Ванька

Глава 11 В дурачках

Так.

Можно, как Мишка говорит, немного и подбить бабки.

Первое, самое главное, неизвестным передовой советской науке образом переместился я из восемьдесят второго в одна тысяча девятьсот третий.

Хорошо, что в Россию, а не к пигмеям или бушменам каким-то. Хоть язык местных жителей понимаю.

Почти на восемьдесят лет назад. А, если бы в тёмное время феодализма и расцвета инквизиции? Сжечь ведь могли за милую душу…

Егоровне, я, понятное дело, с рублем не поверил. Монету в карман спрятал и в лавочку пошёл. Обратно очумелый явился, сахар и сдачу ей вручил. После чего, это уже по словам её внучка Ваньки, орать начал что-то непонятное, куда-то вернуть себя требовал. Еле меня угомонили. Сам я этого момента не помню. С головой у меня всё же есть проблемы.

Вторую неделю Егоровна меня какой-то горечью отпаивает. Как опять же Ванька говорит, что это у меня горячка мозга. Болен я. Могу и не выздороветь. Таким до самой смерти остаться.

Живу в сарае у бабки Ваньки, поят меня, кормят. Спички и что-то острое не доверяют. Воду только под надзором Ваньки из колодца ношу. Он уже на ногу начал немного приступать. Да, ещё вчера поленья в поленницу складывал. Мужик какой-то бородатый чурки колол, а я дрова складывал.

До топора меня не допустили. Хотя, я предлагал.

Выдан мне Егоровной старенький полушубок, так что — не холодно. По ночам ещё и грелка во весь рост имеется. Машка-Толстая Ляжка ко мне бегать повадилась. Муж у неё, не на рыбалке, так на охоте. Это по её словам. Вот она ко мне и шастает. Так ей безопасно. Я же сейчас в дурачках числюсь. Кто мне поверит, что она с полоумным прелюбодействует.

Всё у неё в женском отношении наладилось. Зря она переживала. Месячные очищения с опозданием, но пришли. А она уже собралась в реке топиться.

Шерсть яловой коровы Машке глотать теперь не надо. У меня же небольшой запасец в левом кармане рубашки был, сейчас он, правда, уже почти истощился. На сегодня хватит и всё. Дальше думать будем.

Советские деньги и все мелочи, даже ножик, я в углу бабкиного сарая закопал. Зашифровался как Штирлиц. Осмотрюсь немного, а там видно будет.

— Ванька!

О, это мне бабка орёт. Когда внучка своего она зовёт, совсем другой у неё тембр голоса.

— Ванька! Куда, леший, пропал?

Вот, сразу и леший… Не дадут тихо-мирно нужду справить…

— Тут я, тут…

— Есть иди.

Кормят меня не в сарае, не скотина же я. Егоровна за стол в избе сажает.

— Как голова сегодня?

Сердобольная какая… Интересуется… А, может она сейчас на мне какое новое своё зелье испытывает? Нашла пропись в своей книжечке и думает — дай на межеумке проверю?

— Хорошо всё.

— Мысли плохие больше не возникают?

— Не возникают.

— Вспомнил, откуда ты и куда по лесу шёл?

Каждый день спрашивает… Пока как партизан молчу. Вспомнить бы ещё, что тогда после лавочки наговорил…

— Не вспомнил, Елизавета Егоровна. Не вспомнил…

— Ну, ничего. Вспомнишь.

Перед едой опять полную кружку этой горечи пришлось выпить. Бабка Ванькина следит, чтобы всё до последней капельки я в себя влил. Провизор какой. Сама же дозировку весьма условно соблюдает — то на две трети кружку нальет, то — полную… Может так и надо? Кто знает, как в её книжице написано…

— Ешь давай. Позубастей.

— Ем, ем…

— Завтра с Ванечкой в лес пойдёте. Силы тебе потребуются.

Так, так, так. Ослабление режима содержания наступило. То со двора не выйди, а тут сразу в лес…

Я глазами Егоровне на свою пустую чашку показал. Добавки попросил. Не знаю, как для леса, а для нынешней ночи, силы мне точно потребуются. Заездила меня Машка. Эксплуатирует по полной программе… Не баба, а половой террорист.

— Кушай, кушай… Похоже, дело на поправку идёт.

Егоровна мне каши с горкой навалила.

Кстати, интересно она говорит. То, как-то совсем по-деревенски, то в речи у неё что-то такое проскользнёт… Не знаю, может это нормально для этого времени, но вот что-то, чую не так.

Вроде с Машкой они из одной деревни, а временами говорят по-разному.

Мысль эта ко мне пришла и ушла. Не задержалась.

— У Ивана-то как нога? Не придётся мне его опять из леса нести?

Егоровна на внука ласково посмотрела, по голове его погладила.

— Зажило всё, слава Богу.

Перекрестилась сама быстро-быстро два раза, а потом и внучка своего знахарка перекрестила.

— Надо будет — потащишь. Как миленький. Туда с грузом пойдёте, а обратно — налегке. Вот, ежели чего и подхватишь…

Я за столом на бабкины слова внимания не обратил, а только у себя в сарае задумался. С каким-таким грузом Егоровна нас в лес отправляет? Понятно, если бы мы что-то из леса несли. Тут, в деревне, они во многом с леса живут. Ванька от нечего делать мне много чего порассказывал. Он в лесу — как дома. Сейчас я теоретически знаю, как прокормиться, как на ночлег лучше устроиться. Чего опасаться надо. Как ни странно, не волков и медведей, а людей. Ванька проговорился, что по лесным речкам здесь золотишко моют. Так вот, встретишь кого не надо, там под ёлкой и останешься. Прирежут и фамилии не спросят. По-тихому под выворотень спрячут.

Нет, ножик свой, пожалуй обратно надо выкопать. Пойду в лес, а там вдруг он мне и пригодится. У Егоровны надо ещё насчёт обуви для леса спросить. Мои-то туфельцы совсем разваливаются, да и прохладно в них как-то стало. Отморожу ноги и буду здесь не только в дураках числиться, а ещё и в инвалидах. Одна тогда дорога — куски на паперти выпрашивать…