Вдогонку за судьбой

2

Анджела не могла решить, как лучше ей поступить – кричать, звать на помощь или тихо лежать, не привлекая к себе внимания.

Поскольку она не понимала, где она и что сейчас происходит, Анджела решила, что чем дольше она будет притворяться, что еще не пришла в себя, тем больше надежды, что ей удастся что-нибудь придумать, чтобы выпутаться из… ну, в общем, из того, во что она влипла. Она сама не очень понимала, во что именно.

Анджела догадалась, что лежит на полу движущегося автомобиля, судя по всему, просторного – фургона или грузовика, хотя точно сказать было трудно: одеяло закрывало ей весь обзор. Руки у нее были крепко связаны за спиной и затекли от неудобного положения, голова разламывалась, по-видимому, от удара о цементный пол, и ребра… ребра, если еще не сломались, то, несомненно, скоро треснут. Ухабы и резкие повороты об этом позаботятся.

Можно было предположить, что за рулем сидит один из двоих мужчин, которые были в гараже. И вряд ли это тот тип, со сломанным носом. Вероятнее всего, это второй, высокий мужчина с темными глазами и быстрой реакцией.

Прижимаясь лицом к тонкому коврику на полу, Анджела могла думать лишь о том, как, черт возьми, ей удалось попасть в подобную ситуацию. Пистолеты, кровь, мужчины, набросившиеся на нее, словно она представляла для них какую-то угрозу… если бы они остановились хоть на минуту и посмотрели на нее, они бы поняли, что она не имеет никакого отношения к их вражде.

Анджеле, привыкшей к тихой размеренной жизни, все происходящее казалось кошмарным сном. Самое плохое, что с ней могло случиться, это слишком утомительная беседа с чересчур взвинченным многословным оратором, которому она терпеливо объясняла, как оживить ему свой доклад, не удаляясь слишком далеко от какого-нибудь увлекательного предмета, вроде возможных границ прибыли, федеральных таможенных сборов или чего-то еще в этом роде.

Если б только она не подняла этот проклятый пистолет!

Анджела завозилась под одеялом, стараясь отодвинуться от какого-то острого выступа, упирающегося ей в бедро, и пожалела, что перед уходом с работы не сходила в туалет.

Машина подпрыгнула на ухабе, и по ее подбородку потекла кровь из прокушенной нижней губы. Сколько же боли причинил ей высокий незнакомец, который с такой быстротой накинулся на нее, что она не смогла увернуться. Самое обидное, что она не понимала, в чем виновата лично она. Анджела понимала, что сделала большую глупость, подняв с полу валявшийся пистолет, но он даже не дал ей времени на объяснения.

Кровь и пистолет. Ее замутило при одном воспоминании об окровавленном лице мужчины с носом, свернутым набок, так что кончик его был обращен куда-то к уху. Оказывается, перед тем, как рухнуть на пол под тяжестью мужчины с окровавленным лицом, она заметила немало подробностей. И хотя ее тело болезненно ныло, неизвестность томила ее, самым неприятным было сознание, что ее лицо вымазано его кровью. Анджелу передернуло при этой мысли, она чуть не выругалась вслух, но тут же ощутила, что не чувствует, чтобы кожа была стянута, и не могла понять, то ли была в обмороке такое краткое время, что кровь не успела засохнуть, то ли подсознание отключило все ощущения, кроме тех, которые нужны, чтобы помочь ей выжить.

Она очень жалела, что подняла этот пистолет.

Анджела понимала, что повторяет это про себя снова и снова, но ничего не могла с собой поделать. Может быть, это была защитная реакция ее мозга, отвлекающая Анджелу от мыслей об ожидающей участи. Она не сомневалась, что будущее не сулило ей ничего хорошего.

Стоит ей только вникнуть в весь ужас ситуации, ее выдержке придет конец, и она просто завизжит от страха… что наверняка вызовет ярость человека, сидящего за рулем. Благоразумие подсказывало, что лучше не раздражать его. Когда они посмотрят наконец друг другу в глаза, самообладание может оказаться единственным ее спасением. Если она не утратит его и сохранит спокойствие, то, может быть, сумеет как-то убедить его в своей непричастности к этому делу и выпутаться из этой истории… истории, в которой не оказалась бы, если б просто села в свою машину и притворилась, что не замечает происходящего в гараже. Сейчас она была бы уже на пути в свою квартиру в Корте-Мадейра или уже сидела дома, а не валялась связанная на полу машины, мчащейся неизвестно куда… Лучше об этом не думать.

Если б только она не полезла не в свое дело.

С трудом подавив поднявшуюся к горлу тошноту, вызванную скорее всего ужасом, а не тем, что ее укачало, Анджела молила Бога только об одном: чтобы этот тип отпустил ее, не причинив особого вреда. Эта мольба билась в ее мозгу, заставляя молчать, пока машина неслась все дальше в ночь, приближая ее к жуткой реальности, которая, она была уверена, покажется ей отвратительной.

Хок ехал на юг. Он миновал мост Золотые ворота, оставаясь в потоке машин, которые теснили друг друга, продвигаясь по дороге, делившей Сан-Францсико пополам. Так же, как и остальные водители, Хок не обращал внимания на ограничение скорости и мчался по хорошо освещенным улицам со скоростью почти пятьдесят миль в час. В рекордное время он достиг противоположного края города. Дейли-Сити промелькнул как молния, и, лишь свернув на крутой выезд к аэропорту Сан-Францсико, Хок резко снизил скорость.

Следуя указателям, он доехал до стоянки и припарковался в тесном углу между высоким фургоном и микроавтобусом. Выключив фары и габаритные огни, Хок посидел пять минут не шевелясь, наблюдая за снующими машинами – паркующимися и покидающими стоянку.

Коричневый четырехдверный седан подъехал довольно близко и припарковался в следующем ряду, через шесть машин от него. Хок подождал, пока мужчина-водитель вылез и, забрав из багажника два чемодана, потащил их под навес ярко освещенной автобусной остановки, находящейся в восьмидесяти ярдах от стоянки.

Через десять минут автобус увез этого человека и двух других, стоявших в дальнем конце стоянки. Из автобуса никто не вышел ни на месте посадки, ни на следующей его остановке у самого выезда с парковки. Наступило временное затишье.

Хок достал из спортивной сумки отвертку и выскользнул из джипа, тихонько прикрыв за собой дверцу. Хотя из салона до сих пор не доносилось ни шороха, он открыл заднюю дверцу и откинул одеяло с лица женщины. В тусклом свете на него уставились широко открытые зеленые глаза. Хок не сомневался, что она его узнает. Еще в ее взгляде явственно читался страх, и Хок мысленно поздравил ее с блестящими актерскими способностями.

Не то чтобы он сомневался в ее страхе. В той ситуации, в которой она оказалась, было вполне естественно испытывать это чувство. Она и должна была бояться того, что ожидает ее. Но, кроме страха, Хок ожидал увидеть отражение и других эмоций на лице женщины, которая еще час назад жаждала его смерти.

Такая способность владеть собой и скрывать свои подлинные намерения в столь напряженных обстоятельствах говорила о том, что к ней надо относиться с максимальной осторожностью. Игнорировать это было бы роковой ошибкой.

– Здесь некому слышать ваши крики, так что не ждите помощи со стороны, – сказал он. – Если вы начнете кричать, я заткну вам рот кляпом.

– Если никто меня не услышит, к чему трудиться? – холодно поинтересовалась она.

Приятный мягкий звук ее голоса почему-то вызвал у него удивление. Видимо, он инстинктивно ожидал, что его пленница начнет ругаться, как портовый грузчик. Хок выругал себя за то, что не предугадал, что голос будет соответствовать ее несомненно соблазнительному телу. «С этой девицей надо быть поосторожней, – приказал он себе. – Мужчина очень уязвим, когда имеет дело с женщиной, столь физически привлекательной».

– И вообще, крики действуют мне на нервы, – раздраженно бросил он. – Так что воздержитесь от них.

Он откинул одеяло в сторону и проверил узел у нее на запястьях. Они были затянуты крепко. «Так крепко, – подумал он, – что, когда придет время освобождать ее, придется разрезать узел». Кожа вокруг импровизированных пут покраснела и слегка припухла, явно в результате ее попыток освободиться. Он остался равнодушен к этой боли, которую она сама себе причинила, и никак не прокомментировал то, что увидел.

– Не знаю, за кого вы меня принимаете…

Он оборвал ее прежде, чем она успела закончить свою ложь.

– Разговоры тоже действуют мне на нервы. Так что лучше молчите. – Он снова уронил одеяло ей на лицо и с мягким щелчком закрыл дверцу.

Окинув быстрым взглядом стоянку, Хок убедился, что, пока он возился с женщиной, никто здесь не появился. Разумеется, разговаривая с нею, он прислушивался и к тому, что происходит вокруг. Хок знал, что нельзя расслабляться ни на минуту, пока он не окажется в безопасном месте.

Подойдя к седану, он торопливо снял его номера, заменив их на те, которые держал у себя именно на такой случай. Затем он сменил номерные таблички джипа на снятые с седана, а те, которые были на джипе, спрятал в его салоне под коврик. С момента, когда он оставил женщину в салоне машины, до окончания этой работы прошло всего пять минут.

Тот факт, что его пленница послушалась предостережений, говорил о том, что она настоящий профессионал. Опытный киллер и должен был понять, что шутить никто не собирается.

Успокоенный ее молчанием, Хок потратил еще минуту на то, чтобы влезть в стоявший рядом фургон и обменять свой парковочный талон на небрежно торчавший за его ветровым стеклом. Он уже разглядел через стекло, что на нем стояла дата недельной давности и, вытащив из бумажника три двадцатки, оставил их на приборной доске для покрытия разницы в расходах.

Теперь, когда он станет выезжать, сторож в будочке не удивится, почему он покидает стоянку почти сразу по прибытии.

Хок снова забрался в джип и только включил зажигание, как женщина заговорила:

– Мне надо в туалет.

– Не сейчас.

– Но я…

– Заткнись, – перегнувшись через сиденье, он приподнял одеяло с ее лица. – Я не шутил насчет кляпа.

– Это касалось криков. – Голос ее звучал тверже, чем до этого, но все равно действовал на него завораживающе.

– Это относится и к разговорам.

Она изогнула шею и яростно уставилась на него. Воспользовавшись ее вниманием, Хок вытащил из своей сумки глушитель и привинтил к пистолету, затем, взяв его в правую руку, положил палец на спусковой крючок и накрыл руку с оружием свитером, после чего уперся локтем в приборную доску и направил пистолет ей в грудь. Позиция была очень неудобной, но вырубать ее ударом Хоку не хотелось, и это оставалось единственным способом гарантировать, что она не наделает глупостей, когда они будут проезжать контрольную будку.

Страх снова метнулся в ее глазах, и он с удовлетворением отметил, что она поняла угрозу.

– Веди себя хорошо. Ни шороха, ни шепота! – предупредил он.

– Пуля не заменит мне уборной.

Хок сжал зубы, чтоб не рассмеяться. Как и голос, ее юмор проник сквозь его броню.

– Нам надо расплатиться на выезде со стоянки. Мне не хотелось бы никаких неприятных сюрпризов с твоей стороны. Так что выбирай.

Она кивнула, соглашаясь. В сгустившихся сумерках лицо ее было едва различимо.

– Полегче на выбоинах, – попросила она.

– Очень ты языкатая.

– И ухабах.

– Молчи.

Свободной рукой Хок снова набросил одеяло ей на лицо, затем включил радио. Под шумную смесь чего-то вроде африканских тамтамов и альпийских рожков он снова сунул свою «астру» и свитер в сумку. Предшествующая демонстрация оружия должна была обеспечить ее послушание, стрелять в нее он не собирался. Даже если бы она, несмотря ни на что, подняла шум, разумнее было бы постараться узнать, но не рисковать потерей информации, которую она могла бы сообщить.

Не забывая ехать на первой скорости, что он мог делать и одной левой рукой, освободив правую для другого, Хок медленно проехал между двумя рядами машин к выходу, обозначенному двумя ярко освещенными будками. Туда, словно притягиваемые магнитом, стягивались, как в воронку, автомобили со всех концов стоянки. Хок пристроился в очередь за красным «Ягуаром» как раз в тот момент, когда в ритм африканских барабанов, усиленный стереодинамиками, влился горловой голос певца, исполняющего альпийский йодль [3]. Нервы, уже напряженные до предела, готовы были лопнуть, и он безуспешно сменил бы волну, но боялся, что найдет какую-нибудь нежную музыку, вроде Шуберта, а это не поможет, если женщина все-таки решит поднять крик. Барабаны и раздражающие фиоритуры вполне отвечали его целям, хоть и раздражали слух.

Однако она никакого шума не устроила, по крайней мере, до тех пор, пока Хок не расплатился со сторожем и не выключил, подняв стекло, этот мерзостный галдеж. Он вырулил на дорожную развязку, намереваясь двигаться по шоссе 101, идущему на юг, и только тогда она откашлялась. Кашель повторился спустя несколько секунд, и он недовольно поинтересовался:

– Что еще?

– Просто закашлялась, или это тоже запрещено? – даже приглушенный, ее голос был опасно волнующим. Прежде чем Хок успел что-нибудь ответить, она добавила: – Скоро мы остановимся?

– Как только я найду место, где мы сможем поговорить без помех.

– Какое-нибудь кафе будет очень кстати, – раздалось из-под одеяла.

Они явно думали о разном. Часы на жидких кристаллах мигнули, перескочив с 11.59 на 12.00, напоминая Хоку, что осталось лишь четыре часа темноты. Он понимал, что должен убраться из этих мест до рассвета.

– В любом кафе есть туалет, – продолжала она.

Он так и знал, что этот вопрос возникнет снова.

– Неужели вас ничто другое не занимает? По-моему, в вашем положении надо беспокоиться о более существенных вещах.

– Именно мое положение и не дает мне сосредоточиться ни на чем другом, кроме самого существенного, – парировала она.

Хок подавил смешок и, резко ускорив ход, круто свернул налево на шоссе. Он без особого сожаления услышал стон, когда тело женщины швырнуло о сиденье джипа. К тому времени, как он снизил скорость, ее протестующий возглас уже смолк, и ему оставалось только еще раз удивиться и задуматься о странном сочетании в ней дерзкого вызова и детского страха, которые так не вязались с образом безжалостного убийцы.

Что ж, юмор – это тоже опасное оружие, раз он заставил его ослабить бдительность. А если добавить к нему трогательную покладистость и обворожительный голос, Хоку следовало считать ее такой же безвредной, как пиранью, почуявшую кровь.

Выбравшись на дорогу, ведущую к мосту Сан-Маттео, он решил, что пришло время дать ей другой повод для размышлений.

– Мы скоро остановимся. Когда это произойдет, я хочу, чтобы вы рассказали, когда и где должны были передать мое тело Константину.

Он хотел узнать больше, гораздо больше, но для начала этого было достаточно. Заговорив, она постепенно расскажет и все остальное.

– Ваше тело? – В ее устах почему-то прозвучало отвращение.

Хок проигнорировал оскорбительное презрение.

– Я знаю Константина. Он фотографии не принимает.

– Вашего тела? – Она здорово изображала недоумение. После небольшой паузы последовал вопрос: – Кому могут понадобиться фотографии вашего тела? Неужели вы позируете для «Плейбоя»?

Такой тактики Хок никак от нее не ожидал. На что она надеется, разыгрывая перед ним невинную овечку? Хок даже удивился, что она не пытается любым путем вывернуться из неприятной для нее ситуации, нагромождая одну ложь на другую. Сам он тоже чувствовал себя довольно странно, не ощущая тревоги от присутствия за своей спиной наемного убийцы.

– Я не знаю никого по имени Константин, – неожиданно сказала она.

Хок вздохнул. Значит, ему придется запастись терпением, чтобы добиться от нее нужных сведений.

– Как вас зовут? – начал он с простых вопросов.

– Зачем это вам?

– Как ваше имя? – Даже если она выдумает себе кличку, все равно это облегчит им отношения, когда придет пора серьезного разговора.

После легкого колебания она сказала:

– Анджела.

По тому, как она его произнесла, Хок догадался, что или это ее настоящее имя, или очень близкое к настоящему. Это его порадовало.

– Подумайте хорошенько насчет моего вопроса, Анджела. Чем быстрее вы мне ответите, тем больше у вас будет шансов.

– Каких шансов? Я не знаю, о чем…

– Заткнитесь и подумайте, Анджела. Мы скоро приедем.

Ловким маневром Хок перестроился на крайнюю правую полосу движения и так проехал последнюю четверть моста, собираясь свернуть на Фримонт.

Тремя месяцами раньше он снял дом со всей обстановкой, заплатив наличными, чтобы это никак нельзя было отследить и связать с ним. Женщина, которую он нанял присматривать за домом, приезжала в Штаты нелегально. Она хорошо владела только испанским и не вникала в то, почему он платил ей, да и еще предоставлял жилье, а не брал с нее арендную плату. Ему было достаточно, что она уразумела следующее: он может приехать в любой момент, и на время его пребывания ей придется убраться из дома куда угодно. В его же отсутствие она защищала жилище от вселения всяких бродяг и наркоманов.

Кроме того, она следила, чтобы автоматический механизм, открывающий двери гаража, всегда был в рабочем состоянии, а охранная сигнализация постоянно включена.

Спустя пятнадцать минут после съезда с моста Хок подъехал по короткой разбитой подземной аллее к двери гаража, выудил из спортивной сумки пульт электронного управления и, направив на дверь, нажал сигнал «открыть». Она открылась совершенно бесшумно. Перед тем как въехать в гараж, Хок выключил фары, а оказавшись внутри, сразу нажал на кнопку «закрыть».

Перегнувшись через спинку сиденья назад, Хок обратился к женщине, неподвижно лежащей под одеялом.

– В доме находятся люди, которые убьют вас не моргнув глазом, – пригрозил он. – Ведите себя тихо, и они даже не узнают о вашем присутствии.

– Чем они отличаются от вас?

– Практически ничем.

Последовало недолгое молчание, затем она проговорила:

– Я устала слышать от вас угрозы и предостережения.

– Я тоже от вас устал.

Он вылез из джипа, внимательно огляделся вокруг, вслушался в тишину, позвонил в звонок у кухонной двери и лишь затем распахнул ее. Пройдя через безукоризненно чистую кухню с металлическими стульями и столом, покрытым ярким пластиком, он вошел в гостиную и замер в ожидании.

Через минуту появилась Консуэла. Одной рукой она стягивала у ворота махровый халат, другой протирала заспанные глаза. Ее черные с проседью волосы были заплетены в косу.

Остановившись перед диваном, она молча посмотрела на него. Хок бросил внимательный взгляд на улицу перед домом и плотно задернул дешевенькие занавески. Затем он обернулся к ней и, поздоровавшись, извинился за то, что разбудил ее среди ночи.

– Es su casa [4], – ответила она. Обычная фраза испанской традиционной вежливости в данном случае точно отражала действительность.

Общение с Консуэлой представляло определенную трудность из-за языкового барьера. Он пользовался минимальным количеством слов и говорил по-английски: если Консуэла плохо знала английский, его испанский был гораздо хуже.

– Я останусь на несколько дней, – предупредил он.

– Я уйди через cinco minutes.

Хок легко догадался, что речь идет о пяти минутах.

– Пожалуйста, смените постельное белье, Консуэла.

– La cama. Claro qué[5].

Хок был уверен, что она догадалась, что он приехал не один, но ничем не проявила к этому интереса. Он потому и выбрал ее. Она была сдержанной, и обходилась ему эта сдержанность недешево.

Хок отсчитал двести долларов двадцатками и передал ей. Хок считал, что ему невероятно повезло, когда он сбежал с наличными, предназначавшимися для оплаты услуг посредников Константина. Его не мучили угрызения совести, что он тратит «грязные» деньги, полученные от продажи наркотиков. Он был человеком практичным. Без денег ему бы ни за что не уйти от преследователей. А с ними… и еще с той вещицей, которую он спрятал… у него еще оставался шанс справиться с ними.

Благодаря миссис Эйвери его отмщение началось. Ему оставалось лишь надеяться, что он достаточно к этому готов.

Заперев как следует дверь за Консуэлой, он проследил, как она свернула за угол, и лишь потом направился обратно в гараж. Хок взял из машины свою спортивную сумку и вернулся в дом, заметив вслух:

– Теперь недолго.

Он достал из шкафа пакет, набрал из него чайную ложку белого порошка, затем пошарил по полке в поисках нужной банки. Ему понадобилось две минуты, чтобы наполнить лошадиной дозой порошка желатиновую капсулу и еще две минуты, чтобы место соединения двух половинок заклеилось и подсохло. Хок проверил, не просыплется ли содержимое, и, сунув капсулу в карман куртки, отправился за женщиной.

Он открыл заднюю дверцу и отбросил одеяло на сиденье.

– Пора идти.

Свет, лившийся из кухни, ударил ей в лицо, и она заморгала, как сова.

– Вы совершаете ошибку. Очень большую.

– Сомневаюсь. Пошли. – Хок нагнулся и подтолкнул ее, давая понять, чтобы она поторопилась.

– Оставьте меня!

Анджела ухитрилась подобрать под себя колени и сидела, съежившись и отстраняясь от его рук. Не успел он сообразить, что происходит, как она уже сидела на сиденье машины и яростно сверкала глазами из-под упавшей на глаза массы тяжелых волос. От напольного коврика, на котором она лежала всю дорогу, у нее на щеках остались красные пятна. Вид у его пленницы был измученный, но каким-то странным образом ей удавалось сохранить достоинство и не выглядеть жалкой.

Хок испытывал невольное уважение к этой хрупкой женщине и подумал, надолго ли хватит ей мужества.

Опершись на открытую дверцу джипа, он невозмутимо встретил ее сердитый взгляд.

– Не стоит указывать мне, что надо и что нет. Замечу на всякий случай, если вы этого еще не осознали, что могу сделать с вами все, что только захочу. В том числе трогать так… как мне понадобится.

– Последствия вашего неуклюжего лапанья для моего мочевого пузыря непредсказуемы…

Она не лезла за словом в карман, не теряясь в новой для себя обстановке. Он сохранил на лице непроницаемое выражение. Ему не хотелось, чтобы она догадалась, насколько Хок восхищается ее способностью игнорировать грозящую опасность. Если она догадается, это придаст ей уверенности в себе и затянет дальнейший допрос. А времени у него было мало. И у нее, кстати, тоже. Хотя, глядя на нее, трудно было поверить, что она об этом подозревает.

– Выходите из машины, – приказал он.

– Мне казалось, что вы говорили о каких-то людях в доме…

– Заткнитесь и выполняйте приказания.

Долгую минуту она вызывающе глядела ему в глаза, затем отвела взгляд в сторону и скользнула по сиденью к дверце. Хок заметил, что она в одних чулках, но доставать ее туфли не стал. Там, где она окажется в ближайшее время, они ей не понадобятся. Крепко взяв Анджелу за руку, он повел ее в дом, гадая, как женщина, макушка которой едва доходила ему до подбородка, собирается вступить в борьбу с мужчиной вроде него и победить. Она не могла рассчитывать на физическую силу. Хотя мускулы ее руки под его пальцами были крепкими, но вовсе не развитыми настолько, чтобы побороть его в схватке. Значит, у нее в арсенале запасены какие-то хитрые штучки, на которые так изобретателен женский мозг.

Возможно, она снайпер, но там, в гараже, оружие было только у мужчины. Возможно, ее пистолет дал осечку, и она кинулась за отлетевшей в сторону «береттой», но Хок в этом сомневался. Если бы она была профессиональным снайпером, у нее наверняка имелось бы запасное оружие. А его не было.

И ножа он у нее не нашел. Значит, стоящие перед ней задачи были иными.

Хок, может быть, был с ней излишне груб, когда, подхватив по дороге свою спортивную сумку, протащил ее через кухню и гостиную. Его тревожило, что он не имеет понятия, какие цели поставлены перед нею и как она собирается их достигнуть.

Бросив сумку на кровать, Хок втянул ее в крохотную уборную и огляделся, чтобы проверить, нет ли вокруг чего-либо, каких-либо предметов, которые она может использовать против него в качестве оружия. Он еще раз напомнил себе, что не должен расслабляться и терять бдительность. Успокоенный результатом осмотра, убежденный, что у нее под рукой не окажется ничего пригодного для нападения, он круто развернул Анджелу к себе лицом и взялся за пряжку кожаного пояса, стягивающего ее тонкую талию.