Ватутин

НАКАНУНЕ

В конце 1938 года комбриг Ватутин назначается начальником штаба Киевского Особого военного округа. Название особых получили тогда все западные приграничные округа. Войска таких округов должны были отличаться особенно высокой боевой готовностью. В округе знали, что Ватутин сам готовит и проводит учения, а значит, следует ожидать всяких неожиданностей и новшеств. Знали, что энергичный, всезнающий начальник штаба потребует самостоятельных, оригинальных решений, что обстановка на учебном поле будет приближена к боевой.

Ватутин любил поднимать войска и штабы по боевой тревоге с непременным выводом их в поле. В работе штаба округа он не терпел волокиты, формализма и бюрократизма. Сам работал оперативно и четко. В разговоре с подчиненными он был неизменно спокоен, корректен, не торопил их, не одергивал, терпеливо объяснял непонятное, показывал, учил. Все это поднимало его авторитет, вызывало не только уважение к нему, но и любовь. Вместе с тем войска чувствовали, что штаб округа возглавил энергичный, требовательный, высокообразованный начальник.

1938 год начался с аншлюсса Австрии. Гитлер исподволь готовил эту акцию. 4 февраля в результате реорганизации руководства рейха и вермахта он сосредоточил в своих руках функции главы государства и верховного главнокомандующего. В феврале он приглашает к себе в резиденцию в Берхтесгаден австрийского канцлера Шушнига и, шантажируя готовностью немецкой армии к вторжению в Австрию, вынуждает его подписать протокол, который предусматривал контроль Германии над внешней политикой Австрии, легализацию нацистской партии в стране и предоставление ее функционерам ключевых позиций в правительстве.

Фактически это означало конец независимости Австрии. Австрийский народ, возмущенный планом присоединения к Германии, выступил с требованием плебисцита. Гитлер вновь пригрозил вторжением, а когда австрийское правительство обратилось за помощью к Англии и Франции, то получило отказ и уже 11 марта капитулировало. На следующий день вермахт перешел австрийскую границу, а 14 марта Гитлер подписал указ об объявлении Австрии провинцией рейха. Проведенный через месяц референдум был полностью фальсифицирован нацистами. Впрочем, западные державы не стали дожидаться его и признали захват Австрии законным, сделав вид, что не заметили исчезновения независимого государства.

Протестовало только правительство СССР. Гитлер же еще более уверовал в свою безнаказанность. Территория Германии увеличилась на 17 процентов, население — почти на 7 миллионов человек. Австрийская экономика была полностью подчинена интересам Германии.

Через месяц с небольшим Европу вновь охватила тревога, связанная с угрозой германского вторжения в Чехословакию. Сначала Гитлер, опираясь на пятую колонну в стране, хотел повторить австрийский вариант, хотя имел наготове план внезапного нападения «Грюн». Но он побаивался, что Чехословакию поддержат союзники, а воевать с коалицией стран Германия была не в состоянии. Поэтому он очень надеялся на интриги, угрозы, подрывную деятельность. Кроме того, Гитлер не сомневался, что Запад все же отдаст ему Чехословакию. Правда, сначала эта уверенность несколько поколебалась. Чехословацкое правительство объявило частичную мобилизацию — под ружье встало более 180 тысяч человек, которые вместе с регулярной армией заняли первоклассные укрепления в пограничных районах. Чехословакия могла рассчитывать и на Советский Союз, с которым была связана дружественным договором, на Англию, Францию, Польшу. Казалось бы, позиция твердая, но никто из этих стран, за исключением СССР, не думал протянуть руку помощи Чехословакии. Более того, стремились помешать ее оказанию. Так, польский посол во Франции Лукисевич заверял американского посла Буллита, что Польша немедленно объявит войну Советскому Союзу, если он попытается направить войска через польскую территорию для помощи Чехословакии, и что советские самолеты, если они появятся над Польшей по пути в Чехословакию, тотчас же будут атакованы польской авиацией.

Западные страны, стремясь любым путем избежать военного конфликта, усиливали нажим на правительство Чехословакии, рекомендуя договориться с лидером немецкого меньшинства страны Генлейном. Всю весну и лето длились эти странные переговоры. К сожалению, чехословацкое правительство в основном ориентировалось на Запад. По-прежнему западные демократии пугал призрак коммунизма, да и репрессии последних лет в СССР не укрепляли авторитет нашего государства. В беседе с английским посланником Ньютоном президент Бенеш прямо заявил: «Отношения Чехословакии и России всегда были и будут второстепенным фактором, зависящим от позиции Франции и Англии... Если Западная Европа потеряет интерес к России, Чехословакия также утратит к ней интерес. Мысль о допуске советских войск на территорию Чехословакии Бенеш просто считал «ослоумием» и невообразимой глупостью.

А Гитлер интриговал, настаивал, угрожал. Как известно, дело кончилось тем, что на Мюнхенской конференции западных держав 29—30 сентября 1938 года Англия и Франция согласились передать Германии Судетскую область Чехословакии. Документ подписали Гитлер, Муссолини, Чемберлен и Даладье. Чехословацкая делегация ждала решения своей судьбы у закрытых дверей. Вот когда бы президенту Бенешу надо было подумать об «ослоумии»! До сих пор остается загадкой, в том числе и для чехословацкого народа, как могла без малейшего сопротивления капитулировать страна, обладавшая мощным потенциалом, современными вооруженными силами. Германия располагала к тому времени 47 дивизиями, из которых план «Грюн» предусматривал использовать только 39. Чехословакия имела 45 дивизий, под ружьем находилось 2 млн человек, на вооружении — 1582 самолета, 469 танков, 5700 артиллерийских орудий. Пограничные укрепления представляли собой систему мощнейших фортов, против которых были бессильны 210-мм крупповские орудия. На Нюрнбергском процессе один из бывших руководителей вермахта генерал-фельдмаршал Кейтель заявил: «Я твердо убежден, что, если бы Даладье и Чемберлен сказали в Мюнхене: «Мы выступим», мы ни в коем случае не прибегли бы к военным действиям. У нас не было сил, чтобы форсировать чехословацкую линию укреплений, и у нас не было войск на западной границе».

Только Советский Союз проводил подготовительные мероприятия, чтобы в случае необходимости оказать быструю и эффективную помощь своему союзнику. Приказом наркома обороны на территории Киевского и Белорусского Особых военных округов срочно формировались армейские группы. В Киевском округе их было четыре: кавалерийская, Одесская, Винницкая и Житомирская. Первая представляла собой подвижное объединение в составе двух кавкорпусов, танковых, артиллерийских и других частей усиления. Остальные три группы являлись объединениями армейского типа и включали в свой состав несколько стрелковых дивизий, танковые бригады, артиллерийские части.

Ватутин, как начальник штаба округа окунулся в эту сложнейшую работу. Формирование новых объединений проходило на фоне оперативно-стратегической игры руководящего состава. Проводили игру командующий войсками С. К. Тимошенко и начальник штаба Ватутин. Николай Федорович неделями не бывал дома. Под видом учений заканчивалась подготовка войск к ведению боевых действий. 21 сентября по прямому проводу Военный совет округа получил директиву наркома, которая требовала начать выдвижение к государственной границе крупных группировок войск: Житомирской армейской группы в составе 8-го и 15-го стрелковых и 2-го кавалерийского корпусов — в район Новоград-Волынский, Шепетовка; Винницкой группировки в составе 17-го стрелкового, 25-го танкового и 4-го кавалерийского корпусов, двух отдельных танковых бригад — в район юго-западнее Проскурова.

Для доукомплектования стрелковых дивизий до штатов военного времени разрешалось призвать приписной состав по 8 тыс. человек на дивизию, мобилизовать лошадей и автотранспорт.

Для прикрытия и поддержки войск каждой армейской группе придавались по три авиационных истребительных полка, три полка скоростных и полк тяжелых бомбардировщиков. Истребительная авиация должна была действовать с передовых аэродромов, бомбардировочная — с постоянных.

В ночь на 21 сентября Ватутин доложил Тимошенко, что директива наркома доведена до войск в части, их касающейся, и те начали выдвигаться в указанные районы.

— Спасибо, Николай Федорович, — устало проговорил командующий и, вздохнув, вытер большим красным платком бритую голову. — В четыре часа докладываю в Генеральный штаб и сразу выезжаем в составе оперативной группы управления на временный командный пункт под Проскуров. Дома давно не был?

— Да уж почти неделю.

— Даже не знаю, успеем ли захватить что-нибудь из вещей.

— Мое все при мне, — улыбнулся Ватутин.

— Это хорошо, но домой приказываю заехать. Хоть на детей посмотри...

Николай Федорович за время совместной службы знал командующего как чрезвычайно требовательного, подчас сурового человека, но всегда чувствовал его внутреннюю душевную доброту и деликатность.

Сын бессарабского крестьянина, бывший солдат царской армии, Семен Константинович вырос в годы Гражданской войны до начдива 6-й, а потом 4-й кавдивизий знаменитой 1-й Конной армии. Казалось, он самой природой создан для военной службы — высокого роста, стройный, с широко развернутыми плечами, выправкой и статью он напоминал знаменитых дворцовых гренадеров. Но не только внешностью выделялся Тимошенко. В армии он считался одним из хорошо разбирающихся в вопросах боевой подготовки и обучения войск, требовательных командиров. Конечно, ему не хватало таланта, эрудиции, высокой военной образованности и культуры, которой обладали Тухачевский, Уборевич, Шапошников, но по уровню военного мышления, широте взглядов намного опережал других знаменитых конармейцев — Буденного, Ворошилова, Городовикова, Тюленева.

Ватутин многому научился у этого человека, и прежде всего твердости, высокой требовательности. Сейчас, глядя на усталое лицо командующего, Николай Федорович с глубокой благодарностью вспоминал их долгие беседы во время совместных ночных бдений.

— Обстановка серьезная, — продолжал Тимошенко. — Больше всего меня беспокоит управление. Как дела со связью?

— Из Проскурова установлена прямая связь с армейскими группами, штабом округа и Москвой. Кроме того, из Москвы на командный пункт направлена новейшая аппаратура и обслуживающий персонал...

— Это уже хорошо, но одной техники мало. Как-то поведут себя люди в боевой обстановке?

— Неужели начнутся боевые действия?

— Это во многом зависит от чехов, но, думаю, они у нас попросят помощи. Договор ведь не зря заключали...

Тимошенко ошибся в своих предположениях.

Советский Союз находился в полной готовности. 23 сентября нарком обороны и Генеральный штаб отдали директиву о приведении в полную боевую готовность части войск Белорусского Особого военного, вновь созданного Калининского военного округов и выдвижении к границе их оперативных объединений. Проводились организационные мероприятия и во внутренних округах. Всего в боевую готовность были приведены: танковый корпус, 30 стрелковых и 10 кавалерийских дивизий, 7 танковых, мотострелковая и 12 авиационных бригад. Еще через пять дней начальник Генерального штаба Шапошников директивой приостановил увольнение в запас красноармейцев почти во всех округах. В тот же день нарком обороны Ворошилов доложил правительству СССР о готовности направить в Чехословакию 548 самолетов. Но чехословацкое правительство предпочло принять мюнхенский диктат. Войска Красной Армии, простояв у своих западных границ до 25 октября 1938 года, возвратились в места постоянной дислокации.

Гитлер же не намеревался останавливаться на достигнутом. 14 марта фашиствующие элементы провозгласили «самостоятельность» Словакии. В ночь на 15 марта 1939 года Гитлер, приняв в Берлине президента Чехословакии Гаху и министра иностранных дел Хвалковского, предъявил им ультиматум с требованием о недопущении всякого сопротивления вторжению германских войск. Гаха и Хвалковский приняли ультиматум, а также подписали договор, в котором заявляли, что «передают судьбу чешского народа и страны в руки фюрера Германской империи». 15 марта немецкие войска заняли Прагу.

В Праге жители чешской столицы не скрывали слез. А Гитлер ликовал. И было отчего. Германия захватила 1582 самолета, 501 зенитное орудие, 2175 пушек, 785 минометов, 43 876 пулеметов, 469 танков, свыше миллиона винтовок, 114 тыс. пистолетов, 3 млн снарядов, миллиард патронов, другую военную технику. Этим оружием Гитлер в короткий срок вооружил сорок дивизий, а захваченные заводы Шкода до сентября 1939 года выпустили столько военной продукции, сколько вся английская военная промышленность за то же время.

22 марта 1939 года, навязав правительству Литвы договор, фашисты оккупировали Мемельскую область и порт Мемель (Клайпеда). На следующий день таким же кабальным договором Германия прибрала к рукам румынскую нефть. Маховик войны неотвратимо раскручивался, и уже ни для кого не было секретом, что следующим объектом агрессии будет Польша, окруженная со всех сторон германскими войсками. Гитлер прямо заявил своим генералам: «Оккупацией Чехословакии была создана основа для действий против Польши».

Все лето 1939 года шла дипломатическая борьба. Переговоры, интриги, но никто в мире не сомневался в агрессивных намерениях фашистской Германии. Вопрос заключался только в том, куда будет направлена агрессия. Советский Союз находился в сложном положении. Уже несколько месяцев военные вопросы стояли во главе угла. Порохом запахло не только на Западе, но и на Востоке. Еще в июле 1938 года японские войска в составе двух пехотных дивизий, пехотной и кавалерийской бригад, нескольких отдельных танковых полков и пулеметных батальонов при поддержке 70 самолетов вторглись на советскую территорию в районе озера Хасан. 2 августа войска Дальневосточной армии начали наступление, и через неделю агрессор был изгнан с нашей территории. Не прошло и года, как японцы еще раз решили проверить силу Красной Армии и в мае 1939 года предприняли вооруженное нападение на территорию дружественной нам Монголии. Халхин-Гольский конфликт, потребовавший серьезного напряжения сил, едва не перерос в настоящую войну. В этих условиях вопрос коллективной безопасности стал главным, и Советский Союз предпринимал большие усилия, чтобы если не избежать, то оттянуть начало большой войны.

12 августа 1939 года в Москве начались секретные переговоры военных миссий СССР, Англии и Франции. На них, по сути дела, стоял вопрос о создании антигитлеровской коалиции. В состав советской военной делегации вошли нарком обороны К.Е. Ворошилов, начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников, нарком Военно-Морского Флота Н.Г. Кузнецов, начальник ВВС РККА А.Д. Локтионов и заместитель начальника Генерального штаба И.В. Смородинов. Английскую делегацию возглавлял близкий к королевскому двору единомышленник Чемберлена, ярый антисоветчик адмирал Р. Дракс. Кроме него в делегацию входили маловлиятельные деятели британской армии — маршал авиации Ч. Барнет, генерал-майор Т. Хейвуд. Еще менее представительной была делегация Франции. Во главе ее был генерал Ж. Думенк. Даже западные специалисты довольно скептически относились к составу своих делегаций. Так, американский историк У. Ширер писал: «Дракс по своим данным был абсолютно неспособным вести на высоком уровне переговоры с русскими, которых он считал пришельцами с другой планеты... Барнет ничего не понимал ни в вопросах большой стратегии, ни в дипломатии...»

По поводу французской делегации советский полпред сообщал в Москву, что «подбор по преимуществу из узких специалистов свидетельствует и об инспекционных целях делегации — о намерении в первую голову ознакомиться с состоянием армии».

Переговоры носили странный характер взаимного недоверия, хотя советская делегация, особенно в начальной стадии переговоров, стремилась всеми силами претворить в жизнь идею коллективной безопасности и обуздания фашизма. Партнеры по столу переговоров с самого начала придерживались директив и инструкций, выработанных правительствами Англии и Франции, их военными штабами. Суть их сводилась к следующему: «Британское правительство не желает принимать на себя какие-либо конкретные обязательства, которые могли бы связать нам руки при любых обстоятельствах. Поэтому следует стремиться к тому, чтобы в военном соглашении ограничиваться как можно более общими формулировками. Этому вполне соответствовало бы что-нибудь вроде согласованной декларации о политике».

В это же время гитлеровская дипломатия активизировала свои попытки войти в соглашение с советским правительством. Уже с 19 мая немецкое посольство в Москве сообщает о готовности возобновить прерванные в феврале 1939 года экономические переговоры с СССР. 30 мая немецкие дипломаты доводят до сведения советского правительства о готовности к улучшению советско-германских отношений. Правительство СССР отвечает, что решение этого вопроса в первую очередь зависит от самой Германии. На короткое время дипломатическое зондирование приостановилось, но уже 2 августа Риббентроп в беседе с советским поверенным в Берлине Г.А. Астаховым заявил, что между СССР и Германией нет неразрешимых вопросов, намекая на возможность разграничения интересов в различных регионах. И вновь СССР отвергает это предложение. 14 августа немецкий посол в Москве Шуленбург делает советскому руководству устное заявление по проблеме советско-германских отношений. И вновь советское правительство не идет навстречу. Наконец в двадцатых числах августа, когда уже под сомнением оказалась сама возможность договоренности с Англией и Францией, Германия предпринимает самую решительную попытку вступить в переговоры с Советским Союзом. В телеграмме, направленной советскому правительству 20 августа, прямо говорилось, что вот-вот начнется военный конфликт Германии с Польшей, в который несомненно будет вовлечен и Советский Союз. Гитлер в письме Сталину писал: «Поэтому я еще раз предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник 22 августа, самое позднее — в среду 23 августа. Имперский министр будет облечен всеми полномочиями для составления и подписания пакта о ненападении».

Советскому правительству предстояло решить сложнейшую задачу. Конфликт на Халхин-Голе достиг к этому времени наивысшего напряжения, и от Германии во многом зависела возможность его перерастания в большую войну. На западе обстановка была более чем неясная, и при нападении Гитлера на Польшу, а возможно и на республики Прибалтики, становилась просто угрожающей. Минск, Псков, Ленинград находились в каких-то десятках километров от границы. Впоследствии даже английский историк Тойнби признал, что Советский Союз стремился остановить германскую агрессию как можно ближе к границам рейха, в то время как Гитлер хотел распространить «жизненное пространство» Германии возможно дальше на восток и «вырвать сердце из Советского Союза».

23 августа в Москве был подписан советско-германский договор о ненападении сроком на десять лет. Последние исследования некоторых историков показывают, что и советским правительством не все было сделано для положительного завершения переговоров с Англией и Францией. Приводятся данные, что в беседе, состоявшейся 22 августа, генерал Думенк сказал об имеющихся у него полномочиях французского правительства «подписать военную конвенцию, где будет сказано относительно разрешения на пропуск советских войск в тех точках, которые вы сами определите, т. е. через Виленский коридор, а если понадобится в соответствии с конкретными условиями, то и пропуск через Галицию и Румынию». Вот оно, долгожданное согласие. Но глава советской делегации Ворошилов медлил, давая понять, что вопрос прекращения переговоров с Англией и Францией предрешен. В качестве доказательства приводится текст записки помощника Сталина Поскребышева, переданной Ворошилову через одного из адъютантов. В ней написано: «Клим, Коба сказал, чтобы ты сворачивал шарманку». Ставится под сомнение и тезис о возможной войне на два фронта. Ведь не открыла же Япония боевых действий на Дальнем Востоке в тяжелейшие годы Отечественной войны! Высказывается мысль о глубоком уроне, который был нанесен престижу нашего государства союзом с фашистской диктатурой. И, наконец, что Гитлер просто не в состоянии был после захвата Польши идти войной на СССР!

Думается, все эти вопросы требуют очень серьезной и длительной проработки, изучения всех документов. Пока же можно поставить под сомнение и вновь выдвинутые гипотезы. Тот факт, что мы поторопились с заключением советско-германского пакта и сами оттолкнули от себя западные демократии, далеко не бесспорен. Это сейчас такая возможность просматривается. А в то время были только разговоры и обещания, которые не подкреплялись действиями. Возможность войны на два фронта с точки зрения того времени отнюдь не исключалась. Это сейчас легко рассуждать, как поступила бы Япония. И уж совсем странно заявление о невозможности для Гитлера продолжать движение на восток после Польской кампании. Ведь те же исследователи сами утверждают, что он прекрасно знал о невосполнимом уроне, нанесенном нашей армии чудовищными репрессиями последних лет, и значительном отставании в оснащении РККА новыми видами вооружения. Гитлер не мог не понимать, что Советскому Союзу нужно время для наращивания своей мощи. Да, плана «Барбаросса» еще не было, но как можно поручиться за то, что, оказавшись в нескольких километрах от Минска, гитлеровские дивизии остановились бы? И еще не известно, как повели бы себя Англия и Франция. Примером тому может служить «странная война», развернувшаяся через несколько месяцев на Западном фронте. Что же касается престижа и торопливости, то не грех вспомнить и о том, кто первый вступил в сговор с фашизмом. Ведь это западные демократии подарили Гитлеру Чехословакию. А англо-германская декларация, подписанная 30 сентября 1938 года, и франко-германская декларация от 6 декабря 1938 года, по сути дела, являлись договорами о ненападении. Так кто первый начал? И рассуждение о том, что советско-германский пакт спровоцировал Вторую мировую войну, совершенно бездоказательно.

1 сентябре 1939 года германские танки пересекли польскую границу. Сотни самолетов обрушили свой смертоносный груз на польские города и села. Началась Вторая мировая война.

В этот же день внеочередная сессия Верховного Совета СССР приняла закон о всеобщей воинской обязанности.

3 сентября Англия и Франция объявили войну Германии, и это только подстегнуло Гитлера к увеличению темпа наступления в Польше.

Начало войны, пусть даже в другой стране, на военного человека действует особенно, а если боевые действия идут недалеко от границ твоей Родины, да еще не исключена возможность нападения на нее, все чувства обостряются до предела. Поэтому в штабе Киевского Особого военного округа жили и работали в полуфронтовом режиме. Третий год Ватутин не пользовался отпуском, да и выходные дни давно отмечал только на листке календаря. Татьяна Романовна уже давно привыкла к жесткому распорядку дня мужа, и лишь редкие минуты отдыха семья проводила вместе. Николай Федорович очень переживал, что почти не занимается детьми, что видит их большей частью спящими. Но, наверно, от этого он любил их еще больше. Дети отвечали ему такой же восторженной привязанностью.

Помимо службы Ватутину приходилось заниматься общественной работой. Как члена партбюро штаба округа его избирали делегатом на XV конференцию большевиков Украины, а там — в Центральную ревизионную комиссию ЦК КП(б)У. В эти дни Николай Федорович познакомился с первым секретарем компартии Украины Никитой Сергеевичем Хрущевым. Невысокого роста, плотный, с живыми, умными глазами, доброй улыбкой, в простенькой косоворотке и кепке, Никита Сергеевич быстро располагал к себе людей. Николай Федорович скоро понял, что за внешней простотой скрывается цепкий ум, природная сметка, государственный масштаб мышления. Хрущев глубоко вникал в жизнь округа, помогал его командованию, и Ватутину часто приходилось встречаться с ним. Мог ли он тогда предположить, что всего через каких-то четыре года Хрущев станет членом Военного совета фронта, которым придется командовать ему, Ватутину? Хрущев тоже обратил внимание на энергичного военного, активно работающего в ревизионной комиссии, по достоинству оценил его способность работать до самозабвения.

Сама обстановка требовала такого самозабвения. В день вступления в войну Англии и Франции Ватутин получил телеграмму наркома обороны, предписывающую задержать увольнение в запас выслуживших срок службы красноармейцев и прекратить отпуска командного состава. Все части и соединения приказывалось перевести в повышенную боевую готовность, развернуть системы связи.

Тимошенко, выслушав доклад Ватутина, нахмурил брови.

— Думаю, на этот раз столкновения не избежать, — сказал он озабоченно.

— Неужели с немцами? Может, с поляками, румынами?

— Все будет зависеть от того, как долго продлится Польская кампания. Каковы планы Гитлера? Повернет ли он войска на запад или... Идет-то он на восток...

— Полагаю, Польше долго не продержаться, по техническому оснащению и боевой подготовке личного состава ее армия значительно уступает вермахту. Много показухи, но ведь и немцы еще не были в настоящих боях. И все равно, думаю, немцы сильнее...

Николай Федорович не ошибся. Через два дня стало ясно, что главные силы польской армии разбиты и немецкие танки устремились к Варшаве. Из Москвы пришла новая директива — поднять войска округа по боевой тревоге и к 7 сентября начать широкомасштабные учебные сборы с призывом из запаса военнообязанных. Но события в Польше опережали все предварительные мероприятия Генерального штаба РККА, правительство Мосьцицкого самораспустилось и бежало к румынской границе. 7 сентября польский главнокомандующий генерал Рыдз-Смиглы покинул Варшаву, и уже на следующий день немецкие танки завязали бои на окраинах польской столицы. Судьба Варшавы была предрешена.

В Киеве на узле связи Ватутин принял новую директиву наркома обороны. Киевский округ развертывался в Украинский фронт в составе трех армий под командованием Тимошенко. Такая же метаморфоза произошла с Белорусским округом. Ни Ватутин, ни даже командующие новыми фронтами не знали, что вступают в силу секретные статьи советско-германского договора, по которому Польша делилась на сферы влияния теперь уже Гитлером и Сталиным. Для Ватутина и его товарищей было ясно лишь одно — намечается поход в Западную Украину и Западную Белоруссию.

Как и год назад, началась большая оперативно-организационная работа. Тимошенко, Ватутин, штаб вновь созданного фронта не знали покоя ни днем, ни ночью. Контролировали передвижение и развертывание войск, оснащение их вооружением и военной техникой, занятие исходных районов. В районе Перча, Олевск, Белокоровичи разворачивался 15-й отдельный стрелковый корпус; в районе Новоград-Волынский, Славута, Шепетовка — 5-я армия; в районе Купель, Сатанов, Проскуров — 6-я армия; в районе Гусятин, Каменец-Подольский, Яромолинцы — 12-я армия. Сам штаб фронта Ватутин вывел на знакомый командный пункт в Проскуров.

17 сентября польскому послу в Москве была вручена нота, в которой говорилось, что советское правительство не может безразлично относиться к дальнейшей судьбе единокровных украинцев и белорусов и потому отдало распоряжение командованию Красной Армии «взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии». Вот куда завели мир нерешительность и антикоммунизм западных демократий, безнравственность сталинских политиков и безумные планы Гитлера.

Ранним утром 16 сентября Ватутин получил директиву: к исходу дня войска фронта привести в полную боевую готовность и с утра 17 сентября перейти государственную границу, начать наступательные действия. Николай Федорович приказал немедленно собрать операторов, поставил задачу на подготовку карт, документов. Сам же засел за боевой приказ. Через час командующий фронтом подписал его.

Шепетовской группе И.Г. Советникова было приказано наступать в направлении Ровно, Луцк и к исходу второго дня овладеть Луцком. Волочиской группе Ф.И. Голикова предписывалось наступать на Тернополь, Львов и к исходу 18 сентября подойти к Львову. Каменец-Подольская группа И.В. Тюленева должна была двигаться на Чертков и на второй день овладеть Станиславом. Приказывалось предпринять все возможное, чтобы исключить применение оружия. Четкой договоренности с польским правительством не было, да и могло ли оно как-то повлиять на ситуацию, находясь за пределами своей страны? Между тем воздушная разведка доносила, что немцы подходят к Львову с юга, севернее идут бои на Западном Буге. Все дороги в направлении на восток и в Румынию забиты беженцами и отступающими войсками. Кое-где на польско-советской границе появились польские гусары, они устанавливали орудия, пулеметы. Агентурная разведка доносила, что простой народ ждет Красную Армию, кое-где уже созданы ревкомы, в городах формируется рабочая гвардия, а в деревнях — крестьянская милиция.

Эта ночь показалась Николаю Федоровичу бесконечной. Поминутно звонили телефоны, работали аппараты ВЧ, появлялись и исчезали связные. Наконец в 4 часа 30 минут в армии пошла короткая, но долгожданная команда, и ровно в 5 часов утра войска двинулись вперед.

Ватутин надолго засел на узле связи. Здесь же находились начальник оперативного отдела В.М. Злобин, начальники разведки и всех других служб. Скоро начали поступать донесения.

— Как дела? — отрывисто спросил вошедший Тимошенко.

— Пока все нормально, — доложил Ватутин. — Организованного сопротивления нигде не оказано. Войска продвигаются успешно. Взято много солдат и офицеров польской армии, орудия, пулеметы, другое вооружение. Еще больше беженцев...

— Меня больше всего беспокоит львовское направление, немцы могут нас упредить.

— Меня тоже, поэтому прошу разрешения убыть в 6-ю армию, чтобы на месте проконтролировать выполнение приказа и оказать командованию при необходимости практическую помощь.

— Торопишься ты в войска, Николай Федорович. А впрочем, если все пойдет по плану, завтра в ночь можешь отправляться. За себя оставь Злобина. Обстановку прошу докладывать немедленно.

Ночью Ватутин убыл в штаб 6-й армии, находившийся уже где-то в районе Буски, Перемышляна. Ехали осторожно, держа наготове два ручных пулемета. По сведениям разведки, вдоль дорог бродили разрозненные группы польских гусар, а то и просто бандитов.

В штабе армии Ф.И. Голиков доложил, что все идет по плану, только несколько беспокойно под Львовом. Там польские войска упорно сражаются с гитлеровцами и наиболее реакционная часть офицерства отказывается вступать в переговоры с Красной Армией.

— Надо еще и еще раз пытаться вступить в переговоры с поляками. Посылайте наиболее достойных командиров, с самыми высокими полномочиями. Это требование командующего, — подвел итог докладу Ватутин. — Со мной прибыл начарт фронта комбриг Яковлев. Он получил задачу сформировать передовой отряд и прорваться с ним к Львову...

Комбриг Н.Д. Яковлев, будущий начальник Главного артиллерийского управления, к 18 часам 18 сентября сформировал на западной окраине Тернополя передовой отряд в составе 200 красноармейцев, 32 танков БТ, 5 броневиков и сразу рванулся вперед. Вместе с ним был и представитель Наркомата обороны, герой Гражданской войны О.И. Городовиков. К 6 часам 19 сентября около селения Винники, что в трех километрах восточнее Львова, отряд вступил в соприкосновение с гитлеровскими войсками, охватывавшими Львов. Командир немецкого полка хоть и неохотно, но вынужден был уступить требованиям представителей советского командования. Вечером 19 сентября немецкие войска ушли с восточной окраины Львова, а 20 сентября вместе с прибывшими Ф.И. Голиковым, П.А. Курочкиным, И.А. Серовым Н.Д. Яковлев провел переговоры с начальником Львовского гарнизона генералом Лангером. Переговоры закончились успехом, и уже вечером в город вошли советские войска. Скоро туда передислоцировался штаб фронта.

Ватутин смотрел на опрятный, красивый город и недоумевал. Штаб фронта разместился в роскошном здании бывшего кадетского корпуса. Из высоких стрельчатых окон хорошо просматривались мощеные улицы, богатые особняки, тенистые парки с вековыми дубами и каштанами.

— Что так задумался, Николай Федорович? — подошел сзади Тимошенко.

— Да вот, смотрю на эту роскошь, богатство и вспоминаю места, которые только что проходили. В каких-нибудь пяти—десяти километрах от города настоящее царство бедности, удручающая нищета. Вдоль дорог на головах столбиками стоят крестьянские детишки.

— Почему же на головах?

— Сам удивлялся. Оказывается, они таким образом выпрашивают карандаши. Не поверите, штабники раздали весь запас.

— Как — весь? А чем работать будете? — улыбнулся Тимошенко.

— Ну, откровенно сказать, запасец есть, да и к концу все идет. А немцев, кажется, перехитрили.

— Похоже, что перехитрили...

Быстрые и решительные действия Красной Армии сорвали расчет Гитлера захватить Западную Украину и Западную Белоруссию. Через двадцать лет бывший генерал вермахта Форман признавал, что эти меры помешали осуществлению задуманного плана выхода немецких войск на границу СССР. Провалился и план фашистского правительства создать марионеточное государство — «самостоятельную польскую и галицийскую Украину». Немецкий генерал Гальдер назвал этот день «днем позора немецкого политического руководства», и все-таки Тимошенко с Ватутиным ошибались, что перехитрили немцев. Ошибались не только они, ошибалось все советское руководство и прежде всего Сталин. Гитлер вел свою игру очень четко и в итоге переиграл Сталина. Отдавая нам западные области Белоруссии и Украины, он, видимо, не сомневался, что вернет их в скором времени.

К 25 сентября Красная Армия при поддержке населения завершила свою «освободительную» миссию. Более 12 млн человек, в том числе 9 млн украинцев и белорусов, на территории почти 200 тыс. квадратных километров были пусть на время, но спасены от фашистской оккупации. Граница отодвинулась на запад на 250—300 километров и прошла по линии Керзона, признанной в свое время Англией, Францией, США и Польшей.

Войска Украинского фронта остановились на рубеже Ковель, Владимир-Волынский, западнее Львов, Тышковица, река Стрый, Долина. Николай Федорович, сутками не смыкая глаз, готовил с операторами отчет о действиях Украинского фронта. По окончании работы он вызвал к себе стажировавшегося при штабе слушателя Академии Генштаба С.М. Штеменко.

— Вам поручается доставить отчет в Генеральный штаб, — проговорил он, устало потирая виски. — До Киева полетите на самолете, дальше — поездом. За портфель с документами и картами отвечаете головой. В Генштабе все сдадите лично комбригу Василевскому...

Кампания закончилась. Принесла ли она положительный итог? Укрепила ли безопасность СССР? Безусловно. Даже У. Черчилль, в то время военно-морской министр Великобритании, 1 октября 1939 года в выступлении по радио заявил: «То, что русские армии должны были находиться на этой линии, было совершенно необходимо для безопасности России против немецкой угрозы. Во всяком случае, позиции заняты и создан восточный фронт, на который нацистская Германия не осмеливается напасть». Остается только сожалеть, что целый ряд объективных причин, а главное просчеты Сталина, не позволили к началу Великой Отечественной войны в должной степени подготовить оборонительные рубежи на новой границе.

Войска Украинского фронта, вновь реорганизованного в Киевский Особый военный округ, занялись обустройством на новых местах и боевой подготовкой. Николай Федорович большую часть времени проводил в войсках, изучал новый театр военных действий, намечал будущие рубежи обороны, расположение укрепрайонов, размещение аэродромов, складов и баз снабжения. Итогом его деятельности в освободительном походе могут служить сухие строки служебной аттестации: «Всесторонне развит, с большим кругозором, прекрасно работал по руководству отделами штаба, проявил большую оперативность и способность руководить войсковыми соединениями... Как начальник штаба округа показал способность, выносливость и умение руководить крупной операцией».

На Западе начался период так называемой «странной войны». А Советский Союз так и не получил передышки. На северо-западных границах назревал конфликт с Финляндией. На Карельском перешейке граница проходила всего в 32 километрах от Ленинграда, а Финляндию буквально наводнили иностранные военные специалисты, причем, как ни странно, воюющих между собой сторон. Летом 1939 года страну посетил начальник германского генерального штаба Гальдер, проявивший повышенный интерес к состоянию финской армии, уровню ее боевой подготовки и размещению войск на границе с Советским Союзом. Английские, французские, немецкие инструкторы обучали личный состав шуцкора. Под руководством этих же специалистов создавалась мощнейшая линия Маннергейма, почти не уступающая линии Мажино. Она протянулась на 136 километров от Ладожского озера до Финского залива, имела три полосы обороны глубиной около 90 километров, 670 крупных дотов и дзотов, соединенных траншеями полного профиля и ходами сообщения с 800 казематами, ежи и гранитные надолбы, колючую проволоку в несколько рядов.

Финны благосклонно принимали помощь и гитлеровцев и союзников. Много позже президент Финляндии У. Кекконен не без огорчения признавал: «Тень Гитлера в конце тридцатых годов распростерлась над нами, и финское общество в целом не может отрекаться от того, что оно относилось к этому довольно благосклонно». В некоторых кругах поговаривали и о создании «Великой Финляндии» за счет захвата советской территории. Конечно, по большому счету маленькая Финляндия никак не хотела воевать с СССР, но нельзя не помнить и заявления одного из довоенных президентов Финляндии, П. Свинхвуда: «Любой враг России должен быть всегда другом Финляндии».

Чтобы сейчас ни говорили, но Советский Союз стремился не допустить военного конфликта. В октябре—ноябре начались советско-финские переговоры о мерах взаимной безопасности. Советская сторона предложила перенести границу на Карельском перешейке на несколько десятков километров от Ленинграда, обещая компенсировать 2761 кв. километр занятой территории 5529 в Карелии. Просили мы всего лишь об аренде полуострова Ханко. Разве это такой уж невыгодный обмен?

В Финляндии были силы, выступающие за договоренность с СССР, но были и те, кто толкал финское правительство на конфронтацию. Населению небезуспешно внушалось, что Финляндия может победоносно воевать с Россией. С Карельского перешейка срочно эвакуировались жители, начали разворачиваться войска. Западные демократии и гитлеровский режим поддерживали решительность Финляндии, несмотря на то что воевали друг с другом. Как же мог тогда поступить не менее твердый и решительный политик Сталин? Ведь он тоже, пусть и своими методами, старался обезопасить границы своего государства. Кто больше виноват? Как бы то ни было, но в Генштабе Красной Армии тоже были готовы планы ведения боевых действий. И после взаимного артобстрела сопредельных территорий, инициаторов которого до сих пор трудно установить, конфликт разгорелся. Советский Союз потребовал, чтобы финны отвели свои войска от границы на 25—30 километров. В ответ они настаивали на отводе советских войск на такое же расстояние. Советская сторона еще раз попыталась вступить в переговоры, но безуспешно. Тогда 30 ноября был отдан приказ войскам Ленинградского военного округа начать боевые действия.

Сейчас нередко можно слышать высказывания, что Советский Союз с самого начала думал решать пограничный вопрос военным путем. Но зачем домысливать, если существуют документы переговоров? Даже представитель госдепартамента США Р. Гартхоф четверть века спустя признал, что Советский Союз не хотел вооруженного конфликта с Финляндией. А вот западные державы были заинтересованы в этом конфликте. Министр внутренних дел США Г. Икс в момент начала боевых действий отметил в своем дневнике: «Финляндия используется аристократическими и финансовыми кругами Англии и Франции для того, чтобы причинить как можно больше вреда России». Западные державы надеялись втянуть в конфликт гитлеровскую Германию и повернуть-таки вермахт на восток. Гитлер же предполагал, что, вступив в войну, Советский Союз не только ослабит свой потенциал, но и развяжет ему руки на западе. Так оно, к сожалению, и получилось. Думается все же, что советское правительство и лично Сталин не все сделали для предотвращения военного конфликта. И уж, конечно, нельзя оправдать варварских бомбардировок финских городов, жертв среди мирного населения.

Боевые действия развернулись по плану, разработанному командованием Ленинградского военного округа. По этому плану войска 7-й армии в составе 19-го и 50-го корпусов бросались на прорыв линии Маннергейма в целях разгрома главных сил финской армии. Командовал армией В.Ф. Яковлев, которого через неделю сменил К.А. Мерецков. На остальном, более чем 1500-километровом фронте от Ладоги до Мурманска в наступление пошли недоукомплектованные 8-я армия И.Н. Хабарова, 9-я армия В.И. Чуйкова и 14-я В.А. Фролова.

С первых же дней наступления стало ясно, что наши войска, особенно командиры, плохо знают организацию, вооружение и тактические приемы борьбы финской армии, недостаточно подготовлены к ведению боевых действий в сложных условиях лесисто-болотистой местности, в глубоком снегу при сильном морозе. За месяц боев войска 7-й армии, преодолевая жесточайшее сопротивление и неся большие потери, смогли пройти лишь зону заграждений и только подойти к линии Маннергейма. Попытки прорвать ее с ходу успеха не имели. Несколько лучше обстояли дела в Карелии и под Мурманском, но и здесь войска несли большие потери от снайперов — «кукушек» — и лыжников противника. Так, прибывшая с Украины 44-я стрелковая дивизия сразу же попала в окружение в районе Суомуссалми. Части и подразделения нуждались в дополнительном обучении методам преодоления заминированной местности и прорыва системы мощных железобетонных укреплений. Выявились серьезные недочеты в организации управления войсками, их оперативном и тактическом взаимодействии.

Пришлось срочно проводить организационные мероприятия, причем многие вопросы решались экспромтом. 7 января 1940 года по предложению Генерального штаба на Карельском перешейке был создан Северо-Западный фронт под командованием С.К. Тимошенко. Членом Военного совета был назначен А.А. Жданов, начальником штаба — заместитель начальника Генерального штаба И.В. Смородинов. Во фронт вошли две армии: 7-я К.А. Мерецкова пятикорпусного состава и 13-я В.Д. Грендаля из трех корпусов. Новый командующий фронтом совместно с Генеральным штабом проделали большую работу по подготовке прорыва и наступления. На фронт прибыло пополнение. Особое внимание уделялось росту количества артиллерии и авиации. Целый месяц войска в ближайшем тылу проводили практические занятия и тренировки. В начале февраля 1940 года подготовительные мероприятия закончились. 11 февраля фронт перешел в наступление и сразу начал успешно продвигаться вперед. Линия Маннергейма к 1 марта была прорвана, а уже 4 марта 70-я стрелковая дивизия М.П. Кирпоноса по льду Выборгского залива обошла Выборгский укрепрайон, и через некоторое время город-крепость Выборг пал.

Видя неизбежность военного поражения, правительство Финляндии, несмотря на давление западных держав, согласилось с предложением СССР начать мирные переговоры. 7 марта в Москву прибыла финская правительственная делегация во главе с премьер-министром Р. Рюти. Через пять дней договор был подписан практически на тех условиях, которые советское правительство предлагало еще до начала конфликта.

Надо сказать прямо, война кончилась для нас с малоутешительными итогами. Политическое реноме СССР упало в мире так низко, что страна была исключена из Лиги Наций. Вскрылись и серьезные провалы в военной области. Большие потери из-за слабой подготовки рядового и особенно командного состава, штабов явственно показали тот вред, который нанесли армии репрессии последних лет. Не успели твердо встать на ноги не только командующие армиями, но и командиры дивизий, полков, батальонов.

Однако главная задача была решена: отодвинута граница от Ленинграда за линию Выборг, Сортовала, присоединены полуострова Рыбачий и Средний, создана военно-морская база на полуострове Ханко. Выявленная низкая боеспособность войск послужила хорошим уроком, заставила критически посмотреть на вооруженные силы страны, уровень подготовки рядового и командного состава, степень оснащения войск современной техникой.

1940 год не принес стране передышки. Заключение пактов о ненападении с Эстонией, Латвией и Литвой, а потом их «добровольное» вступление в состав СССР на какое-то время задержали продвижение агрессии на Восток. И опять Сталин думал, что обманул Гитлера, но тот совершенно сознательно отдавал на время Прибалтику, готовя бросок на Запад.

Немецкая группировка по соотношению сил и средств к 10 мая 1940 года практически сравнялась с союзниками, но по боевой подготовке, опыту ведения боевых действий намного превзошла их. Половина Европы уже лежала у ног Гитлера. В 5 часов 35 минут 10 мая 1940 года сухопутные войска Германии начали вторжение в Голландию, Бельгию и Люксембург, а уже 24 мая танковые части подвижной группы Клейста вышли на рубеж канала Аа в 20 километрах от Дюнкерка. Войска союзников во Фландрии были разбиты, и остатки британского экспедиционного корпуса спешно эвакуировались с континента. Непонятным до сих пор остается, почему Клейст остановился и дал спокойно провести эту эвакуацию. 6 июня вермахт начал сокрушительное наступление на Францию, и уже 20 июня в Компьенском лесу, где 22 года назад маршал Фош продиктовал условия побежденной Германии, в том же самом белом салон-вагоне Гитлер принял капитуляцию Франции. На очереди еще оставались Греция, Югославия, но фактически вся Европа оказалась в руках фашистов. На повестку дня встал план «Барбаросса».

Несправедливо было бы утверждать, что партия, правительство, Сталин не видели того сложнейшего положения, в котором оказались армия, страна. Видели и делали многое, но груз предыдущих ошибок оставлял слишком мало времени для их исправления и не позволил в итоге должным образом подготовить страну к войне.

По решению мартовского пленума ЦК ВКП(б) в апреле 1940 года в Кремле проводилось расширенное заседание Главного военного совета. В его работе участвовали члены Политбюро, руководители Наркомата обороны, командующие войсками, члены военных советов, начальники штабов округов и армий. На заседание были приглашены командиры корпусов и дивизий, участвовавших в Финской кампании, руководители высших военно-учебных заведений и Генерального штаба. Совещание подвергло тщательному анализу итоги освободительных походов на Западе, боев на Халхин-Голе, войны с Финляндией и операций вермахта в Польше. Много внимания было уделено перестройке принципов организации боевой подготовки войск и штабов. Предлагалось большую часть времени отводить практическим занятиям, увеличить число учений и маневров.

После заседания Главного военного совета были проведены большие организационные и кадровые перемещения. Следует помнить, что прошло чуть более полугода с принятия закона о всеобщей воинской обязанности. Численность армии за короткое время возросла почти в три раза, и ощущалась почти катастрофическая нехватка командных кадров. Срочным порядком было сформировано еще 42 военных училища, но опытных командиров все равно не хватало. Кроме того, ощущалась нехватка современного вооружения, средств связи, автотранспорта для оснащения вновь сформированных частей.

В целях повышения авторитета и ответственности командных кадров Указом Президиума Верховного Совета СССР от 7 мая 1940 года устанавливались новые генеральские и адмиральские звания. Их получили 982 генерала и 74 адмирала. Серьезные перемещения были произведены в руководстве РККА. 8 мая 1940 года наркомом обороны назначается Маршал Советского Союза Тимошенко. Ворошилов оставался во главе Комитета Обороны при СНК СССР, но уже почти не вмешивался в практические дела боевой подготовки войск. Новый нарком с большой ответственностью принялся за преобразования в армии. Задача перед ним стояла сложнейшая — устранить недостатки в организации и подготовке войск. По существу, стоял вопрос о непосредственной подготовке к войне, а времени оставалось все меньше и меньше.

Николай Федорович присутствовал на том совещании и в Киев вернулся с большими надеждами и планами. Еще во время совещания много было обдумано и обговорено с Тимошенко, но, как выражался последний, «поднимать округ» пришлось с новым командующим — героем Халхин-Гола Георгием Константиновичем Жуковым. В том беспокойном сороковом году им недолго пришлось поработать вместе, но и за эти дни они сумели не только по достоинству оценить друг друга, но и подружиться. Позже совместная работа в Генштабе, частые встречи на фронтах войны разовьют и усилят взаимную приязнь и дружбу. В общем-то суровый по натуре Жуков через много лет после войны скажет, что не только ценил, уважал, но и любил Ватутина. Николай Федорович же после первых докладов новому командующему сразу почувствовал, что из этого невысокого, плотно сбитого, с волевым лицом генерала скоро вырастет выдающийся военачальник. Когда несколько лет спустя Сталин спросил Ватутина, кого из командующих фронтами он считает настоящим полководцем, он не задумываясь ответил:

— Жукова, товарищ Сталин. Это не только блестящий военный мыслитель, практик, но и огромный природный талант. Такие военачальники рождаются раз в сто лет...

Летом 1940 года генерал-лейтенант Ватутин возглавил Оперативное управление Генерального штаба, а через несколько месяцев стал заместителем начальника Генштаба. Было ли это неожиданностью для Николая Федоровича? Скорее, нет. Он в свое время гораздо сильнее удивился назначению в Киевский округ, а работа в Генштабе привлекала его давно. Будучи в должности начальника штаба дивизии, он получил такую запись в аттестации: «может самостоятельно работать в оперативном отношении». А в 1932 году Высшая аттестационная комиссия при Реввоенсовете СССР прямо записала в протокол: «Считать целесообразным использовать Ватутина Н.Ф. в Генеральном штабе РККА». Помнил о способностях Ватутина начальник Генштаба Шапошников, знал его в деле новый нарком обороны Тимошенко, и появление Ватутина в Генштабе не было такой уж неожиданностью.

В это время Генеральный штаб заканчивал работу над планом по отражению возможной агрессии. Думается, не случайно из Киевского военного округа были отозваны одновременно начальник штаба Ватутин и его заместитель генерал-лейтенант Маландин. Самое деятельное участие в этой работе принимал заместитель начальника оперативного управления генерал-майор Василевский. Однокашники по Академии Генерального штаба встретились вместе, выполняя ответственное задание.

Переезд в Москву для семьи Ватутиных не составил большого труда. Вещей они так и не накопили. Быстро разместившись в служебной квартире, Татьяна Романовна принялась устраивать детей в школу, а Николай Федорович полностью погрузился в служебные дела. В первое время он несколько суток не ночевал дома, да и потом возвращался не раньше полуночи. Работать под руководством самого Шапошникова для Ватутина и его товарищей было не только настоящей генштабовской школой, но и удовольствием. Позже в своих мемуарах Василевский скажет об этом так: «Б.М. Шапошников обладал всеми необходимыми качествами для работы в генеральном штабе: отличным знанием военного дела, большой эрудицией, огромным трудолюбием и высоким чувством ответственности. Опыт крупной оперативно-штабной работы в годы Первой мировой и Гражданской войн, высокое доверие со стороны Центрального Комитета партии и Советского правительства позволили Б.М. Шапошникову превратить Генеральный штаб в подлинный центр руководства военным планированием, боевой и оперативной подготовкой Красной Армии. Его личный пример влиял на подчиненных. Выдержанность, вежливость, скромность, такт в общении с людьми, дисциплинированность и предельная исполнительность — все это воспитывало у лиц, работавших под его началом, чувство собственного достоинства, ответственность и точность, высокую культуру поведения. Подчеркну, что Б.М. Шапошников являлся олицетворением долга. В безупречном, инициативном и своевременном выполнении заданий партии и правительства по укреплению обороноспособности страны он видел свою первейшую обязанность и сам смысл существования Генерального штаба».

Работа над оперативным планом занимала все мысли Ватутина и его товарищей. Главным и наиболее вероятным противником план определял Германию. В союзе с ней могли выступить Италия, Финляндия, Румыния и Венгрия. Военный конфликт на западе считался наиболее вероятным, опасным. В этой связи предусматривалась концентрация основных сил на этом направлении. Не исключалась возможность агрессии Японии на Дальнем Востоке, где также сосредоточивались силы, достаточные для сохранения устойчивого положения. Возможность войны на два фронта тоже не исключалась. Предпочтительным направлением главного удара считалось северо-западное и западное. Поэтому наши главные силы предполагалось развернуть от побережья Балтийского моря до Полесья. На южном направлении развертывались группировки несколько меньшего состава. О сроках начала возможной агрессии не говорилось.

Основные идеи плана принадлежали Шапошникову, но заканчивавшие над ним работу Ватутин, Василевский, Маландин, другие генералы и офицеры внесли много дельных предложений и разработок. Такой план мог быть результатом только коллективного труда.

В августе план был практически готов, но тут последовало неожиданное для всех перемещение Шапошникова с поста начальника Генерального штаба на должность заместителя наркома обороны по строительству оборонительных сооружений и укрепрайонов. Впрочем, особой неожиданности в этом не было. Мало того, частые перемещения руководящего состава армии и флота стали чем-то обычным. Место Шапошникова занял Мерецков. Все эти капризы Сталина не шли на пользу, не позволяли вновь назначенным товарищам вникнуть в суть дела, по-настоящему начать работу, да и не всегда в результате этих перемещений подбирались действительно достойные таких постов люди. Именно тогда выдвинулся на должность командующего войсками Белорусского Особого военного округа генерал-полковник танковых войск Д.Г. Павлов, несколько позже на Киевский округ был назначен генерал-полковник М.П. Кирпонос. Конечно, это были честные, храбрые командиры, но к тому времени уровень их военной подготовки, опыт, масштабы мышления не превышали уровня командира дивизии. Не последнюю роль стали играть такие военачальники, как Г.И. Кулик, Л.З. Мехлис, Е.А. Щаденко, Ф.И. Голиков. Сталин доверял им, надеялся, что они смогут в полной мере заменить репрессированных полководцев, и просчитался. Дорого стоили стране эти так называемые просчеты.

В сентябре 1940 года проект плана отражения агрессии и стратегического развертывания войск Красной Армии докладывался лично Сталину. Присутствовали члены Политбюро ЦК ВКП(б). Представляли план нарком обороны Тимошенко, начальник Генерального штаба Мерецков и его заместитель Ватутин. Жаль, что в этом не участвовал главный создатель плана, Шапошников, но, думается, и его присутствие не смогло бы изменить принятого после доклада решения. Сталин не согласился с определением направления возможного главного удара. По его мнению, агрессор основные усилия сосредоточит на юго-западном направлении, чтобы в первую очередь захватить крупные промышленные районы, богатые сырьевые и сельскохозяйственные регионы. В соответствии с этим Генштабу было предложено внести изменения в проект плана.

Николай Федорович впервые близко видел и слышал Сталина. В душе Ватутин был не согласен с его предложением, но возразить не решился. Так же безропотно приняли предложение вождя и Тимошенко с Мерецковым. Вот один из примеров потери самостоятельности под воздействием авторитета «отца народов». Конечно, с позиций сегодняшнего дня это кажется невероятным, но это сейчас все легко и понятно. Вместо осуждения тех людей надо попытаться поставить себя на их место, в те конкретные исторические условия, в ту атмосферу. Тогда любое принципиальное несогласие с той или иной концепцией, точкой зрения могло быть расценено как «непонимание», «противопоставление», «политическая незрелость» со всеми вытекающими последствиями. А у всех еще были свежи в памяти политические процессы, на которых было подсудно все...

Не следует забывать, что в то время все военачальники безгранично верили Сталину, и не просто верили, но искренне любили его, находились под обаянием его личности. Об этом откровенно писали Жуков, Конев, Василевский, Мерецков. И Ватутин не был исключением.

После представления плана Генштаб немедленно приступил к его уточнению, и Николай Федорович принимал в этом самое активное участие. Но не только этим вопросом занимался заместитель начальника Генерального штаба. В пограничных округах в соответствии с приказом наркома обороны «О боевой и политической подготовке войск на летний период 1940 года» резко увеличивалось число командно-штабных игр, маневров, учений с боевой стрельбой, и весь руководящий состав Наркомата обороны и Генштаба обязательно в той или иной мере принимал участие в этих мероприятиях. Но Николай Федорович не только принимал участие в них, но и по долгу службы разрабатывал или утверждал их планы. Осенью для проверки войск в Киевский военный округ выехал нарком обороны, в Западном Особом военном округе готовилась военная игра. Ватутин утверждал уже четвертый ее вариант, но сроки проведения каждый раз переносились.

— Что же это такое? — не выдержал он на очередном докладе у начальника Генштаба. — Люди в постоянном напряжении, срывается план боевой подготовки.

— А ты будто не понимаешь, — устало прервал его Мерецков, — правительство боится осложнения отношений с Германией, играем-то на границе. Нам же как воздух нужно оттянуть конфликт, как воздух!

— Но нельзя же вообще отказываться от учений. Новые формирования сырые, да и в старых командиры не больше двух лет в должностях. Когда же и как будем учить людей?

— Ты мне таких вопросов не задавай! Задай их себе. А об игре завтра с наркомом будем докладывать самому! Игра на моей совести. Ты же не забывай о доработке плана, все силы на него...

Но поработать над планом Ватутину не пришлось. На следующий день Мерецков вызвал его, едва вернулся из Кремля.

— Товарищ Сталин дал санкцию на проведение игры, — сказал он, как только Ватутин вошел в кабинет. — И проводить ее будешь ты! Да-да, не удивляйся. Так и сказал. Если-де учением будут руководить Тимошенко или Мерецков, то немцы примут меры для выяснения его характера. Да и не к чему им знать, чем занимаются сейчас Тимошенко и Мерецков. Пусть едет Ватутин как бы с инспекторской проверкой. Так что собирайся...

В тот же день Николай Федорович выехал в Минск. Командующий войсками округа Д.Г. Павлов подготовил игру самым тщательным образом, и она прошла организованно, с хорошим результатом. Ватутин остался доволен. Павлов понравился Николаю Федоровичу своей целеустремленностью, работоспособностью. Чувствовался, правда, некоторый недостаток опыта, военных знаний, эрудиции, но со временем из него должен был вырасти достойный военачальник. Особенно запомнилась Ватутину та страстность, с которой Павлов говорил о танковых войсках, перспективах их развития и роли в будущей войне.

В наши дни Павлова несправедливо упрекают в том, что, основываясь на своем опыте боев в Испании, он якобы отрицал самостоятельную роль танков, видел их применение лишь в сопровождении пехоты. На самом деле Павлов говорил только о том, что самостоятельные задачи не могут решать имеющиеся на вооружении легкие танки типа БТ, Т-26. А вот перспективные танки Т-34, КВ не только можно, но и должно использовать в составе танковых, механизированных корпусов, даже танковых армий.

Павлов показал Ватутину письмо Генерального штаба, в котором сообщалось, что по указанию Центрального Комитета в декабре в Москве собирается совещание высшего командного состава РККА. Павлову поручалось сделать на нем доклад на тему «Об использовании механизированных соединений в современной наступательной операции». После совещания намечалась крупная военная игра, где за «красную» сторону предлагалось подготовиться играть Павлову.

— Серьезная задача, — сокрушенно покачал головой Павлов.

— Серьезная, но выполнимая, — улыбнулся Николай Федорович. — Ты напрасно беспокоишься. Изложи все, что говорил мне о танковых и механизированных корпусах, и уверяю тебя — это заинтересует всех. Вопрос очень злободневный, и его надо выносить на самый высокий уровень. Ну, а в игре у тебя, думаю, проблем не будет.

— Дай-то бог, — проговорил Павлов и на прощание крепко пожал Ватутину руку.

В Москве обстановка по-прежнему оставалась сложной. Мерецков выглядел очень усталым. Василевский и Маландин работали с планом мобразвертывания и не уходили со службы сутками.

— Как раз вовремя! — встретил Ватутина начальник Генерального штаба. — Правительство оценило игру положительно. Сейчас включайся в подготовку совещания. Павлов проинформировал? Я ему звонил.

— Так точно. Его беспокоит и доклад и игра.

— Всех беспокоит. Это крупнейшая оперативно-стратегическая игра на картах. За «синюю» (западную) сторону играет Жуков, за «красную» (восточную) — Павлов. «Синяя» сторона (немцы) условно нападает, «красная» (мы) — обороняется. Чувствуешь, какой расклад? Игра преследует цель проверить реальность и целесообразность плана прикрытия и действия войск в начальный период войны.

— Какова наша задача?

— Генштаб под руководством наркома будет подыгрывать за Юго-Западное направление, ну и, конечно, готовить все материалы для игры. Это под твою ответственность. Дома-то был?

— Нет, прямо с поезда сюда.

— Разрешаю съездить на часок. Больше не могу. Дорога буквально каждая минута...

Домой Ватутин не поехал. С этой минуты в течение нескольких месяцев он основную часть служебного времени отдавал подготовке к игре. Игра охватывала фронт от Восточной Пруссии до Полесья. Со стороны «синих» должно было действовать свыше 60, у «красных» — более 50 дивизий. Обе стороны поддерживали мощные группировки авиации, обеспечивали все части и соединения поддержки и обслуживания. Особенно Николай Федорович требовал от операторов обязательного отражения в материалах игры последних действий гитлеровских армий в Европе.

23 декабря в Центральном Доме Красной Армии открылось совещание руководящего состава РККА. С первым докладом «Итоги и задачи боевой подготовки Сухопутных войск, ВВС и оперативной подготовки высшего комсостава» выступил начальник Генерального штаба К.А. Мерецков. Потом начались прения, которые длились до 29 декабря включительно. С докладами выступали командующий войсками Киевского Особого военного округа Г. К Жуков — «Характер современной наступательной операции»; начальник Главного управления ВВС Красной Армии П.В. Рычагов — «ВВС в наступательной операции и в борьбе за господство в воздухе»; командующий войсками Московского военного округа И.В. Тюленев — «Характер современной оборонительной операции»; командующий войсками Западного Особого военного округа Д.Г. Павлов — «Использование механизированных соединений в современной наступательной операции и ввод механизированного корпуса в прорыв»; командующий Харьковского военного округа А.К. Смирнов — «Бой стрелковой дивизии в наступлении и обороне».

Доклады отличались глубиной изложения материала, злободневностью, практической направленностью. Всеобщее внимание привлекли доклады Павлова и Жукова. Содержательным показалось выступление героя Испании Рычагова. Большая доля критики и самокритики звучала в докладе Мерецкова.

В прениях по докладам выступило 60 человек. Все были единодушны в мнении, что вероятным противником Советского Союза будет гитлеровская Германия и вермахт сейчас является одной из лучших армий мира. Особо отмечался у немцев большой опыт ведения боевых действий, организация управления, взаимодействия, ведения современного боя. Большинство выступающих признали необходимость ускоренного формирования танковых и механизированных корпусов, перевооружения авиации, артиллерии, бронетанковых войск. Практически во всех выступлениях звучала тревога и глубокая озабоченность.

После Нового года большинство участников совещания разъехались по частям и штабам, лишь группа руководящих работников осталась на оперативно-стратегическую игру на картах. Руководил игрой нарком обороны.

Через много лет в своих мемуарах Жуков напишет: «Игра изобиловала драматическими моментами для восточной стороны. Они оказались во многом схожими с теми, которые возникли после 22 июня 1941 года, когда на Советский Союз напала фашистская Германия...

Общий разбор И.В. Сталин предложил провести в Кремле, куда пригласили руководство Наркомата обороны, Генерального штаба, командующих войсками округов и их начальников штабов. Кроме И.В. Сталина присутствовали члены Политбюро.

Ход игры докладывал начальник Генерального штаба генерал армии К.А. Мерецков. Когда он привел данные о соотношении сил сторон и преимуществе «синих» в начале игры, особенно в танках и авиации, И.В. Сталин, будучи раздосадован неудачей «красных», остановил его, заявив:

— Не забывайте, что на войне важно не только арифметическое большинство, но и искусство командиров и войск.

Сделав еще несколько замечаний, И.В. Сталин спросил:

— Кто хочет высказаться?

Выступил нарком С.К. Тимошенко. Он доложил об оперативно-тактическом росте командующих, начальников штабов военных округов и несомненной пользе прошедшего совещания и военно-стратегической игры.

— В 1941 учебном году, — сказал С.К. Тимошенко, — войска будут иметь возможность готовиться более целеустремленно, более организованно, так как к тому времени они должны уже устроиться в новых районах дислокации.

Затем выступил генерал-полковник Д.Г. Павлов. Он начал с оценки прошедшего совещания.

— В чем кроются причины неудач действий войск «красной» стороны? — спросил И.В. Сталин.

Д.Г. Павлов попытался отделаться шуткой, сказав, что в военных играх так бывает. Эта шутка И.В. Сталину явно не понравилась, и он заявил:

— Командующий войсками округа должен владеть военным искусством, уметь в любых условиях находить правильные решения, чего у вас в проведенной игре не получилось...»

Георгий Константинович не отметил в своих воспоминаниях, что Сталин, прервав Мерецкова, особенно болезненно отнесся к оценкам разведывательных сведений о германской армии в связи с анализом ее операций в Западной и Северной Европе и состояния войск Красной Армии. Сталин хотел слышать совсем не то, что говорил Мерецков, и это его раздражало. Слишком уж обескураживающими были данные начальника Генерального штаба. Обескураживающие, но правдивые данные готовил Ватутин, и он попытался взять слово, доказать достоверность сведений и состояния дел, но слова ему не дали. Впервые Ватутин ощутил сталинский гнев, хоть и кратковременный...

Через несколько дней Мерецков вызвал Николая Федоровича.

— Предстоит серьезная работа. Как ты уже знаешь, в феврале состоится совещание у наркома. Ты будешь на нем выступать с докладом о состоянии железных дорог в приграничных военных округах.

— Мой доклад будет единственным?

— Нет, будут доклады по укрепрайонам, производству вооружения, боеприпасов. В общем, все важнейшие вопросы обороноспособности страны. Времени очень мало. Приступай.

— От Генштаба и вам, наверное, придется выступать?

— Мне не придется. Начальником Генерального штаба назначен генерал армии Жуков. Ему и доложишь подготовленный материал. Я возвращаюсь в Управление боевой подготовки. Ну, рад встрече с Георгием Константиновичем? А ведь он крут, не в пример мне.

— Не буду скрывать, рад. Но и с вами жаль расставаться. Не знаю, выиграет ли дело от такой быстрой перемены начальников Генштаба...

— Ну, не нам это решать, — нахмурился Мерецков. Генералы тепло попрощались.

Новое задание предстояло выполнить в сверхсжатые сроки, но не это беспокоило Ватутина, его озадачило то непонимание, которое он встретил в Наркомате путей сообщения. Уже первое сравнение своих материалов с документацией железнодорожников показало явное несоответствие. По данным НКПС, положение с железными дорогами было чуть ли не блестящим. В диаграммах и справках пестрели цифры: длина путей достигла в 1940 году 106,1 тыс. км; грузооборот вырос по сравнению с 1913 годом в 6 раз и тому подобное. О том же, что наша сеть во многом уступает по пропускной способности той, которая создана предполагаемым противником, скромно умалчивалось. В ответ на недоуменные вопросы Ватутина и его помощников работники наркомата либо отмалчивались, либо ссылались на указания своего наркома Л.М. Кагановича. Несмотря на явное давление со стороны представителей НКПС, Николай Федорович решил свой доклад строить на основе объективных данных.

1 февраля, на следующий день после своего прибытия, новый начальник Генерального штаба вызвал к себе своего заместителя. Николай Федорович немного волновался, но, увидев знакомую плотную фигуру за письменным столом, успокоился. Жуков сосредоточенно читал какой-то документ, и настроение у него, судя по всему, было хорошее.

«Тоже побрился наголо по моде», — улыбнулся про себя Ватутин, вспоминая блестящие, как бильярдные шары, головы Тимошенко, Кулика, Павлова, Голикова...

— Здравствуй, Николай Федорович! — Жуков встал из-за стола и, пожав руку Ватутина, предложил сесть рядом. — Рад тебя видеть и передать привет из Киева. Тебя там помнят и, что странно для генерала, даже любят. Меня так больше побаиваются, а вот любить, не знаю... Я же Киев полюбил всей душой.

— Да, прекрасный город.

— Ну, хватит лирики. — Лицо Жукова приобрело обычное строгое выражение. — Буду просить у тебя первое время помощи. Ты ведь старожил Генштаба и вообще в штабной работе собаку съел.

— Какой там старожил, меньше года работаю.

— По нынешним временам это большой срок. Шапошников и Мерецков тебя хвалили, да я и сам видел, как ты подготовил документы к военной игре. Значит, освоил.

— Это не моя заслуга, а всего комсостава. Особенно хорошо работали генералы Василевский и Маландин.

— Слышал о них как об отличных генштабистах, скоро сам познакомлюсь в работе. Ты можешь не скромничать, твою работоспособность и знания я оценил еще в Киеве. Дел очень много, не тебе говорить, в какое тревожное время живем. А недоработок хватает, в том числе и в Генштабе. Я вот сразу обратил внимание, что ни у Генерального штаба, ни у наркома и командующих видами и родами войск не подготовлены командные пункты на случай войны. Как будем управлять войсками, передавать директивы, получать и обрабатывать донесения с фронтов? Да и Ставки Главного Командования не существует, не решен вопрос о ее структуре, составе, размещении, аппарате материально-технического обеспечения. Думаю поднять этот вопрос на совещании у наркома. Ты, кстати, готов к совещанию?

— Так точно, доклад по состоянию транспортных коммуникаций на Западе готов. Разреши доложить?

— Пока не стоит. Оставь, я сначала почитаю сам. У меня все, Николай Федорович. Каждое утро жду твоего доклада. Пока подумай, какие еще острые вопросы Генштаб не ставил перед правительством.

На следующий день доклад Ватутина проходил в более нервозной обстановке. Жуков был недоволен.

— Что-то уж больно мрачная картина у тебя нарисована, — проговорил он, нахмурив брови. — Насколько я помню, по данным штаба Киевского округа и Наркомата путей сообщения, все не так уж плохо. Нарком явно будет недоволен. Я уж не говорю о правительстве.

— За каждую цифру могу ручаться головой, — покраснел Ватутин. — Считаю просто необходимым доложить истинное положение дел, а не фантазии железнодорожников. Извини, по-другому не привык.

— Не кипятись! Голова мне твоя не нужна, не нужно и вранье. Изволь доказать свою правоту.

Николай Федорович молча разложил на столе документы, и генералы углубились в работу. В пять часов утра Георгий Константинович перевернул последний лист бумаги, отложил в сторону карандаш и удовлетворенно улыбнулся:

— Спасибо, Николай Федорович. Все цифры и выводы безупречны. Будешь докладывать первым и знай: я тебя поддерживаю полностью...

Совещание состоялось в конце февраля 1941 года.

— Пограничные железнодорожные районы мало приспособлены для массовой выгрузки войск, — начал свой доклад на совещании Ватутин. — Об этом свидетельствуют следующие цифры. Железные дороги немцев, идущие к границе Литвы, имеют пропускную способность 220 поездов в сутки, а наша литовская дорога, подходящая к границе Восточной Пруссии, — только 84. Не лучше обстоит дело на территории западных областей Белоруссии и Украины: здесь у нас почти вдвое меньше железнодорожных линий, чем у противника. Железнодорожные войска и строительные организации в течение 1941 года явно не смогут выполнить те работы, которые нужно провести...

— Подождите, — перебил его Тимошенко. — Вы разве не знаете, что еще год назад по заданию ЦК Наркомат путей сообщения разработал семилетний план технической реконструкции западных железных дорог?

— Так точно, знаю. Был и в НКПС. Планы и графики хороши, но на сегодняшний день почти ничего не сделано, разве что кое-где перешили колею и провели элементарные работы по приспособлению железнодорожных сооружений под выгрузку войск и вооружения...

Тимошенко еще несколько раз перебивал докладчика, чувствовалось, что доклад его раздражает и он ищет ошибки у выступающего, но все ответы Николая Федоровича были точны и убедительны. Жуков удовлетворенно кивал.

— Ну это только железные дороги, — не выдержал в очередной раз нарком.

— Товарищ нарком! Вы же знаете, что железнодорожный транспорт у нас основной, автомобилей мало, ничтожно мало, и малой грузоподъемности. Но при всем этом остальные транспортные коммуникации к войне тоже не готовы. Сеть шоссейных дорог в западных областях Белоруссии и Украины в плохом состоянии, многие мосты не выдерживают веса средних танков и артиллерии. Проселочные дороги вообще требуют капитального ремонта...

— Эка вы хватили, — поморщился Тимошенко...

В душе он был согласен с Николаем Федоровичем, знал, что это не субъективное мнение заместителя начальника Генерального штаба. Совсем недавно, 18 февраля, за № 867 на имя Сталина, Молотова и его пришло донесение командующего Западным Особым военным округом Павлова. Он просил выделить средства на реконструкцию дорог и писал: «Считаю, что Западный театр военных действий должен быть обязательно подготовлен в течение 1941 года, а поэтому растягивать строительство на несколько лет считаю совершенно невозможным». Читал Тимошенко и донесения других командующих округами. Но он знал, как болезненно воспринимает Сталин всякое напоминание о близкой войне, как стремятся отгородить вождя от нежелательных докладов Молотов, Каганович, Ворошилов, Берия.

Ватутин закончил, но и другие вопросы совещания не внесли успокоения в душу наркома.

Через день, во время очередного доклада начальнику Генштаба о сосредоточении большого количества немецких войск в Восточной Пруссии, Польше, на Балканах, о недостаточной боеготовности наших войск в приграничных округах, Жуков сказал Ватутину:

— Готовь материалы. Будем немедленно докладывать наркому. Он, кстати, с трудом отстоял нас от нападок Кагановича. Тот буквально рассвирепел, узнав наше мнение о состоянии железных дорог.

— Что же, если я не соответствую должности, прошу меня откомандировать из Генштаба, — обиделся Ватутин.

— Не горячись. Ведь это не только наше мнение, а всего Генштаба и Наркомата обороны. Относительно же своего соответствия узнаешь в праздничном приказе.

23 февраля 1941 года Ватутин был награжден орденом Ленина, и на следующий день они с Жуковым подробно докладывали наркому о недостатках в боевой подготовке войск, о состоянии мобилизационных планов, запасов, особенно по снарядам и авиабомбам. К сожалению, и промышленность не успевала выполнять заявки Наркомата обороны.

— Все это хорошо известно руководству, — устало заметил Тимошенко. — В настоящее время страна не в состоянии дать нам чего-либо больше. Я согласен с вашей оценкой положения. Вчера был у товарища Сталина. Он получил телеграмму Павлова и приказал передать ему, что при всей справедливости его требований о вооружении у нас нет сегодня возможностей их удовлетворить.

— Остается делать все, что только возможно в наших силах, — сказал Ватутин.

— И даже невозможное, — поддержал его Жуков...

Сумели ли они сделать все, что могли, по-настоящему, думается, не исследовано и сейчас.

В результате побед гитлеровской Германии и ее союзников в 1939—1941 годах их военно-экономический потенциал неизмеримо возрос. В распоряжении Гитлера были ресурсы не только союзников Германии, но и оккупированных стран Европы. Возможности экономики фашистской Германии возросли более чем в 2 раза по производству электроэнергии, чугуна, стали, автомобилей, добыче каменного угля, выплавке алюминия, в 3 раза — по добыче медной руды. В десятки раз выросли ресурсы по добыче нефти и бокситов. В 1941 году по сравнению с 1939 годом непосредственно в Германии производство чугуна и стали выросло на 28 процентов, цветных металлов — на 35, моторного топлива — на 56, добыча угля — на 23 процента... В 1940 и 1941 годах в Германии было выпущено около 300 тыс. станков. В 1941 году их насчитывалось в 2 раза больше, чем у Англии, и в 3 раза больше, чем у Советского Союза.

Все это позволило резко увеличить производство самого современного вооружения и военной техники. Придавая в «молниеносной войне» против СССР исключительное значение танкам, гитлеровское руководство добилось увеличения ежемесячного производства танков и штурмовых орудий со 180 в 1940 году до 270 в начале 1941 года. Пятую часть этой продукции давали чешские заводы. Вместо легких танков стали выпускаться в основном средние танки T-III и T-IV с 50-мм длинноствольной пушкой и более мощной броней. Вырос выпуск колесно-гусеничных бронетранспортеров.

Форсировался выпуск боевых самолетов, особенно истребителей Мессершмитт-109. В 1941 году в Германии был произведен 12 401 самолет. Их среднемесячное производство достигло 1030 штук. Усиленно шла модернизация самолетов всех типов. К моменту нападения на СССР боевой состав германской авиации состоял на 31 процент из истребителей и на 69 процентов — из бомбардировщиков.

Среднемесячное производство артиллерийско-стрелкового вооружения в 1941 году увеличилось более чем в 2 раза, а выпуск боеприпасов вырос так, что обеспечивал годовую потребность. Рос и германский военно-морской флот, особенно подводный. Так, если за пять довоенных лет было построено 57 подлодок, то к июню 1941 года — уже 147 и 428 находилось в постройке.

Вермахт, закаленный в боях, опьяненный победами на Западе и оснащенный самым современным вооружением, усиливался прямо на глазах. Танковая дивизия теперь насчитывала около 16 тыс. человек, от 150 до 200 танков, 27 бронемашин, 237 орудий и минометов. Немецкая пехотная дивизия насчитывала около 17 тыс. человек и 300 орудий и минометов. Все войска были в достаточной степени оснащены автоматическим оружием и, что самое главное, средствами радиосвязи.

Военно-воздушные силы состояли из пяти воздушных флотов, войск ПВО и воздушно-десантных войск. Флот состоял из одного-двух авиакорпусов, зенитного корпуса и отдельной авиаэскадры. Авиакорпус включал две-три эскадры бомбардировщиков, одну-две эскадры истребителей (в эскадре по штату около 100 самолетов), разведывательные и транспортные группы.

Военно-морской флот состоял из трех основных объединений надводных кораблей — «Запад», «Север», «Восток» — и подводного флота. Всего в составе флота насчитывалось 5 линкоров, 8 крейсеров, 43 миноносца, 161 подводная лодка, сотни вспомогательных судов и катеров.

Не следует забывать и союзников Германии. Уровень боевой подготовки их армий, характеристики вооружения отставали от немецких, но все же только в Италии под ружьем было около 1,5 млн человек, 16 тыс. орудий, 1500 танков, 2500 боевых самолетов. Мощный итальянский флот насчитывал 7 линкоров, 17 крейсеров, 108 эсминцев и миноносцев, 93 подводные лодки. Вооруженные силы Финляндии выросли до 650 тыс. человек и имели на вооружении 3500 орудий, около 100 танков и 307 самолетов. Примерно таким же военным потенциалом обладали Румыния и Венгрия.

В июле 1940 года в соответствии с планом «Барбаросса» началось стратегическое сосредоточение и оперативное развертывание вооруженных сил фашистской Германии у границ СССР. Меньше чем за год у советских границ гитлеровцы и их союзники сосредоточили 190 дивизий, свыше 4000 танков, около 5000 самолетов, рассчитывая одним ударом покончить с нашей страной. Войска были полностью укомплектованы, хорошо обучены, командиры имели хороший опыт управления войсками в боевых условиях. Основная масса солдат и офицеров участвовала в боях.

Вот какая сила готовилась обрушиться на СССР. Представляли ли правительство, Генеральный штаб масштабы опасности и принимались ли меры к ее уменьшению? Думается, да. И когда порой читаешь в солидных изданиях высказывания некоторых историков, публицистов о том, что в стране практически ничего не делалось по укреплению обороноспособности и все только и выполняли преступные указания Сталина, чувствуешь скорее эмоциональный перехлест, чем стремление объективно оценить возможности страны, реальное положение дел. Вопрос готовности страны к войне, ее возможностей в этой подготовке требует длительного, скрупулезного изучения, сопоставления политических, экономических, социальных, военных аспектов, учитывающих все объективные и субъективные факторы. Мы же чаще всего бросаемся из одной крайности в другую. Вот уже сколько вышло историй Второй мировой и Великой Отечественной войн: сталинская, хрущевская, брежневская. Все претендовали на истину в последней инстанции — и что же? Сейчас готовится новый труд, и опять мы бьем себя в грудь кулаком — ну уж теперь только правда. Но, право слово, читаешь развернувшуюся дискуссию по основным вопросам, намечаемым авторами для освещения, и нет полной уверенности, что уж теперь-то действительно...

Как бы то ни было, но факты говорят, что к началу войны Советский Союз располагал мощной промышленностью, развитым сельским хозяйством, значительными трудовыми ресурсами. К началу 1941 года темпы производства электроэнергии в СССР в 2—3 раза опережали страны Европы. По добыче нефти мы были значительно впереди Германии и ее союзников. Бурно развивалась угледобывающая, металлургическая, машиностроительная промышленность. И все же мы отставали от вероятного противника и в производстве электроэнергии, и в добыче угля, выплавке черных и цветных металлов и, что самое важное, в машиностроении. Страна напрягала последние силы. Ежегодный выпуск промышленной продукции возрастал в среднем на 13 процентов, а оборонной промышленности — на 39 процентов. Все, что могла, страна отдавала армии. Жуков писал в своих мемуарах: «Вспоминая, как и что мы, военные, требовали от промышленности в самые последние мирные месяцы, вижу, что порой мы не учитывали до конца все реальные экономические возможности страны. Хотя, со своей, так сказать, ведомственной точки зрения, мы и были правы».

Закон о всеобщей воинской обязанности, указы Президиума Верховного Совета СССР «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений», «Об ответственности за выпуск недоброкачественной продукции и за несоблюдение обязательных стандартов промышленными предприятиями», создание системы ремесленных училищ, школ ФЗО, по сути дела, превращали страну в военный лагерь. Но меры эти уже запоздали. Как часто мы сейчас называем их драконовскими, антигуманными, но хочется спросить нынешних обличителей, что они смогли бы в то время, в той обстановке предложить взамен, чтобы хоть как-то повысить производственную дисциплину, мобилизовать людей, по сути дела, на подвиг?

По штатам военного времени в стрелковой дивизии должно быть около 15 тыс. человек, 210 орудий и минометов, 29 легких танков и броневиков, 3 тыс. лошадей. Сила внушительная и сопоставимая с германской пехотной дивизией. Но, к сожалению, большинство дивизий в 1941 году насчитывало около 5 тыс. человек, а Сталин даже в марте 1941 года отказал наркому и Генштабу призвать приписной состав для укомплектования дивизий приграничных округов хотя бы до 8-тысячного состава. Правда, через месяц он все же согласится с военными, и около 800 тыс. человек было призвано, но сборы с ними планировалось провести только в мае—июне, и время опять оказалось упущенным.

«В итоге накануне войны в приграничных округах из ста семидесяти дивизий и двух бригад — 19 дивизий были укомплектованы до 5—6 тыс. человек, 7 кавалерийских дивизий в среднем по 6 тыс. человек, 144 дивизии имели численность по 8—9 тыс. человек. Во внутренних округах большинство дивизий содержалось по сокращенным штатам, а многие стрелковые дивизии только формировались и начинали учебу», — вспоминал Жуков.

Силами талантливых коллективов конструкторов под руководством Ж.Я. Котина, М.И. Кошкина, А.А. Морозова, Н.А. Кучеренко были созданы лучшие в мире танки — тяжелый КВ и знаменитый средний Т-34. Но производство их шло медленными темпами. В 1941 году промышленность смогла дать около 5,5 тыс. танков, а КВ и Т-34 к началу войны выпустила лишь 1861. По сути дела, эти танки только начали поступать в военные училища и пограничные округа.

Авиационная промышленность с осени 1939 года дала 17 745 самолетов, из них 3500 новых типов. Замечательные конструкторы A.Н. Туполев, С.В. Ильюшин, А.И. Микоян, С.А. Лавочкин, B.М. Петляков, А.С. Яковлев создали самые современные самолеты, и это в совершенно невозможных условиях — некоторые, как А.Н. Туполев, находясь в заключении. Авиацией много занимался лично Сталин, но к началу войны 80 процентов от общего числа самолетов уступали по тактико-техническим данным однотипным самолетам Германии. Современной авиационной техникой были вооружены чуть больше 20 процентов авиационных частей.

Несколько лучше обстояло дело с артиллерией и флотом. С осени 1939 года до 22 июня 1941 года Красная Армия получила (с учетом танковых) около 100 тыс. современных орудий и минометов. Подавляющее большинство их приходилось на войсковую артиллерию, которая в приграничных округах была укомплектована до штатов военного времени. К сожалению, это в общем-то неплохое положение значительно ухудшалось низким уровнем производства боеприпасов. Флот только за 11 месяцев 1940 года получил более 100 миноносцев, подводных лодок, тральщиков, торпедных катеров, отличавшихся высокими боевыми качествами. Еще 270 кораблей находилось в постройке.

Особенно удручающее положение сложилось со средствами связи. Даже радиосеть Генерального штаба была обеспечена радиостанциями только на 60 процентов, а новыми — на 39. Западный Особый военный округ располагал радиостанциями на 27 процентов, Киевский — на 30, Прибалтийский — на 52. Большие надежды возлагались на средства Наркомата связи, но они себя не оправдали. «Все эти обстоятельства, — вспоминал Жуков, — обусловили главный недостаток в подготовке командиров, штабов соединений и армейских объединений: отсутствие умения хорошо управлять войсками в сложных условиях боевой обстановки. Командиры и штабы избегали пользоваться радиосвязью, предпочитая связь проводную. Что из этого получилось в первые дни войны — известно...»

Все эти объективные трудности наложились на крупные оперативно-стратегические просчеты политического, военного руководства страны и прежде всего И.В. Сталина. Он ошибся в определении направления главного удара противника, по его вине не было уделено должного внимания разработке и практическому освоению оборонительной операции (оборонительного боя). Одна фраза Сталина «Зачем культивировать отступательные настроения?», произнесенная на одной из военных игр, автоматически исключала серьезную подготовку армии к оборонительным боям. Войска не умели правильно отступать, вести бои в окружении. К каким трагедиям это привело — общеизвестно. УРы возводились слишком близко к новой границе, а неразбериха с их перевооружением привела к тому, что многие из них на старой границе были демонтированы. Снизило боеспособность армии ошибочное расформирование после боев в Испании танковых и механизированных корпусов и их лихорадочное создание накануне войны. В марте 1941 года было принято решение о формировании требуемых 20 механизированных корпусов, но задача эта в ближайшее время была невыполнима. Только для их оснащения требовалось не менее 30 тыс. танков. Такого количества просто было неоткуда взять. Нужны были и хорошо подготовленные кадры танкистов и прежде всего комсостава. И при таком тяжелом положении официальная пропаганда раздувала несуществующую мощь армии и флота. Кинофильмы, песни, книги, вдалбливали в головы людей уверенность, что «если завтра война...», то уж только на чужой территории. Эта дезинформация тоже во многом способствовала трагическим событиям первых месяцев войны.

К сожалению, Сталин уверовал в возможность отсрочки начала войны, а вера в непогрешимость вождя усугубляла положение. Конечно, нельзя утверждать, что, находясь под гипнозом собственной непогрешимости, Сталин ничего не делал в эти последние месяцы для подготовки страны к войне. Работа шла, и довольно целенаправленно. Начался призыв приписного состава. 5 мая 1941 года Сталин, выступая перед слушателями военных академий на приеме в честь выпускников, недвусмысленно говорил о скорой войне. 13 мая Генеральный штаб дал директиву внутренним округам, и к западной границе начали выдвигаться войска. С Урала в район Великих Лук — 22-я армия, из Приволжского военного округа в район Гомеля — 21-я армия, из Северо-Кавказского округа в район Белой Церкви — 19-я армия, из Харьковского округа на Западную Двину — 25-й стрелковый корпус, из Забайкалья на Украину — 16-я армия. Всего перебрасывалось 28 стрелковых дивизий и четыре армейских управления. К середине июня предполагалось создать фронтовые управления в районе Паневежиса, Обуз-Лесны, Тернополя, Тирасполя, а к 22 июня эти полевые районы должны быть заняты фронтовыми и армейскими управлениями. Думается, на армию, руководящий состав не подействовало решительным образом и знаменитое сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года.

«У нас, работников Генерального штаба, как, естественно, и у других советских людей, — вспоминал А.М. Василевский, — сообщение ТАСС поначалу вызвало некоторое удивление. Но поскольку за ним не последовало никаких принципиально новых директивных указаний, стало ясно, что оно не относится ни к Вооруженным Силам, ни к стране в целом. К тому же в конце того же дня первый заместитель начальника Генерального штаба генерал Н.Ф. Ватутин разъяснил, что целью сообщения ТАСС являлась проверка истинных намерений гитлеровцев, и оно больше не привлекало нашего внимания. В роковую ночь начала войны командование приграничных округов держало непрерывную связь с руководством Наркомата обороны и Генеральным штабом...»

И тем не менее при помощи оперативных мер все-таки удалось сосредоточить в приграничных округах 2,9 млн человек, более 1500 самолетов новых типов и довольно много старых конструкций, около 1500 танков КВ и Т-34 и значительное количество легких, около 40 тыс. орудий и минометов. Эти силы значительно уступали гитлеровским, но насколько тяжелей могла сложиться обстановка в начальный период войны, если бы не эти, хоть и недостаточные, мероприятия. Думается, можно согласиться с Жуковым, который писал: «Конечно, если бы можно было заново пройти весь этот путь, кое от чего следовало бы отказаться и кое-что поправить. Но я не могу назвать какое-либо большое, принципиальное направление в строительстве наших вооруженных сил, которое стоило бы перечеркнуть, выбросить за борт, отменить. Период же с 1939 года до середины 1941 года характеризовался в целом такими преобразованиями, которые дали Советской стране блестящую армию и подготовили ее к обороне.

Я свидетельствую об этом не затем, чтобы снять с себя долю вины, ответственности за упущения того периода... Мне важно другое: помочь читателю, особенно молодежи, понять истинное положение вещей...»

Обвиняя сейчас руководство страны, высшее военное командование, мы нередко закрываем глаза на, казалось бы, простые истины. Вот что пишет офицер запаса А.Е. Дорошенко из Минска: «27 мая 1941 года Генштаб дал западным приграничным округам указание строить в срочном порядке полевые фронтовые командные пункты, а 19 июня перевести туда фронтовые управления. Управление Одесского округа добилось такого разрешения ранее. 12—15 июня было приказано вывести дивизии, расположенные в глубине округов, ближе к государственной границе. 19 июня эти части получили приказ маскировать аэродромы, воинские части, склады и базы, рассредоточить самолеты на аэродромах. Почему же не было сделано это повсеместно? По халатности и низкой исполнительности. В результате в первый же день войны более тысячи самолетов погибли, так и не взлетев.

Просчеты в определении срока нападения, вернее, отсутствие команды сверху — жди, мол, завтра в 4.00 на тебя нападут — не помешали тем частям, где был должный уставной порядок, как положено встретить врага. Черноморский флот отразил первый же налет фашистской авиации на порт Севастополь. Моряки в самом начале войны захватили два города на побережье Румынии и две недели удерживали их до получения приказа об отходе. Почему защитники Брестской крепости так долго дрались, почему в Заполярье остался участок границы, который фашисты так и не смогли преодолеть? А Перемышль на Украине?..»

А вот что вспоминает ветеран 6-й армии А.А. Каменцев из города Стрый Львовской области: «Как участник Великой Отечественной войны, испытавший трагедию 1941—1942 годов, не могу не сказать: так называемая «внезапность» войны — это ложь. 11—12 мая 1941 года на совещании в штабе 18-го мехкорпуса в г. Аккерман (теперь Белгород-Днестровский) было четко и ясно сказано: с 22 по 28 июня Германия начнет военные действия. Против нашего Одесского округа стоят 11-я немецкая армия и 4-я румынская. Замполитам батальонов и полков это объявили сначала комкор-18 генерал П.В. Волох, а потом полковой комиссар И.А. Гаврилов.

В конце мая командир 44-й танковой дивизии полковник В.П. Крылов собрал в Тарутино (это местечко в тогдашней Измаильской области) совещание сержантского состава и отчетливо сказал: «С 22 по 28 июня начнется война. Против нашей дивизии на той стороне реки Прут стоит дивизия полковника Гофмеера». Полковника Гофмеера мы знали, так как с группой офицеров он был у нас в Тарутино на параде 7 ноября 1940 года. О какой внезапности можно говорить, если сержанты и лейтенанты почти точно знали о сроке нападения? Что же из нас «дурачков-винтиков» сделал верховный вождь для оправдания своих просчетов? Речи не может быть даже о тактической внезапности. Я специально называю фамилии комсостава, чтобы вы не думали, что я фантазер...»

Пишет о мифе «внезапности» и академик А.М. Самсонов, кандидат юридических наук Е.Н. Мельников из Москвы.

«Что касается наших войск в западных пограничных районах, — вспоминает Мельников, — то как раз для них-то и не было внезапным нападение. Наши пограничники даже домой писали — и эти письма мне известны лично, — что Гитлер вот-вот нападет, ибо уже совершенно отчетливо было видно и слышно по гулу моторов огромное сосредоточение гитлеровских войск на нашей границе...»

Все эти свидетельства получил академик А.М. Самсонов в ответ на ряд своих публикаций о начальном периоде войны. Это еще одно доказательство тому, что не только ошибки Сталина и высшего военного командования привели к трагедии первых лет войны, но и все то же головотяпство, отсутствие боевого опыта, неумение воевать.

Что же касается самого Сталина, то, представляется, и здесь нельзя упрощать проблему и сводить все к демоническим поступкам дорвавшегося до власти преступника. Нелишне еще раз вернуться к воспоминаниям Жукова.

«В этих ошибках и просчетах чаще всего (а сейчас можно сказать всегда. — С.К.) обвиняют Сталина, — пишет маршал. — Конечно, ошибки у И.В. Сталина, безусловно, были, но их причины нельзя рассматривать изолированно от объективных исторических процессов и явлений, от всего комплекса экономических и политических факторов.

Нет ничего проще, чем, когда уже известны все последствия, возвращаться к началу событий и давать различного рода оценки. И нет ничего сложнее, чем разобраться во всей совокупности вопросов, во всем противопоставлении множества мнений, сведений и фактов непосредственно в данный исторический момент...»

Конечно, Георгий Константинович не оправдывает Сталина, он призывает к глубинному анализу событий, сложнейших предвоенных процессов. Нельзя забывать о той продуманной, блестяще подготовленной и проведенной дезинформации гитлеровцев по поводу нападения на Англию. Не мог не видеть Сталин и стремления Англии, других западных держав столкнуть нас с Гитлером, и тому были документальные подтверждения. Зная антисоветские взгляды Черчилля, мог ли он ему доверять до конца? Нельзя не помнить, что на стол Сталина ложились не только донесения Рихарда Зорге. Начальник разведывательного управления Ф.И. Голиков убеждал его, что «слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки». Такие же выводы на основе разведданных делали и нарком ВМФ Кузнецов, посол в Германии Деканозов. Поэтому, когда сейчас утверждают, что все вокруг предупреждали Сталина о близком нападении, а он упрямо шел наперекор здравому смыслу, это, думается, не совсем верно. Но и неверно сваливать все на Голикова и ему подобных. Сталин должен был, обязан перебороть себя, свои ложные предубеждения, ибо все эти так называемые просчеты слишком дорого стоили народу, стране. История никогда не простит ему этого.

Ватутин последние предвоенные месяцы работал буквально на износ по 18—19 часов в сутки. Впрочем, в то время таким был обычный распорядок для офицеров и генералов Генерального штаба. Помимо большой организационно-мобилизационной работы, теоретических исследований, много времени отрывали инспекционные поездки в войска, организация и проведение учений и маневров. В марте он контролирует разработку командно-штабных учений в Закавказском и Среднеазиатском военных округах, в апреле выезжает в Ленинград для проведения учений. Именно тогда ему из Москвы позвонил Жуков.

— Срочно вылетай в Москву, — сказал Георгий Константинович. И Ватутин через несколько часов был в кабинете начальника Генштаба.

— Включайся в работу по выдвижению войск в приграничные округа и контролю за формированием новых соединений, — приказал Жуков.

— А как же с учениями? Кто поедет на Юг? Я или ты?

— Никто. Здесь дел не переделать. Учения будут проводить командующие округами Козлов и Трофименко. Пошли кого-нибудь от Генштаба.

— Генерал-майора Шарохина.

— Хорошо.

Но уже на следующий день генерал Д.Т. Козлов был вызван в Москву, а из Среднеазиатского ВО пришло сообщение о болезни С.Г. Трофименко. И все же Ватутин остался в Москве. Учения провел генерал-майор М.Н. Шарохин.

Татьяна Романовна, встретив мужа после полуночи, только сочувственно покачала головой.

— Что-то мы в этот раз как будто не в Москве живем. Никуда не ходим. Дети отца не видят, — говорила она в сердцах.

— Думаю, твои упреки просто неуместны, — хмурился Николай Федорович. — Сейчас не то время, не те заботы. Все же изредка и с детьми бываю. Разве не правда?

— Правда, — улыбнулась Татьяна Романовна.

Правда эта заключалась в трехдневной поездке к сыну Вите в детский санаторий в Евпатории, где тот лечился от костного туберкулеза. Играли с сыном в шахматы, гуляли, читали книги, много порассказал он сыну и его товарищам о войне 1812 года, знаменитых русских полководцах Суворове, Кутузове, Багратионе. Вообще-то говоря, Николай Федорович приезжал на маневры Черноморского флота и сумел совместить полезное с приятным. В один из дней он вывел сына на крышу береговой спасательной станции, с которой хорошо были видны далеко в море корабли. Мальчик, затаив дыхание, слушал отца.

Правда, что два раза удалось Ватутину вырваться на охоту. Витя горько плакал, когда отец отказался взять его, но зато мальчик обрадовался, когда тот доверил ему подготовку оружия и снаряжения. Его глаза блестели, когда он чистил ружье, набивал патронташ, укладывал рюкзак. Хотя Витя и болел, он оставался живым, резвым мальчиком и с удовольствием играл с отцом в подвижные игры. После походов в музей Красной Армии он, например, с неделю играл в чапаевцев.

В большой дружбе был Николай Федорович и с дочерью Леной, которая была без ума от отца, откровенно баловавшего дочь. Она была просто в восторге, когда удавалось пойти с папой на каток, но чаще в ответ на ее телефонные звонки отец просил подождать часок, полчасика, еще полчасика... Только в десять часов вечера как-то генерал с дочерью приехали на каток. Залитые водой аллеи парка поблескивали синеватым льдом, часть фонарей уже погасла, не играл оркестр, но девочка была несказанно рада, что катается с любимым папочкой. Не однажды Лена звонила отцу на работу и диктовала тихим голосом условие задачки и просила помочь ее решить. И как бы ни был занят Николай Федорович, он непременно находил время продиктовать дочери порядок решения. Иногда Лена оставляла отцу на письменном столе учебник с отчеркнутой задачкой, и утомленный генерал не ложился спать, пока не решал задачку...

— Что ты меня так рассматриваешь? — спросил Николай Федорович у жены.

— Да выглядишь ты неважно. Почернел, постарел. Ведь даже не высыпаешься, не говоря об отдыхе. Уж не болен ли?

— Ну, стареть нам не положено, а выгляжу очень даже хорошо, худеть надо. Вот освободимся немного — займусь вплотную физкультурой. Одной зарядки мало. Можешь насчет здоровья не беспокоиться.

Но Татьяну Романовну бодрые речи мужа не успокаивали. Она еще помнила Ростов, когда больной брюшным тифом Ватутин ходил трое суток на службу. А совсем недавно он едва не погиб от аппендицита. Приступы начались еще в конце прошлого года, но даже после двух особенно тяжелых Николай Федорович отказывался от операции, ссылаясь на нехватку времени. После третьего приступа, который случился рано утром, Ватутин поклялся жене, что заедет перед работой в госпиталь, но, конечно, и не подумал этого сделать. Пришлось Татьяне Романовне звонить старому заслуженному хирургу В.Ф. Мандрыке. Тот сам примчался в Генеральный штаб, выдворил из приемной и кабинета Ватутина всех посетителей и потребовал, чтобы Николай Федорович немедленно с ним вместе отправился в госпиталь на операцию, и через несколько часов Ватутин очутился на операционном столе.

— Даже я, старый хирург, удивляюсь, как он мог работать с приступами такой боли, — сказал Мандрыка в тот же день Татьяне Романовне.

Сейчас, глядя на улыбающееся лицо мужа, Татьяна Романовна мысленно перебирала в памяти все перипетии их совместной жизни, радости и огорчения.

— Ладно уж, верю, что здоров, — сказала она наконец. — Завтра, а точнее, сегодня опять рано вставать.

— Жуков разрешил в это воскресенье отдохнуть. Поедем за город, на Пахру, возьмем детей, покупаемся, позагораем...

Разговор этот происходил в ночь на 21 июня 1941 года.

В предвкушении завтрашнего отдыха Николай Федорович старался решить как можно больше вопросов. С начальником Генерального штаба за день встречались раза четыре, и вечерний вызов к Жукову не показался неожиданным. Вид у Георгия Константиновича был встревоженный.

— Звонил Пуркаев (начальник штаба Киевского военного округа. — С.К.), — сказал Жуков. — Докладывает, что к нашим пограничникам перебежал немецкий фельдфебель. Немец утверждает, что войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется завтра утром... Я уже доложил об этом товарищу Сталину и наркому обороны. Приказано прибыть с Тимошенко в Кремль. Ты поедешь с нами. До того времени, как Тимошенко за нами заедет, давай набросаем проект директивы войскам. В ней надо указать только самое главное.

— Думаю, надо немедленно приводить войска в полную боевую готовность, занять боевые позиции, рассредоточить авиацию и начать выдвижение резервов.

— Да-да, давай думать...

Когда раздался звонок наркома, проект директивы был готов. Тимошенко быстро прочитал его и согласился с текстом.

В машине некоторое время все молчали.

— Это же война! — не выдержал Николай Федорович.

— Да, война, — почти одновременно ответили Тимошенко и Жуков. — Надо во что бы то ни стало добиться у товарища Сталина разрешения о приведении войск в полную боевую готовность, — добавил Георгий Константинович, и все молча согласились с ним.

Сталин встретил генералов один, был встревожен и озабочен.

— А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? — спросил он резко.

— Нет, — ответил Тимошенко, — мы считаем, что перебежчик говорит правду.

В кабинет тихо входили члены Политбюро. Сталин быстро и коротко проинформировал их и, помолчав, спросил:

— Что будем делать?

В кабинете воцарилась продолжительная тишина, которую нарушил Тимошенко:

— Предлагаю немедленно дать директиву войскам о приведении приграничных округов в полную боевую готовность.

— Читайте! — сказал Сталин.

Георгий Константинович сделал шаг вперед и, раскрыв папку, прочитал проект директивы. Сразу же заговорил Сталин:

— Такую директиву сейчас давать преждевременно. Может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.

Николай Федорович хотел запротестовать, но под тяжелым взглядом Сталина понял, что его решение окончательное. Жуков кивнул ему, и они быстро вышли в приемную. Разложив на столе бумаги, Ватутин быстро набрасывал новый текст. Георгий Константинович сразу поправлял и уточнял некоторые детали.

Новый проект директивы Сталин выслушал спокойно, взял текст, сам еще раз прочитал его и, внеся некоторые поправки, передал на подпись наркому. Текст директивы гласил:

«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.

Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота.

1. В течение 22—23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.

3. Приказываю:

а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части перевести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

21.6.41 г.

Тимошенко, Жуков».