животное. Вот б но само. Лось? Нет, лосиха. Стоит, подняв голову. Из-за куста к ней придвинулся запоздалого рождения. Он чуть рыжее матери, лопоухий, поразил меня несообразностью пропорций своего тела: огромная голова, длинные ноги и очень короткое туловище. Но было в лосенке что-то трогательное, нежное. То ли маленький хохолок рыжеватых волос на спине, то ли чуть влажные губы, то ли тонкие, как тростинки, ножки. Одно ухо у него приподнято, темные большие глаза доверчиво и пристально разглядывали лес. Малыш вслушивался в лесные звуки, он то и дело терся о бок лосихи, точно убеждался: здесь она, мать, никуда не делась. Чтобы не напугать их, я отошел дальше, встал за дерево. Наблюдаю.

Лосиха стала, словно на посту. Ноздри ее чуть вздрагивали. Враг, будь то волк или человек, не мог приблизиться незамеченным. Она не отрывала неподвижного настороженного взгляда от дерева, за которым я стоял. Потом вскинула голову, тревожно толкнула ногой теленка. Лосенок быстро вскочил и вместе с матерью скрылся в лесной чаще.