Ватутин

В СРАЖЕНИЯХ У СТАЛИНГРАДА

Сталинград привлек к себе внимание всего мира. К середине сентября 1942 года, в самые тяжелые для сталинградцев дни, когда 13-я гвардейская дивизия генерала Родимцева стабилизировала оборону, Ставка почувствовала, что враг выдыхается. Немецкое командование не решило главной задачи — не овладело Сталинградом. Наступление гитлеровцев застопорилось, причем наиболее боеспособные, хорошо вооруженные и управляемые войска 6-й и 4-й танковой немецких армий сосредоточились компактной группировкой на узком участке в непосредственной близости к городу. На флангах же у них находились менее боеспособные румынские, венгерские и итальянские части. Было также достоверно известно, что значительные потери, которые понес и продолжает нести враг, и отсутствие у него значительных резервов не только затрудняют его дальнейшее наступление, но и ограничивают оборонительные возможности. За июнь—ноябрь немцы потеряли под Сталинградом 700 тыс. солдат и офицеров, более тысячи танков, 2 тыс. орудий, 1400 самолетов. Впервые враг подумал об остановке наступления. 11 сентября в ставке Гитлера под Винницей командующий группой армий «Б» Вейхс и командующий 6-й армией Паулюс добились принятия так называемого среднего решения, суть которого сводилась к оставлению попыток полного овладения Сталинградом, но уничтожению города как центра военной промышленности и узла коммуникаций. А еще через месяц немецкое командование подписало приказ о переходе к обороне: «Во что бы то ни стало удерживать достигнутые рубежи, отражать всякие попытки со стороны противника прорвать их и тем самым создать предпосылки для продолжения нашего наступления в 1943 году». Немцы предполагали, что советские войска серьезно ослаблены и смогут провести значительную наступательную операцию лишь на Западном фронте.

Логика в таких рассуждениях была. Действительно, наши войска тоже понесли большие потери. Не менее миллиона бойцов Красной Армии сложили голову только под Сталинградом. Но враг просчитался, недооценив возможности нашей страны. В глубине европейской части, на Урале, в Сибири и Средней Азии заканчивалось формирование крупных резервов. Эти части и соединения, особенно танковые, представляли собой значительную силу. Страна стала давать войскам в достаточном количестве танки Т-34, современные самолеты, противотанковые и зенитные орудия, автоматическое оружие. Так что возможность проведения большой контрнаступательной операции, способной резко изменить обстановку не только в районе Сталинграда, но и на всем южном участке фронта, была вполне реальна. Суть стратегического замысла, сложившегося в результате обмена мнениями между Сталиным, Жуковым и Василевским, сводилась к тому, чтобы из района северо-западнее Сталинграда (от Серафимовича) и из района южнее Сталинграда (дефиле озер Баскунчак и Цаца) в общем направлении на Калач нанести встречные концентрические удары по втянувшейся в затяжные бои немецкой группировке, окружить и уничтожить ее основные силы.

За две недели до подписания Гитлером приказа о переходе вермахта к обороне план контрнаступательной операции под Сталинградом в общих чертах был готов. Василевский потом писал: «Эта работа была завершена в конце сентября. Тогда же, в сентябре, основные положения плана наступательной операции, получившей наименование «Уран», были одобрены Ставкой Верховного Главнокомандования и ГКО. Выполнение плана было решено возложить на войска вновь создаваемого Юго-Западного фронта (командующий Н.Ф. Ватутин, член Военного совета А.С. Желтов и начальник штаба Г.Д. Стельмах, впоследствии С.П. Иванов), Донского фронта, бывшего Сталинградского (командующий К.К. Рокоссовский, член Военного совета К.Ф. Телегин, начальник штаба М.С. Малинин), и Сталинградского фронта, бывшего Юго-Восточного (командующий А.И. Еременко, член Военного совета Н.С. Хрущев, начальник штаба И.С. Вареников). Фронты непосредственно подчинялись Ставке. В целях сохранения военной тайны официальное оформление решения о создании Юго-Западного фронта было отнесено на конец октября. Юго-Западному фронту предусматривалось передать из Донского фронта 63-ю и 21-ю армии и дополнительно 5-ю танковую армию. Исходным рубежом для его наступления намечался участок фронта по Дону от Верхнего Момона до Клетской с главной группировкой на плацдарме юго-западнее Серафимовича. После образования этого фронта за войсками Донского фронта должен был остаться участок от Клетской до Ерзовки, то есть почти до самой Волги, с плацдармами на западном берегу Дона возле Ново-Григорьевской и Сиротинской. Сталинградский фронт обязывался главный удар нанести из дефиле между озерами Цаца и Баскунчак. Решающая роль в операции отводилась танковым и механизированным войскам. В связи с этим предусматривалось и считалось возможным передать из резерва Ставки в район Сталинграда к началу операции 4 танковых и 2 механизированных корпуса, доведя общее количество танков во фронтах сталинградского направления до 900. Решено было также значительно усилить эти фронты артиллерией и авиацией».

Всего этого в полном объеме Ватутин еще не знал, но будущую задачу фронта понял мгновенно.

— Вот такие дела, Николай Федорович, — улыбнулся Василевский после того, как в общих чертах рассказал Ватутину замысел Ставки. — Можешь на практике претворять свои наступательные идеи. Что они у тебя есть, в Генштабе знают, по-моему, все. Сегодня 24 октября, завтра будет подписано решение о создании Юго-Западного фронта. Тебе надлежит принять войска, сформировать управление фронта и приступить к подготовке предложений по использованию своих войск в операции «Уран». Рад?

— Не то слово, Александр Михайлович. Начинаю работать сейчас же. — Ватутин радостно потер руки и вдруг на какую-то минуту задумался. — Неужели немцы не понимают всей сложности своего положения? — сказал он наконец. — Неужели не догадываются?

— Думаю, что кое-что понимают, но, судя по данным разведки, контрнаступления не ждут.

— Должны догадываться, но не считают нас способными провести такую операцию. Не по Сеньке-де шапка.

— Согласен с тобой, но режим секретности должен оставаться самым строгим. К подготовке предложений привлекать минимум людей. Об этом Верховный предупреждал особо. В секретности большая доля будущего успеха.

Генералы не ошибались. В конце сентября немецкое командование предприняло ряд мер для укрепления флангов ударной группировки, не надеясь на стойкость своих союзников. Так, для того чтобы заставить румын сражаться лучше, предполагалось создать новую группу армий «Дон» под командованием самого Антонеску, был даже создан штаб этой группы, но дальше дело не продвинулось. Начали немцы подумывать и о выводе части войск, особенно 14-го танкового корпуса, из Сталинграда. Это могло бы повысить маневренность всей группировки и, как считали гитлеровские стратеги, свести на нет все усилия русских. Пока же бои в городе продолжались с большим упорством. По окончании войны один из главных руководителей вермахта фельдмаршал Кейтель признавал: «Сталинград был настолько соблазнительной целью, что казалось невозможным отказаться от него». И немцы остались в городе. Самоуверенное упование на превосходство немецкой военной мысли еще сохранялось у большинства гитлеровских стратегов.

На следующий день Ватутин вылетел из Москвы и уже вечером вместе с адъютантом прибыл на глухую железнодорожную станцию Филоновская встречать штаб 1-й гвардейской армии. Вскоре в небольшом городке Серафимович, что на правом берегу Тихого Дона, начал работать штаб Юго-Западного фронта. Ватутин прекрасно понимал, что на первом этапе контрнаступления его фронту предстоит выполнить главную задачу. Это особенно подчеркивали Василевский и Жуков во время последнего разговора в Ставке.

— Верховный сначала не верил, что мы сможем осуществить столь большое окружение, — сказал Жуков, — предлагал ограничиться ударами навстречу вдоль Дона.

— Но ведь тогда Паулюс может парировать удар своими танковыми корпусами...

— Я так и доложил. Вся суть в том и состоит, что, ударив западнее Дона, мы не дадим возможности противнику из-за речной преграды быстро сманеврировать резервами, чтобы выйти навстречу нашим группировкам. Времени, Николай Федорович, у тебя мало, а задачи серьезные, наступление тебе придется начать раньше Сталинградского фронта, ибо до точки встречи надо пройти большее расстояние. Курировать подготовку твоего и Донского фронтов поручено мне. В первых числах ноября будь готов доложить свои предложения...

Ватутин вправе был сослаться на недостаток времени, но у него даже не мелькнуло такой мысли. Слишком велико было доверие Ставки, слишком долгожданна полученная задача, и какой военачальник не позавидовал бы сейчас Николаю Федоровичу! Словом, Ватутин, не задумываясь, включился в напряженнейшую работу. Спать приходилось урывками, большей частью в машине при объезде войск... За короткий срок предстояло создать гибкий, слаженный механизм руководства, подтянуть и принять резервы, накопить нужное количество боеприпасов и материально-технических средств. И делать все приходилось на практически открытой местности, в бездорожье. К фронту подходила единственная узкоколейная дорога, и Николай Федорович приказал выгружать части, не доходя до фронтовой полосы, и ночью колоннами направлять их в районы сосредоточения. Также ночью проводилась скрытая перегруппировка войск. И везде он старался побывать сам. Адъютант уже знал, что только во время ночных переездов командующий успевает соснуть часок-другой, и устроил для Ватутина на заднем сиденье своеобразное спальное место. Николай Федорович, не любивший повышенного внимания к своей особе, на сей раз не противился. Слишком серьезны и велики стоявшие перед ним задачи, и решать их можно только со свежей головой. Днем отдыхать было некогда. С начальником штаба фронта, членами Военного совета, операторами Ватутин не отходил от карты.

Войскам фронта предстояло нанести удар по правому флангу немецкой группы армий «Б», державшей оборону на фронте почти в полторы тысячи километров. На самом левом фланге, в районе Воронежа, оборонялась 2-я немецкая армия. Правее, по правому берегу Дона, прикрывала харьковское направление 2-я венгерская армия. Далее — от Новой Калитвы до Вешенской — стояла 8-я итальянская армия и — от Вешенской до Клетской — 3-я румынская армия. Вот по ней и предстояло нанести удар Ватутину. Николай Федорович знал, что румынские войска менее стойки, но на легкий успех не рассчитывал. Противник построил глубоко эшелонированную оборону, располагал мощными огневыми средствами, да и из глубины в любой момент могли подойти значительные резервы уже немецких войск. Трудности усугублялись еще и тем, что наступать предстояло с плацдармов, а значит, возрастала роль переправ. Осень в тот год выдалась капризной. Заморозки чередовались с оттепелью. Днем от дождя набухали солдатские шинели, ночью покрывались ледяной коркой. Начавшийся ледостав фактически парализовал связь с плацдармами. С чувством щемящей боли, горечи и гордости смотрел Николай Федорович на стоявших по плечи в ледяной воде саперов, деловито рубивших мосты. «Их муки не должны пропасть, — думал он. — Удар должен быть сокрушителен». И командующий фронтом сосредоточивал на участке прорыва более половины стрелковых дивизий фронта, два кавалерийских и три танковых корпуса, почти всю артиллерию РВГК и всю реактивную артиллерию. В результате ударная группировка превосходила противника по личному составу в 2,5 раза, по танкам и артиллерии в 5 раз.

В состав ударной группировки Ватутин включил 5-ю танковую армию генерал-лейтенанта П.Л. Романенко и 21-ю армию генерал-лейтенанта И.М. Чистякова. Армии, наступая с плацдармов в районе Серафимовича и Клетской, должны были прорвать оборону 3-й румынской армии в общем направлении на Калач и к исходу третьего дня операции соединиться с ударной группировкой Сталинградского фронта. Для обеспечения наступления ударной группировки с юго-запада и запада командующий фронтом выделял правофланговую 1-ю гвардейскую армию генерал-лейтенанта Д.Д. Лелюшенко. В последующем к Лелюшенко должны были присоединиться основные силы 5-й танковой армии. Этим частям и соединениям, выйдя на рубеж рек Чир и Кривая, предстояло создать активно действующий внешний фронт окружения. Действия наземных сил поддерживала авиация 17-й воздушной армии генерал-майора авиации С.А. Красовского и 2-й воздушной армии генерал-майора авиации К.Н. Смирнова, а также самолеты авиации дальнего действия.

1 ноября в штаб фронта прибыл Жуков. С ним приехали представители Ставки: по вопросам артиллерии — Н.Н. Воронов, авиации — А.А. Новиков и А.Е. Голованов, по бронетанковым войскам — Я.Н. Федоренко. Все генералы тут же начали помогать командованию фронта в отработке вопросов взаимодействия и применения своих родов войск. 3 ноября, по прибытии в Серафимович Василевского, на совещании заслушивалось решение командующего Юго-Западным фронтом. Руководил совещанием Жуков. Помимо командования фронта и армий на нем присутствовали командиры корпусов и дивизий.

Николай Федорович заметно волновался, но начал доклад четко, уверенно формулируя свои мысли.

— Силы и средства армий, осуществляющих прорыв, глубоко эшелонированы, — докладывал Ватутин. — Оперативное построение 5-й танковой армии следующее: две из шести ее дивизий развернуты в полосе 25 километров на второстепенных участках. На десятикилометровом участке прорыва сосредоточены остальные четыре дивизии: две дивизии, усиленные танковой бригадой и танковым батальоном, — в первом эшелоне; еще две — во втором. 1-й и 26-й танковые и 8-й кавалерийский корпуса составляют мобильную группировку армии и предназначены для завершения прорыва тактической зоны обороны противника и развития успеха.

Находясь в первом эшелоне ударной группировки фронта, армия, наступая в полосе 35 километров, прорывает оборону противника на участке всего лишь в десять километров.

21-я армия прорывает оборону противника на участке чуть большем — в 12 километров. В первом эшелоне находятся четыре стрелковые дивизии со средствами усиления. Во втором — две стрелковые дивизии, в мобильную группировку армии входят 4-й танковый и 3-й гвардейский кавалерийский корпуса.

1-я гвардейская армия наступает...

Николай Федорович докладывал еще несколько минут, за ним докладывали командующие армиями, начальники служб, отвечали на вопросы. План Ватутина был утвержден с незначительными изменениями.

На следующий день такое же совещание прошло в штабе 21-й армии. В его работе приняли участие командующий Донским фронтом Рокоссовский с группой офицеров своего штаба. 10 ноября подобное совещание проводилось с руководящим составом Сталинградского фронта при штабе 57-й армии. Совещания принесли немалую пользу.

«Вопросы перед командирами ставились интересные, смелые, — вспоминал Рокоссовский, — на совещании царила подлинно творческая обстановка...» Более определенно высказался Василевский: «На этих совещаниях еще раз были тщательно проверены точность понимания командующими поставленных перед ними задач и их решения. Буквально с каждым из них вновь были рассмотрены вопросы организации взаимодействия с артиллерией, танками и авиацией при прорыве обороны противника; обеспечения флангов в ходе операции; взаимодействия с соседними войсковыми объединениями и соединениями; организации управления войсками на всех стадиях операции. Были заслушаны подробные доклады участников совещания о состоянии войск, боевом и материальном обеспечении, готовности соединений к выполнению ответственнейшего задания...»

В ходе этой организационной работы Николай Федорович установил тесную связь с командующими Донским и Сталинградским фронтами. Несколько бессонных ночей было потрачено на разработку детального плана взаимодействия.

Представители Ставки после подведения итогов работы в войсках убывали в Москву для доклада на заседании Политбюро ЦК партии.

— Ну что, Николай Федорович, дело осталось за малым — начать и кончить, — пошутил Жуков в момент прощания. — Теперь наверняка помчишь в войска?

— Непременно, — улыбнулся Ватутин. — Сами знаете, все кажется, чего-то не предусмотрел. Пока только не решил куда.

— Верховный очень обеспокоен авиационным прикрытием после моего доклада о недостатках в воздушных армиях. Сегодня получил телеграмму с самыми серьезными указаниями. Ты их в общем знаешь, но дело действительно важное...

— Вот с воздушной армии и начну, — ответил Ватутин, пожимая Жукову руку.

С Василевским Николай Федорович толком поговорить не успел.

— Скоро наверняка встретимся, — только и сказал Александр Михайлович, прощаясь. — В войсках долго не задерживайся. Ты в штабе нужнее...

Проводив представителей Ставки, Ватутин сразу выехал в 17-ю воздушную армию. Семенчук по привычке распахнул дверцу «виллиса», приглашая генерала на спальное место, но Николай Федорович отказался:

— Нет, Семенчук, хватит, подремали. Теперь уж совсем не до сна.

Сев на привычное место рядом с водителем, Ватутин вдруг попросил у адъютанта папироску, закурил ее, закашлялся и выбросил в окно. Семенчук понял, что генерал волнуется. Ехали так около часа, пока не послышался шум танковых моторов.

— Прижмись-ка! — скомандовал Ватутин водителю. Машина остановилась, и он вышел на обочину.

Идущий впереди колонны танк осветил подфарниками стоящую на обочине машину, остановился. Лязгнул башенный люк, и голова в ребристом шлеме выглянула наружу.

— Чье хозяйство? — крикнул Ватутин.

— А с кем говорю? — ответила вопросом голова.

— Командующий фронтом Ватутин.

Голова дернулась, и через мгновение перед Ватутиным стоял высокий танкист.

— Виноват, товарищ командующий! Не узнал! Докладывает командир 45-танковой бригады 4-го танкового корпуса подполковник Жидков!

— Ничего, подполковник, вы и не обязаны узнавать всех в темноте. А виноваты потому, что едете со светом и слишком медленно. Дорога каждая минута, не то что час.

— Я вас заметил и в темноте, товарищ командующий. Смотрю, машины. Думаю, как бы не раздавить, и включил подфарники. Могли ведь в кювет столкнуть.

— И правильно бы сделали. Для вас главное выйти в срок в намеченный район, чтобы днем и следа от вас не было. Продолжайте движение...

Танковая колонна ушла, но через какие-то полчаса Ватутин наткнулся на артиллеристов. Опрокинулся тягач, загородил дорогу, и целый артполк застрял на месте, стараясь вытащить трактор и пушку.

— Мне же трибунал за потерю тягача и орудия, товарищ командующий! — оправдывался командир полка.

— Бросьте все немедленно, столкнуть в сторону и продолжать движение! — приказал Ватутин. — Вам что, не довели до сведения мой приказ о порядке совершения маршей?..

Потратив около часа на артиллеристов, Николай Федорович все больше хмурился.

— Что-то у Чистякова начались перебои, — буркнул он, усаживаясь в машину.

— Может, свернем в 21-ю? — спросил Семенчук.

— Нет, сначала к Красовскому.

На КП 17-й воздушной армии добрались задолго до рассвета, но весь штаб был на ногах.

Над картой колдовали сам С.А. Красовский, его заместитель по политчасти генерал-майор авиации В.Н. Толмачев и начальник штаба полковник К.И. Тельнов.

Увидев штаб за работой, Ватутин сразу повеселел.

— Ну вот и хорошо, — улыбнулся Николай Федорович. — Карта на столе, командующий за картой. Надеюсь, план боевого применения готов?

— Так точно, товарищ командующий, — ответил Красовский. — Может, сначала позавтракаете?

— Нет, если только горячего чаю, покрепче и послаще.

После короткого чаепития все подошли к карте и Красовский начал доклад:

— Для завоевания и удержания господства в воздухе, обеспечения других родов авиации и прикрытия сухопутных войск выделяю две истребительные дивизии. Удары по аэродромам и боевым порядкам противника будут наноситься силами 221-й и 222-й бомбардировочных дивизий. Непосредственную поддержку ударных группировок и подвижных соединений возлагаю на глубоко эшелонированные группы штурмовиков. Для борьбы со вторыми эшелонами и резервами противника выделяю одну бомбардировочную дивизию и четыре полка ночных бомбардировщиков...

— Массирование сил на направлении главного удара просматривается четко, — вмешался в доклад Ватутин. — А как намереваетесь организовать взаимодействие с наземными войсками?

— Пункты управления воздушных армий — мой и 2-й воздушной — разворачиваются недалеко от вашего КП. В штабы 21-й и 5-й танковой армий, а также в штабы корпусов и дивизий будут направлены наши представители со средствами связи. Все они тщательно проинструктированы и уже провели пробные сеансы связи.

— А как подготовлены аэродромы? Защищены ли от налетов авиации противника?

— Основные взлетно-посадочные полосы замаскированы, личный состав БАО оборудовал ложные аэродромы. С них в ночное время запускаем шары-пилоты с горящими лампочками.

— Как материально-техническое обеспечение?

— По норме.

— Ну что же, — удовлетворенно подытожил разговор Ватутин, — вижу, что готовы. Давайте карту.

Быстро утвердив план боевого применения авиации, Николай Федорович в углу карты размашисто написал: «Боевой авиации вести разведку на себя, искать объекты противника (резервы, колонны, районы сосредоточения). Быть готовой наносить массированные удары всей авиацией при обнаружении крупных резервов, особенно танковых и моторизованных дивизий...»

Тепло попрощавшись с летчиками, Ватутин поспешил в 21-ю армию.

— Надо торопиться, — сказал он Семенчуку, — пока не рассвело окончательно. Заодно посмотрим, как передвигаются войска. Скрытность для нас сейчас важна, как никогда.

Но до И.М. Чистякова добрались только днем. Командующий самым внимательным образом осматривал фронтовые дороги и нигде не встретил движущихся колонн. Голая, покрытая первым снегом равнина, казалось, вымерла, только в небе натужно стрекотал маленький У-2. Все это окончательно подняло настроение Ватутина, и он решил не напоминать Чистякову о ночной встрече с его подчиненными.

Зная о постоянной нехватке времени у командующего фронтом, Чистяков сразу после доклада предложил пройти к карте.

— Э, нет, Иван Михайлович! — неожиданно отказался Ватутин. — Думаю у тебя остаться до вечера, переговорить успеем. А сейчас неплохо бы пообедать. Вторые сутки во рту ничего горячего не было, кроме чая. Хорошо бы похлебки какой, а то меня Семенчук закормил тушенкой.

— Как же так? — укоризненно обратился к адъютанту Чистяков.

— А что я могу? Все время на колесах, — оправдывался Семенчук. — В машине, что ли, керосинку ставить?

— Не обижайся, Семенчук, — остановил его Ватутин. — Что ты мой ангел-хранитель, по-моему, весь фронт знает.

После плотного фронтового обеда генералы засели за картой, Николай Федорович уже в который раз внимательно рассматривал красные и черные значки, линии, синие зубчики рубежей противника.

— Вроде сил достаточно, — не выдержал молчания Чистяков, — в сорок первом об этом можно было только мечтать.

— Да, ты прав, но, думаю, в сорок первом трудно было бы таким количеством войск управлять. Сознайся, Иван Михайлович.

— А что сознаваться? Я всегда говорю об этом открыто. Пока нам немец не набил сопатку, воевать не научились. У меня и сейчас не все командиры дивизий соответствуют на все сто процентов.

— А вот это уже плохо. Почему не доложил? Немедленно бы заменили.

— Да нет, вы меня не так поняли. Комдивы — орлы, но некоторые в первый раз пойдут в наступление. Одно дело держать фронт, другое наступать. Да и откуда опыту взяться? Только-только начинаем...

— Ну это не так страшно. Я операцию такого масштаба тоже впервые провожу. Все будем учиться. Для нас в этой науке главное — управление войсками и организация взаимодействия. Кстати, как у тебя отношения с летчиками? Красовский докладывал, что все организовано.

— Так точно. Связь налажена и с летчиками, и с Романенко, и с Донским фронтом. Командарм 65-й Батов звонил прямо перед вашим приездом.

— Ну и хорошо. Давай еще поколдуем на карте, проверим все планы, Таблицы стрельб. Прогоним все цепочки связи...

Долго беседовал Ватутин с командующим 21-й армией, его начальником штаба, начальником артиллерии, инженерных войск, тыла, связи. Всех выслушал самым внимательным образом, доброжелательно. Сам тоже не удержался, чтобы не поработать с картой. Вечером того же дня, тепло попрощавшись с Чистяковым и его штабом, уехал в 5-ю танковую армию. С Романенко провел такую же работу. Обговаривали все детали операции. И опять Ватутин выслушивал подчиненных внимательно, тактично высказывал свои соображения.

Много лет спустя генерал И.М. Чистяков вспоминал: «И еще было одно замечательное качество у Николая Федоровича. Он умел слушать других, не давить своими знаниями и авторитетом. С ним мы, его подчиненные, чувствовали себя свободно, что, понятно, развязывало инициативу. Даже когда он подсказывал верное решение, то делал это... так незаметно и в то же время убедительно, что подчиненный принимал его решение как свое».

19 ноября залпы 15 тысяч орудий и минометов, что в два раза больше, чем действовало под Москвой, обрушились на врага.

Утро этого знаменательного дня выдалось туманным. Вскоре пошел густой липкий снег, и Ватутин, прислушиваясь к морозной тишине, с горечью думал о том, что авиацию из-за нелетной погоды эффективно применить не удастся. Правда, он отдал команду авиации действовать мелкими группами, но артиллерии все же пришлось добавить целей. В 7 часов 30 минут первым залпом «катюш» началась артподготовка. 80 минут шла обработка переднего края. Николай Федорович сидел в углу командного пункта и не отрывал глаз от светящегося циферблата часов. Время тянулось томительно.

— Из Москвы ничего нет? Как подготовлен пункт управления для представителей Ставки? — спросил он у начальника штаба.

— Москва молчит, командный пункт готов, ждем прибытия Василевского.

— Ну хорошо, — сказал Ватутин и снова посмотрел на часы.

Наконец командующий артиллерией доложил, что переносит удар в глубину вражеской обороны.

— Вперед! — воскликнул Ватутин и, ударив кулаком по колену, поднялся со стула.

Вперед пошла пехота и танки Чистякова и Романенко. Через два часа пришли первые доклады, пока неутешительные. Передовые полки дивизий Романенко хоть и наступали, но темпы были низкими.

— Я к Романенко, — не выдержал Ватутин. — Поддерживайте постоянную связь со Ставкой. Как только прибудет Василевский, доложите и позвоните мне...

Романенко встретил командующего с удивлением и удовлетворением. Удивлялся, что Ватутин уже в начале операции приехал именно к нему, а удовлетворен был тем, что может переговорить с командующим с глазу на глаз.

— Пехота и танки вклинились в оборону противника пока на 2—3 километра, — докладывал Романенко. — Румын мы смяли, но за ними оказались немецкие части, и пехота затормозила.

— Что предлагаешь?

— Прошу ввести в прорыв танковый корпус.

— Но ведь прорыва-то еще нет. — Ватутин задумался на минуту. — А, впрочем, ты прав. Вводите, и не один, а оба. И 1-й, и 26-й, да как можно энергичней!

Романенко пошел отдавать приказание, и танкисты увидели наконец красную ракету. В это время на КП появился Василевский с группой офицеров. Ватутин поспешил с рапортом, но Василевский остановил его:

— Не надо, Николай Федорович. Добрался до твоего КП, а там пусто. Я тогда сюда. Что предприняли?

— Ввожу в дело танковые корпуса.

— Но ведь по плану они предназначены для развития успеха армии, а успех у Романенко пока минимальный.

— Согласен, Александр Михайлович, но надо наращивать усилия, бить кулаком, а не растопыренными пальцами. Авиация почти вся на земле, артиллерия бьет только по наблюдаемым целям. Противник не только обороняется, но и контратакует. Сейчас помочь могут только танки. И потом в народе говорят: «Каков запев, такова и песня». Запев нужен удачный.

— Что ж, может, ты и прав...

Через час генерал Романенко доложил, что танки смяли противника. Танкисты 1-го танкового корпуса генерала В.В. Будкова и 26-го танкового корпуса генерала А.Г. Родина с ходу прорвали оборону врага и, разгромив стоявшую на пути румынскую пехоту, устремились вперед.

— Ну, кажется, дело пошло, — улыбнулся Ватутин. — Предлагаю вернуться на КП фронта. Как, Александр Михайлович, согласен?

— Охотно, — тоже улыбнулся Василевский. Надо узнать подробнее, как дела у Чистякова, и докладывать в Москву.

У Чистякова дела тоже шли успешно. Артиллерия и пехота взломали оборону, и устремившийся в прорыв 4-й танковый корпус генерала А.Г. Кравченко неукротимо рвался вперед.

К концу дня ударные группировки фронта, прорвав оборону 3-й румынской армии, вырвались на оперативный простор. 2-й и 4-й румынские корпуса были уничтожены практически полностью, а 6-й блокирован в районе Распопинской. Танкисты Родина и Кравченко продвинулись вперед на 25—30 километров.

В штабе фронта царило оживление, и только Василевский был чем-то озабочен.

— Не все пока ладно у Рокоссовского, — ответил он на вопросительный взгляд Ватутина. — 65-я армия Батова довольно легко заняла передовые траншеи, но далее наткнулась на цепь опорных пунктов, расположенных по склонам меловых высот, и встала. С большим трудом Батов сломил сопротивление противника. В районе Мало-Клетской взял группу высот, но дивизии его продвинулись только на пять километров.

— Выходит, даже не прорвали первую линию обороны? — спросил Ватутин.

— Выходит, так. А ведь немцы будут усиливать сопротивление, возможно, снимут часть сил из-под Сталинграда...

— А знаешь, Александр Михайлович, я думаю, успешное продвижение Чистякова должно помочь Батову. Возьмут ли немцы войска у Паулюса — еще вопрос, а вот забрать часть сил, стоящих против Донского фронта, сам бог велел. Значит, завтра Батову надо усиливать нажим. Уверен, фронт он прорвет.

— Хорошо бы, но вам-то от этого только труднее будет.

— Ничего, есть у меня одна задумка. — Если можно — доложу завтра. Все будет зависеть от того, как поведет себя противник...

Оба генерала оказались правы. Немцы действительно сняли с направления Донского фронта часть сил 3-й мотодивизии, 16-й танковой дивизии и бросили их против 21-й армии Юго-Западного фронта. Кроме того, командование группы армий «Б» начало перегруппировку сил, находящихся непосредственно у Сталинграда. Уже вечером 19 ноября Вейхс приказал Паулюсу прекратить наступательные действия и выделить из состава 6-й армии не менее двух моторизованных и одного пехотного соединений со средствами усиления, подчинить их командиру 14-го танкового корпуса. Эти войска с утра 20 ноября должны были нанести контрудар по прорвавшимся дивизиям Юго-Западного фронта. Все продумали немецкие стратеги, но не учли полководческого таланта советских военачальников.

Ватутин и не сомневался, что немцы усилят сопротивление. Поэтому еще вечером 19 ноября, услышав от синоптиков благоприятную метеосводку, он решил нанести контратакующему противнику мощный авиационный удар.

Вот эту задумку он и доложил Василевскому в ночь на 20 ноября, когда поступили первые донесения о контратаках противника.

— Очень прошу твоей поддержки, Александр Михайлович. Мне на день-два надо подчинить еще и 16-ю воздушную армию. Завтра погода обещает быть летной. Поддержи в Ставке.

Василевский все сразу понял и дал «добро»:

— Хорошо задумано, но одной авиации мало.

— Конечно, будем расширять прорыв и пехотой. Вот только отстает она. Правда, есть еще конница.

— Я тебя безусловно поддержу. Теперь, если и Сталинградский фронт пойдет успешно, плохо будет фашистам...

Ставка согласилась с Ватутиным, и 20 ноября с первыми лучами солнца вся штурмовая авиация трех воздушных армий обрушилась на выдвигающиеся резервы противника. Одновременно в прорыв вводились 8-й и 3-й гвардейский кавалерийские корпуса генералов М.Д. Борисова и И.А. Плиева. Немцы не ожидали такого массированного воздействия авиацией, на какое-то мгновение растерялись, и Юго-Западный фронт вновь двинулся вперед. Оправиться от этого шока немецкое командование не успело, так как его ожидали еще большие потрясения. В наступление перешла ударная группировка Сталинградского фронта, да так удачно, что теперь и немцы поняли весь ужас своего положения.

А инициатива продолжала оставаться у советского командования, и оно использовало ее блестяще. 21 ноября 26-й и 4-й танковые корпуса вышли в район Манойлина. Ватутин приказал им повернуть на восток и юго-восток. Танкисты устремились по кратчайшему пути к Дону в район Калача. 1-й танковый и 8-й кавалерийский корпуса, двигавшиеся на юг, повернули на запад и разошлись широким веером по донским степям.

— Семен Павлович, — теребил Ватутин заместителя начальника штаба генерала Иванова, — теперь главное внимание на танкистов. Докладывай об их продвижении каждый час. У меня должна быть прямая радиосвязь — до командира бригады включительно. К исходу дня генерал Иванов докладывал:

— Передовые части 4-го танкового корпуса подошли к Голубинскому. 26-й танковый корпус стремительно продвигается к Калачу. Передовой отряд корпуса — усиленная мотострелковая бригада подполковника Филиппова...

— Филиппов должен твердо знать свою задачу — захватить переправу через Дон и удержать ее до подхода главных сил корпуса. И предупреди Родина, чтобы он подгонял танкистов, а то Филиппов долго не продержится. Я займусь ликвидацией распопинской группировки. Чистяков не выходит из связи...

Ватутин возложил ликвидацию окруженной румынской группировки под Распопинской на 21-ю армию и приказал завершить операцию до 10 часов 23 ноября. Но задача эта оказалась непростой. Румыны от безысходности дрались отчаянно. У Чистякова было два выхода: либо просить у командования резервы, либо предложить противнику ультиматум. Впоследствии он вспоминал: «Я обратился к командующему фронтом Н.Ф. Ватутину. Доложил обстановку. Он со свойственным ему спокойствием выслушал меня и сказал:

— Да, Иван Михайлович, положение у тебя очень тяжелое, но помочь тебе ничем не могу. Нет у меня сейчас таких возможностей...

Я доложил ему:

— Товарищ командующий, мне советуют направить к противнику парламентеров. Может, и правда пошлем... Он подумал — и согласился...»

Ультиматум парламентеры капитан Е.И. Иткис и И.К. Сулин доставили генералу Стенеску, но тот отклонил его.

— Буду атаковать и любой ценой разобью врага! — горячился Чистяков.

— Не суетись, Иван Михайлович, — остановил его Ватутин. — Любой ценой — значит, жизнью бойца, и ты об этом не должен забывать никогда. У меня есть идея. Танков во фронтовом резерве нет, зато есть несколько десятков тракторов и тягачей. Попробуй обмануть румын. Они еще помнят удары наших танков. Уловил?

— Понял, товарищ командующий! Есть! — радостно воскликнул Чистяков.

Вот как он сам описывает эти события: «Несколько часов ушло на подробную разработку ложной операции. С наступлением темноты к переднему краю противника потянулись десятки светящихся парных точек, сопровождаемых гулом моторов. К линии фронта машины шли с зажженными фарами, а обратно — с потушенными. А поскольку машин было все-таки маловато, то к каждой из них мы прицепили по нескольку саней с фонарями. Гул танков имитировали тракторы. Движение вкруговую продолжалось до рассвета.

Кочующие батареи, меняя позиции, не давали покоя противнику короткими огневыми налетами. По радио и по телефону отдавались ложные приказания и распоряжения.

И противник клюнул на нашу хитрость. Генерал Стенеску решил, что мы подтянули крупные механизированные войска, дальнейшее сопротивление бесполезно, надо сдаваться».

В разгар ликвидации распопинской группировки пришло страстно ожидаемое известие от командира 26-го танкового корпуса. Передовой отряд корпуса захватил переправу через Дон и ведет бой за город Калач. Ох, как хотел тогда Николай Федорович знать подробности этого беспримерного героического броска, но пришлось ограничиться сухими фразами донесения. Мы же можем рассказать об этом подробней.

На рассвете 22 ноября отряд подполковника Г.Н. Филиппова вышел к Дону. Всю ночь неслись по степи его танки и автомобили с автоматчиками. Дорогу указывали старые казаки — пастухи. Еще летом угнали они колхозный скот на левый берег Дона и до глубокой осени тосковали по родной, поруганной врагом земле. Разведчики танковых корпусов разыскали стариков в прифронтовой полосе. Отобрали только тех, кто хорошо знал дороги на Перелазовский, Калач, Суровикино. И вот теперь на башнях танков, в кабинах грузовиков восседали седобородые донцы, знавшие в степи каждую балочку, каждый холм, гордые от мысли, что несут освобождение родному краю.

Целью наступления танкистов были два моста, расположенные почти рядом против города Калач. Других переправ через Дон не было. Сначала разведчиков Филиппова постигло разочарование: первый мост, к которому они вышли, оказался взорван. Что делать? Хорошо, что среди них был старый казак — местный житель. Он вывел отряд к другому мосту, что северо-западнее города. Казак переговорил с невесть откуда взявшимся мальчишкой и доложил, что этот мост тоже заминирован.

Филиппов решил пойти на хитрость. В голову колонны он поставил несколько трофейных грузовиков и с включенными фарами двинул бригаду прямо на мост. Охрана моста ждала с нетерпением смену и приняла за нее подходившую колонну, а когда разобралась — было уже поздно. Бой получился жестоким и скоротечным. Перебив охрану, бригада захватила мост и заняла оборону на восточном берегу Дона. Что тут началось! Немцы контратаковали отчаянно, по нескольку раз за час, но сбить отряд Филиппова с моста не смогли. В самый критический момент боя на помощь передовому отряду подошли танки 19-й танковой бригады подполковника Н.М. Филиппенко. Эти силы уже могли не только обороняться, но и атаковать. До Калача оставалось всего два километра, и Филиппенко решил взять город с ходу. Но немцы уцепились за Калач намертво. Бой шел всю ночь, и только с подходом главных сил 26-го и 4-го танковых корпусов Калач был взят.

— Родин взял Калач, — сухо докладывал Иванов Ватутину, — а Кравченко, обойдя город с востока, двинулся к хутору Советский. Сталинградцы сообщают, что нам навстречу рвутся танковые бригады 4-го мехкорпуса генерала Вольского. Они уже взяли Верхне-Царицынский и на пути к Советскому.

— Отлично! — не скрывал радости Ватутин. — Прежде всего немедленно подготовьте представление к званию Героя Советского Союза на Филиппова и Филиппенко. Второе. Расстояние между фронтами сократилось примерно до 80 километров. Наша главная задача — перерезать последние коммуникации группировки Паулюса. Для этого 26-й корпус, вслед за 4-м, всеми силами форсирует Дон, 8-й кавалерийский корпус развивает наступление в направлении Обливской, 1-му танковому корпусу — выбить немцев с железнодорожной станции Суровикино. Быстрота, и еще раз быстрота — это сейчас главное. Бросьте вперед конников, мотоциклистов полковника Белика, все, что есть под рукой.

Мотоциклисты вошли в прорыв, обогнали танковые бригады и по глухим, неконтролируемым дорогам устремились в рейд по тылам противника. В общей сложности они углубились на 100 километров.

И вот наступил исторический день 23 ноября 1942 года. В 16 часов 45-я танковая бригада уже знакомого нам подполковника Жидкова из 4-го танкового корпуса, сметая все на своем пути, подошла к хутору Советский. Навстречу ей с северной окраины хутора рвались танки и пехота 36-й мотострелковой бригады подполковника М.И. Родионова из 4-го мехкорпуса Сталинградского фронта. С обеих сторон раздались предупредительные выстрелы, в воздух взлетели красные ракеты. Этот своеобразный салют возвестил о том, что через 100 часов после начала контрнаступления советские войска замкнули кольцо окружения вокруг сталинградской группировки врага. В котле оказались 22 дивизии и более 160 отдельных частей, входивших в состав 6-й и частично 4-й танковой немецких армий.

Ватутин смеялся заразительным детским смехом. Так он смеялся последний раз в Чепухино, когда узнал, что снова пойдет в школу. Но разве сравнимы те детские радости с огромным чувством, охватившим его от этой победы?

К исходу 23 ноября создать окружение сплошного внешнего фронта не удалось, но и у немцев сплошного фронта не было. Более того, разведка докладывала, что в результате активных действий наших войск на огромном участке от Лихой до Ростова образовалась брешь, не занятая противником. Сведения эти немедленно пошли в Ставку, а в штабе Юго-Западного фронта собралось все фронтовое командование для обсуждения плана дальнейших действий. Говорили долго, увлеченно, и все указывали на образовавшуюся в обороне врага брешь.

— Гитлеровцы безусловно примут все меры, чтобы выручить свои войска, — подвел итог обсуждения Василевский. — Поэтому считаю важнейшей для нас задачей скорейшую ликвидацию окруженной группировки Паулюса и освобождение своих войск, задействованных для этого. Но прежде необходимо создать прочный фронт внешнего обвода кольца с запасом резервов из подвижных войск. К ликвидации котла привлечь войска всех трех фронтов, находящихся на внутреннем обводе. Об этом буду докладывать Верховному Главнокомандующему. Какие вопросы у командования фронта?

— Вопросов нет, Александр Михайлович! — ответил Ватутин. — Вы уж меня простите, но не дает покоя эта брешь. Ведь можно ударить на юг, на Ростов, пока противник деморализован. Смущает одно обстоятельство — хватит ли сил для столь масштабной операции?

— Узнаю ватутинское нетерпение и не удивляюсь, — улыбнулся Василевский. — Я обязательно доложу о разрыве в немецкой обороне и ваших мыслях.

Василевский ушел на узел связи, а Ватутин, распустив людей, приказал подготовить крепкий чай. Александр Михайлович вернулся скоро.

— Ну что? — спросил Ватутин.

— Верховный одобрил наши выводы и действия. Приказал мне дать директиву всем трем фронтам на ликвидацию котла...

— Отлично! — воскликнул Ватутин.

— Это еще не все, — загадочно улыбнулся Василевский. — Исходя из благоприятной обстановки, сложившейся для нас в среднем течении Дона, Верховный предлагает проработать наметки наступательной операции силами вашего и левого крыла Воронежского фронтов. Цель — расширить фронт нашего наступления и нанести врагу еще более чувствительный удар в общем направлении на Миллерово и Ростов. В случае удачи это может создать условия для полного разгрома противника на южном крыле советско-германского фронта. Так что в Ставке уже шел разговор, совпадающий с вашими предложениями. Верховный даже назвал эту операцию «Сатурн».

— Это совсем здорово! — обрадовался Ватутин.

— Подожди радоваться. Вот получишь завтра мою директиву — не так запоешь. Надо будет одновременно бить Паулюса и готовить предложения по «Сатурну».

— Ничего, нам не привыкать...

Директива предусматривала привлечь к выполнению операции по ликвидации котла: с запада — 21-ю армию Юго-Западного фронта, усиленную 2-м и 4-м танковыми корпусами; с севера — 65, 24 и 66-ю армии Донского фронта; с востока — 62, 64, 57-ю армии Сталинградского фронта. Удар нанести в общем направлении на Гумрак, расчленить группировку Паулюса и уничтожить по частям.

Для обеспечения операции со стороны внешнего фронта войска 1-й гвардейской и 5-й танковой армий Юго-Западного фронта прочно закреплялись на занятых рубежах по рекам Кривая и Чир с целью предотвращения контрудара противника с юго-запада; войска 4-го кавалерийского корпуса и 51-й армии Сталинградского фронта держали оборону с юга по линии Громославка, Аксай, Уманцево.

С утра 24 ноября войска приступили к выполнению боевой задачи. Штабы фронтов работали с большим напряжением, а Николаю Федоровичу приходилось еще выкраивать время на работу по подготовке «Сатурна». «В эти дни мы вместе с командующим Юго-Западным фронтом Н.Ф. Ватутиным работали над замыслом будущей Среднедонской операции», — вспоминал впоследствии Василевский.

В котле перемалывались войска противника, и к 30 ноября территория, занимаемая им, сократилась более чем вдвое. Теперь ее протяженность с севера на юг составляла 30—40, а с запада на восток — 70—80 километров. Но сопротивление немцев возрастало.

В эти тяжелые дни Василевский успел слетать на Воронежский фронт, где провел рекогносцировку с командованием фронта и 6-й армии, которой предстояло принять участие в наступательной операции. По возвращении в Серафимович такую же рекогносцировку провел с Ватутиным.

Тот был озабочен, непривычно хмурился.

— Что с тобой, Николай Федорович? — спросил Василевский.

— Да сам не знаю. Заболеваю, что ли. Но главное не в этом. С котлом дело застопорилось. Расчленить немцев не удалось. Паулюс сумел-таки вывести дивизии из малой излучины Дона и хорошо укрепился на позициях западнее реки Россошка. Сидят прочно. Я тут посмотрел на отбитые нами траншеи. Оборудованы блестяще. У командира дивизии крыша блиндажа в двенадцать накатов бревен. Где они только в этой степи столько леса взяли. У нас большие потери. Ведь наступаем десятые сутки по бездорожью, с боями. Морозы ударили.

— Знаю, Николай Федорович. Сюда еще присовокупи плохое взаимодействие фронтов и хорошо налаженный воздушный мост из Тацинской. Вот и надо быстро подготовить наступление, создать новое кольцо. Сейчас буду докладывать Верховному. У тебя еще что есть?

— Предлагаю для удобства управления оперативную группу генерал-лейтенанта Кузнецова разделить на две армии: 1-ю гвардейскую под командованием самого Кузнецова и 3-ю гвардейскую во главе с Лелюшенко. Тем более что на практике он и командует этими войсками.

— Согласен, но у тебя заберем 21-ю армию, 26-й и 4-й танковые корпуса в Донской фронт. Рокоссовскому будет проще управлять.

Ватутин хоть и неохотно, но согласился.

В тот же день Василевский доложил предложения фронта Верховному и тот одобрил их. В заключение разговора Сталин предложил Василевскому сосредоточить все внимание на окруженной группировке как первостепенной задаче. Александр Михайлович сразу засобирался на Сталинградский фронт и тепло попрощался с Ватутиным:

— Все, Николай Федорович, «Сатурном» Верховный приказал заниматься тебе лично. Кто поедет в Генштаб докладывать план операции?

— Замначштаба генерал Иванов. Верховный разрешил. У меня пока дела с Паулюсом не закончены.

— Да, дело вышло непростое, но ты все же больше внимания уделяй «Сатурну».

Много объективных причин обусловили задержку уничтожения окруженной группировки, но, думается, главная заключалась в ошибке исходных расчетов. По разведданным фронтов и Генерального штаба, общая численность окруженных в Сталинграде войск оценивалась в 90 тыс. человек. На самом же деле вражеская группировка насчитывала более 300 тыс. солдат и офицеров. Преуменьшено было и количество боевой техники, особенно артиллерии и танков. Достаточно сказать, что не смогли учесть целую дивизию ПВО, саперные батальоны, части полевой жандармерии, тайной военной полиции. И конечно, такая масса хорошо организованных, вооруженных войск была уверена, что победит. Ведь в первое время Паулюс даже не думал о прорыве, а продолжал атаки на Сталинград.

2 декабря Ставка без каких-либо особых изменений утвердила план операции «Сатурн». Он предусматривал, нанесение двух ударов, сходящихся в общем направлений на Миллерово, Каменск-Шахтинский. Первый — с осетровского плацдарма — наносила 1-я гвардейская армия Юго-Западного фронта и 6-я армия Воронежского фронта. Второй — из Боковской — войска 3-й гвардейской армии Юго-Западного фронта. Ближайшая цель операции состояла в разгроме 8-й итальянской армии и немецкой оперативной группы «Холлидт». В дальнейшем — с выходом на Северский Донец и захватом переправ и станицы Лихая — создавалась благоприятная обстановка для последующего наступления на Ростов. Представителем Ставки при Юго-Западном фронте был назначен Н.Н. Воронов. Срок начала операции определялся 10 декабря. К этому времени предполагалось передать в распоряжение фронтов значительные пополнения, но уже первые сроки прибытия резервных частей срывались из-за отсутствия рокадных дорог и сильных морозов. Николай Федорович не вылезал из машины, не спал сутками, мотаясь вдоль фронта и по ближайшим тылам. Все силы были брошены на принятие пополнения, но уже стало окончательно понятно, что к назначенному сроку фронты к наступлению не будут готовы. Поняли это и в Ставке и перенесли операцию на 16 декабря. Как много будет впоследствии стоить эта вынужденная задержка! А войска все прибывали. Только Юго-Западный фронт получил к 12 декабря 5 стрелковых дивизий, 18, 24, 25-й танковые и 1-й гвардейский механизированный корпуса, 6 отдельных танковых и 16 артиллерийских и минометных полков. На Воронежский фронт прибыли 3 стрелковые дивизии, стрелковая бригада, 17-й танковый корпус, 7 артиллерийских и минометных полков.

Всю эту внушительную силу надо было не только принять, но и сосредоточить в указанных районах, наладить управление, взаимодействие, подготовить командный состав. На одной из рекогносцировок с командирами 7 декабря Николай Федорович получил радостное известие. Ему было присвоено звание генерал-полковник. Впоследствии работники штаба фронта вспоминали, что они радовались этому известию больше, чем сам командующий. Отметили событие накоротке, по-фронтовому. Николай Федорович поблагодарил сослуживцев и попросил немедленно продолжить работу. Ватутин спешил не без оснований.

Гитлеровское командование для деблокады группировки Паулюса, восстановления утраченного положения под Сталинградом и создания условий для отвода с Кавказа войск группы армий «А» сформировало специальную группу армий «Дон» во главе со старым знакомым Ватутина — генерал-фельдмаршалом Манштейном. В нее вошли оперативная группа «Холлидт», остатки 3-й румынской армии, армейская группа «Гот», в которую были сведены избежавшие окружения части 4-й танковой и 4-й румынской армий, а также войска, окруженные в районе Сталинграда. Кроме того, в состав группы срочно перебрасывались части с других участков Восточного фронта, из Франции и Германии. Поддерживало группу армий «Дон» около 500 самолетов 4-го воздушного флота.

Надо отдать должное Манштейну, он сумел в короткий срок создать мощную боеготовую группировку и предложил довольно смелую операцию. По его мнению, одновременно с деблокирующим контрударом 6-я армия должна была нанести встречный удар и через образовавшийся коридор выйти из окружения. Однако его предложение не было принято в ставке Гитлера, да и сам Паулюс отказался от встречного удара, все еще надеясь сломить сопротивление защитников Сталинграда.

Трудно сказать, как бы сложилась обстановка под Сталинградом, если бы Манштейн добился осуществления своего плана. Не получив поддержки, Манштейн все же намеревался пробить коридор к Паулюсу. Он предпринял попытку создать две группировки: одну — в районе Котельниково, другую — в районе Тормосина. Однако создание группировок шло медленно. Вермахт испытывал острый недостаток в людских резервах, коммуникации были растянуты, и на них активно действовали партизаны. Операция по деблокированию армии Паулюса, получившая кодовое наименование «Зимняя гроза», находилась под угрозой срыва. И тогда Манштейн решил, не дожидаясь полного формирования тормосинской группировки, ударить из района Котельникова вдоль железной дороги. В котельниковскую группировку он включил 6-ю, 23-ю, а затем и 17-ю танковые дивизии, отдельный батальон из танков «тигр», четыре пехотные дивизии. На флангах группы действовали две румынские кавдивизии.

Утром 12 декабря 6-я и 23-я танковые дивизии врага нанесли удар на узком участке фронта вдоль железной дороги Тихорецк— Сталинград по боевым порядкам 302-й стрелковой дивизии 51-й армии Сталинградского фронта и, прорвав оборону, устремились вперед. К концу дня передовые части 6-й танковой дивизии вышли к южному берегу реки Аксай, а 23-я танковая дивизия подошла к Круглякову. Через три дня боев противник уже продвинулся к Сталинграду на 45 километров и переправился через реку Аксай. В районе Верхне-Кумского разгорелись ожесточенные бои. Враг рвался вперед, не считаясь с потерями. Наши войска стояли насмерть, несмотря на явное неравенство сил. Против 76 тыс. человек и 500 танков 51-я армия могла выставить только 34 тыс. человек и 77 танков. Введенная Манштейном в бой 17-я танковая дивизия при авиационной поддержке потеснила наши войска уже за реку Мышкова. Манштейн находился всего в 40 километрах от Сталинграда и не сомневался в победе, но снова просчитался.

Решением Ставки на угрожаемое направление срочно выдвигалась 2-я гвардейская армия генерал-лейтенанта Р.Я. Малиновского, сформированная из отборных соединений для разгрома южного крыла немецко-фашистских войск и уничтожения окруженной группировки. Но обстановка заставила повернуть ее против Манштейна.

В ночь на 14 декабря Ставка внесла изменения в план операции «Сатурн», перенеся главный удар в тыл деблокирующей группировки Манштейна. Операция получила название «Малый Сатурн» и должна была начаться не позднее 16 декабря.

Ватутин, по получении директивы Ставки, принял решение нанести главный удар силами тех же 1-й и 3-й гвардейских армий на тех же участках прорыва, но по сходящимся направлениям на Тацинскую и Морозовск. 6-я армия Воронежского фронта после прорыва обороны должна была обеспечивать действия Юго-Западного фронта с запада.

Николай Федорович в этот критический момент заболел, но, скрывая недуг, все время проводил в войсках. Дон замерз, и переправляться на плавсредствах было невозможно. Лед же еще не окреп, не выдерживал танков и артиллерийских орудий. Переправы находились под огнем артиллерии и авиации противника. Плацдармы на южном берегу, с которых предполагалось начать наступление, были малы, местность на них изрезана глубокими оврагами. Все это видели командующий фронтом, командармы, и они в метельные ночи переправляли войска по редким мостам через Дон. Бойцы на руках тащили по обледенелым скатам оврагов орудия, долбили закаменевшую землю.

Семенчук и особенно ординарец генерала Митя Глушаков переживали в эти дни не меньше Ватутина. Командующий чувствовал себя плохо, но категорически запретил говорить об этом.

— Корми меня любыми таблетками, делай что угодно, но я должен быть на ногах, и не одна душа не должна знать о моей болезни, — говорил он адъютанту.

— Как можно, товарищ командующий! Вы же весь горите. Член Военного совета узнает сразу.

— Не узнает, если вы не проболтаетесь. В общем, разговор окончен. А члену Военного совета передайте обращение к войскам. Я там кое-что подправил. Перед началом наступления его прочитать во всех ротах...

Накануне наступления воины 1-й и 3-й гвардейских армий получили газету с текстом обращения к войскам Военного совета фронта. «Вы слышите стоны замученных, обездоленных советских людей: отцов и матерей, жен и детей наших, — читали агитаторы в промерзших траншеях. — Ваши сердца преисполнены священной ненавистью к фашистской мерзости, отродью рода человеческого. Так же, как и в боях под Москвой, Ростовом и Тихвином, вы ждете приказа — идти вперед на разгром врага, на освобождение наших городов и сел, наших семей.

Настал грозный час расплаты с лютым врагом. Приказ дан. Вперед всесокрушающей лавиной, славные воины!»

Утром 16 декабря Ватутин находился на командном пункте 1-й гвардейской армии. В теплой бекеше, шарфе, глубоко надвинутой на уши папахе, он все же дрожал от мелкого озноба. По степи клубился туман, сливался с морозной мглой, и вся эта белая пелена скрывала вражеские позиции не только от взора командующего, но и от артиллерийских наблюдателей. Как и в памятный день 19 ноября, о применении авиации нечего было и думать. Стрелки часов подошли к заветной черте — и сразу ударила артиллерия. После артподготовки поднялась пехота. Ватутин пытался следить за ее продвижением в стереотрубу, но бросил это занятие и стал ждать докладов. То ли болезненное состояние, то ли плохая погода, а скорее внутреннее чутье подсказывали ему, что они будут неутешительными. И действительно, эффективность артогня оказалась низкой, а без огневой поддержки пехота топталась на месте. За первую половину дня войска продвинулись всего на 2—3 километра.

— Топчемся? — зябко поеживаясь и глотая горячий чай, спросил Ватутин Кузнецова. — Батов тоже так топтался под Сталинградом, но сумел собрать в кулак танки и прорвал-таки фронт, а у тебя ведь танковые корпуса.

— Так точно, товарищ командующий. Я уже ввел 25-й танковый корпус, но танки начали неожиданно подрываться. Сразу потеряли пять машин.

— Как же так? Ведь ты докладывал, что проходы в минных полях проделаны. Я сам видел вешки ограждения. Значит, не организовали охрану и немцы снова заминировали проходы. Разберитесь немедленно!

— Уже разобрались. Немцы здесь еще летом ставили мины, а потом уже в замерзшую землю над ними. Эти мы сняли, а те, под глубоким снегом, не заметили. Да и пехотинцев они выдерживают, а вот танки...

— Значит, здесь многослойный пирог? И Лелюшенко застрял?

— Выходит, так.

Ватутин на минуту задумался. Выглянул в бойницу. Короткий зимний день клонился к концу. Наступать в темноте по неразминированным проходам было более чем рискованно, но противник за ночь может подтянуть резервы, закрепиться. Правда, проясняется небо, а значит, можно будет пустить в дело авиацию...

— Танки вернуть на исходные, — повернулся он к Кузнецову. — Стрелковые части тоже. Проходы за ночь разминировать. Артиллерии вести беспокоящий огонь. Я немного отдохну, а завтра до света начнем все сначала. С первыми лучами солнца авиация должна быть над противником...

Утром 17 декабря после артиллерийской и авиационной подготовки соединения 1-й гвардейской армии генерала В.И. Кузнецова и 6-й армии генерала Ф.М. Харитонова возобновили наступление. Следом за ними поднялись гвардейцы Лелюшенко. Поддержка авиации и хорошо скорректированный артиллерийский огонь, мощный рывок четырех танковых корпусов сокрушили врага. За три дня боев ударные группировки взломали оборону противника. На участке 1-й гвардейской и 6-й армий прорыв составил 60 по фронту и до 40 километров в глубину. В полосе наступления 3-й гвардейской армии оборону прорвали на фронте 20 километров. Две немецкие и две итальянские дивизии были разгромлены полностью. Обстановка потребовала от немецкого командования принятия срочных мер, и Манштейн вынужден был снять с Котельнического направления 6-ю танковую дивизию и бросить ее против Ватутина. После ухода дивизии натиск деблокирующей группировки резко ослаб, и еще до подхода 2-й гвардейской армии немцы практически были остановлены в каких-то десятках километров от Сталинградского котла. Николай Федорович принял сообщение разведки о появлении танков 6-й танковой дивизии спокойно. Более того, даже обрадовался. Связавшись со Ставкой, он доложил о перегруппировке сил противника и попросил подчинить себе 6-ю армию Воронежского фронта. Этого требовала обстановка. Получив «добро», он немедленно связался с командармами и потребовал повысить темпы наступления, особенно танковых корпусов, приказал организовать в каждой стрелковой дивизии передовые отряды, посадить их на автомобили и пустить вслед за танками. Только вперед — вот главное требование командующего.

И войска подхватили призыв Ватутина. Танковые корпуса, не ввязываясь в бои за отдельные опорные пункты, рванулись по тылам 8-й итальянской армии и оперативной группы «Холлидт». Пехота на автомобилях быстро блокировала узлы сопротивления.

В самый разгар столь удачного наступления Николай Федорович слег окончательно. Температура доходила до 40°, ломило суставы, голова раскалывалась от боли. Он лежал на топчане в закутке командного пункта, укрывшись бекешей, и говорил начальнику медслужбы фронта:

— Ни о каком госпитале не может быть и речи. Если хотите, лечите здесь. Обязуюсь, что не встану с этого топчана, буду выполнять все ваши предписания, но от этих телефонов уйти не могу. Скажу вам по секрету, доктор, наступление идет успешно и доклады командармов для меня лучшее лекарство.

Ватутин был непреклонен, и начмед сдался.

Трудно сказать, что больше помогло — круглосуточное дежурство у постели больного лучших терапевтов фронта или хорошие известия с переднего края, но Ватутин скоро поднялся на ноги.

Немцы бросили против вырвавшихся вперед советских танковых корпусов всю авиацию. В район Ворошиловграда, Миллерово, Тацинской прибывали свежие пехотные, танковые, альпийские дивизии. В общей сложности с других участков Восточного фронта и из Западной Европы немцы перебросили сюда 8 дивизий, из них 4 танковые. Но и они не могли спасти положение. «Докладывая по Бодо 28 декабря Ставке о ходе наступательной операции, — вспоминал Г.К. Жуков, — командующий Юго-Западным фронтом Н.Ф. Ватутин так характеризовал обстановку:

— Все, что было ранее перед фронтом, то есть около 17 дивизий, можно сказать, совершенно уничтожено, и запасы захвачены нами. Взято в плен свыше 60 тысяч человек, не менее этого убито; таким образом, жалкие остатки этих бывших войск сейчас не оказывают почти никакого сопротивления за редким исключением.

Перед войсками фронта противник продолжает упорно обороняться на фронте Обливская — Верхне-Чирская. В районе Морозовска сегодня уже захвачены пленные 11-й танковой дивизии и 8-й авиационной полевой дивизии, которые раньше были перед армией Романенко. Наибольшее сопротивление армии Лелюшенко и нашим подвижным войскам оказывают части противника, которые из района Котельникова переправились через реку Дон и выдвинулись на фронт Чернышковский — Морозовск — Скосырская — Тацинская. Эти войска противника стремятся занять рубеж, чтобы воспрепятствовать дальнейшему наступлению наших подвижных соединений и обеспечить тем самым возможность отхода своих войск. А может быть, противник при благоприятных для него условиях попытается вообще удержать за собой весь этот выступ, с тем чтобы потом выручить через него свою окруженную группировку. Однако это ему не удастся. Все силы будут приложены к тому, чтобы отрезать этот выступ.

Авиаразведка ежедневно отмечает выгрузку войск противника в районах Россоши, Старобельска, Ворошиловграда, Чеботовки, Каменска, Лихой, Зверева. О намерениях противника судить трудно, видимо, он основной рубеж обороны готовит по реке Северский (Северный) Донец. Противник вынужден в первую очередь затыкать сделанную нашими войсками брешь шириной по прямой 350 километров. Было бы хорошо без особой паузы продолжать бить противника, однако для этого надо давать сюда подкрепление, так как те силы, которые здесь есть, заняты завершением «Малого Сатурна», а для «Большого Сатурна» нужны дополнительные силы.

У телеграфного аппарата находились Верховный и я.

— Первая ваша задача — не допустить разгрома Баданова и поскорее направить ему на помощь Павлова и Руссиянова, — сказал И.В. Сталин. — Вы правильно поступили, что разрешили Баданову в самом крайнем случае покинуть Тацинскую. Ваш встречный удар на Тормосин 8-го кавалерийского корпуса хорошо бы подкрепить еще какой-либо пехотной частью. Что касается 3-го гвардейского кавалерийского корпуса и одной стрелковой дивизии, направляемых через Суворовский на Тормосин, это очень кстати.

Для того чтобы превратить «Малый Сатурн» в «Большой Сатурн», мы уже передали вам 2-й и 23-й танковые корпуса. Через неделю получите еще два танковых корпуса и три-четыре стрелковые дивизии... У нас имеется сомнение насчет 18-го танкового корпуса, который вы хотите направить в Скосыревскую, лучше оставить его в районе Миллерово — Верхне-Тарасовское вместе с 17-м танковым корпусом. Вообще вам надо иметь в виду, что танковые корпуса лучше пускать на дальние расстояния парой, а не в одиночку, чтобы не попасть в положение Баданова.

— Где сейчас 18-й танковый корпус? — спросил я Ватутина.

— Он находится непосредственно восточнее Миллерова и не будет изолирован.

— Помните Баданова, не забывайте Баданова, выручайте его во что бы то ни стало!

— Приму абсолютно все возможные меры, и Баданова выручим, — заверил Н.Ф. Ватутин...»

Что же произошло с 24-м танковым корпусом генерала В.М. Баданова? 17 декабря в 18 часов 30 минут корпус вошел в прорыв северо-западнее Богучара и рванулся на Тацинскую — главную фронтовую базу гитлеровских войск, с аэродрома которой самолеты снабжали армию Паулюса боеприпасами и продовольствием. Громя по пути тыловые части, обходя очаги сопротивления, корпус на трофейном горючем прошел около 300 километров и на шестые сутки вышел к станице Скосырской, находившейся в нескольких километрах от Тацинской. Была ночь, танкисты смертельно устали, и командиры бригад рассчитывали на отдых. Они имели на это право. Корпус прошел сотни километров, уничтожил около 7 тыс. вражеских солдат и офицеров, захватил богатые трофеи. Но Баданов не дал ни минуты отдыха, справедливо опасаясь лишиться своего главного козыря — внезапности.

В ночь корпус двинулся к Тацинской, а утром 24 декабря, подойдя к станции, с ходу атаковал ее с разных сторон. Первыми на станцию ворвались бойцы гвардии капитана И.А. Фомина. Уничтожив охрану, они захватили эшелоны с новыми разобранными самолетами и танками, склады с боеприпасами, продовольствием, горючим. Гвардейцы вступили в неравный бой и победили. Жаль, что в этом бою пал смертью храбрых их командир капитан Фомин.

Не менее успешно действовал танковый батальон капитана М.Е. Нечаева. Он ворвался на Тацинский аэродром, где стояло более 200 самолетов. Полураздетые фашистские летчики выбегали из домиков, спасались в балках и большей частью гибли от ружейно-пулеметного огня. Одному самолету удалось подняться в воздух, но, подбитый снарядом танковой пушки, он рухнул на землю. Другой вырулил на старт и начал разбег, но за ним помчался танк, догнал и раздавил хвост. Также действовали танкисты и на стоянках, тараня транспортные самолеты и дальние бомбардировщики.

После этого боя Николай Федорович шутил, что Баданов прижал хвост Гёрингу, — шутку подхватил весь фронт.

Самим фашистам было не до шуток. Много лет спустя в газете «Дойче золдатен цайтунг» бывший летчик люфтваффе Курт Штрайт, совершивший 39 ночных вылетов на Сталинград и чудом спасшийся тогда в Тацинской, вспоминал: «Утро 24 декабря 1942 года. На востоке брезжит слабый рассвет, освещающий серый горизонт. В этот момент советские танки, ведя огонь, внезапно врываются в деревню и на аэродром. Самолеты сразу вспыхивают как факелы. Всюду бушует пламя. Рвутся снаряды, взлетают в воздух боеприпасы. Мечутся грузовики, а между ними бегают отчаянно кричащие люди.

Все, что может бежать, двигаться, лететь, пытается разбежаться во все стороны.

Кто же даст приказ, куда направиться пилотам, пытающимся вырваться из этого ада?

Стартовать в направлении Новочеркасска — вот все, что успел приказать генерал.

Начинается безумие... Со всех сторон выруливают на стартовую площадку и стартуют самолеты. Все это происходит под огнем и в свете пожаров. Небо распростерлось багровым колоколом над тысячами погибающих, лица которых выражают безумие.

Вот один Ю-52, не успев взлететь, врезается в танк, и оба взрываются со страшным грохотом в огромном облаке пламени. Вот в воздухе сталкиваются «юнкерс» и «хейнкель» и разлетаются на маленькие куски вместе со своими пассажирами. Рев танков и авиамоторов смешивается со взрывами, орудийным огнем и пулеметными очередями в чудовищную симфонию. Все это создает полную картину настоящей преисподней.

Только через некоторое время немецкая танковая группа подходит к Тацинской и после тяжелых боев снова занимает деревню и аэродром. Тем не менее Тацинская остается на переднем крае и не может служить базой для воздушного моста в Сталинград.

Проходит много дней, покуда спасшиеся экипажи смогли собраться на аэродроме в Сальске. Но оттуда до Сталинграда 320 километров, а летчики совершенно вылетались, самолеты пора сдавать на свалку».

После столь ошеломляющего удара танкисты Баданова оказались в сложном положении. Манштейн бросил на Тацинскую резервы, в том числе 11-ю танковую дивизию. Превосходящие силы противника перешли в наступление. Корпус Баданова, отрезанный от основных сил фронта, имея в строю только 54 танка с ограниченным запасом боеприпасов и горючего, занял круговую оборону. Пять суток стояли танкисты насмерть. Ватутин держал прямую связь с корпусом, двинул на помощь бадановцам 25-й танковый и 1-й гвардейский механизированный корпуса. 29 декабря Баданов, получив приказ Ватутина, пошел на прорыв. Танкисты вывели из строя все подъездные пути, сожгли станцию, депо, аэродром, взорвали эшелоны с танками и самолетами и вырвались из вражеского кольца. Корпус в полном порядке отошел к Ильинке и уже через несколько дней громил врага у Морозовска.

«Прошу бадановцам самой высокой награды», — телеграфировал Ватутин в Ставку, и награда не заставила себя ждать.

24-й корпус был преобразован во 2-й гвардейский танковый корпус и получил почетное наименование Тацинского, а генерал-лейтенант Василий Михайлович Баданов стал первым в стране кавалером ордена Суворова 2-й степени.

Николай Федорович ликовал и не скрывал этого. Стрелковые дивизии 1-й и 3-й гвардейских армий во взаимодействии с 18-м танковым и 1-м гвардейским механизированным корпусами добивали в районе Алексеево, Лозовое основные силы 8-й итальянской армии. 6-я армия генерала Харитонова, усиленная 17-м танковым корпусом генерала П.П. Полубоярова, расчленила и разгромила группировку врага в районе Арбузовка и Кантемировка. Днем и ночью рвались танкисты вперед. Командиры бригад лично вели передовые отряды. В ночь перед штурмом Кантемировки, находившейся на стыке вражеских фронтов, радисты всех танков приняли радиограмму командира корпуса: «Родина нам приказывает, честь корпуса требует немедленно ворваться в Кантемировку!»

Ночная атака кантемировцев — так стали называть танкистов — была сокрушительной и станция взята с первого удара. Танки устремились дальше на Волошино, Таловую.

К Новому году после напряженных двухнедельных боев войска генерал-полковника Н.Ф. Ватутина, пройдя более 200 километров, вышли на рубеж Новая Калитва, Кризское, Чертково, Волошино, Миллерово, Морозовск и создали прямую угрозу кавказской группе армий «А» противника. Операция «Малый Сатурн» победоносно завершилась. Вторая встреча Ватутина с Манштейном закончилась очередной победой молодого генерала. Войска Юго-Западного фронта освободили 1246 населенных пунктов, уничтожили и захватили 485 самолетов, 350 танков, 2200 орудий, 8500 автомашин. Противник потерял убитыми и пленными свыше 100 тыс. солдат и офицеров.

Разбитая котельниковская группировка немецких войск покатилась к Ростову. Армия фельдмаршала Клейста начала отход с Кавказа.