Ведьмино семя

Глава 20

Если бы Арнольду кто-нибудь рассказал, что как он весело будет проводить ночь летнего шабаша. Он бы шутил над этой версией событий до следующего осеннего равноденствия. Молодой ведьмак, успешный, богатый, совершенно не дурной внешности мог получить любую ведьму. Любую! А клин светом сошелся на восхитительной мышке, лежавшей у него на бедрах с рассыпавшимися темными волосами, запрокинутым затылком и краснеющей под его руками задницей. И этот возбуждающий момент, ее проклятия и пение, его пальцы скользящие в мокрой и роскошной киске. Он уже не мог хотеть ее больше в той степени одуренности, чем хотел сейчас. Деймон боролся с собой. Его клинило от желания перевернуть Еву на спину и тут же взять. Все, что она может дать. Всю ее обворожительную сладость, волшебные звуки и теплые соки.

— Ты думаешь, я не знаю, чего ты хочешь?

Тяжело дыша, он продолжил ласкать ее клитор, заставляя Еву громко постанывать от его умелых прикосновений.

— Видишь, мышка. Я знаю. И кого ты будешь отныне слушаться?

Она рыдала и хныкала от запредельных ощущений, заставляющих податливое тело выгибаться дугой под его опытными пальцами.

— Ты. Пожалуйста… Ты. Ты все, что я желаю.

Соски затвердевшие, набухшие терлись о него так вкусно, так чувственно. Ева трепетала от желания, тонула в откровенной пытке соблазна и гнева. Она почти ненавидела его за это, но продолжала дрожать от предвкушения.

— Я не об этом тебя спрашивал.

Она захныкала громче, сдаваясь чужой настойчивости и силе, почти теряясь от возбужденности.

— Тебя. Я буду слушаться тебя…

Не в силах больше сдерживаться, Арнольд приподнял раздвинутые бедра и прижался стальным членом к ее мягкому животу. Чтобы довести ее до пика оставался последний шажок, свежее лелеющее движение…

— Не могу отрицать, что ты делаешь меня твердым, когда ты голая, на моих коленях, и находишься в моей полной власти. Но я не дам тебе большего, Ева. Слышишь? А у тебя нет права требовать. Я не так хорош, как тебе думается. Мы в переделке. Если хочешь в полном дерьме! И ты не любовь моя.

Теперь, когда он добился желаемого, он должен отстраниться от нее, поставить на ноги и выставить за дверь. Но чувство того, как ее киска яростно сжимает и обхватывает его пальцы заставляло его член вопить о другом. Он не мог заставить себя отпустить ее. Не мог. Еще чуть-чуть… украсть всего миг, томительное мгновение, прежде чем она возненавидит его…

Он ввел в нее мокрую третий палец, и нашел комочек нервов, скрытый глубоко внутри. Нежно плавно помассировал чувствительную точку, его собственное тело напрягалось, Арнольд хрипло задышал, ощущая, как ее влага покрывает его ладонь.

— Хочешь кончить для меня?

Ева застонала и отчаянно закивала, едва дыша от неописуемой жажды разрядки. Он почувствовал, как ее складочки затрепетали, когда она напряглась, опалено дрожа всей собой.

— Пожалуйста… Дааа, — умоляла она, тоном, которому не возможно было отказать. — Я хочу этого. Сильно. Пожалуйста…

Арнольд с большим трудом пересилил себя. Не обращая внимания на ее ласковые мольбы, он вытащил пальцы из влажной, наряженной Евы.

— Нет. Ты не вправе кончать. Это будет твоим проклятием за своевольное поведение, оскорбления, бесстыдное обольщение, и прежде всего, за наивное сопротивление.

Строгие слова били Еву наотмашь. Оказавшись на ногах, она едва не зарычала, теряя от бездны возбуждения равновесие. Пока Арнольд любовался ее обнаженным телом, ее гладкой киской, пылающим взглядом полным страсти, похоти и праведного гнева. Она выглядела невероятно соблазнительно. Ее блестящее лоно, твердые соски, пьяные от страсти глаза, с сексуальными магическими всполохами… все призывало к ней. Это он привел ее в такое состояние, поместив подобное выражение на ее лице. Отстраняя в сторону свое желание, он встал и нанес последний удар.

— Тебе запрещается испытывать оргазм от кого-либо, кроме меня. Проклятие сильное Ева. Я, деймон, а значит, ты полностью в моей власти.

У нее отвисла челюсть. Она на секунду другую потеряла дар речи от его жестокости. Пытаясь понять, как так? Он специально довел ее до грани сексуального возбуждения своими большими пальцами и снова кинул!? Кинул! А точнее наказал!

Он склонил голову, молча предупреждая ее, не перечить ему. Выражение немого ужаса на ее лице удовлетворило его. Он садист! Ему нравится мучать ведьм!? У нее все мысли были написаны прямо на лице. Потому что она не могла даже пошевелится шокированная его поступком. Его действиями и карой.

— Пошли, я выведу тебя наверх. Думаю, больше нет нужды в этом помещении.

Повернувшись к ней спиной, Арнольд вышел из комнаты, не обращая внимания на то, как она замедленно собирает свои тряпки. Как нервно дрожит от переизбытка чувств, неудовлетворенности, ненависти. Дело сделано. Она никуда от него не денется. И не навредит себе, больше, чем он ей сам.

Ева не проронила ни единого слова, пока они шли в темноте подвальных помещений. Словно ей нечего было сказать или реагировать. Арнольд оставил ее одну, а сам пошел в комнату и запер дверь.

Никогда он так не распалял ведьму и не оставлял ее. Всё оказалось далеко не весело, не смешно и совершенно неприятно. Он уже сам себя за это ненавидел. Стянув брюки, он взглянул на покрасневший пульсирующий член… снова начал резкими движениями поглаживать его, проводя по вздутым венам и опухшей, ноющей головке. Все закончилось быстро. В голове легко всплывали картинки, как она сосала, как насаживалась на пальцы… он исступлённо кончил. Сердце отстукивало неровный ритм. Арнольд откинул назад голову и сжал зубы, чтобы сдержать, рвущийся наружу хрип.

Что ж, несмотря на то, что это оказалось крайне мучительно, оно было и необходимо. Он собирался сделать вид, будто между ними ничего не произошло. Ему все равно. А еще он надеялся, что Ева будет теперь послушной, ведомая желанием, неудовлетворенностью и ядом. Он не мог не думать о том, что если ему придется наказывать ее еще раз… прикасаться к ней… он не сдержится. Широко раздвинув ее ноги, он глубоко войдет в нее и затрахает до потери пульса.

Проклиная все на свете, он упал на кровать, стараясь не думать о ней, но мысли так полнились женскими образами. Он зажмурился. Много лет назад его отец также поступил с его матерью. Наложил заклятие страсти и воздержания на черную ведьму. Она могла кончать только с ним. Мать нашла способ мести. Омерзительный, во всех смыслах. Он почти ненавидел себя и ее за это. Никогда не думал, что самому придется использовать его.

Он не услышал, как закрылась тяжелая входная дверь, не обнаружил, как Ева покинула его дом. Слишком он был уверен в себе и в том, что она будет притянута назад мощной, чрезвычайно темной магией. Слишком понадеялся на волшебство.

Но когда это случилось, он некоторое время смотрел в темноту ночи, затем на первые всполохи рассвета и размышлял о саморазрушительной природе ведьм. В конце концов, оно может и к лучшему. Утром он набрал номер телефона напарника и когда сонный голос Доминика прохрипел в трубку:

— Что бы ты помер. Утро после шабаша! Где тебя носило столько времени?

Арнольд улыбнулся. Приятно было вновь услышать дружеский голос.

— И тебе доброго. Работал весь. Кажется, я нашел идеальную наживку для нашего дела. Доказательства, почти все есть, осталось поймать эту суку с поличным.

— Ты нашел свидетеля?

Арнольд нахмурился, едва прикрыв от внутреннего сожаления глаза.

— Нашел. Он пока в себе и даст показания. Но потом… — он замолчал, вспоминая доброе личико Евы и ее прекрасное, такое желанное тело. — Есть покупатель пиразина, и этой не я. На нее клюнут. Работаем, бро. «Долг и честь сначала, слава и горечь о павших потом».

Он произнес клятву полицейской Академии. Когда-то он верил в нее. Верил в то, что мир можно если не спасти, то хотя бы привести к равновесию. Теперь это были пустые торжественные слова. Больше он не верил в баланс, в равновесие, в сказки о добре и зле. Арнольд верил только в войну, где пленных не берут и жалости не проявляют ни к чужим, ни к своим. Ева разменная пешка в его войне. Он пожертвует ею с тем же сожалением, с каким опытный игрок жертвует и рискует фигурами, в надежде поставить шах и мат чужому королю.

Только не ясно одно, почему тогда он чувствует себя при этом, так мерзопакостно и хреново, словно он последний подлец.