Ватутин

ОГНЕННАЯ ДУГА И «ПОЛКОВОДЕЦ РУМЯНЦЕВ»

Весну сорок третьего года Николай Федорович встречал в родных краях. Выезжая по утрам к переднему краю и видя на протяжении десятков километров копошащуюся массу людей, слыша монотонный гул от ударов о землю тысяч лопат, ломов, кирок, Николай Федорович чувствовал необыкновенный прилив сил, уверенности не только в том, что остановит врага, но и погонит его с этих рубежей.

В Ставку Военный совет фронта докладывал, что в основу практической деятельности войск положено:

«а) построение глубокой обороны, для чего не только подготавливается ряд рубежей, но эти рубежи теперь же заняты войсками. Это не должно позволить противнику произвести оперативный прорыв;

б) организация плотной и развитой на большую глубину противотанковой обороны, особенно на важнейших танкоопасных направлениях, для чего тщательно отрабатываются планы ПТО, создаются эшелонированные в глубину противотанковые районы, возводятся инженерные противотанковые препятствия, минные поля как перед передним краем, так и в глубине, используются огнеметные средства, подготавливается огонь артиллерии, PC и удары авиации на направлениях возможного движения танков противника. На большую глубину подготавливаются оперативные заграждения. Во всех частях и соединениях имеются подвижные противотанковые резервы...»

Ватутин дневал и ночевал в войсках, ветераны боев на Курской дуге вспоминали, как встречали командующего в самых неожиданных местах. Он интересовался не только боевыми порядками дивизий, но и установкой отдельных орудий. Ползал по-пластунски в стрелковые ячейки к огневым точкам, определяя глазами опытного пулеметчика, как они пристреляны. Он допытывался у командиров всех степеней и рядовых бойцов, как каждый из них будет действовать в различных боевых ситуациях. Вопросы были четкие, требовали конкретного ответа, и обмануть командующего было практически невозможно. Не случайно все беседовавшие тогда с Ватутиным офицеры вспоминали, что самое трудное для них — устоять под вопросами командующего, а уж после них появлялось и больше уверенности, что устоишь перед врагом.

Войска не только вели оборонительные работы, но и учились. Здесь Николай Федорович попал в свою стихию. В штабе фронта все знали, что даже при своей чрезвычайной занятости командующий успевает позаниматься с бойцами охраны, обслуживания штаба и делает это с неизменным удовольствием. Теперь же учились все.

Ватутин работал и с командармами, и с командирами полков. Лично прорабатывал с ними важнейшие вопросы маневрирования войсками, уделяя особое внимание управлению и взаимодействию. Командующий требовал не только безукоризненного выполнения своих приказаний, директив, но и инициативы, предложений по укреплению обороны и обучению войск. И такие предложения поступали. Командно-штабные игры охватывали все большее число командиров, штабные тренировки сменялись практическими занятиями с боевой стрельбой, пристреливался каждый бугорок, каждая кочка. Бойцы учились вести артиллерийскую дуэль и отражать нападение танков. Ватутин особенно усиливал противотанковую оборону, ибо понимал, что все начнется с мощнейшей танковой атаки. Макеты «тигров», «пантер» стояли в тылах полков, и каждый солдат должен был изучить их уязвимые места. Началась обкатка бойцов танками. И не раз видели красноармейцы в окопе, через который проходил танк, рядом с молодым бойцом командующего. Сколько памяток бойцу написал в те дни Ватутин по вопросам боевого применения! В одной из них говорилось: «Да, танк идет на мой окоп, но я подорву его противотанковой гранатой, а если не удастся, отбегу по траншее или присяду; танк пройдёт надо мной, но я не задохнусь, не погибну в хорошо отрытом окопе, а потом распрямлюсь и вслед танку брошу вторую гранату. Если же испугаюсь, выбегу из окопа, танк уничтожит меня».

Часами не уходил командующий с позиций противотанковой артиллерии, требовал доведения до автоматизма всех операций, умения вести огонь, даже когда танки прорвутся через огневые позиции. Для обучения артиллерии требовались полигоны, и Ватутин создал такие. Почти весь личный состав истребительно-противотанковых полков прошел на них огневую подготовку с боевой стрельбой. Танкисты не только учились вести меткий огонь, но и заучивали все возможные пути маневра, отмечали мосты, овраги, возможные укрытия, ориентиры для стрельбы. От летчиков Ватутин требовал надежного взаимодействия с землей. Не только во всех дивизиях, но и в некоторых полках находились авиаторы 2-й воздушной армии генерала Красовского.

Вечерами, вернувшись в штаб фронта, Николай Федорович, еще не поужинав, садился за карту, придвигал к себе стопку донесений, других штабных документов. Хрущев в таких случаях возмущался больше всех.

— Так не пойдет, Николай Федорович, — говорил он. — Целый день не евши мотаешься по войскам, ползаешь по переднему краю, а добравшись домой — сразу за бумаги.

— Да кормит меня Глушаков, кормит, — отбивался Ватутин.

— Знаю, как кормит. Всухомятку — не еда. Да и отдыхать хоть пару часов надо. Шутка ли, второй «виллис» загоняешь, а ведь этой машине сносу нет...

— Сдаюсь, Никита Сергеевич, сдаюсь. Но и вы весь день на колесах. За начальника тыла, что ли, работаете или за начмеда?

— За себя работаю. Сейчас мое место там. Такую махину войск и техники вижу впервые...

Действительно, войска получили значительные пополнения. Только Центральный и Воронежский фронты пополнились 10 стрелковыми дивизиями, 10 истребительно-противотанковыми бригадами, 13 истребительно-противотанковыми полками, 14 артиллерийскими полками, 8 полками «катюш», 7 отдельными танковыми и самоходно-артиллерийскими полками. Фронты получили 5635 орудий, 3522 миномета и 1294 самолета.

Армии Центрального фронта генерала Рокоссовского оборонялись на участке протяженностью до 306 километров от Александровки до Коренева. Воронежский фронт держал оборону от Коренева до Волчанска, что составляло 244 километра.

Николай Федорович заметил, что Хрущев хочет еще что-то сказать, но не решается.

— Ну что там вы еще припрятали? Вижу по глазам, — сказал он улыбнувшись. — Плохие новости оттуда? — Ватутин показал пальцем наверх.

— Оттуда, — сказал Хрущев. — Ставка не утвердила наши предложения о наступлении на юго-запад, а ведь совсем было согласилась. Принято решение основной удар наносить на Киев.

— Ну, это не так огорчительно. Мои ночные бдения кое-что значат. Мы действительно поспешили. Здесь Ставка права, ее аргументы более весомы. Я уже начал готовить проработки по новому направлению, но сейчас главное — остановить врага.

«Одновременно с подготовкой обороны, — вспоминал С.М. Штеменко, — продумывались и взвешивались все детали контрнаступления. Особую заботу Ставки и Генерального штаба составлял выбор направления главного удара. Думали над этим основательно и не сразу пришли к лучшему решению.

Первоначально многих заинтересовало предложение командования Воронежского фронта: сосредоточить главные усилия южнее Курска и бить в направлении Харьков, Днепропетровск, стремясь овладеть крупным плацдармом на берегу Днепра, с последующим выходом на рубеж Кременчуг, Кривой Рог, Херсон, а при благоприятных условиях — на меридиан Черкассы, Николаев. По мнению Военного совета фронта, именно здесь контрнаступление позволяло «достичь решающих для исхода войны результатов». Оно вывело бы из войны группу армий «Юг» — наиболее активную в то время силу немецко-фашистского командования, лишило бы противника богатейшей продовольственной базы и таких важных промышленных районов, как Донбасс, Криворожье, Харьков, Днепропетровск. Кроме того, мы приблизились бы к границам южных союзников гитлеровской Германии и тем ускорили бы выход последних из войны. В операции предлагалось использовать Воронежский, Юго-Западный, Южный фронты, а на заключительном этапе и Центральный фронт, с соответствующим усилением за счет резервов Ставки.

Идея разгрома южного фланга противника была заманчивой. Но этот план все-таки отвергли. Он не затрагивал центр советско-германского фронта и, главное, западное стратегическое направление, не обезвреживал основную группировку противника — группу армий «Центр», которая в этом случае угрожала бы флангам наших важнейших фронтов, оставлял в стороне направление на Киев, весьма важное в политическом, экономическом и чисто военном отношении.

Удар на Харьков, Полтаву, Киев был, по мнению Генерального штаба, наиболее перспективным. Выход Красной Армии к столице Украины — важному экономическому центру страны — давал большие стратегические результаты. При этом достигалось все, что сулило наступление в направлении Днепропетровска, и вдобавок еще расчленение фронта противника (особенно в случае выхода советских войск к Карпатам), затруднялось взаимодействие между важнейшими его группировками. Из района Киева в равной степени можно было угрожать флангам и тылу как группы армий «Юг», так (что особенно важно!) и правому флангу группы армий «Центр». Наконец, при таком варианте мы приобретали выгодное положение для последующих действий. Он и был принят».

С новым начальником штаба фронта генералом С.П. Ивановым Ватутин часами засиживался за картой, они прикидывали варианты, спорили. Спали уже на заре — не более двух часов. Утром убывали на целый день в войска, а вечерами все начиналось сначала...

— Все, начинаем повторяться, — сказал в одну из таких ночей Ватутин. — Я почти уверен, что у немцев есть три направления для удара. Первое — из района Белгорода на Обоянь, второе — оттуда же на Корочу, и третье — на Волчанск и Новый Оскол. Наиболее вероятны два первых, поэтому будем сосредоточивать усилия именно здесь, на левом крыле фронта. Тебя, Семен Павлович, прошу усилить разведку, мы должны знать о противнике все или почти все...

Воронежский фронт имел в своем составе 38, 40, 69, 6 и 7-ю гвардейские, 1-ю танковую и 2-ю воздушную армии, а также 35-й гвардейский стрелковый, 2-й и 5-й гвардейские танковые корпуса. Согласно своему замыслу Ватутин сосредоточил на левом крыле фронта, на участке 164 километра (около 68 процентов общей протяженности фронта), 83 процента стрелковых дивизий, 90 процентов танков и САУ, свыше 86 процентов артиллерии. Войска расположились в два эшелона: в первом — 38, 40, 6 и 7-я гвардейские армии; во втором — 1-я танковая и 69-я армии. В резерве находились танковые и стрелковый корпуса, артиллерийские противотанковые полки и бригады большой мощности.

Уже к середине мая на Курском выступе оборудовали восемь оборонительных рубежей и полос, глубиной до 300 километров. Каждая армия возвела три полосы обороны, каждый фронт имел три фронтовых рубежа. Построили оборонительные рубежи и войска Степного фронта. Только одна полоса обороны на Воронежском фронте включала в себя 5 сплошных траншей полного профиля, соединенных ходами сообщения. В среднем каждая дивизия отрыла до 70 километров траншей. По фронту и в глубину на каждом километре сооружалось до 7 дзотов.

Танкоопасные направления перекрывали противотанковые рвы, берега рек и оврагов ощетинились эскарпами, лесные дороги пересекали завалы. Были полностью заминированы мосты и многие участки дорог.

Разведка работала неплохо, и Ватутин имел сведения, что против его фронта противник сосредоточил 5 пехотных дивизий 2-й армии из группы армий «Центр», всю 4-ю танковую армию и основные силы оперативной группы «Кемпф», входящие в группу армий «Юг». А это еще 15 пехотных, 8 танковых и моторизованных дивизий. Именно на участке его фронта находились два отдельных батальона тяжелых танков и дивизионы новых штурмовых орудий. Потом выяснилось, что сил у немцев было больше... Командовал этими войсками старый знакомый Ватутина фельдмаршал Манштейн.

Все, казалось, было готово для встречи врага, а Николай Федорович продолжал кропотливую работу в штабе и войсках. Генерал С.П. Иванов впоследствии вспоминал: «Генерал Н.Ф. Ватутин с неизменным вниманием относился к нуждам и запросам штаба, с его стороны штабисты всегда встречали полное понимание и всестороннюю поддержку. Да это и неудивительно. Ведь пройдя все ступени штабной службы, вплоть до заместителя начальника Генерального штаба, он знал все профессиональные тонкости, о событиях судил масштабно, сразу схватывал суть дела. Это был настоящий генштабист, человек отменной работоспособности, сильной воли и исключительной деловой целеустремленности. В нем как нельзя лучше сочетались черты командующего и руководителя крупного штаба. Самым тесным образом Н.Ф. Ватутин поддерживал контакты с войсками, куда он часто выезжал, причем о своих поездках ставил в известность и штаб. Он всегда знал о запросах, нуждах, настроениях не только командного, но и рядового состава, и при необходимости оперативно оказывал действенную помощь».

В начале мая появились первые реальные признаки скорого наступления противника. Агентурная разведка доносила, что Гитлер собирает руководство вермахта для принятия окончательного решения о начале активных действий на Восточном фронте. Такое совещание действительно состоялось в Мюнхене 3—4 мая. Вскоре пришли сведения, что наступление начнется 10—12 мая. Эти сведения подтверждала и фронтовая разведка.

Немедленно в войска Брянского, Центрального, Воронежского и Юго-Западного фронтов пошла телеграмма за подписью Сталина и Василевского:

«По некоторым данным, противник может перейти в наступление 10—12 мая на орловско-курском, или белгородско-обоянском направлении, или на обоих направлениях вместе.

Ставка Верховного Главнокомандования приказывает: к утру 10 мая иметь все войска, как первой линии обороны, так и резервов, в полной боевой готовности встретить возможный удар врага. Особенное внимание уделить готовности нашей авиации с тем, чтобы в случае наступления противника не только отразить удары авиации противника, но и с первого же момента его активных действий завоевать господство в воздухе.

Получение подтвердить. О принятых мерах донести».

Командующие немедленно подтвердили готовность, а Рокоссовский и Ватутин доложили о спланированной контрподготовке артиллерии и авиации фронтов.

Войска застыли в напряженном ожидании, но ни 10, ни 11, ни 12-го наступления не последовало. Захваченные войсками Воронежского фронта пленные ничего толком сказать не могли, вели себя крайне неуверенно. В этой неуверенности Ватутин усмотрел колебания противника.

— Думаю, надо вернуться к нашему предложению по упреждающему удару, — сказал он на заседании Военного совета фронта 13 мая, когда стало окончательно ясно, что наступление врага задерживается. — Немцы сейчас не ожидают нашего удара, подтягивают резервы, и в этот весьма переменчивый момент войска фронта могут иметь успех. Созданная же оборона дает нам гарантию надежного тыла.

— Думаю, надо согласиться с командующим, — сразу же сказал Хрущев, и после этого вопрос был практически решен.

— Семен Павлович, — обратился Ватутин к Иванову, — готовьте конкретные материалы по операции, а мы с Никитой Сергеевичем будем докладывать в Ставку.

Предложение фронта заинтересовало Сталина. Он все еще не верил в надежность нашей обороны, вспоминая прошлогодние неудачи. И все же Ставка не поддержала инициативы Воронежского фронта. С большим трудом Жуков, Василевский и Антонов отговорили Верховного от упреждающего удара.

Через десять дней Генеральный штаб вновь получил, казалось бы, достоверные сведения о начале наступления в период с 19 по 26 мая. Вновь в войска пошла предупредительная директива, и вновь наступление не состоялось. В напряженной, нервной обстановке прошел май, начался первый летний месяц. Прошел и он, а враг все стоял на месте. Напряжение достигло высшего предела. Нервничали солдаты в передовых траншеях и танках. В который уже раз занимали боевые места номера артиллерийских расчетов, летчики часами не покидали кабин самолетов. Волновались в штабах вплоть до Генерального. Представители Ставки неотлучно находились в войсках: Жуков — на Центральном, Василевский — на Воронежском фронтах.

Николай Федорович с трудом сдерживал волнение и неустанно напоминал о возможности упреждающего удара.

«Особую нетерпеливость начал проявлять командующий Воронежским фронтом Н.Ф. Ватутин, — писал о тех днях Василевский. — Николай Федорович неоднократно ставил передо мной вопрос о необходимости начать самим наступление, чтобы не упустить летнее время. Мои доводы, что переход врага в наступление против нас является вопросом ближайших дней и что наше наступление безусловно будет выгодно лишь противнику, его не убеждали.

— Александр Михайлович! Проспим мы, упустим момент, — взволнованно убеждал он меня. — Противник не наступает. Скоро осень — и все наши планы сорвутся. Давайте бросим окапываться и начнем первыми. Сил у нас для этого достаточно.

Из ежедневных переговоров с Верховным Главнокомандующим я видел, что неспокоен и он. Один раз он сообщил мне, что ему позвонил Ватутин и настаивает, чтобы не позднее первых чисел июля начать наше наступление; далее Сталин сказал, что это предложение заслуживает самого серьезного внимания; что он приказал Ватутину подготовить и доложить свои предложения по Воронежскому фронту в Ставку...

22 июня Александр Михайлович убыл в Ставку, а Военный совет фронта начал выполнять приказание Верховного. Войска же ждали атаки.

Нет ничего мучительнее ожидания, особенно на войне. Сейчас, по прошествии многих лет, совершенно очевидно, что надо было ждать, терпеть.

Можно ли объяснить нетерпеливость, проявленную Ватутиным? С позиций того времени, думается, можно. Но только объяснить, а не оправдать. Николай Федорович был не прав. На сей раз эмоции возобладали над рассудком, и трудно сказать, чем бы закончилась Курская битва, нанеси мы так желаемый им упреждающий удар.

Справедливости ради надо сказать, что Ватутин отнюдь не отрицал выгоду, которую могли получить наши войска, если бы враг пошел первым. Более того, к первым числам июля у него самого появилась уверенность, что враг начнет наступление в ближайшие дни. Особенно его убедили в этом последние данные фронтовой разведки. Он сразу доложил свои сомнения в Ставку и с ее разрешения снова переключил все внимание на оборону. Сомнения на этот счет были развеяны после того, как в районе Воронежа лейтенант А.А. Кожевников сбил «раму» — немецкий самолет-разведчик. Летчик, на допросе которого присутствовал Ватутин, показал, что наступление непременно начнется в первых числах июля. Такие же сведения поступили и в Генеральный штаб. 2 июля в 2 часа 15 минут из Ставки было направлено войскам третье, очень короткое предупреждение:

«По имеющимся сведениям, немцы могут перейти в наступление на нашем фронте в период 3—6 июля.

Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Усилить разведку и наблюдение за противником с целью своевременного вскрытия его намерений.

2. Войскам и авиации быть в готовности к отражению возможного удара противника.

3. Об отданных распоряжениях донести».

В тот же день на Воронежский фронт вновь прибыл Василевский. День 3 июля прошел спокойно, а на следующий день после разговора с Жуковым Александр Михайлович поспешил поделиться с Ватутиным новостями, полученными с Центрального фронта.

— Ну что, Николай Федорович, ждем 5 июля. У Рокоссовского разведчики 13-й армии взяли «языка». Тот прямо заявил: «3 часа утра 5 июля». Может, и теперь есть сомнения?

— Теперь нет. Сегодня ночью, когда ты ушел отдыхать, разведчики доставили свежего пленного. Я его лично допросил. Говорит, что им зачитан приказ фюрера. В приказе говорится, что германская армия переходит к генеральному наступлению и этот удар должен иметь решающее значение и станет поворотным пунктом во всей войне. И вообще, что это будет последнее сражение за победу Германии...

— Любит, мерзавец, помпезные фразы, — не сдержался Василевский.

— Что и говорить. Заканчивается приказ словами: «Вперед по трупам, пленных не брать». Кстати, он подтвердил донесения наших саперов. Немцы на нейтральной полосе разминировали все минные поля.

Но уже через несколько часов генералы опять засомневались. В 16.00, когда Ватутин, Василевский, командующий артиллерией фронта генерал Варенцов и командующий 2-й воздушной армией генерал Красовский обсуждали план контрподготовки, артиллерия противника открыла огонь. Обстрел длился примерно десять минут, потом позвонил командующий 6-й гвардейской армией генерал Чистяков. Он доложил, что из района Томаровки на север на его боевое охранение двинулось около 50 танков и до полка пехоты противника.

— Неужели Манштейн начал раньше срока? — задумался Василевский. — Или это демонстрационная атака с ограниченными целями.

— Скорее всего разведка боем. Слишком непродолжительна артподготовка, — согласился Ватутин и приказал занять свои КП.

Скоро Чистяков доложил, что это действительно разведка боем. Пленный из 168-й пехотной дивизии подтвердил это. Он также сказал, что войскам розданы сухие пайки, порции шнапса и что основное наступление начнется в 3 часа 5 июля.

Снова потянулись томительные часы ожидания. Николай Федорович старался не показывать волнения, но скрыть это было трудно. Не отрывал глаз от часов и Василевский.

— Уже два часа, — не выдержал Ватутин. — Я как наяву вижу немцев, выходящих на боевые рубежи. Пора начинать контрподготовку.

Василевский не успел ответить. Резко зазвонил телефон. Александр Михайлович взял трубку. Говорил Верховный.

— Есть! — коротко сказал Василевский и повернулся к Ватутину: — Командуйте, Николай Федорович...

Ватутин быстро подошел к заветному телефону, снял трубку и глухим, незнакомым голосом отдал команду.

На командном пункте установилась тишина. Скоро послышался первый далекий шум, грохот. Он нарастал, набирал силу, и вот уже воздух сотрясала чудовищная какофония звуков.

«Противник, находившийся в исходном для наступления положении, — писал А.М. Василевский, — понес большие потери в живой силе и технике. Дезорганизована была подготовленная им система артиллерийского огня, нарушено управление войсками. Понесла потери и вражеская авиация на аэродромах, а связь с ней у общевойскового командования также нарушилась. Многими фашистскими командирами сильная контрподготовка была принята за начало нашего наступления. Даже не зная деталей результатов контрподготовки, мы испытывали чувство большого удовлетворения ее общими итогами. Гитлеровцы с трудом смогли начать наступление вместо 3 часов утра 5 июля тремя часами позже».

Манштейн понял, что русские догадались о начале его атаки, но остановить ее было уже невозможно. На него давила вся огромная группировка войск, изготовившаяся к броску. Да и не хотел он останавливаться, будучи абсолютно уверен в успехе. Приказ был отдан.

Примерно в такой же обстановке началось немецкое наступление на Центральном фронте.

Ватутин уже по первым докладам понял, что сражение приобрело ожесточеннейший характер, но оставался спокоен. Успокаивало то, что направление главного, а точнее, двух главных ударов он определил верно. 4-я танковая армия наносила удар на Обоянь по позициям 6-й гвардейской армии силами 5 танковых, 2 моторизованных и 2 пехотных дивизий. В передовых порядках двигались два отдельных батальона тяжелых танков «тигр» и «пантера» и дивизион штурмовых орудий «фердинанд». Второй удар по позициям 7-й гвардейской армии генерала Шумилова в направлении на Корочу наносили три танковые и три пехотные дивизии оперативной группы «Кемпф». Привлекая такие мощные силы, Манштейн как бы давал понять, что намерен прорваться в глубину обороны фронта, одним крылом ворваться по кратчайшему пути к Курску, другим выйти на тылы Юго-Западного фронта.

Донесения из 6-й и 7-й гвардейских армий пока были обнадеживающими. Массовый героизм бойцов и командиров 214-го полка 73-й гвардейской дивизии вызвал восхищение даже у видавших виды фронтовиков. В течение двенадцати часов гвардейцы сдерживали удар 120 танков и двух полков пехоты. 35 «тигров» шли впереди танкового тарана. К вечеру 39 танков и до полка пехоты уничтожили герои. Особенно отличились бойцы 3-го батальона. Только бутылками с горючей смесью они сожгли 12 машин. В живых осталось меньше трети бойцов и командиров. Остановить танковую лавину они не смогли, но значительно ослабили ее пробивную силу.

Николай Федорович приказал немедленно представить всех воинов батальона к наградам, а капитанов А.А. Бельчина, И.В. Илясова и сержанта С.П. Зорина к званию Героя Советского Союза.

Таких примеров было тысячи. В первый день Манштейну так и не удалось прорвать оборону советских войск. Он лишь вклинился на отдельных участках на 8—10 километров.

— Хочу съездить к Чистякову, — сказал после вечернего доклада в Ставку Ватутин Василевскому. — Манштейн на этом не остановится. Надо посмотреть обстановку. Знаю, что в затылок Чистякову стоит танковая армия, а беспокоюсь.

— Думаю, пока причин для беспокойства нет, — ответил Василевский. — Поезжай, только не надолго. Здесь ты нужнее. Какую задачу поставил?

— Прежде всего упорной обороной измотать противника, не допустить расширения участка вклинения. Командующему 1-й танковой армией приказал на второй рубеж обороны 6-й гвардейской армии выдвинуть два корпуса и занять оборону на участке Меловое, Яковлево. Одновременно приказал выдвинуться в район Тетеревино и Гостищево 2-му и 5-му гвардейским танковым корпусам с готовностью к нанесению контрудара...

— Хорошо, завтра вечером встречаемся здесь...

Утром 6 июля Николай Федорович находился у танкистов Катукова в районе Яковлева. Приехал он сюда прямо с командного пункта Чистякова. Над головой пролетели пикирующие бомбардировщики, которых сразу же встретили советские истребители и завязали с ними бой. Грохотали артиллерийские орудия и минометы. С характерным шорохом пролетали снаряды танковых пушек. Казалось, что полоса обороны наших войск вымерла. А со стороны противника от небольшого лесочка выдвигалось значительное количество танков. Все пространство, которое просматривалось в стереотрубу, заполнили немецкие танки. Между ними двигались бронетранспортеры с пехотой, самоходные орудия.

— Да, дело не шуточное, — оторвался Ватутин от стереотрубы. — Сколько же их, сосчитали? — повернулся он к командиру корпуса генералу Гетману. — Думаю, несколько сот, не меньше.

— Около трехсот, товарищ командующий.

— Это же более ста танков на километр фронта.

Николай Федорович достал блокнот и начал быстро набрасывать боевой порядок противника, который уже открыл огонь. Танки построились своеобразным ромбом, внешнюю сторону которого составляли «тигры» и «пантеры». В глубине двигались средние танки, еще глубже — бронетранспортеры с пехотой. На флангах ромба вели огонь с остановок штурмовые орудия «фердинанд».

— Ну как, выдержите? — спросил Ватутин Гетмана. — Этот боевой порядок не нов. Я сам строил нечто подобное еще в сорок первом. Главная опасность — «тигры». Их выбивайте в первую очередь. А пехота у него обречена, если вы, конечно, выстоите. Пехоту они подвозят прямо в зону огня, откуда отступать нельзя. Одинаково: что вперед, что назад.

— Выстоим, товарищ командующий. Для нас главное — маневр. Разрешите?

— Действуйте!

Взревели моторы и, сбрасывая маскировку, танки Катукова устремились вперед. Земля стонала от разрывов снарядов, авиационных бомб и грохота танков. В небе непрерывно находились сотни самолетов, шли ожесточенные воздушные бои. В воздухе висели тучи пыли, поднятой танками, взрывами снарядов и бомб, копоти. Исчезла линия горизонта, скрылось солнце, его диск еле угадывался сквозь мглу.

Николай Федорович поспешил на свой командный пункт. По дороге попал под бомбежку, но все обошлось благополучно, хотя пришлось несколько минут пролежать в неглубокой воронке. «Юнкерсов», налетевших на их небольшую колонну, быстро разогнали советские истребители. Когда колонна тронулась, то уже армада наших бомбардировщиков и штурмовиков пошла в сторону передовых позиций. Только за этот день летчики 2-й воздушной армии совершили 892 самолето-вылета и сбили в воздушных боях около 100 самолетов. А ведь им противостояли лучшие летчики Германии из 4-го воздушного флота фельдмаршала Рихтгофена и асы генерала Удета. Но к тому времени наши летчики заставили уважать себя любого противника. Здесь блестяще сражался младший лейтенант И.Н. Кожедуб, будущий трижды Герой Советского Союза. Здесь 6 июля совершил свой беспримерный подвиг гвардии лейтенант А.К. Горовец, сбив в одном бою 9 самолетов врага.

В конце дня, подведя итоги, Николай Федорович отмечал, что немцам пока не удалось добиться желаемого успеха, хотя благодушествовать нет оснований. На обоянском направлении, несмотря на стойкость гвардейцев Чистякова и танкистов Катукова, враг продвинулся уже на 18 километров, а на участке Яковлева вышел ко второй полосе обороны 6-й гвардейской армии.

Василевский привез из 7-й гвардейской армии более утешительные сведения, но был тоже озабочен.

— Немцы захватили небольшой плацдарм на восточном берегу Северского Донца и узким клином вышли ко второй полосе обороны армии, — показал он на карте. — Но потери у них значительны. Пока еще обстановка не критическая, но Ставка приняла решение усилить войска фронта 5-й гвардейской танковой армией Степного фронта. Армия к утру 8 июля должна выйти в район юго-западнее Старого Оскола. Из 5-й гвардейской армии передается 10-й, а из Юго-Западного фронта 2-й танковые корпуса. Все танки отдаем вам, Николай Федорович, и вполне справедливо. Думали, основной удар будет на орловском направлении, а вышло — у вас.

— Танки, это хорошо, — обрадовался Ватутин. — Думаю, это только начало. Манштейн будет наращивать усилия, и эти корпуса очень кстати. Пора наносить контрудары. Завтра стоим насмерть, а за это время подготовим контрудары.

— Какими силами?

— Полагаю привлечь 1-ю танковую армию, левофланговые соединения 40-й армии, свой главный резерв — 2-й и 5-й гвардейские танковые корпуса. Ну и конечно по прибытии — 2-й и 10-й.

— Но это же последний резерв фронта?

— А 5-я гвардейская танковая армия Ротмистрова? Ты же сам сказал.

— Ох и хитер, Ватутин, — улыбнулся Василевский...

На следующий день, 7 июля, атаки Манштейна возобновились. На КП фронта, где Ватутин со штабом готовили контрудар, непрерывно поступали донесения о примерах массового героизма бойцов и командиров. Наводчик противотанкового орудия сержант Данилов, подбивший еще под Сталинградом пять танков, под Обоянью встретил со своим орудием шестнадцать машин и сжег пять из них. Восемь танков сжег расчет, где наводчиком старший сержант Краснов, четырнадцать танков уничтожило орудие сержанта Курган-Малиева.

Ранним утром 8 июля Ватутин снова выехал в войска в район Обояни, куда за сутки боев не удалось прорваться немцам, как и к Короче. Только севернее совхоза «Комсомолец» и в районе села Богородицкое «тигры» прорвали вторую полосу обороны 6-й гвардейской армии и, пройдя 12 километров, вышли к тыловой полосе обороны. На участке 7-й гвардейской армии группа «Кемпф», овладев Беловской и Ястребово, продвинулась всего на 3—5 километров.

— Больше всего меня беспокоит Обоянское шоссе, — сказал Ватутин перед отъездом Иванову. — Но что бы ни произошло, контрудар начинайте строго по плану. Впрочем, к его началу я, наверно, вернусь...

В 6 часов утра вместе с командующим 6-й гвардейской армией генералом Чистяковым Ватутин находился на переднем крае. В бинокль хорошо просматривалась лента Обоянского шоссе, дальше — холмы.

— Манштейн, как и все немцы, очень неохотно отходит от схем, — сказал Ватутин, рассматривая местность. — Обязательно будет рваться по шоссе на Обоянь. За Обоянью он уже видит Курск. Кто у тебя здесь стоит?

— 3-я механизированная и 49-я танковая бригады и 67-я стрелковая дивизия. Силы хорошие, немалые.

— Но и небольшие. Манштейн наращивает удары.

— Бойцы и командиры 6-й гвардейской с честью выполнят свой долг. Не пойму, что это за населенный пункт на горизонте, на карте ведь ничего нет.

— Карта не обманывает, Иван Михайлович. Посмотри внимательно. Это скопище техники и пехоты. Одним словом, стоять насмерть. Я убываю в штаб фронта. Сделаем все, чтобы подрубить Манштейну крылья...

Ватутин не ошибался. После мощной артподготовки немецкие танки устремились вперед на прорыв. Более 500 машин сосредоточил Манштейн на участке всего в 30 километров. Немецкая авиация бомбила наши боевые порядки и Обоянское шоссе группами по 40—50 самолетов. Шесть часов непрерывно, стая за стаей, налетали гитлеровцы на шоссе, сбрасывая на наши позиции тысячи тонн бомб. Казалось, все живое после такой бомбежки должно погибнуть, но гвардейцы выстояли, отойдя только к концу дня на новый рубеж южнее Новоселовки, где вновь заняли оборону.

Этому чуду безусловно способствовали два контрудара, которые Ватутин нанес по флангу танкового клина противника в критический момент боя. Конечно, это были не те контрудары, которые он планировал, но значение их трудно не оценить. Удары 2-го гвардейского танкового корпуса севернее Шопино, 5-го гвардейского танкового корпуса севернее Яковлево, 2-го и 10-го танковых корпусов не могли перерасти в контрнаступление, но отвлекли часть сил противника и значительно ослабили его натиск на Обоянское шоссе. Уже вечером 8 июля Манштейн предпринял еще одну отчаянную попытку прорыва вдоль Обоянского шоссе и вышел даже на южную окраину Верхопенья, но Ватутин бросил на врага 200, 112 и 22-ю танковые бригады, два истребительно-противотанковых полка, и они остановили врага.

Сражение постепенно затихало. На левом фланге в полосе 7-й гвардейской армии немцы с большим трудом заняли два села — Мелихово и Мясоедово. А ведь здесь, на участке 92, 94 и 81-й стрелковых дивизий, действовало около 300 танков.

— Завтра для Манштейна решающий день, — уверенно сказал Ватутин на подведении итогов четвертого дня сражения. — Думаю, Гитлер не может быть доволен действиями своих войск. Но, что бы он ни думал, Манштейн потерял главное — темп.

День 9 июля действительно отличался высочайшим напряжением. К этому времени стало ясно, что на северном фасе дуги наступление провалилось и у Гитлера осталась одна надежда на Манштейна. Он исступленно гнал любимчика вперед, и тот так же исступленно выполнял его волю. Было от чего прийти в исступление, ведь на четвертый день сражения он должен быть в Курске, а на самом деле не дошел и до Обояни. Теперь Манштейн уже на десятикилометровом участке фронта сосредоточил огромные массы пехоты, которая при поддержке 500 танков рванулась вперед. Почти все самолеты Рихтгофена поднялись в воздух, его летчики совершили более 1500 вылетов. Танковые дивизии атаковали наши позиции пятнадцать раз, но темп был действительно потерян. На обоянском и корочанском направлениях враг продвинулся всего на 6—8 километров. Однако и Ватутин использовал все фронтовые резервы.

В этот критический момент Манштейн наконец оторвал свой взор от Обоянского шоссе. В Берлин полетели срочные телеграммы с просьбой о подкреплении. Манштейн уверял верховное командование вермахта, что если получит помощь, то непременно выиграет «третье наступление на Востоке». Помощь он получил.

Лучшие танковые силы, эсэсовские дивизии «Рейх», «Мертвая голова», «Адольф Гитлер», 3-й танковый корпус, вооруженные самыми современными танками, оружием, начали перегруппировку. Манштейн поворачивал основные силы на северо-восток, чтобы, двигаясь вдоль железной дороги Белгород—Обоянь—Курск, выйти в район Прохоровки, захватить переправы на реке Псел и с прохоровского плацдарма ударить на Обоянь уже с востока, чтобы затем выйти на шоссе Обоянь—Курск.

Не бездействовал и Ватутин. Решением Ставки он получил от Степного фронта (с 24.00 9 июля. — С.К.) 5-ю гвардейскую, 5-ю гвардейскую танковую армии и готовил контрудар. В нем предполагалось задействовать 1-ю танковую и 6-ю гвардейскую армии, наносившие удар с рубежа Меловое, Круглик на Яковлево. Из района Прохоровки главный удар наносила 5-я гвардейская танковая армия и часть сил 5-й гвардейской армии. Тремя стрелковыми дивизиями переходила в наступление 7-я гвардейская армия.

Вечером 11 июля Николай Федорович в последний раз перед сражением заслушивал командарма 5-й гвардейской танковой армии генерала П.А. Ротмистрова и командующего 5-й гвардейской армией генерала А.С. Жадова.

— Ваш удар будет главным, — сказал он Ротмистрову. — Специфика его в том, что Манштейн тоже наступает. Надо не только выдержать встречный удар, но и опрокинуть противника. Хватит ли сил?

— В строю более 800 танков и САУ, — немедленно ответил Ротмистров. — Построение армии в два эшелона: в первом — три танковых корпуса, во втором — механизированный корпус и мощный резерв.

— Это хорошо. Прошу еще учесть, что «тигры» и «пантеры» особенно опасны на дальней дистанции. Тридцатьчетверка до них не достает.

— Знаем, товарищ командующий. Мы специально отрабатывали приемы сближения, используя лучшую маневренность наших танков...

Так же четко и уверенно докладывал командарм 5-й гвардейской.

Ночью Ватутин выехал на КП Ротмистрова. Василевский убыл в 69-ю армию. Всю ночь кругом горели поля спелой пшеницы, деревни, а земля и без того не успевала отдохнуть от дневного зноя. Проверив в последний раз систему управления у танкистов, Ватутин заехал к Жадову и к утру вернулся на свой КП. Пожары стихли. Вместе с утренним туманом осел и угарный дым. Из-за леса поднималось горячее июльское солнце, освещая тихие берега речушки Псел, остатки домов деревни с поэтическим названием Прелестное. Ровно в 7 часов утра 12 июля взревели моторы советских танков и пошла, пошла вперед, набирая скорость, несокрушимая лавина. А навстречу ей в последнем отчаянном броске спешили эсэсовские дивизии.

О знаменитом танковом сражении под Прохоровкой, где сошлись в смертельной схватке с обеих сторон около двух тысяч танков, написано и сказано много. Итог его тоже известен всем. Хотелось только привести высказывание бывшего командира танковой дивизии СС «Мертвая голова» группенфюрера Гельмута Беккера: «Я находился на наблюдательном пункте на крыше одного из домов и наблюдал в бинокль за движением своих войск. Все танковые дивизии развернулись точно по плану и двинулись, уверенные в успехе наступления. В этот момент я заметил на горизонте тучи пыли. Нельзя было разглядеть, кто их поднял, но они все увеличивались в размерах, а вскоре из этих туч стали появляться русские танки. «Это русские двинули свои резервы», — сказал я своему начальнику штаба и понял, что теперь наступление будет сорвано и что битву за Курск мы проиграли».

Вот так, еще 12 июля, гитлеровский генерал понял, какой его ожидает финал.

Надо сказать, что наши военачальники к тому времени еще не были уверены в своей победе. 13 июля на КП Воронежского фронта прибыл Жуков. Там же находился командующий Степным фронтом Конев. Все они пришли к единодушному мнению, что об окончательном успехе еще говорить рано.

Николай Федорович в первый раз вздохнул спокойно, пожалуй, только в ночь на 15 июля. Днем фотограф одной из авиационных частей, обрабатывая пленку, обнаружил в глубине боевых порядков противника свежевырытые окопы и траншеи. Но только через несколько дней Ватутин с уверенностью донес в Ставку:

«Контрудар 5 гв. ТА Ротмистрова и 5 гв. А Жадова начался 12.7.43 г. в 8 часов 30 минут. В результате контрудара правый фланг Жадова продвинулся около 4 км, а левый фланг был потеснен танковыми частями противника также около 4 км.

Танковая армия Ротмистрова с приданными ей 2 и 2 гв. тк, непосредственно юго-западнее Прохоровки на узком фронте сразу вступила во встречное сражение с танковым корпусом СС и 17 тд противника, которые двинулись навстречу Ротмистрову. В результате на небольшом поле произошло ожесточенное массовое танковое сражение.

Противник потерпел здесь поражение, но и Ротмистров понес потери и почти не продвинулся вперед. Правда, Ротмистров не вводил в бой своего мехкорпуса и отряда Труфанова, которые частично использовались для парирования ударов противника по армии Крюченкина и по левому флангу армии Жадова.

Одновременно с этим Катуков с Чистяковым нанесли ряд ударов по 48 тк противника, причинив ему значительные потери.

В результате этих боев главная группировка противника окончательно была обескровлена и разгромлена. 13.7.43 г. противник производил слабые атаки на прохоровском, обоянском и ивнянском направлениях, а 14.7.1943 г. перешел здесь к обороне и продолжал проявлять активность лишь против Крюченкина. Однако было ясно, что и против Крюченкина он выдохся, силы его были истощены...

На корочанском направлении противник, оттеснив 7 гв. армию Шумилова к востоку от Крутой Лог, силами 3 тк (6, 7 и 19 тд), 167, 168 и 198 пд устремился на северо-восток против армии Крюченкина и к 15.7.43 г. добился здесь некоторого территориального успеха, овладев Мал. Яблоков, Плота, Ржавец, Выползовка и Александровка.

Однако уже 12 и 13.7 армия Крюченкина за счет ресурсов фронта была усилена десятью иптапами, одним полком PC, одним танковым полком, а затем и одной тяжелой пушечной бригадой. Кроме того, части Крюченкина поддерживались частью сил 5 мк и отряда Труфанова из армии Ротмистрова. Это усиление дало возможность нанести большие потери противнику и остановить его наступление.

Противник с утра 16.7 на участке Крюченкина перешел к обороне. 7 гв. армия Шумилова провела несколько контратак, приковывая на себя тем самым часть сил противника...

Как только противник перешел к обороне, начались контратаки наших войск и сильная боевая разведка. Вскоре был обнаружен отход противника. Войска Воронежского фронта начали немедленно преследовать противника и к исходу 23.7.43 г. восстановили положение»[5].

В этом донесении, по сути дела, представлена вся картина Курской битвы на южном фасе дуги, но выводы Ватутин смог сделать только спустя еще несколько дней. После двадцатисуточной тяжелейшей борьбы Николай Федорович докладывал:

«I. План противника сорван. Нигде противнику не удалось прорвать нашего фронта. Он лишь потеснил наши войска на глубину до 40 км.

Противник втянул в эту операцию все свои резервы с юга, стянул сюда свою авиацию. Это дало возможность в более легких условиях начать наши наступательные операции в районе Орла и на юге.

Противник, стянув в район Белгорода крупные силы и не достигнув цели, понес огромные потери и потерпел поражение...

При отходе противник оставил на поле боя трофеи — орудия, машины и другое военное имущество, большей частью разбитое. Много подбитых танков и машин он эвакуировал. Трофеи подсчитываются.

К настоящему времени противник до пяти-шести довольно потрепанных дивизий направил для действий против ЮЗФ, ЮФ и в район Орла. Остальные его силы сели на старом оборонительном рубеже.

II. Войска фронта проявили большое упорство в обороне... Ни одна часть не погибла и в окружение не попала. Большую маневренность проявили иптаповские полки и ибр. Менее маневренными оказались танковые соединения. Все части фронта налицо...

к 15.7.43 г., т. е. к моменту перехода противника к обороне, а также и в настоящее время войска фронта вполне боеспособны...

к 20.7.43 г. войска Воронежского фронта несколько пополнены людьми и матчастью. Стрелковые дивизии 6 гв. армии имеют каждая по 5300 человек.

III. Работа авиации носила напряженный характер. Авиация Воронежского фронта за период с 5 по 17.7 произвела 10 821 самолето-вылет.

IV. Общий вывод: к настоящему времени войска фронта, нанеся поражение противнику и восстановив свое прежнее положение, способны вести активные наступательные действия...»[6]

Это донесение Николай Федорович писал, когда уже наступали войска Западного, Брянского и Центрального фронтов, когда началось долгожданное освобождение Донбасса Южным и Юго-Западным фронтами. Ох, как хотелось ему, при его столь нетерпеливом характере, тоже рвануться вперед, но он понимал, что фронту в оборонительных боях досталось, как никому, что нужно время для пополнения сил. К сожалению, и тогда и много лет спустя не все военачальники, а позже и историки поняли, почему на северном фасе Курской дуги немцы продвинулись на расстояние несколько километров, а на южном — на 35 и даже 40. Не только мемуаристы, но и серьезные исследователи ставили это в вину командованию Воронежского фронта, упрекали за неспособность правильно построить и организовать оборону. Трудно сказать, с какой целью появились сомнения в полководческом таланте Н.Ф. Ватутина.

Даже такой глубоко уважаемый военачальник, как К.К. Рокоссовский, писал: «Центральный фронт правильнее расставил силы. Мы сосредоточили их на том участке, который для войск фронта представлял главную угрозу, и враг не смог одолеть такую концентрацию сил и средств. Воронежский фронт решал задачу обороны иначе: он рассредоточил свои силы почти равномерно по всей полосе обороны. Именно этим я объясняю причину, почему враг, наносивший удар (как и у нас) на узком участке, смог здесь продвинуться на сравнительно большую глубину, и, чтобы остановить его, пришлось втянуть в оборонительное сражение значительные силы и резервы Ставки».

Думается, Константин Константинович в понятном стремлении выделить войска своего фронта ошибался. Все командующие, будучи большими патриотами своих фронтов, подчас теряли объективность. Кстати, и Николай Федорович в этом не исключение. Но мы уже приводили цифры концентрации войск на Воронежском фронте, и говорить о распыленности сил невозможно. Более объективным был Жуков, который, кстати, был представителем Ставки как раз на Центральном фронте. «Что касается оборонительного сражения на фронтах, — писал маршал, — то не надо забывать, что по 6-й и 7-й гвардейским армиям Воронежского фронта противник в первый день нанес свой удар почти пятью корпусами (2-й танковый корпус СС, 3-й танковый корпус, 48-й танковый корпус, 52-й армейский корпус и часть корпуса «Раус»), тогда как по обороне Центрального фронта — тремя корпусами. Легко понять разницу в силе ударов немецких войск с орловского направления и из района Белгорода.

В отношении личных способностей в оперативно-стратегических вопросах командующего Воронежским фронтом Н.Ф. Ватутина должен со всей объективностью заявить: это был высокоэрудированный и мужественный военачальник».

Думается, Николай Федорович тоже догадывался о неоднозначной оценке деятельности Военного совета Воронежского фронта и оттого еще более усердно готовился к скорому наступлению. По сути, предстояло ввести в действие ранее разработанный план операции «Полководец Румянцев», правда, не без некоторых уточнений.

В соответствии с этим планом войска Воронежского и Степного фронтов наносили из района Белгорода удар смежными флангами в общем направлении Богодухов — Валки — Нов. Водолага в обход Харькова с запада. С выходом войск в район Харькова переходил в наступление Юго-Западный фронт, 57-я армия которого наносила удар в обход Харькова с юго-запада. После решения этой задачи открывалась возможность продвижения к Днепру и выхода в тыл донбасской группировки противника. Координировал действия фронтов представитель Ставки Жуков. На подготовку операции отводилось чуть больше недели.

Понятно, что в условиях только что закончившегося оборонительного сражения, когда войска понесли значительные потери, несколько расстроилась работа тыла, поэтому готовить операцию в столь сжатые сроки было чрезвычайно трудно. Но Николай Федорович не замечал трудностей. Снова бегал по фронтовым дорогам его юркий «виллис», снова видели его на станциях выгрузки пополнения и боевой техники. И вновь вечерами он засиживался за картой. В этой операции Ватутин решил применить несколько новинок. Одна из них — проведение масштабных маскирующих и дезинформационных мероприятий. И чтобы отвлечь противника от направления главного удара, командующий приказал имитировать развертывание общевойсковой и танковой армий. Ночами шумели трактора, строились ложные склады, аэродромы. Надо сказать, что это себя оправдало. Уже после начала наступления Воронежского фронта в направлении Богодухов и Валки немцы еще держали на суджанском направлении, где имитировалась концентрация сил, значительные резервы.

1 августа Ватутин докладывал Жукову решение на наступательную операцию Воронежского фронта:

— Главный удар буду наносить силами 5-й и 6-й гвардейских армий, которые наступают в первом эшелоне в общем направлении на Валки и Нов. Водолагу. После того как общевойсковые армии прорвут оборону, ввожу в прорыв 5-ю гвардейскую и 1-ю танковые армии. Плотность артиллерии на участке прорыва общевойсковых армий — 230 орудий и минометов на километр фронта, танков — до 70 машин. Полоса прорыва для дивизии составляет 3 километра. Одновременно на правом фланге переходят в наступление 40-я и 38-я армии при поддержке 10, 4, 5-го гвардейских танковых корпусов в направлении на Грайворон и далее на Тростянец и Ахтырку.

— Ну что ж, Николай Федорович, буду поддерживать твое решение в Ставке. Особенно впечатляет ввод сразу двух танковых армий. Не много ли?

— Никак нет. Я все вспоминаю Манштейна и как он потерял темп. Группировка у немцев серьезная, в общей сложности 18 дивизий, в том числе 4 танковые, двухполосная система обороны. Задержка на передовых рубежах отрицательно скажется и на действиях Степного фронта. Ему практически сразу надо решать задачу по взятию Белгорода. Если мой прорыв будет удачен, немцам придется думать уже не о Белгороде, а о Харькове.

— Хорошо, будем докладывать в Ставку.

Утром 3 августа после мощнейшей огневой подготовки пехота 5-й и 6-й гвардейских армий поднялась в атаку. Эффект от огневого налета был настолько силен, что уже к 13 часам войска 5-й гвардейской армии продвинулись на 5 километров, прорвав первую полосу обороны противника. Сразу же Ватутин ввел в бой две танковые армии. Это была его вторая новинка. Удар их был настолько силен и стремителен, что к исходу дня танкисты Катукова и Ротмистрова продвинулись на 30—35 километров, завершив тем самым разгром тактической обороны врага.

Один из героев прорыва командующий 1-й танковой армией М.Е. Катуков вспоминал: «Во вражеской обороне образовался коридор, в который и были введены войска двух танковых армий — 1-й и 5-й гвардейской. В памяти моей запечатлелось грандиозное движение советских танков, вошедших в прорыв. Мы шли по правой стороне пятикилометрового коридора двумя корпусными колоннами. Слева таким же порядком двигалась 5-я гвардейская армия. Нас прикрывали с воздуха эскадрильи «яков». Между колоннами сохранялась зрительная связь. За всю войну еще никто из нас не видел такого скопления советских танков на столь узком участке фронта. Пройдя коридор прорыва, корпуса развернулись и вступили в бой с гитлеровцами».

Развернулись, да так, что только 4 августа мобильная группа фронта прошла с боями 50 километров.

В сорок пятом году суточный темп наступления будет доходить и до 70 километров, но в сорок третьем такой темп можно назвать фантастическим. Рисковал ли Ватутин? Конечно, рисковал. И тогда и сейчас бытует мнение, что Ватутин зарывался при проведении наступательных операций. Думается, это не совсем верно. Во-первых, кому-то надо было рисковать. Во-вторых, так называемая поспешность Ватутина почти всегда поощрялась Ставкой, исходила из ее требований.

Как бы то ни было, а Николай Федорович не ошибся в своих предположениях. Тогда Степной фронт не имел мощных средств прорыва, наступал медленно, пройдя за первые сутки лишь 15 километров и застряв у белгородского оборонительного рубежа. Трудно сказать, сколько бы понадобилось времени на взятие Белгорода, если бы не выход Воронежского фронта во фланг белгородской группировки врага. Почувствовав угрозу окружения, немцы в ночь на 5 августа начали отвод своих войск, и в 6 часов утра первые дивизии Степного фронта ворвались в Белгород. Вечером Москва салютовала в честь войск Брянского, Западного, Центрального фронтов, занявших Орел, и войск Степного фронта, который во взаимодействии с Воронежским фронтом взял Белгород.

В штабе Воронежского фронта не слышали этих салютов. Для Николая Федоровича и его войск лучшим салютом был гром пушек танкистов. 1-я танковая армия, пройдя уже более 100 километров, к исходу 7 августа овладела городом Богодухов — важным опорным пунктом обороны Харькова. 5-я гвардейская танковая армия с боем взяла Казачью Лопань — главный узел сопротивления, прикрывающий Харьков с северо-запада.

Двойной танковый кулак расколол вражескую оборону на две части. Между 4-й танковой армией немцев и оперативной группой «Кемпф» образовалась брешь в 55 километров.

Ватутина перестали интересовать сведения о гибели и пленении гитлеровских генералов, взятии знамен и штандартов, и само донесение о разгроме 19-й танковой дивизии врага он воспринял спокойно. Гораздо больше командующего Воронежским фронтом волновали потери своих войск. Их больнее подсчитывать в минуты побед и торжества.

Обстановка в районе Харькова складывалась в нашу пользу, но чувствовалось, что так просто фашисты город не отдадут. Гитлер приказал Манштейну удерживать Харьков любой ценой, опасаясь за судьбу Донбасса. Генералам разрешалось применять любые репрессивные меры против солдат и офицеров, проявивших слабость и нестойкость в обороне.

Тем временем для усиления группировки Степного фронта, которым командовал Конев, Ставка 8 августа передала ему 57-ю армию генерала Н.А. Гагена из Юго-Западного фронта, а 9 августа — 5-ю гвардейскую танковую армию из Воронежского фронта. О замедлении наступления или приостановке не было и речи. Наоборот, 10 августа Ватутин получил предписание Ставки, которое гласило: «Изолировать Харьков путем скорейшего перехвата основных железнодорожных и шоссейных путей сообщения в направлениях на Полтаву, Красноград, Лозовую и тем самым ускорить освобождение Харькова. Для этой цели 1-й танковой армии — перерезать основные пути в районе Ковяги, Валки, а 5-й гвардейской танковой армии Ротмистрова, обойдя Харьков с юго-запада, перерезать пути в районе Мерефа»[7].

Выполняя эти указания, Ватутин приказал увеличить темп наступления. 11 августа его войска перерезали железную дорогу Харьков—Полтава и создали реальную угрозу глубокого охвата всей харьковской группировки. Войска Конева вплотную подошли к внешнему оборонительному обводу Харькова. Но сопротивление врага нарастало. Как ни близок был Степной фронт от Харькова, большую опасность для Манштейна все-таки представляли глубокие прорывы Воронежского фронта. К 11 августа Манштейн сосредоточил в районе Богодухова мощную группировку из лучших танковых дивизий СС — «Рейх», «Мертвая голова», «Викинг» и нанес удар по передовым частям 1-й танковой армии и левому флангу 6-й гвардейской армии. Догадывался ли Ватутин о возможном контрударе противника? Вероятно, догадывался. Не мог не догадываться, думается, он даже ждал его и находился в уверенности, что сумеет выстоять. И это несмотря на то, что 1-я и 5-я гвардейская танковые армии были серьезно ослаблены в предыдущих боях. 1-я насчитывала всего 134 боеготовых танка, 5-я — 155. В этой связи характерен разговор, который состоялся у него с командующим 1-й танковой армией генералом Катуковым.

— Советую обороняться в одноэшелонном построении, — сказал Ватутин. — Разворачивайте на переднем крае все три корпуса, организуйте подвижные засады на высотах, опушках рощ, на окраинах населенных пунктов. Для сведения: против вас действует 3-й танковый корпус противника. Это показал только что захваченный в плен танкист, обер-лейтенант. Он же раскрыл и цель этого контрудара — выйти в тыл ударной группировки нашего фронта и поставить нас в критическое положение. Сил для этого у фашистов более чем достаточно — до 400 танков.

— Да и авиации немало, — вздохнул на другом конце провода Катуков. — Самолеты все время над нами висят. Бомбят беспрерывно.

— Понимаю, трудно, Михаил Ефимович. Но нужно выстоять во что бы то ни стало. На вашу армию сейчас вся надежда.

— Выстоим.

Несмотря на упорные атаки, танковым дивизиям врага, считавшимся лучшими в вермахте, к тому же пополненным новой материальной частью, так и не удалось прорвать оборону советских войск южнее Богодухова и выйти к городу. В боях 11—17 августа они лишь потеснили наши соединения к северу, но, понеся ощутимые потери, вынуждены были перейти к обороне.

На этом испытания Воронежского фронта не кончились. Ватутин не сомневался, что Манштейн нанесет новый удар. Еще шли бои южнее Богодухова, а немцы начали накапливать силы в районе Ахтырки, готовя удар с северо-запада под самое основание нашего клина. Разведка фронта вскрыла замыслы врага. Не знал Ватутин только того, что Манштейн сосредоточил здесь не меньшие силы, чем под Богодуховом: моторизованную дивизию СС «Великая Германия», 10-ю моторизованную, 17-ю, 11-ю дивизии и остатки 19-й танковой, 51-й и 52-й отдельные батальоны тяжелых танков.

В этой сложной обстановке Ватутин был вынужден обратиться к представителю Ставки Жукову с просьбой о помощи. Тот только что прибыл на КП фронта.

— Если говорить только об обороне, — докладывал Ватутин, — то войска фронта выдержат этот контрудар. Я же прошу резервы в расчете на будущее наступление...

— Можешь меня не убеждать, — прервал его Жуков. — Я согласен. Обстановка действительно тяжелая. Буду поддерживать твою просьбу...

В тот же день в распоряжение Воронежского фронта была передана 4-я гвардейская армия и выдвинута 47-я армия.

Поэтому, когда 18 августа Манштейн предпринял из района Ах тырки контрудар, Ватутин оставался относительно спокоен. Удар приняла на себя 27-я армия, значительно ослабленная в предыдущих боях. Николай Федорович убедительно просил командарма генерала С.Г. Трофименко сделать все возможное и невозможное, чтобы удержать врага. Требовалось выиграть время. Однако под напором превосходящих сил врага армия начала медленно пятиться назад. К исходу дня обстановка осложнилась. Враг вклинился в оборону на 24 километра. Манштейн для развития успеха срочно бросил из района южнее Ахтырки в направлении на Колонтаев танковую дивизию СС «Мертвая голова». И все-таки Ватутин оставался спокоен. Забеспокоился он лишь однажды, когда выяснилось, что запаздывает с вводом в сражение 4-я гвардейская армия. Действительно, в то время, как правое крыло Воронежского фронта — 38, 40 и подходившая 47-я армии успешно развивали наступление, охватывая контратакующие части Манштейна, 4-я гвардейская армия отставала. Командовал ею один из выдвиженцев Сталина, его соратник еще по Царицынскому фронту, бывший маршал, а теперь генерал Г.И. Кулик. Это он в предвоенные годы вместе с «первым красным офицером» К.Е. Ворошиловым инициировал расформирование танковых корпусов, способствовал развалу Главного артиллерийского управления, а потом в годы войны с трудом справлялся с командованием армиями, ставя их в тяжелое положение то под Ленинградом, то на юге страны. Вот и в этот сложнейший для Воронежского фронта момент он едва не погубил наметившуюся операцию. Спасло положение вмешательство Жукова. «Для его (прорыва. — С.К.) ликвидации, — писал потом маршал, — в сражение была дополнительно включена 4-я гвардейская армия, прибывшая из резерва Ставки. Командовал ею генерал Г.И. Кулик. К сожалению, он плохо справлялся со своими обязанностями, и вскоре его пришлось освободить от командования».

С вступлением в сражение 4-й гвардейской армии, ударившей по Ахтырке с северо-востока, немецкие танки удалось окончательно остановить. Манштейн перешел к обороне. Но Ватутин не зря просил у Ставки резервы. Он продолжал наращивать удары, и в период с 22 по 25 августа его войска разгромили вражескую группировку в районе Ахтырки и взяли город. Срыв двух контрударов Манштейна окончательно вернул инициативу в районе Харькова советским войскам. 22 августа, во второй половине дня, опасаясь возможного окружения, гитлеровцы оставили Харьков. К полудню 23 августа город был полностью очищен от врага частями Степного фронта, как отмечалось в приказе Верховного Главнокомандующего. Вечером того же дня Москва салютовала 20 артиллерийскими залпами из 224 орудий.

Вновь, как и в битве за Белгород, слава лишь краешком коснулась войск Воронежского фронта, хотя совершенно очевидно, что, не будь блестящих фланговых прорывов ватутинцев, операция, по меньшей мере, затянулась бы на неопределенное время.

Сам Ватутин в ходе боев не раз вызывал недовольство Верховного. Вот одна из разгромных директив Сталина в адрес Военного совета Воронежского фронта и лично Ватутина: «События последних дней показали, что Вы не учли опыта прошлого и продолжаете повторять старые ошибки как при планировании, так и при проведении операций. Стремление к наступлению всюду и к овладению возможно большей территорией, без закрепления успеха и прочного обеспечения флангов ударных группировок, является наступлением огульного характера. Такое наступление приводит к распылению сил и средств и дает противнику наносить удары во фланг и тыл нашим далеко продвинувшимся вперед и не обеспеченным с флангов группировкам и бить их по частям. При таких обстоятельствах противнику удалось выйти на тылы 1-й танковой армии... и, наконец, противник нанес удар из района Ахтырки на юго-восток, по тылам 27-й армии, 4-го и 5-го гвардейских танковых корпусов.

В результате этих действий противника наши войска понесли значительные потери, а также было утрачено выгодное положение для харьковской группировки противника. Я еще раз вынужден указать Вам на недопустимые ошибки, неоднократно повторяемые Вами при проведении операций, и требую, чтобы ликвидация ахтырской группировки противника как наиболее важная задача была выполнена в ближайшие дни. Это вы можете сделать, так как у Вас есть достаточно средств. Прошу не разбрасываться, не увлекаться задачей охвата харьковского плацдарма со стороны Полтавы, а сосредоточить все внимание на реальной и конкретной задаче — ликвидации ахтырской группировки противника, ибо без ликвидации этой группы противника серьезные успехи Воронежского фронта стали неосуществимы.

И. Сталин».[8]

Слов нет, документ впечатляющий, показывает твердость Верховного, умение держать управление войсками в своих руках. Все так, если бы эта директива пришла в войска 10 или 11 августа. Вот тогда проявилось бы гениальное предвидение Ставки и Верховного. А как мы помним, в то время в войска пошла другая директива, требовавшая наступать и еще раз наступать. Ну а эта директива пришла на Воронежский фронт 22 августа, когда вопрос с ахтырской группировкой врага был уже практически решен.

Все это отнюдь не означает, что действия командующего Воронежским фронтом были безукоризненны. Безусловно, были и просчеты, но они были у всех наших прославленных полководцев.

Небезынтересно отметить, что как раз в эти дни Верховный посылал весьма резкие, обидные телеграммы и Жукову, и Василевскому. Обвинения, которые Сталин выдвигал против них, были необоснованными и не повлекли, как и в случае с Ватутиным, каких-то конкретных мер, но незаслуженно обижали. «Эта телеграмма потрясла меня, — писал впоследствии А.М. Василевский. — За все время своей военной службы я не получил ни одного даже мелкого замечания или упрека в свой адрес».

Думается, к этому времени Сталин уже стал достаточно хорошо разбираться в военно-стратегических вопросах и уверился в будущей победе. А потому стал принижать роль командующих фронтами, представителей Ставки и умело повышать свою. Этими телеграммами он как бы сигнализировал маршалам и генералам, чтобы они не высовывались дальше положенного.

Жуков по этому поводу писал: «Под конец войны, точнее после битвы на Курской дуге, Сталин в целом неплохо разбирался в военных вопросах.

Однако здесь я должен подчеркнуть то, что Сталин при проведении крупнейших операций, когда они нам удавались, как-то старался отвести в тень их организаторов, лично же себя выставить на первое место, прибегая для этого к таким приемам: когда становилось известно о благоприятном ходе операции, он начинал обзванивать по телефону командование и штабы фронтов, командование армий, добирался иногда до командиров корпусов и, пользуясь последними данными обстановки, составленными Генштабом, расспрашивал их о развитии операции, подавал советы, интересовался нуждами, давал обещания и этим самым создавал видимость, что их Верховный Главнокомандующий зорко стоит на своем посту, крепко держит в своих руках управление проводимых операций...

А когда враг был изгнан из пределов нашей Родины и операции были перенесены на территории Польши, Восточной Пруссии, Чехословакии, Сталин вообще ликвидировал институт представителей Ставки...

Расчет был ясный. Сталин хотел завершить блистательную победу над врагом под своим командованием, т.е. повторить то, что сделал в 1813 году Александр I, отстранивший Кутузова от главного командования и принявший на себя верховное командование с тем, чтобы прогарцевать на белом коне при въезде в Париж во главе русских доблестных войск, разгромивших армию Наполеона».

Но пока до победного сорок пятого было далеко. Наши войска только-только почувствовали вкус настоящей победы. За пятьдесят дней жесточайших боев на Курской дуге Красная Армия разгромила 30 дивизий, в том числе 7 танковых. Вермахт потерял более полумиллиона солдат и офицеров, 1500 танков, более 3000 орудий и минометов, свыше 3700 самолетов. Первый танкист рейха Гейнц Гудериан впоследствии признавал: «В результате провала наступления «Цитадель» мы потерпели решительное поражение. Бронетанковые войска, пополненные с таким большим трудом, из-за больших потерь в людях и технике на долгое время были выведены из строя. Их своевременное восстановление для ведения оборонительных действий на Восточном фронте, а также для организации обороны на Западе, на случай десанта, который союзники грозились высадить следующей весной, было поставлено под вопрос... И уже больше на Восточном фронте не было спокойных дней. Инициатива полностью перешла к противнику...»

Вот главный итог летней кампании 1943 года. И войска Воронежского фронта под командованием генерала армии Н.Ф. Ватутина внесли большой вклад в общую победу.