Валеркина охота

Приключение

До сторожки лесника оставалось километра три. Валерка неторопливо шагал по знакомой лесной дороге, у него было чудесное настроение, потому что наступили зимние каникулы и его отпустили охотиться на целых пять дней.

С утра был снегопад — и лес стоял чистый и обновленный. На дороге, по которой шел Валерка, светились свежие следы — здесь только что проехали возы с сеном — и развешанные по кустам пряди с непомерно широких возов знакомо пахли покосом, пахли летом. Валерка поднял клок сена и долго мял пальцами ломкие, душистые стебельки. Он старался ступать в глянцевитый, ровный след полоза саней — середину дороги истоптали копытами лошади, и идти по ней было труднее.

Валерка не в первый раз шел к леснику. С того памятного дня, когда он чуть не застрелил его собаку, стал постоянным гостем Владимира Акимовича.

Лесник многому научил Валерку: и следы различать, и по голосам птиц узнавать, и по лесу ходить неслышно. Конечно, Валерка не проник еще во все лесные тайны, но ведь они еще столько времени проведут вместе.

Он свернул на просеку и пошел по узкой, присыпанной свежим снегом тропинке, которая, извиваясь и петляя, привела его на большую вырубку.

Дом лесника, неожиданный и необычный среди леса, в стороне от дорог, стоял у края вырубки, притулившись задворками к высокому и темному ельнику, наряженному по верхам снегом. Около крыльца стояли воткнутые лыжи, из трубы курился дымок. Валерка обрадовался, что хозяин дома, и заторопился, оскользаясь на неровно выбитой тропе.

Но что это? На ступеньках и крыльце лежит свежий, нетронутый слой снега… а печка топится… Дела… За дровами-то он должен был выйти и наследил бы?.. Снег перестал падать еще по-темному.

Валерка недоуменно потоптался у крыльца и, еще раз оглядев ровную целину с единственными его следами, постучал в дверь. Обычно отзывался Булай, но теперь была тишина. Он постучал громче — дом безмолвствовал.

Он сошел с крыльца — из трубы так же ясно вился дымок. Сколько же времени может топиться печка? Валерка знал, что и полтора часа — много, а тут выходит целых четыре. Что-то не то. Так не бывает.

Он снял ружье, рюкзак и, смахнув снег, сел на ступеньки.

«Если лесник уехал на Новый год — ждать бесполезно. Булая, значит, он увел в Кебирево, к егерю Николаю.

Жена его в эту зиму живет у матери в городе — вот к ним и уехал. Тоже мне, а еще приглашал…»

Валерка так ждал этих дней: как бы здорово они поохотились, побродили по лесу… и вот на тебе. Он встал и еще раз глянул на крышу — дым стал еле заметен, очевидно, дрова прогорали.

«Но не оставил бы он печку без присмотра?» Валерка поднялся на крыльцо и нажал дверь. Она неожиданно подалась…

Никогда прежде он не входил в чужой дом без хозяина и теперь стоял в нерешительности, поспешно притворив дверь и отступив чуть назад.

«А вдруг что случилось? Вдруг он больной лежит в доме, а я тут?.. Но где тогда Булай? И если уехал — почему не запер дверь?» Мысли кружились в голове, картины различных несчастий сменяли одна другую, и Валерка решился. Он нагнулся, обмахнул варежкой валенки и вошел.

В доме все было как и раньше, все на прежних местах. Валерка открыл дверцу подтопка — чуть тлея, догорали головешки, дрова были положены в печку час назад, но кто же положил их? Ничего не понимая, стоял он посредине избы, соображая, что теперь делать.

Неожиданно из-за простенка около печки, закрытого занавеской, донесся негромкий вздох, и там кто-то зашевелился. Валерка замер:

— Владимир Акимович?.. Булайка?..

А занавеска вдруг отодвинулась, и оттуда высунулась длиннорылая медвежья голова, и выступили две черные лапы с длинными блестящими когтями.

Валерка вздрогнул, и дыхание его остановилось.

Медведь потянул носом воздух и тихонько уркнул. Валерка попятился, глаза его округлились. До порога было шага три, и он, сдавленно крикнув, в один прыжок преодолел это расстояние, хлопнул за собой дверью и в долю секунды оказался на улице.

На крыльце остались ружье и котомка, а он что есть духу мчался по тропинке. Когда наконец он оглянулся и увидел, что медведь не гонится за ним, остановился и уставился на дом, готовый бежать снова, если чуть шевельнется дверь.

Так простоял он несколько минут и, успокоившись немного, стал думать, как теперь завладеть ружьем.

Его не занимало сейчас, как оказался медведь в избе, куда, наконец, делся лесник? Войти в дом Валерка не согласился бы ни за какие пряники, но нужно было как-то достать ружье. Осторожно подкрасться к крыльцу, схватить, и вот тогда пусть гонится за ним медведь — он сумеет постоять за себя. Он отбежал на порядочное расстояние, и возвращаться, делая медленные, маленькие шаги, было страшно. От напряжения свело скулы и пересохло во рту. Поляна, на которой негде было спрятаться, служила плохой защитой, и маленькая его фигурка на белой снежной целине выглядела одиноко и жалко.

Валерка сжался для последнего прыжка, кинулся, схватил и метнулся прочь. Отбежав немного, он повернулся, зарядил ружье картечью, пожалев, что нет у него пули. Однако медведь и не думал вылезать.

Теперь, когда ружье было в руках, Валерка попытался как-то объяснить происшедшее, но не мог придумать ничего путного. В голову лезла всякая ерунда, вроде той, что мишка съел лесника и собаку и сытый спал за печкой, потому и не погнался за ним.

Валерка опять стал осторожно приближаться к дому. Он знал теперь, что нужно сделать: он запрет медведя в избе и побежит звать народ.

Осторожно вытянув из снега лыжу и держа наготове ружье, он подошел к двери. Колотилось сердце от страха — ведь все-таки медведь, не шутки, в самом деле.

Он долго не мог справиться с лыжей — она была широкая и тяжелая, а держал он ее одной рукой. Наконец, просунув лыжу в дверную ручку и заклинив дверь, он облегченно вздохнул, перехватил ружье и сбежал с крыльца.

«В окно уж он не полезет — не догадается».

Он побежал через поляну, но вдруг остановился и озадаченно оглянулся: в доме ведь ни звука не раздалось, пока он колдовал с дверью.

Да и есть ли там медведь? Не померещилось ли ему? Валерка всерьез растерялся: наделаешь шуму в деревне, а потом засмеют, задразнят. Больно уж необычен медведь в их краях, да еще чтоб в дом залез…

Так стоял он в раздумье и уж готов был снова вернуться, как вдруг в доме что-то загремело, и медведь явственно рявкнул.

…Валерка с ружьем в руке быстро бежал по тропинке к лесной дороге, пока не кончились силы, и он перешел на шаг, тяжело дыша и еле переводя дух.

«Мед-ведь, мед-ведь…» — колотилось сердце. Да где же все-таки Владимир Акимович? Что с ним?

А Владимир Акимович шел навстречу как ни в чем не бывало, с ружьем за плечами, с огромным рюкзаком. Валерка оторопел на секунду, затем кинулся к леснику и, сбиваясь, то и дело размахивая руками, взахлеб рассказал о медведе, о чудесах со следами и вообще обо всей этой странной истории, умолчав, разумеется, о своем бегстве от ружья.

Веселые искорки мелькнули в глазах лесника: не шутит ли парнишка?

Но потом он нахмурился:

— А ты не врешь, случаем? Это ведь, брат, целое дело.

Валерка воспрянул духом и принялся уверять, что не врет, что сам бы не поверил, а вот все же на самом деле случилось, еще бы ему врать, когда он собственными глазами видел зверя.

— Что же делать-то, Владимир Акимович? Убивать ведь его надо.

— Да… — вздохнул лесник. — Неужто сожрал Булая? Сожрал ведь, а? Вот зверюга. Ну что ж, пошли. Сейчас мы наведем порядок. Покажем ему, как в избы лазить!

— А у вас пуля есть? — Валерка семенил то спереди, то сбоку, до крайности возбужденный, и без умолку говорил о медведе, о том, что у него только картечь. А что медведю картечь? Ему пуля нужна.

— Как же без пули, без нее, брат, нельзя, — лесник на ходу раскрыл ружье, поменял патроны. — Эх, надо б и тебе снаряд покрепче, а то вдруг промахнусь.

— Уж вы-то не промахнетесь, а если что, я ему и картечью влеплю — будет знать.

— А как же мы в избе стрелять будем? Нехорошо вроде.

Валерка и сам понимал, что нехорошо, но придумать ничего не мог.

Вышли на поляну. Владимир Акимович остановился:

— Подожди, что там со следами-то было? Ты говоришь, никто не ходил, а я из дому вышел — часа два, не более. Печку оставил — как раз вернуться, трубу закрыть. Следы должны быть.

Валерка взглянул на лесника: смеется, что ли?

— Чудеса, брат, а? Веришь в чудеса-то?

Валерка в чудеса, конечно, не верил, но как тогда объяснить отсутствие следов?

— Так-то, товарищ охотник… — лесник зашагал к дому и остановился у самого крыльца.

Валерку удивляло бесстрашие лесника: Владимир Акимович так и не снял с плеча ружья, и, чтоб не показаться трусом, Валерка не снимал своего, однако крепко вцепился в ремень, готовый сдернуть его в любую минуту.

— А ты не подумал, что снег у вас в деревне мог кончиться утром, а здесь еще идти?

Валерка шмыгнул носом.

— Может ведь так быть? Ну, чего молчишь? Вот то-то. Я из дома вышел — он сыпал, как дым из трубы, плотно. До самого Кебирева шел вместе со мной, не мудрено, что следы закрыло. А ты небось долго голову ломал. — Владимир Акимович насмешливо прищурился, снял ружье и взошел на крыльцо.

— Эк, ты дверь-то замуровал добротно. А вдруг бы мне мишка лыжу сломал? Что бы я делал?

При чем тут лыжи? Валерка ежесекундно ожидал развязки, а лесник — о каких-то лыжах. Поднявшись на ступени, он щелкнул курком своего ружья.

— Э, нет, так дело не пойдет. — Лесник взял у него ружье, плавно спустил курок и поставил его к перилам. — В избе стрелять не позволю — расшибешь мне все углы. Мы, я думаю, с ним и так поладим, медведи в наших краях не драчливые, да и, коли Булая съел, значит, сытый, а сытый — он не страшней котенка.

Лесник поставил на крыльцо ружье, рядом с Валеркиным, вынул из дверной ручки лыжу и вошел на террасу. Валерка, вконец растерянный, шагнул было за ним…

— Нет, ты тут подожди, а я гляну, велик ли зверь. Ну, а чуть чего — не бойся, справлюсь. — И он вынул из ножен свой большой охотничий нож.

Валерка с замирающим сердцем ждал мишкиного рева и каждую секунду готов был кинуться к ружьям, решив хватать лесникову двустволку и стрелять пулей.

— Заходи-ка, эй! — глухо донеслось из дома.

«Как, уже все?» — Валерке тотчас нарисовалась картина: окровавленная туша медведя у ног лесника, а сам он с ножом и почему-то с засученными рукавами стоит, тяжело дыша и отирая пот.

…Валерка открыл дверь, увидел сразу Владимира Акимовича, а рядом… Широко открылись глаза Валерки: рядом с лесником стоял лобастый медведь и довольно щурился — Владимир Акимович чесал его за ухом.

— А вот, Триша, и наш медвежатник, знатный охотник во всем районе — Лерка Игнатьев.

Валерка, совершенно сконфуженный, поняв в одну секунду, что медведь ручной, стыдясь уже и своего бегства и всего, что произошло, не знал, что делать.

— Да заходи ты в дом, чего холод пускаешь. Зверь-то добрый оказался — не тронет. — Лесник не выдержал больше — захохотал: медведь испуганно метнулся в угол, а покрасневший Валерка стоял и смотрел, как обтаивает на валенках снег.

Владимир Акимович успокоился, но улыбка не сходила с его лица. Он рассказал Валерке историю появления Тришки в лесной избе, и немного осмелевший Валерка вскоре уже кормил медведя сахаром, с восхищением разглядывая плотный бурый мех, коротенькие уши, утопавшие в шерсти, неуклюжие, кривоватые лапы.

Тришка не был еще взрослым медведем и едва доставал Валерке до пояса.

— Как же я мог его принять за большого зверя? — Верно, у страха глаза велики.

Владелец медведя, старый друг Владимира Акимовича — геодезист Добровольский, уехал в командировку и на это время привез Тришку к леснику. Булая пришлось увести в Кебирево — собака не захотела мириться с таким соседом. Медведь жил в сторожке уже вторую неделю и вполне освоился, обжился в своем углу за печкой, где и застал его Валерка.

Лесник сходил за ружьями, разрядил их, положил на лавку.

— Ну что? Я смотрю, вы поладили?

Две пары смышленых глаз повернулись к нему:

— Поладили.

Валерка хотя и почтительно, но уже без боязни трепал медведя за загривок, а тот добродушно улегся вдруг на полу и прищурил от удовольствия глаза, чуть подрагивая веками.

— Поладили…