Вечный лед

Пролог Наследие

Вокруг устало тащившейся сквозь снег фигуры кружился холодный ветер. Сильные порывы северного ветра разрывали снежинки на части, превращая их в острые кусочки льда, и рвали ими незащищенную кожу вокруг глаз человека.

Фигура споткнулась – тяжелый снег скрыл невидимый овраг. Затем она медленно поднялась и, шатаясь, двинулась вперед. Снег уже засыпал следы за ее спиной и прикрыл широкие ямы в тех местах, где она спотыкалась раньше.

Боровшаяся фигура была одета как воин. Толстое шерстяное одеяло из стеганых доспехов, перехваченных на талии металлической цепочкой, прикрывало грудь и спускалось до колен. Другие куски ткани, покрывавшей металлические пластины, защищали плечи, руки и икры. С одной руки кусок ткани был сорван, открыв тяжелую подкладку из хлопка. В других местах сквозь прорехи в доспехах проглядывали шерсть и мех.

На солдате была надета коническая металлическая шапка, похожая на гоблинскую хижину, на ее каркас были натянуты куски фетра. Тяжелые нащечники хлопали воина по лицу, ударяясь о толстый шарф, который с трудом сдерживал холодный ветер. Между слоями виднелись только глаза с замерзшими ресницами, казавшиеся лишь темными ямами на иссеченном льдом лице.

Солдат снова споткнулся, но на этот раз после того, как он поднялся, с другой руки отвалился кусок доспехов. Человек мгновение постоял среди вертящегося снега, глядя на порвавшиеся кожаные ремешки, пока пластина слабо хлопала на ледяном ветру. В конце концов, он схватил металлическую пластину и оторвал совсем, разорвав последний ремешок, который и крепил ее к его шерстяной одежде. Он выбросил бесполезный кусок металла. Белая буря тут же подхватила его, и он даже не слышал, как тот упал на землю. Буря поглотила брошенную пластину так же легко, как и все остальное.

Солдат выругался. Было бы лучше быстро погибнуть от рук гоблинов, нежели долго умирать от холода и крошечных осколков льда. Словно в ответ на его грязную речь снова поднялся ветер, и воин сложился вдвое, пока тот хлестал его еще большим числом ледяных иголок.

Погода не заставила солдата прекратить ругаться. Более того, она, казалось, расширила список целей. Вместо того чтобы просто проклинать свои плохо подогнанные доспехи, он ругался в адрес квартирмейстера, который их выдал, и оружейника, который крепил их к украшенной ткани. Он проклинал своих собратьев-солдат, которые умерли на расстоянии многих миль у него за спиной, гоблинов, которых их убили, и самого генерала Мартона Стромгальда.

Стромгальд, великий воин, мастер кьелдорской тактики, первый, кто придумал использовать против гоблинов гигантских птиц-аэстиров. Солдат хотел было сплюнуть, но уголки его рта замерзли и прилипли к шарфу. Генерал отправил отряд солдат в засаду, в лагерь, где, по его предположениям, были лишь старые гоблины, калеки и молодняк. Вместо этого там оказались легионы зеленокожих чудовищ с широко распахивающимися, выступающими челюстями, ощетинившимися клыками, жилистыми руками, сжимавшими древнее стальное оружие, которое они находили в покинутых людских городах.

Свое оружие солдат потерял давно, в первые мгновения сражения, когда появились гоблины, зеленая стена на белом фоне. Он до сих пор слышал крики своих спутников, падавших у него за спиной, слышал их крики, когда убегал. Нет, он поправил сам себя, он слышал их крики, когда они бросили его, предпочли сражаться и умереть, нежели последовать за ним, предпочли потерять свои жизни вместо того, чтобы искать спасение.

Солдат выругался громче, он почти кричал в окружающем его буране, пытаясь заглушить обвиняющие голоса, которые ветер старался сохранить. Он расширил круг ответственных за его судьбу – проклинал доспехи, оружейника, генерала, своих сотоварищей. Он проклинал тот факт, что другие, а не он, обладали магическими способностями, чтобы спастись. А сильнее всего он проклинал погоду, бесконечный лед, поглощавший цивилизованные земли.

Солдат проклинал тех, кто принес снег и зимние ветра, отвратительных зверей, которые возникли на этих ветрах, и ледники, которые неумолимо сползали с гор, подобно огромным ледяным змеям, медленно уничтожая людские государства, перекатываясь через них. Он проклинал мироходцев, проклинал Урзу и Мишру.

Если верить старым сказкам, дошедшим из теплого золотого века, они были братьями. Урза был старшим, злобным заговорщиком, а Мишра – восставшим младшим братом. Война между ними разорвала далекую страну и затемнила небо. Они украли солнце, чтобы привести в действие свои машины, и высосали тепло из самой земли. В конце концов, судя по рассказам, мироходцы схватили их и сослали в вечную тюрьму Фирексии, но было уже слишком поздно. Северные ветры были выпущены на свободу и теперь метались по Терисиару, а ледяные стены медленно спускались вниз, сокрушая все на своем пути.

Он подумал о судьбе Мишры и Урзы, замурованных в Фирексии, обожженных до неузнаваемости и сокрушенных огромными машинами. Это была всего лишь сказка, которую ему рассказывали в детстве, но сейчас, когда он замерзал в снегу, она утешала его.

Ему хотелось верить, что есть и другие, кто страдает сильнее него.

Ветер на мгновение затих, затем удвоил свою силу. В момент затишья солдат поднял глаза и был вознагражден пригоршней льда в лицо, когда ветер возобновился. Он снова выругался, но в краткий момент прояснения успел увидеть перед собой край долины.

В стене было темное пятно, немногим отличавшееся от тени. Сквозь глубокий снег, доходивший ему до бедер, солдат побрел в ту сторону, надеясь, что тень была чем-нибудь еще, а не выходом камня на поверхность, с которой сдуло снег. В глубине души он знал, что чем бы ни была эта тень, он мог добраться только до нее.

Когда он добрался до дальнего края долины, ветер несколько стих, и солдат снова осмотрелся в поисках тени. Справа, почти незаметное за ледяным снегопадом, виднелось темное пятно. Более того, это было не просто пятно – это была пещера.

Солдат остановился у отверстия. Оно было чуть больше ямки, достаточное, чтобы человек мог забраться внутрь, но у него было мало шансов выбраться обратно, если он встретит кого-нибудь внутри. Солдат осмотрелся вокруг, посмотрел туда, откуда пришел, надеясь, что у него есть выбор. Во все стороны простиралась лишь белизна. Он снова выругался, наклонился и начал протискиваться в маленькую нору.

Отверстие почти сразу расширялось в узкую, маленькую пещеру, вырезанную в подтаявшем снегу. Солдат замер на полпути, неожиданно забеспокоившись о том, что может встретиться с кем-то вроде гоблина или пещерного медведя. Затем он изогнулся и оперся на локти, протолкнув себя внутрь.

В темноте он заморгал. Проклятый ветер утих до неприятного шепота. Он осторожно стянул с лица шарф, вздрогнув, когда кожа отлипла от одежды. У него горело лицо, и теперь, когда он был укрыт от ветра, отрытая кожа начала саднить. Сначала он снял насквозь промокшие рукавицы, затем – сырые кожаные перчатки. Его красные руки опухли и начали болеть, когда он потер их друг о друга. Он снова моргнул и потер обмороженные уголки глаз.

Сквозь отверстие проникало очень мало света, но его вполне хватало. Пещера была неглубокой, с низким сводом, и, к счастью, необитаемой. Нет, поправил себя солдат, здесь что-то было, у дальней стены что-то мерцало красным.

Солдат медленно наполовину пошел, наполовину пополз по неровному полу пещеры, его мышцы сопротивлялись каждому следующему движению. Хотя он добрался до сравнительно безопасного места, его мозг отмечал безнадежность ситуации. Ему был нужен огонь, но у него не было инструментов. Была нужна еда, но не было оружия. Ему было нужно выжить, но, когда он заснет, то, скорее всего, замерзнет, и снег навсегда скроет его, когда заметет вход пещеру.

Но в это мгновение он сильнее всего хотел узнать, что же это за красное мерцание.

Оно светилось из-под низкой полочки в задней части пещеры, откуда-то из кучи палок. Нет, не палок, сообразил солдат, а костей. Сгоревших костей, их концы даже расщепились от жара, который их обуглил, мясо с них уже давно сгорело. Они были сложены в неровную кучу, а красный огонек светился между ними.

Солдат заколебался. Осталась ли эта куча пепла от настоящего обитателя пещеры? Нет, кости были древними, они пролежали в пещере настолько долго, что практически затвердели от извести. Они принадлежали одному существу, которое, так же как он, вползло в пещеру в поисках убежища и умерло здесь.

Кто-то забрался в пещеру, пока горел, или, что более вероятно, загорелся, когда был внутри. Или, может быть, его поджег другой обитатель пещеры.

Солдат покачал головой и протянул руку, отгребая пепел и кости от красного сияния. Это было огромный рубин, вправленный в золотое кольцо. Кольца все еще было надето на тонкие кости пальца.

Несмотря на свою осмотрительность, солдат протянул руку и схватил кольцо, вытащив его из костей. Фрагменты хрящей потянули за кольцом всю остальную скелетообразную руку, затем отпустили находку и рассыпались в пыль. Солдат не обратил внимания на облако из обломков костей – его внимание было приковано исключительно к кольцу.

Он повертел безделушку в руках и неожиданно почувствовал, что ему стало теплее. Рубин мерцал бледным светом, солдат почувствовал, что ему стало теплее, а сам он стал сильнее. Казалось, что исчезли те мили, с которыми ему пришлось бороться, а его плоть согрелась и восстановилась.

От этого тепла появилось что-то еще, уверенность, так давно покинувшая солдата. Все выглядело так, как будто в узкой пещере кроме него присутствовал еще кто-то. Это состояние сильно давило на него, затем вошло в него сквозь плоть прямо в живые кости.

Солдат глубоко вздохнул и склонился над обуглившимися останками. Он пробормотал несколько слов и произнес заклинание, которое на Терисиаре уже тысячу лет никто не употреблял. Среди костей возникло нежное тепло, мертвенный свет, который словно бы разжег древние кости, и в убежище вспыхнуло живое пламя.

Солдат посмотрел на огонь и, словно во сне, плавно надел безделушку на безымянный палец правой руки. Он машинально покрутил его и кивнул потрескивавшему пламени.

Лим-Дул, солдат, раньше служивший у генерала Стромгальда, смотрел, как горят кости, и знал, что ему больше никогда не будет холодно.