Валеркина охота

Воспушка

После уроков, когда все уже оделись, к Валерке подошел Петька Жаренов и сконфуженно попросил помочь по математике. Валерке ну совсем было некогда: он собирался побыстрее сделать домашнее задание и лечь спать, потому что завтра воскресенье и можно рано встать, чтоб пойти на охоту. Но у Петьки в дневнике стояли подряд две двойки за уравнения, и Валерка решил выручить товарища.

Они прозанимались допоздна, а потом, придя домой, Валерка разложил учебники и, глянув на часы, вздохнул: завтрашнюю охоту следовало отложить, потому что хотелось уже спать, а задано было много.

Приехал отец и зашел к нему в комнату.

— Ну, ты чего? Все занимаешься? Времени-то вон сколько.

— Да не, пап. Я только пришел — алгебру Жаренову объяснял.

— Помогал, значит?

Валерка кивнул.

— Это хорошо, а свои уроки сделал?

Валерка склонил голову.

— Что молчишь? Нет?..

— Не успел. Завтра сделаю.

— Жаль, — сказал отец. — Я хотел тебе одно дело предложить.

— Какое дело? — заинтересовался Валерка.

— Да вот завтра повезу Петра Фомича в Воспушку за тетеревами. К нему гость из области приехал — знатный охотник… Хотел и тебя взять.

— Пап… — протянул Валерка, забыв сразу обо всем, — в Воспушку?! Я ведь там никогда не был…

— Мало ли что не был: раз нельзя ехать, ложись спать. Уроки важнее.

— Пап… Ну я сделаю. Я сейчас все сделаю.

— Да когда ты сделаешь — одиннадцатый час уже.

— Успею, нам немного задали…

Отец вдруг улыбнулся:

— Ладно. Сегодня ничего не выйдет — спать нужно. А уж завтра под вечер смотри. Вернемся, время тебе будет на уроки. Только — чур, без скидок. Все выучишь.

— Выучу, пап, я выучу… — Валерка ерзал на табуретке, довольный таким исходом.

— То-то. Собирайся давай да ложись: выедем рано, в половине четвертого подниму.

— А мне нечего собираться, все готово, я в лес и так завтра хотел.

— Ну, еще лучше, спи… — И отец вышел, погасив у него свет.

Дорога, мощенная камнем, мерно уходила под колеса. Охотники, поговорив немного, задремали. Валерка тоже начал клевать носом, но, видя перед собой высокую спину отца, встряхнулся, спросил тихонько:

— Пап, тебе ночью, когда едешь, спать хочется?

Отец полуобернулся, глянул на склоненные головы пассажиров, улыбнулся:

— Бывает, и хочется, но привык терпеть. Я обычно думаю, когда еду… О чем-нибудь.

— А о чем ты сейчас думаешь?

— Да вот о дороге этой, — отец прислушался к уверенному говору мотора, повернулся к сыну. — Ты давай тоже подремли, день-то впереди велик, а приедем не скоро.

Он нагнулся к рулю, высвободив из-за спины стеганый коврик, перекинул назад, к Валерке:

— Устраивайся.

Валерка подсунул коврик под голову, склонился, закрыл глаза. Стало удобно и спокойно.

«И чего отец может про дорогу думать? Дорога как дорога, старая, тряская… Асфальт бы на нее…»

И невдомек было Валерке, что отец как раз очень много мог думать об этой дороге, и она, теперь уж кое-где повыбитая, ему все равно была хорошей. Хорошей потому, что он знает время, когда здесь, средь лесов, горек был удел шофера. Тогда он работал на грузовике. Ездил из Воспушки в район, тратя дня два: километр своим ходом — десять на буксире у трактора. Помнит, как переезжал в Воспушку новый директор МТС, так не нашли лучшего способа переправить имущество, как погрузив на тракторные сани, волокли по грязи, словно диковинный корабль. Давно уж это было, почти пятнадцать лет назад.

Воспушка была в те годы маленькой деревенькой с грязным, заросшим прудом возле старого барского дома, комолой церковью и заброшенным, но все равно величественным старым парком, уцелевшим еще от прежних хозяев.

Извивалась, взбегала на горки, мелькала мостиками через маленькие речушки яркая в свете фар полоса мощенки. Монотонно гудел мотор, ехалось легко и свободно. Из темноты, с обочин, наплывала ровная, густая стена леса, телеграфные столбы. Подобрался незаметно рассвет, и, когда Валеркин отец выключил фары, утро, словно прыгнув откуда-то вперед машины, сделало видимым и гряду деревьев вдоль дороги, и линию телеграфных проводов, и дальнее поле, за которым должна уже быть Воспушка.

С трудом узнавал Валеркин отец деревню: еще с горы был виден ровный прямоугольник пруда, одетого в глинобитную набережную; один к одному равнялись новые типовые дома; на месте стоящей когда-то пекарни светилось почти целиком стеклянное здание магазина, да и сама деревенская улица словно распрямилась, стала шире, чище. Свежим желтым пятном ласкал глаза новый сруб, и будто даже в кабину нанесло запахом сосновых бревен.

Машина остановилась.

— Петр Фомич, куда ехать-то?.. Воспушка.

Несмотря на ранний час, улица была оживлена: трещал на всю округу пускачом трактор, торопились на ферму доярки, возле дома егеря, к которому подъезжали теперь, от забора к забору слонялись две дворняжки.

Егерь Захаров, предупрежденный о приезде охотников, ждал, и, когда поздоровались, перебросились фразами о погоде, об охоте, сразу, отказавшись от предложенного чая, заторопились в лес всей компанией.

Взрослые шли впереди, а Валерка, вертя головой и разглядывая все вокруг, — немного сзади. Валеркин отец не любил охоту, однако пошел ради любопытства.

Егерь — широкоплечий, добродушный мужчина лет тридцати — казался молчаливым, но разговорился, когда пыхтящий, как паровоз, Петр Фомич завел разговор о тетеревах. Охота обещала пройти удачно, места дневок тетеревов были хорошо известны, и егерь уверенно вел охотников по знакомой тропе.

Осень едва коснулась леса. Яркими пятнами светились сквозь общую зелень неведомо почему пожелтевшие одинокие березы. Заметно пожухла трава, посвежел воздух, и появилось в нем после летнего застоя дыхание прохладных росных утр, не пропадавшее уже на протяжении всего дня.

Сбились в стаи тетерева, стали осторожны и уже не подпускали на выстрел. Молодежь окрепла, и трудно сделалось отличить первогодка от зрелого тетерева-черныша. С полей свезли хлеба, и большие желтые стога украшали теперь поля, не давая, однако, корма птицам. Все реже и реже вылетали тетерева на свои бывшие кормежки.

Охотники остановились на опушке высокоствольного березняка.

— Эх, и белых, наверное, тут… — Петр Фомич, сняв ружье, присел, провел руками по натруженным ногам — прошли километров пять.

Председатель колхоза трудно переносил монотонную ходьбу, хотя на ногах был целыми днями, пропадал в полях, бегал по усадьбе колхоза, везде успевая, появляясь то здесь, то там, и к концу дня «набирал» добрый десяток километров, совершенно не чувствуя усталости. Но стоило пойти куда-нибудь далеко, как он выматывался совершенно.

Высокий, плотный, в ладной охотничьей куртке, охотник из города, словно в подтверждение, нагнулся и сорвал крупный ядреный гриб, затем, шагнув чуть в сторону, — еще два.

— Смотрите — и верно, белые! И до чего ж хороши! А пахнут как!..

Валерка мигом обежал соседние березки, но ничего не нашел.

— Да, гриб теперь ядрен. — Захаров вертел в руках темно-коричневую шляпку. — Не уваривается даже, только не в урожае, время-то прошло — найдешь случайно, как эти, и — ищи не ищи — ничего рядом. Однако давайте к делу…

Валерка отошел от старших и присел рядом с красивым ружьем, которое приезжий охотник положил аккуратно на пенек. Валерка, завистливо сравнивая его со своей одностволкой, разглядывал черную, мореную ложу и покрытую тонкой вязью колодку.

Захаров переломил свою двустволку и вставил позеленелые латунные гильзы:

— Ну так вот: ты, Михалыч, без ружья — тут и останься, за березой, — он показал Валеркиному отцу на дерево, под которым нашли грибы. — Вы, товарищи, идите к тем елочкам, а мы с парнем пугнем пташек. Стойте тихо, они где-то тут и должны к этой березке обязательно подлететь, а может, и сядут на нее: деваться-то им больше некуда. Стрелять сподручно, не спешите, да не напугайте прежде времени. Сигнал подам — замрите, глазами только следите, а головы не поворачивайте.

Валерка, зарядив уже свое ружье, стоял готовый к охоте, возбужденный и чуть опечаленный.

«Видно, не придется стрелять, нужно идти в загон. Неужели отца не мог взять? Какая разница, кто пойдет, а я бы поохотился…»

Егерь еще раз оглядел поляну и неторопливо зашагал в глубину рощи. Валерка, держа ружье в руке, семенил рядом, стараясь не шуметь, не давить сухие сучья, не задевать за ветки. Он знал, что в загоне до поры нужна тишина.

— Небось стрельнуть хотелось, а я тебя с собой?.. — спросил Захаров, словно угадав его мысли.

— Хотелось, конечно, — не смог скрыть огорчения Валерка. — Да я и в загон люблю ходить, пусть уж они стреляют.

— А ты нос не вешай. — Захаров добродушно оглянулся. — Мы с тобой тоже тетеревей увидим. Они по ним спуделяют небось, куда им с дорогими-то ружьями, напугают только. Дадут черныши круг и аккурат к нам вылетят.

Березняк сменился разнолесьем, султанами встали тут и там кусты кудрявого можжевельника, густой, высокий черничник путался в ногах, мешая идти.

— Ну, где-то здесь, — Захаров остановился, закурил. — Давай немного в сторону, так, чтобы только видеть меня, и — пойдем. Нарочно не шуми — птицы сторожки, и так поднимутся, а то напугаешь их, они, как шальные, летят.

Валерка, продираясь сквозь заросли можжевельника, отодвигая от лица упругие ветви, то и дело сверялся, не забрел ли в сторону от егеря, и, видя мелькание его темного ватника, все ждал вылета тетеревов.

— Увидеть бы…

А они поднялись сразу всей стаей где-то впереди, и он уж, конечно, ничего не увидел, только услышал хлопанье крыльев.

Захаров быстро вынул патроны из ружья и, повернув к себе стволами, приложил дуло к губам. Протяжный, густой и красивый звук трубы разнесся над лесом. Валерка и не знал, что в ствол можно трубить, как в рог. Здорово! Он с восхищением смотрел на егеря, а тот прислушался, понял что-то, повернулся резко и, махнув Валерке рукой, побежал, да так, что Валерка еле успел за ним.

Захаров перепрыгивал через кусты, с ходу, наклоняясь, нырял под навислые ветви, и Валерка поотстал. Куда бежали, он не знал, совершенно потеряв направление. Думалось, что охотники остались слева, и он удивился, услышав донесшиеся сзади выстрелы.

Егерь обернулся:

— Быстрее!

Выскочили на поляну, заросшую невысоким ельником. Валерка тотчас обернулся, ожидая тетеревов оттуда, где стреляли, но егерь указал рукой на другой конец поляны.

— Оттуда жди! Они же круг дадут, пропускай и бей! В угон! Понял?

Валерка кивнул.

— Да не торчи как пень, стань за елку… — он щелкнул предохранителем ружья, и Валерка тоже взвел курок.

Тетерева появились неожиданно, стремительно и низко. Три большие птицы пересекали поляну, и охотники дружно вскинули ружья.

И вмиг все исчезло для Валерки… Тетерев, в которого он целился, заполнил мир. Валерка судорожно тянул за спуск и в эти короткие секунды не видел, конечно, что остальные две птицы, заметив людей, стали резко подниматься и почти слились в одно черное пятно.

Грянул выстрел, и, еще не опустив ружья, он понял, что, наверное, промахнулся, что дробь прошла ниже птицы…

Выстрел Захарова почти слился с его выстрелом, и Валерка увидел падающего тетерева. Но что — падающего?.. Он увидел второго, перепархивающего на поляне, и, тотчас поняв, что это его тетерев, кинулся туда. Когда он подбежал, тетерев уже затих. Захаров рядом поднимал своего.

— Значит, все-таки не промахнулся! Значит, попал! — Радостный, вмиг раскрасневшийся, растерянно держал Валерка большую тяжелую птицу и медленно осознавал свое счастье.

— Ну, вот и с полем[2], а ты боялся — стрельнуть не придется. Ловко мы, еще, пожалуй, и их переплюнем, — Захаров деловито подвязывал к поясу тетерева. — А твой хорош! Первогодок, а смотри, здоровый какой! Жирный небось!.. Ну, идем, пожалуй, ждут они теперь.

…А Валерка никак не мог налюбоваться своим трофеем. Он разглядывал чудно загнутые перья хвоста, расходящиеся в разные стороны. Вот она — знаменитая тетеревиная лира, удивительно, словно замшевые красные брови.

Захаров обернулся:

— Да пойдем же! Ладен петух, но не стоять теперь — насмотришься, когда мать щипать станет.

До чего ж радостно было возвращаться!

«Вот это загон! И они стреляли и мы, да еще и отец охоту увидел».

А Захаров искоса поглядывал на Валерку, улыбался. Он искренне радовался Валеркиному восторгу и про себя удивлялся этой необычной удаче. Необычной…

Ведь Валеркин тетерев улетел. Погорячившись, Валерка промахнулся, и он наметанным охотничьим глазом углядел вдруг возможность поправить дело и чуть выше дернул ружье.

Два тетерева улетали рядом и на миг слились, оказались на одной линии, и добрый патрон с крупной самодельной катанкой не подвел — он сбил их.

Словно обломившись, расступилась роща — вышли на опушку. Под большой березой ожидали охотники, и Валерка, не выдержав более степенности, какую решил напустить на себя, побежал вперед, высоко поднял своего тетерева и, на бегу уже, закричал громко и радостно:

— Э… Э… Эй!.. Тетерева убили!..