Век Зверева

Полковник, который не хотел выбирать «Пепси»

Казимеж Шолтысик пришел в отчаяние, а делать этого сейчас никак не следовало.

Контейнер с микропленкой он сжал в кулаке и теперь в кармане пытался разжать пальцы, но никак не мог. Наконец он закрыл глаза, расслабился, пошевелил пальцами, вынул руку, посмотрел на ладонь — она была пустой.

— Так будет пан показывать документы или поедет в участок?

Удостоверение лежало во внешнем накладном кармане. Он достал его, раскрыл, не отдавая в руки. Полицейский изменился в лице, вытянулся, козырнул.

Облава на Ольштынском диком рынке была не случайной. Накануне в Лыне нашли три трупа. Если бы все они оказались русскими челноками, ничего бы не произошло. Но только Марина Долгая прибыла с той стороны границы. Ян Куронь и Кшиштоф Браницкий, местные коммерсанты, хотя и с подмоченной репутацией, но долгим опытом коммерции, также оказались на дне реки. Следов насильственной смерти не обнаружено. Экспертиза показала мгновенное отравление цианидом. Алкоголя в крови — умеренное количество у всех жертв. Это Казимеж узнал уже позже, когда можно было спокойно подумать, что делать дальше, как бы невзначай навести справки по происшедшему. А сейчас самым страшным было то, что тот, ради встречи с которым он приехал сюда и уже видел этого человека, все приметы которого соответствовали и осталось только обменяться паролями, передать контейнер — пачку сигарет, внутри которой кассетка, но неожиданная акция местной полиции разрушила все, и возможно, к лучшему. Во время обыска пленку могли найти, и тогда Казимежу можно было считать часы до своего ареста. Или бежать… Он не ощущал в себе той силы, которая помогла бы сейчас ему сорваться с места, бросить дом, семью, переходить границу, другую, третью, с сомнительными шансами на успех.

«Жигули» его, второй модели, купленные уже давненько, аккуратно тронули с места, хотя желание рвануть было огромным. Отыгрался он уже на трассе, по дороге домой. Перед этим пришлось пошататься по городку, купить какую-то мелочь, посетить костел. Он поставил свечу…

Шолтысик просил связи уже месяц, используя все дозволенные инструкцией средства. Он просил именно срочной связи. Он не хотел понимать того, что за все годы его «отстоя», «просушки» изменилось многое. Ушли люди, изменились технологии, методики, а главное — что-то произошло с душами. Но не могла та махина, которую он ощущал, чувствовал за своей спиной, рассыпаться в прах, исчезнуть, трансформироваться в уродливый механизм по слежке и доносительству.

В день, когда он получил еще не связь, а только время и место, у него упал с души груз. Теперь было уже легче. Только вот времени не оставалось вовсе, но так бывает всегда…

Про Шолтысика просто-напросто забыли. Тридцать лет назад юный комсомольский работник был завербован на территории Польской Народной Республики. Обстоятельства пикантными не были. Он сам пошел на контакт. Польские товарищи к этому делу отношения не имели. Интереса большого он для нас не представлял и был оставлен в «отстое». Тогда подобные манипуляции с гражданами дружественных стран не поощрялись. Массовость здесь была не нужна. О нем забыли. То есть ничто не забывается, и папка с личным делом существовала, но попала она почему-то не на тот стеллаж, а после — в другой каталог в компьютере. Нет организаций с идеальным порядком в документах. И в этом было счастье Шолтысика. Мог бы попасть в какие-нибудь «списки совести». А дела его шли медленно, но неуклонно в гору. Теперь он был как бы нашим коллегой, полковником одного из закрытых бюро Восточноевропейского отдела ВОГ, ведомства охраны края.

И то, что, выходя с нами на контакт, он рисковал совершенно всем, говорило о том, что события происходили экстраординарные.

Человека, телефон которого он получил тридцать лет назад, не существовало в принципе, он переместился на Ваганьково. Попадать на приватную беседу в русское посольство или одно из консульств или передавать невинную с виду открытку, которая должна была быть распознана начальником соответствующего отдела посольства, — предприятие рискованное и почти безнадежное. На государственной службе всегда хватало всякой сволочи, а теперь и подавно. Взаимопроникновение разнообразных «служб» достигло совершеннейшей гармонии и самодостаточности. Но Казимеж был не простым полковником. Он получил доступ к досье на наших сотрудников достаточного уровня. Предположительно чистых. И домашние адреса там имелись.

Далее, найдя где-то раздолбанную пишущую машинку и написав на ней контрольный текст, он из разных городов Полыни отправил несколько открыток в конвертах. Точнее — три на домашние адреса наших людей. Эпистолы эти дошли беспрепятственно. На две вначале никто не обратил внимания, а третья попала туда, куда нужно.

Далее началась рутинная проверка. Никакого Казимежа Шолтысика в наших анналах вначале не отыскалось. Потом выплыла на свет еще одна открытка. Вернулся из отпуска Шумаков, на работе рассказал, что какая-то дамочка из Польши прислала какие-то пожелания, почему-то на машинке. Дело происходило в курилке. Дело случая. Оказывалось, что дамочка с той стороны знает домашние адреса таких людей. Потом нашлась еще одна… И дело принимало нехороший оборот. Но никто из адресатов в Польше не был вовсе.

Те, кто занимался панами и паненками, перебрали все варианты и возможности. Наконец пришлось отправиться к пенсионерам.

Потом Бородин Валентин Вячеславович, совесть и честь эпохи, со страшной руганью в адрес демократических иллюзий появился в конторе и через полчаса поисков в архиве нашел дело Шолтысика. На открытках почтовых стоял его агентурный номер, зашифрованный под номер дома и квартиры в обратном, несуществующем адресе. Номер этот оказался в реестре потерь. Того, кто допустил ошибку, уволили в тот же день.

Срочная оперативная разработка Шолтысика дала сильный результат. Мы вышли на Казимежа, и он отправился из Белостока в Ольштын, а там ему не повезло.

Ни о каких тайниках сейчас не могло быть и речи. Нужно было получить из рук в руки то, что он нам приготовил. Прямой текст по телефону мог означать для него только провал. К нему, видимо, вообще нельзя было сейчас подходить близко. Наконец каким-то кривым путем дали координаты и дату следующей встречи. На двадцатом километре дороги на Сурож он должен был остановиться возле таких же, как у него, «Жигулей», только другого цвета, с поднятым капотом, и спросить, не надо ли чем помочь, после чего получить ответ, передать контейнер с информацией и отправляться куда подальше. И ждать новой связи уже с инструкциями, паролями, адресами, тайниками. Это в том случае, если после «рентгена» не окажется, что он нам подставлен. Были серьезные опасения. Но все произошло совсем не так.

…Спал Казимеж отвратительно. То есть не спал почти совершенно. Остался на ночь в кабинете, просил не беспокоить. Утром выпил на кухне тройной кофе, его прошиб пот, и пришлось постоять под душем.

Зачем он все это затеял? Он же не герой, не супермен. Обычный чиновник. Что ему до той стороны? Врагов там у него не было. Друзей, по большому счету, тоже. Никаких дивидендов. Только вот с совестью что-то не то будет. Просто Казимеж Шолтысик принадлежал к вымирающей цивилизации, которая не хотела выбирать «Пепси». Только и всего.

«Жигули» эти, красного цвета, стоящие на обочине, он заметил издалека, сбавил скорость, вначале проехал немного вперед, как бы соображая, а на самом деле пытаясь обнаружить в последний миг что-то нехорошее, необычное. И не обнаружил.

— Вижу, что у пана что-то с двигателем. Не нужно ли помочь?

— Я, пожалуй, сам справлюсь. Свечей нет ли у вас в запасе?

— Конечно есть. А закурить не хотите прежде? Перекур работе не помеха.

— Давайте.

Парень лет тридцати, в спортивном костюме, худой, крепкий, протянул руку, Казимеж вложил в нее пачку «Мальборо», и все…

Резко затормозила «вольво» справа, уже становился поперек дороги «джип», блокируя отход. Казимеж пригнулся и по-рачьи, но все же широко, в один бросок, перемахнул к своей машине, ожидая пули между лопаток, но пока обошлось. Двигатель он не выключал и сразу утопил педаль газа…

Вывернув из-под «джипа», проскочив между самосвалом, невесть откуда взявшимся, и «пикапчиком», оказался на трассе. Теперь времени у него не оставалось вовсе. Сзади возникла неразбериха, сумбур, мгновенный, но поправимый, и это дало ему примерно полкилометра форы.

В Лапы он влетел на недозволенной скорости, остановился в центре у почты и взбежал по ступенькам. Ему нужно было хотя бы полминуты. Общий зал его никак не устраивал. Уже поднимались наверх, уже окружали здание.

— Где директор? — Казимеж раскрыл удостоверение под носом девицы.

— Там. — Растерянный взмах руки.

Распахнув кабинет директрисы, обалдевшей пожилой дамы, он бросил удостоверение на стол, потребовал ключ, размахивая уже пистолетом, — ключ не отыскивался. Тогда он распахнул двери и в выраставшие на глазах фигуры выпустил всю обойму, тут же выдернул пустую и новую утопил в гнездо…

Он продлил себе жизнь ровно на минуту. Выкинул Даму за дверь, с телефоном упал в непростреливаемый из коридора и окна угол и набрал номер русского посольства в Варшаве, не ожидая, пока позовут помощника посла, стал говорить заранее приготовленный текст. Потом телефон отключился. Казимеж просто сел на пол, поднял свое смешное оружие на достаточный уровень и стал ждать. Он успел выстрелить еще только два раза. Последний — себе в висок.

Сообщение из Варшавы в другое время подняло бы на ноги весь аппарат. Теперь этого, естественно, не случилось. Но, по крайней мере, мы уже знали что-то. Знал Господин Ши, знал Бухтояров. В игре с открытыми картами есть своя прелесть.

В Белостоке началась паника. Казимеж в последнее время присутствовал на нескольких важных совещаниях с участием американцев. Что на них говорилось и кем, оставалось неизвестным. Он был вне подозрений, тем большую ярость вызвало то, что он сделал или пытался сделать. Пленка с оперативными документами не попала по назначению. По обрывку телефонного сообщения можно было сделать вывод, что мы информацией по данному направлению не обладали вовсе. Операция «Регтайм» задумывалась как отторжение крупной анклавной территории соседнего государства. Следовало предположить, что польской и литовской стороне обещаны были соответствующие гарантии на будущее… А когда готовится настоящая война, утечки информации не избежать.

Из стенограммы заседания коллегии МО

«…Почти восемьдесят процентов электроэнергии в область поступает из Литвы, значительное количество бензина перекачивается с Мажейкяйского нефтеперерабатывающего завода. Небольшое сокращение поставок Россией в Литву сырья может привести к энергетическому кризису в области. Все виды железнодорожных перевозок осуществляются сейчас через литовскую зону.

Иностранный капитал стремительно проникает в область. Ключевые фигуры в местной администрации занимают откровенно антинациональную политику.

Беспрецедентная активность Латвии, Литвы и Эстонии, а также традиционного геополитического партнера — Польши может значительно сузить возможности России в военно-стратегическом плане и привести к ослаблению нашей зоны на Северо-Западе.

Военные специалисты считают, что в случае перекрытия Литвой железной дороги, наша группировка войск даже в мирное время будет функционировать нормально очень короткое время. С началом военных действий запасов на Земландском полуострове хватит приблизительно на полторы недели.

Одной из причин дефицита областного бюджета и неплатежеспособности госпредприятий, расположенных в зоне СЭЗ, является передача ими основных фондов в безвозмездную аренду негосударственным структурам, а также передача рыбодобывающих судов иностранным коммерческим структурам за символическую плату, что является прямым нарушением законов России о федеральной собственности.

Есть подтвержденные данные о доставке коммерсантами области в прибалтийские государства лицензионных товаров без должного оформления и уплаты таможенных пошлин.

С учетом решения о завершении процесса приватизации в зоне „Янтарь“ до первого января девяносто третьего года он по существу вылился в повальную распродажу за взятки практически всего.

…Отмечаются усилия США по налаживанию контактов с гражданской и военной администрацией в области конверсии. Пентагон предлагает средства на процессы, связанные с конверсией Балтийского флота, а также всемерно поощряет коммерческо-предпринимательскую деятельность в частях и соединениях воинского контингента.

Аналогичные шаги предпринимает Германия.

По оценке МИДа Германии, главной проблемой, мешающей реализации программы создания СЭЗ при ведущей роли германского капитала, является наличие русских баз ВВС и ВМФ. Однако, как отмечается, стратегическое присутствие России в регионе будет постепенно ослабевать.

Ключевые фигуры в администрации области значительно изменили подход к проблеме военных в СЭЗ. По возвращении из США Папушкин сделал заявление, в соответствии с которым без ведома администрации воинский контингент не будет увеличен ни на одного человека.

(Совершенно секретно.) Недавно состоялось совещание представителей военных ведомств США, Германии, Великобритании и Северной Европы по Калининграду.

Состоялись также переговоры министерств обороны этих стран. Решено координировать усилия в обмене информации не только по Калининграду. Обсуждались аналогичные схемы по Кольскому полуострову и Карелии… Пока приоритетным признан Калининград».

…Иван проспал всего часа три. Подруга юности его лежала теперь лицом к стене, отвернувшись. Иван укрыл ее двумя солдатскими одеялами, прилег рядом на спину, закрыл глаза. Он запер дверь, задвинул занавески. Ночью, по всей видимости, никто не появится на хуторе. А вот завтра, наверное, следует ждать гостей. Шесть человек пропали без вести. И шли они не на простую прогулку. Шли они за сейфом, спокойно лежавшим в пруду со времен германской кампании. Тот, кто назвался Зворыкиным, остался чрезвычайно доволен содержимым сейфа. Бегло просмотрел толстую пачку документов, увидел что-то важное, удовлетворенно хрюкнул.

Иван уже пожалел отданных Зворыкину золотых монет. Блажь минутная. Трофейных денег набиралась изрядная сумма, но это так, на прожитье. А с монетами можно было бросить все это безумное времяпрепровождение и уехать отсюда навсегда. Квартиру на них не купить, а вот уехать можно было далеко. Впрочем, он совершенно не мог знать стоимости этих кругляшей. Но он не хотел уезжать. Вот в чем была его трагедия. Нет денег — нет соблазна. Два пистолета «ТТ» лежали у него на табурете, перед брачным ложем. Подумав, один он переложил под подушку.

Перед рассветом он наконец совершил то, что должен был сделать пятнадцать лет назад. Женщина стала ему теперь не совсем чужой. Они лежали в коконе из украденных со склада Балтийского флота в бывшем городе Тильзите армейских одеял, на древнейшей деревянной кровати с панцирной сеткой. И крыша дома была черепичной.

Когда первый луч солнца осторожно приподнял тончайшую пыль времен, женщина спала, а мужчина должен был оставить ее и приниматься за неприятные, но все же жизненно необходимые дела.

Кровь за ночь уже впиталась в землю, но он все же снял верхний, тонкий слой грунта во дворе, присыпал все криминальные места песком, затем прошел еще раз весь погребальный маршрут. Чисто.

Тогда он опять искупался в озере, растерся полотенцем во дворе и затопил печь.

— Мы уже уходим? — спросила некоторое время спустя Люся Печенкина.

— Уходим, — глубоко вздохнул он и позвал ее к столу.

— А где все это?

— Что?

— Все, что было…

— В надежном месте.

— А в милицию когда?

— После. Прежде тебя провожу.

— Куда? В Калининград?

— В Большаково. Там посажу тебя на автобус.

— А сам в милицию?

— Я тебе потом все расскажу.

После завтрака она уныло собрала свои вещи, напудрилась, слегка накрасила губы.

Иван перепрятал тем временем свой огневой арсенал. Он несколько возрос за счет трофеев от последнего боя. Вот если бы еще ту снайперскую винтовку. Стрельба того, кто называл себя Зворыкиным, произвела на него совершенно убийственное впечатление. С таким оружием он, Пирогов, мог бы отбиться запросто еще от такой же группы. Так ему казалось, но, естественно, он заблуждался.

Они вышли, чтобы успеть к первому автобусу на Калининград, но все же опоздали. От Большаково по заповедной тропе навстречу им шли четверо. Примерно километр был до новых гостей, когда Иван увидел их, пригнулся, заставил присесть Люсю. И здесь Ивану повезло. Он находился то ли в роще, то ли в лесном каком-то подобии и еще не успел выскочить на опушку.

— Пошли. Быстро назад пошли.

— Как пошли? Это милиция?

— Тихо. Тихо и быстро. Гостей нужно принимать дома, а не на лесной дороге.

Путь назад они преодолели почти бегом. Иван тащил Люсю за руку, а та задыхалась.

Через некоторое время они оказались там, где были вчера. В схроне. И чтобы чувствовать себя уверенней, Иван пропутешествовал на дальнее подворье и выдернул в прямом смысле из-под земли объемистый, серьезный сверток. Он развернул его уже в схроне. Это было его абсолютное оружие. Автомат Калашникова модернизированный и три полных рожка в придачу.

Гости вошли на территорию хутора осторожно, рассыпавшись цепью, оглядываясь, но сохраняя полную тишину. Аккуратно просмотрели все хозяйственные постройки, заглянули в дупло, под поленницу, не решаясь вторгнуться в дом. Наконец двое, пригнувшись, пробрались к окнам, один остался во дворе, а один ногой попытался распахнуть дверь. Она была заперта, а замки Иван врезал надежные. Пришлось разбить одно из окон, открыть раму, проникнуть внутрь, открыть дверь.

Все признаки недавнего пребывания Ивана были налицо. Он схватился за голову. И документы литовские, и деньги, и водка во фляжках остались в доме. Иван не обладал опытом оперативной работы. Он был всего лишь морским офицером. Вот противовоздушная оборона Родины — совсем другое дело. Здесь он дал бы сто очков форы любому. А ведь просил же вчера некто Зворыкин отправиться в экипаж незамедлительно. И женщину доставить по месту жительства. Умный был совет и своевременный.

Вышли двое из дома, огляделись, пошли в направлении схрона. На этот раз никто не восстанавливал траву, не полз на брюхе, не колдовал над дерном.

Прошло минут сорок, пока гости, несомненно искавшие своих товарищей и, что более важно, маленький сейф, поднятый ими со дна пруда и распотрошенный Иваном и метким стрелком, назвавшимся Зворыкиным, появились на дворе. Теперь товарищи в трясине, стрелок-Зворыкин на пути к тайнам третьего рейха, а Иван — в схроне. Произвел неполную разборку автомата, потом собрал его, рожок освободил от патронов, снова набил, утопил в паз, щелкнув пружиной. Теперь проверить планку дальности стрельбы, выставить ее на двести метров, а лучше на сто, так как стрелять нужно будет, только если гости двинутся в его направлении с определенной целью. А так — сиди себе, с Люсей перемаргивайся. Только не говори ничего. Тишина нужна предельная.

Трое появились, а четвертый остался в доме. Иван видел его силуэт в окне. А эти трое в легкой и удобной одежде для рыбной ловли разбрелись опять аккуратно, стали заглядывать в разные места, проверять хозяйственные постройки на предмет наличия в них чего-либо интересного. Например, Ивана. Иван должен быть где-то здесь, неподалеку. Выйти с хутора он не мог. Основная группа гостей двигалась по тропе со стороны Большаково. Вторая тропа, несомненно, блокирована. Следы недавнего пребывания господина Пирогова и его пассии — налицо. Следы отсутствия шестерых искателей тайн — несомненны. Только вот не понять, то ли они где-то с кляпами во рту, в погребе, или на дне ямы, или на другом дне.

Иван зуммера мобильного телефона не слышит, но видит, как один из гостей в голубом спортивном костюме и кожаной куртке черного цвета, несколько не по погоде, так как жарко, достает из кармана трубку и говорит долго и основательно. Его товарищи к нему не подходят. Они рассредоточились, чтобы не попасть под одну очередь, и очень грамотно используют естественные прикрытия. Если бы у Ивана сдали нервы и он решил стрелять, то уложил бы одного, от силы двоих и потерял бы преимущества своей скрытой позиции. Конец бы тогда Ивану пришел. Окончательный и бесповоротный.

Наконец осмотр хутора закончен, и по принципу разворачивающейся спирали гости начинают последний обход территории, и вскоре тот, в куртке и с телефоном, следы на траве обнаруживает. Не следы даже, а четкое направление к схрону. Вот он идет и уже метров на пятьдесят приближается, и Иван прорезью прицела ловит его. Но следы-то — вот они. Заканчиваются совсем недалеко, и, значит, там и есть Иван. В каком-нибудь окопчике, дерном прикрылся. И осторожно, не делая резких движений, уходит гость назад. Делает вид, что ничего не понял. А чем ближе к дому, тем шире шаги его и быстрее, и вот он уже внутри, и двое других туда подтягиваются и закрывают за собой дверь. Теперь в окне появляются силуэты попеременно всех незваных гостей, и Иван перемещает сектор возможной стрельбы, аккуратно накладывает прорезь на силуэт, пока тот не скрывается за занавеской.

После доклада Зворыкина, побывавшего у Бухтоярова Ильи Сергеевича в плену, насмотревшегося вволю на него и на Юрия Ивановича Зверева, мы остались в некотором недоумении. Мы не знали еще, что происходило на хуторе, что случилось с четырьмя литовцами и двумя немцами, что с Иваном Пироговым и Люсей Печенкиной и, главное, что за вещь такая хранилась на хуторе, и почему господин Лемке проявлял поразительную настойчивость в ее поисках. Ностальгия ностальгией, но здесь дело было гораздо серьезней. Нам бы плевать, по большому счету, на все это приключение, не окажись там наша сладкая парочка. Если Илья Сергеевич пошел на то, чтобы перехватить нашего оперативного работника и с его документами (а он имел со Зворыкиным некоторое отдаленное сходство, да и наверняка удостоверением помахал издали) явиться пред светлые очи Ивана Ивановича, значит, была какая-то важная причина для этого, и имела она непосредственное отношение к нашему делу, а значит, и к операции «Господин Ши».

Мы прослушали все переговоры господина Лемке и его патрона за последние сутки, а они были весьма интенсивными, и выяснили, что судьба делегации, посланной на поиски ВЕЩИ, остается совершенно неизвестной для тех, кто их послал. Но, извините, четверо — граждане Литовской республики, двое — немцы, из местных.

Мы узнаем, что четверо поисковиков отправляются на хутор. Не зная, там ли еще вещь, но зная, что Бухтояров определенно на хуторе отсутствует, решаем вмешаться. Группа, посланная господином Лемке на розыски своих наемников, уже в пути.

Если вещь найдена, нам необходимо получить ее. Если нет, узнать, что происходило на хуторе. И узнать все, что возможно, про визит Бухтоярова.

Из перехвата телефонного разговора по мобильному аппарату узнаем, что на хуторе ни души, но капитан Пирогов прячется где-то поблизости. А вот со всеми остальными большая проблема. Наконец закончен осмотр и обыск всех помещений. Выявлено примерное местонахождение Пирогова. Предполагая, что он в непосредственной близости и, видимо, вооружен, люди господина Лемке — а это уже только немцы из местного землячества, стало быть, значение придается поиску ВЕЩИ нешуточное — вызывают подкрепление. Тем более что недалеко от дома найден вскрытый сейф из легированной стали, видимо долго находившийся под водой. В озере или в пруду.

Судьба Ивана решена, жить ему осталось не много. Его просто запытают до смерти, а о судьбе подруги его лучше не думать. Прискорбно, но в других обстоятельствах мы бы и пальцем не пошевелили, поскольку вмешаться сейчас — значит, пойти на большой риск. Но нам необходимо знать все про сейф и Бухтоярова, и не из перехватов, а непосредственно от участника событий.

Я выхожу на ФСБ и делаю заявление. На хуторе некотором, возможно, сейчас находится господин Зверев, Юрий Иванович. Отсиживается там. Отдыхает. Но медлить нельзя. По некоторым признакам он вскоре отправится в путь. Вертолет с группой захвата вылетает практически мгновенно.

…Люся начала тихо поскуливать в своем углу, сев на пол и обхватив колени руками. Иван оглянулся на нее и ничего не сказал. Ему стало нестерпимо жаль себя, жаль женщину эту, дня жаль этого, конца которого, как видно, не дождаться. И рыба линь в озере удовлетворенно уйдет в глубину.

Вначале на тропе из Большаково появилось подкрепление. Еще четыре человека, хорошо вооруженных и экипированных. Шли они один за другим, соблюдая интервал метров в тридцать, и, войдя на хутор, не прошли в дом, а рассредоточились, присели в тени построек. Тогда из дома вышел человек в куртке и с телефоном. И три человека из группы поддержки выдвинулись вперед и залегли, «телефонист» присел слева от риги, а те трое, что были в доме, наконец покинули его и, рассыпавшись в нечто похожее на цепь, двинулись к схрону. Иван выбрал того, что посредине, и приготовился стрелять. Только делать ему этого все же не пришлось.

Шум вертолетный возник как бы ниоткуда, и зеленая машина повисла над полем предстоящего боя. Немного покачавшись в воздухе, машина зависла, снизилась, распахнулась дверь, и в ней показался офицер с мегафоном:

— Всем оставаться на местах! Федеральная служба безопасности. Всем оставаться на местах! Бросить оружие! Всем бросить оружие!

Произошедшее дальше явилось полнейшей неожиданностью для Ивана. Один из гостей задергался, побежал к дому, тогда вертолет развернулся несколько, и появилось заинтересованное рыльце пулемета, и упал беглец точно в указанное ему очередью место. Пули прошили землю прямо под ногами строптивца, не тронув его, а вертолет снизился еще и едва коснулся колесами земли, как из него посыпались бойцы в черной униформе, со сферами на головах. Все было кончено за двадцать секунд. Дом окружен, находившийся в нем некто выведен под белы рученьки во двор.

Иван решил было и это событие переждать, но после выяснения обстановки и ему предложили покинуть свое убежище, впрочем, держа руки над головой. После того как схрон подвергся осмотру, была выведена оттуда и его подружка. Для нее не сделали никакого исключения, обыскали, положили лицом вниз на землю. После чего началась проверка документов и неизбежные вопросы. Ночевал Иван уже в следственном изоляторе.

Я читал протокол этого допроса Пирогова. То, что он рассказал, было, по всей видимости, правдой. На следующий день вместе с представителями прокуратуры и ФСБ мы вылетели вновь на хутор. Иван показал место, куда перетащил тела убиенных Бухтояровым людей господина Лемке. Доставили оборудование, водолазов, мастеров высочайшего класса. Их опускали на тросах, с двойной страховкой. Тяжелые водолазные костюмы выглядели здесь совершенно фантастически. После целого дня работы на свет появился первый труп. Всего удалось извлечь из трясины троих. Место это было гиблое. За счастье можно было считать хотя бы такое выполнение программы. Потом начались опознания. Все сходилось, какой бы невероятной ни казалась история капитана Пирогова и Люси Печенкиной. А главным для них было то, что они остались живы, хотя бы на некоторое труднопредсказуемое время. Интерес к событиям на хуторе теперь был среди всех участвующих сторон просто огромен.

Допрос взятых на хуторе граждан, не имевших права на ношение оружия, но имевших его в изобилии, дал некоторый результат. Показания их совпадали в том, что их хозяин, которого они не называли, но вынуждены были при очной ставке с господином Лемке назвать, знал о том, что на хуторе хранится нечто, что было оставлено при бегстве старым хозяином. Предположительно это были какие-то документы. Господин Лемке пошел в полный отказ, все отрицал. Как и то, что через подставное лицо приобрел эту недвижимость. Пришлось найти и доставить формального владельца. Но господин Лемке и тут обвинил нас в провокации и потребовал встречи с консулом. Возможность такая была ему предоставлена, и вскоре господин Лемке оказался волен выбирать место пребывания и маршрут следования. Он выбрал Федеративную Республику Германию и отбыл домой.

Наше прямое присутствие, пусть даже под присмотром людей Господина Ши совершенно не вписывалось в планы тех, кто готовил операцию «Регтайм». Следовало ждать попыток нейтрализации нашей группы, с тем чтобы во время переправки контейнеров через границу нас бы не было там вовсе. Для этого следовало найти нам дело «государственной важности», подвести под мобилизацию всех служб для выполнения «особо важной» работы. Скажем, чеченские террористы захватывают роддом в самом Калининграде и выдвигают политические требования, на которые уже давно готов согласиться Президент. Или террористы берут под контроль АЭС в Игналине. Возможностей масса. И так, чтобы мы перестали быть вещью в себе и подчинялись некоторое время непосредственно, скажем, премьер-министру. Тогда в рамках общей операции люди Господина Ши займут все стратегические высоты, «танкоопасные направления» и примут под контроль зоны риска. Все оказалось гораздо проще. Было решено сдать группу «Гертруда».

…В конце февраля 1995 года сотрудниками Московского уголовного розыска обнаружен нелегальный канал, по которому из Вильнюса в Москву поступало боевое оружие немецкого производства. В апреле был арестован и организатор группы. Им оказался пятидесятилетний подполковник в отставке, ранее работавший в компании «Росвооружение». При задержании его на одной из станций Московского метрополитена, были изъяты три десятка пистолетов «Люгер-22» и револьверов «Арминус», а также крупная сумма в долларах и немецких марках.

Бывший полковник, назовем его — Иванов, сплотил вокруг себя группу бывших же военнослужащих, которые находили покупателей, а сам Иванов, имевший обширные связи с коллегами, живущими в Прибалтике, единолично держал литовский коридор.

Еще давно, при раскрутке оружейного бизнеса, офицеров использовали как идеальное прикрытие. К тому же они исполнительны и прекрасно знают предмет купли-продажи. Но впоследствии офицеры сплотились и создали свое собственное закрытое сообщество, которое стало эффективно заниматься контрабандой оружием.

Под началом Иванова стала работать команда, тщательно подобранная из бывших офицеров, не сумевших найти место в гражданской жизни. Иванов, в прошлом отличный офицер, требовал от них дисциплины, воинской честности и скрупулезного выполнения всех мельчайших этапов операций. Канал работал в плановом порядке, без сбоев.

Передача оружия происходила на площади у Белорусского вокзала или на станциях метрополитена. Работа была обставлена по всем правилам конспирации.

Далее каждый член команды занимался реализацией оружия автономно, но в рамках единого плана. В случае провала он представал как бы самостоятельным лицом, оружие — случайной партией.

Прибыль была, в принципе, небольшой. Ствол, достававшийся Иванову за пятьсот долларов, реализовывался за восемьсот-тысячу. Покупатели предпочитали оружие иностранного производства, так как оно заведомо не проходило по «мокрым» делам в России.

В конце апреля оперативники шестого отдела МУРа взяли всю группу Иванова с поличным.

Но допросы практически ничего не дали. Определенно стало известно, что где-то в районе Вильнюса — Каунаса несколько лет успешно функционирует организация, занимающаяся транзитными поставками оружия из Германии в Россию и на Украину. Самое парадоксальное состоит в том, что вся группа и сеть состоит ТОЛЬКО из бывших офицеров советских вооруженных сил. На людей из «Росвооружения» выйти не удалось.

Более того. Пистолеты и револьверы, изъятые у Иванова, на первый взгляд изготовлены на промышленных предприятиях, снабжены соответствующими бирками и упакованы, но заводские номера на них отсутствуют… Это и была «Гертруда».

Оружие поступало в Литву, возможно минуя Калининградскую область. В свое время российская сторона официальным образом обращалась к представителям Литвы, Германии, Украины с соответствующими запросами. Результат не просто нулевой, он отрицательный.

По экстренной связи я получил данные о том, что именно такое оружие в особо крупных объемах должно было поступить на один из таможенных пунктов области. Одновременно туда должны были выехать представители организации «Гертруда», все бывшие офицеры, русские и литовцы. Одновременно должна была быть разгромлена штаб-квартира организации в Вильнюсе. Соответствующие документы лежали на столе литовских коллег. В Калининграде должны были быть взяты на совещании люди высокого уровня из Литвы и России. Отправляясь туда, они были уверены в полной своей безопасности, так как им были даны гарантии очень высоких правительственных чиновников, и они были некоторым образом посвящены в планы смены политического руководства в Кремле в ближайшее время. Их головы кружились от предчувствия скорого исполнения желаний. Грандиозный международный скандал. «Шоу» в средствах массовой информации. И самое главное — моя группа должна быть подставлена под этот сюрприз, нейтрализована и выведена из игры. Огромный фургон оружия в сочетании с последующей бактериологической атакой и крупной диверсией в Балтийске должны будут стать предлогом для международного вмешательства. Оружие якобы для национал-боевиков, патриотической структуры, которые должны захватить власть в области и предъявить ультиматум Москве. «Эпидемия», сопровождающаяся повальной паникой, парализует все жизнеспособные структуры, готовые к сопротивлению.

Сюжет для политического триллера. В действительности — нормальный сценарий, один из десятка вариантов, уже обкатанных на других материках и в разных странах. Пришло наше время.

Ах, если бы знать, что нам не успел рассказать Шолтысик…

Информация шла сейчас самая горячая, и если бы попытка нейтрализации фургона удалась, наш источник в Кельне был бы раскрыт. Методом простого исключения на него вышли бы в течение нескольких часов. В тот час, когда фургон пересек германо-польскую границу, наш человек покинул свой кабинет в одном закрытом учреждении, а после, убедившись, что никого нет на хвосте, покинул город и отбыл в неизвестном направлении. Этим уходом рушилась тончайшая и долголетняя работа вербовки, а потом внедрения в закрытое правительственное учреждение, на первый взгляд не имевшее никакого отношения к разведке и бундесверу вообще, начатая еще в семидесятые годы. Мы теряли важнейший источник информации. Но по-иному поступить было невозможно.

На заключительном этапе фургон проходил по маршруту Кельце-Седлец, Малкиня-Гурна, Щитно, Бартошице и наконец — Багратионовск. Стволы приближались к границе, а остановить их можно было только силовым способом. Фургон шел по правительственному коридору, охранялся ненавязчиво, но значительными силами. Появление фургона в Багратионовске и его арест должны были стать сигналом к началу операции «Регтайм». После этого на все таможенные посты отправлялись люди Господина Ши и на одном из них пропускали контейнеры с биологическим оружием, и более того, сопровождали их до места временного складирования.

Казимеж Шолтысик был для нас подарком судьбы. Но это только на первый взгляд. Все пятьдесят и даже более прошлых лет шла на первый взгляд рутинная, но титаническая работа. В Европе ставилась агентура не просто на ближайшее оперативное, даже на далекое будущее. Генеральные секретари и Президенты приходят, уходят, общественно-экономические отношения имеют свойство меняться. И когда еще зеленым и «простым» служащим своей «конторы» я читал предположительные инструкции о возможных действиях при «невозможной», но все же вероятной «перемене вех», я смеялся. Настало время горького смеха.

Те люди, которые работали на необъятных просторах всемирного экономического пространства, были разными. И когда все произошло, естественно, они по-разному себя повели. Теперь нас осталось, ну, скажем так, пятая часть, в тот клуб, к которому принадлежал Александр Сергеевич Бухтояров и к которому почли бы за честь принадлежать многие, путь проходил не через телефонные звонки. Путь этот был долгим и никак не походил на дорогу в дюнах, хотя по иронии судьбы в этих самых дюнах и должен был завершиться.

У нас сейчас не было людей в Польше. Таких, которые могли бы остановить роковой фургон. Они экстренно туда перебрасывались.

Нам предстояло выйти на Бухтоярова, убедить его в своей искренности и необходимости плотного сотрудничества. Если сейчас не удержать Калининград, то лет через двадцать придется штурмовать Кенигсберг и укладывать в эти пески и суглинки Петров и Иванов. Тех, которых пока еще нет и в проектах. В проектах пока баллончик «Пепси», мороженое «Ятис», Анталия и, как следствие, — торжество демократии везде и всегда.

У Бухтоярова были люди в Польше, но не было информации о фургоне. Он знал об операции «Регтайм» в принципе, но не знал того, что она уже начата. Зворыкин предъявил покаянную голову. Меч ее не посек. Он видел Бухтоярова и Зверева в лицо и потому был включен в группу по контакту.

Путь их лежал в подземелье. Там, на втором и третьем уровнях, покоились германские военные заводы и склады. То, что в пивнушках, на кухнях и на плацкартных полках существовало в виде фантастической версии, о чем «знали» во всех городах Советского Союза и в Калининграде тем более, являлось реальностью. В свое время было принято решение подземный Кенигсберг оставить в покое. Достижение и постижение его являлось целью заманчивой, но чрезвычайно дорогой и по некоторым причинам опасной. Легендарные разведчики, которые работали в Пруссии и имена которых узнают не скоро, а скорей всего не узнают никогда, дали полную информацию о промышленном закрытом потенциале Кенигсберга и всего края. Но работы были прекращены…

От информатора из МИДа

«В последнее время масштабы деятельности „солдат идеи“ из „братской“ Литвы достигли каких-то патологических масштабов. На вопросники о будущем янтарного края уже никто и внимания не обращал. А между тем попадались документы и поинтересней. В оперативной разработке находился некоторое время Альфонсас Езнас, проживавший на Советском, 106, ранее не судимый, в сотрудничестве с иностранными спецслужбами не замеченный, от роду тридцати семи лет, автомеханик.

Когда наверх уходили материалы подобного рода, они просто подшивались в папки, загонялись в компьютер: ложились под сукно. И следовала просьба не нагнетать ситуацию, не взращивать шпиономанию.

Официальная позиция администрации была именно такой. Реакция непосредственных и прямых начальников — похожей.

Примерно полгода назад резко усилилась активность польских и литовских спецслужб на направлении, связанном с возможным нахождением в области биологического оружия или его компонентов».

Из вопросника, находящегося у А. Езнаса.

Задержание, допрос, обыск, изъятие не производилось

Организация а). Микробиологические учреждения. Медицинские, ветеринарные или агрокультурные, имеющие связь с исследованием патогенных микроорганизмов. б). Размещение этих учреждений, детали зданий и размер, состав персонала. в). Полный список учреждений с такими названиями — гигиенический, бактериологический, эпидемиологический, паразитологический, терапевтический, антибиотехнический и антиэпидемические станции.

Исследования г). Исследование новых медикаментов и антибиотиков в химических институтах и испытание действия этих препаратов на людях и животных в медицинских и ветеринарных учреждениях. д). Фермы для разведения животных и птиц, связанные с исследовательскими институтами, как с гражданскими, так и с военными.

Полевые испытания и места испытаний

…Производство и запасы. б). Фабрики, имеющие отходы с запахом перегара спирта. д). Необыкновенно высокие трубы, соединенные с постройками, имеющими плоскую крышу, без окон, с хорошим подходом к реке или к резервуару. ж). Фабрики, имеющие птицефермы или ежедневно получающие большое количество яиц.

И так далее и прочее.

Полная структурная инструкция и руководство к действию.

Бывший закрытый регион, сбор информации в котором был затруднительным, на волне перемен вдруг приоткрылся, поднялась крышка волшебного ящика, впуская любопытную публику.

Что интересно, с течением времени текст инструкции существенно не изменился. Какой она была двадцать лет назад, такой и осталась. Традиции — великая вещь.

При проверке Альфонсаса на предмет нежелательных связей была допущена небрежность. Его хозяева обнаружили интерес к своему сотруднику, и он исчез. Через дней примерно двадцать был найден в глухом лесу с перерезанным горлом. При вскрытии обнаружилось, что перед этим он был отравлен сильнодействующим средством.

Одновременно в местах компактного проживания литовцев в области были обнаружены подобные инструкции и документы, или стало известно об их наличии. Говорить о пятой колонне было недопустимо. Большинство из этих людей — честные люди, просто живущие на этой земле… Как, впрочем, было и во всех республиках, районах, углах. Люди просто живут, что-то делают или не делают. А в один прекрасный день происходит с ними нечто изумительное…

Естественно, и оружие биологическое в области было в ограниченных и достаточных количествах, и предприятия кое-какие. Только добраться до этого добра праздношатающемуся человеку было непросто, а охранные мероприятия с некоторых пор стали там просто беспрецедентными. Заработал инстинкт самосохранения. На него только и оставалась надежда.

Самое интересное, что в это самое время что-то неуловимо изменилось вокруг. В речах, в планах, в передвижениях официальных лиц. А на польской стороне прошли необъявленные нигде учения, на которых, по некоторым данным, присутствовали очень крупные чины из НАТО. В это же самое время администрация области в почти полном составе «эвакуировалась».

Некоторое поредение рядов во властных структурах было отмечено и в Москве.

Потом как будто тень какая-то легла на древний город Кенигсберг и его окрестности. И все…

Первая проба сил состоялась. Как бы штабная игра.

И ни один немец в области не сделал ни одного телодвижения, не раскрыл рта.

Тогда-то и стало окончательно ясно, что блокировал действия структур, непосредственно отвечающих за безопасность области в ситуации возможной агрессии, а речь шла именно об этом, не кто иной, как господин Шимяко. Ему, отошедшему от официоза, на первый взгляд отлученному от власти вообще, была дана на самом деле власть колоссальная. Теперь то золото мира, которое должно было обернуться последней заточкой под сердце нетрезвого и обалдевшего окончательно русского человека, текло через руки Господина Ши.

Прослушать его телефонные разговоры во время «кризиса» не удалось. Наши люди в ФАПСИ из кожи вон лезли, но сделать ничего не смогли. Это не утешало.

В то же самое время пришла информация, подтверждавшая самые худшие опасения. В течение недели американские стратегические силы были поставлены на боевое дежурство по конкретным целям.

В это же самое время у Президента резко ухудшилось состояние здоровья, и он отправился в очередной двухнедельный отпуск.

Во время поездок официальных лиц из области и из Москвы в основном в Европу были замечены их контакты с представителями Центрального разведывательного управления США. Использовалась возможность получения горячей информации без помех.

Наконец все вернулось на круги своя. Семьи чиновников возвратились с курортов, сами мужи — из офисов деловых партнеров и приступили к выполнению своих обычных обязанностей. По-видимому, результаты штабной игры были признаны неудовлетворительными. Что-то там у них не сложилось. Предстояло ждать.

Несколько ранее произошло следующее…

Утром Зверев проснулся в квартире один. Олег Сергеевич отсутствовал.

Он протопал по полу в ковриках и половичках на кухню. На столе — завтрак. Записка. Олег Сергеевич скоро вернется.

Пока Зверев умывался и через силу ел хлеб с «Любительской» колбасой, хозяин вернулся.

— Ну что, Юра, собирайся в дорогу.

— Приказ из ставки?

— Из нее, родимой.

— И далеко ли?

— В Кенигсберг. Слыхал о таком?

— Слыхал, но бывать не приходилось.

— Это не есть хорошо.

Старик сегодня выглядел не таким противным, как вечером.

— А вы правда герой?

— В каком смысле?

— В том самом. В советском.

— Что я, шучу тут с тобой? За взятие столицы Восточной Пруссии орден получил и Звезду Героя.

— И город хорошо знаете?

— А как же мне его не знать, когда я его разрушал?

— Я вам верю.

— То-то же…

— А вы не маршал Василевский? Я в маршалах плохо разбираюсь.

— Ядрена мать… Веселый какой. Остроумный. План города, туристскую схему будешь изучать. Потом спрошу. Экзамен тебе устрою.

— Зачем в Калининград-то?

— Это тебе на месте разъяснят.

— Я что? Мобилизованный?

— А ты думал.

— Пошли вы все…

Зверев ушел на кухню, открыл холодильник. Так и думал. Бутылка водки початая имелась. Палил себе полстакана, выпил, хотел закусить. За этим занятием его и застал «маршал».

— Пьянь болотная. Ну ничего. Там тебя Бухтояров приведет к общему знаменателю.

— А как же я туда попаду? Я в метро вчера по чистой случайности проскочил. Моя харя скоро на всех перекрестках будет висеть.

— Если не будешь слушаться, сам повиснешь. А в Кенигсберге попадешь в естественную среду обитания.

— В подземелье… — догадался Зверев.

— В него, родимое.

— И что потом?

— Суп с котом.

— Ну-ну.

Потом Олег Сергеевич по полочкам разложил Звереву его маршрут. Никакие поезда, автобусы, легковушки были сейчас немыслимы. Дальше объездной дороги он не проедет. Был вариант отправить Юрия Ивановича в кабине КамАЗа, вторым номером, но сочли опасным. А дорога неблизкая, до Белоруссии. Там, на территории дружественной военной части, будет ждать вертолет. Из-под Гродно совершаются регулярные полеты по литовскому коридору, по договоренности с литвинами и за большие деньги. Полеты официальные, хотя нигде о них не пишется и не говорится. Как бы хозяйственные нужды, фельдъегерская связь, прочее. Полеты не раз запрещались, но тогда литвинов подвешивали по другим вопросам.

До Минска Зверев должен был добраться в фургоне с мебелью. Обмен квартир. Фургон большой, вещей много. Никто не станет вытаскивать на бетонку коробки и мебель. Потом все это добро не уложишь назад. В стенке просверлены отверстия, чтобы дышать. Есть сток аккуратный. Естественно, перед дорогой нужно освободить желудок. С собой — баллон минеральной воды, а лучше — кваса. Государственных границ никаких преодолевать не придется, собак вокруг фургона таскать не станут. Наркотики по этой дороге не возят. В Минске, в тихом дворе, выйти, сесть на автобус с сопровождающим, доехать до Гродно. Ехать можно спокойно, на тех дорогах никто Зверева не ждет. Сейчас потрошат Москву, Питер, Воронеж, по старой памяти.

Вертолет полетит в Черняховск, но Зверева высадят на маршруте. Там его подберет автомашина и доставит в Калининград. Место и время встречи с Бухтояровым он узнает по пути. Если что-то случится, непредвиденные обстоятельства какие-нибудь, следует запомнить два номера телефона. Один в Калининграде, другой в Минске. Все.

Он запомнил телефоны, повторил их старику, через час еще раз. Потом долго и нудно называл названия улиц, переулков, ориентиры, промышленные предприятия, банки, выездные дороги.

— Ты, дедушка, наверное, в тыл врага много народа отправил?

— Достаточное количество.

— И кажется мне, что ты в непростом мотострелковом батальоне воевал.

— Ты про СМЕРШ что нибудь слышал?

— Достаточное количество раз.

— Вот и хорошо. Вот и славно.

Вещи из квартиры на улице Миклухо-Маклая Зверев выносил вместе с двумя хмурыми молодыми людьми, вовсе не похожими на грузчиков-алкашей. Грузились уже около полуночи. Вещи укладывали по бокам фургона, оставляя узкий коридор по центру. Любопытных было мало, и они вскоре разошлись. Тогда Зверев прополз в свою нишу, сел в ней. Здесь можно было и стоять, держась за траверсу. Поролон постелен, вещмешок с нехитрой одеждой, сухари, маленький фонарик, блок батареек, нитроглицерин на всякий случай. Вещи пахли пылью. Двери закрылись. Часа два петляли по Москве, потом двери открылись снова, женский голос, мужские, дверь закрылась. Фургон опломбировали.

Он уснул уже где-то за кольцевой. Проснулся примерно за Тулой. Воздуха попадало в нишу достаточно, дышалось легко. Он зажег фонарик, прилег на левый бок, раскрыл книгу. Все тайны двадцатого века. Гуманоиды, календари майя, прорицатели и катастрофы. То что нужно для долгого путешествия.

Опять уснул уже утром и спал долго и без сновидений.

Наджибулла оставил Зверева одного. Захлопнулась дверь, простучали подковки по лестнице, еще одна дверь, и вот он, местный милиционер, красавец, вылитый Наджиб, как будто не повис тот на фонаре в Кабуле, преданный и дважды, и трижды, и десять раз, но все же умудрявшийся держать ситуацию, влиять на ход событий. Крепкий был мужик. И все там у нас на Востоке было крепко скроено и ладно сшито. Граница фактически отодвинулась на Юг. Гарнизоны врылись в горячую землю. Впереди были большие дела с выходом на первый план. Не провокатор-говорун, политик жеманный и лживый, а генералы из тех, что повоевали уже на новых театрах военных действий, отцы-командиры…

Коробка с эпидиаскопом, наверняка унесенным с работы, стояла на столе. Зверев открыл ее, вынул аппарат сей иллюзионный, собрал, поискал розетку, нашел за тумбочкой возле торшера.

Вот он, Кенигсберг, коего нет боле. Здания вековые крепки и трудно пробиваемы даже крупным калибром. Авиационные бомбы прошивали перекрытия, взрывались, рушили хрупкую безмятежность этого, должно быть, чудесного города, но стены оставались. Особенности строительных конструкций иных веков. Они не складывались подобно карточным домикам, не оползали, как домик из детского конструктора при падении на него игрушечной ракеты. Оставались стены, дома, лестницы, портики, пилоны и балюстрады. Потом все это старательно и планово взрывалось и демонтировалось. Право победителя. Никакой неметчины.

Историческая справка

Город Кенигсберг основан в 1255 году. В течение семисот лет являлся центром немецкого феодализма, а затем империалистической агрессии против народов Польши и России. Во время Первой и Второй мировых войн использовался немецкой военщиной как плацдарм для нападения на соседние государства.

Во время Великой Отечественной войны войска Третьего Белорусского фронта под командованием А. М. Василевского в период с шестого по десятое апреля овладели городом. По решению Потсдамской конференции 1945 года Кенигсберг с прилегающей к нему территорией (около одной трети бывшей Восточной Пруссии) отошел к СССР.

В результате ожесточенных боев во время штурма город был разрушен более чем на девяносто процентов. Немецкое население в послевоенный период в основном выехало в Германию, а оставшаяся часть была выселена в отдаленные районы СССР. (из краткого энциклопедического словаря)

Фотографии репринтные, подретушированные, подкрашенные, но никоим образом не нарисованные «прусские лубки», изготовленные в рекламном бюро умелым художником, окончившим «муху» и подрабатывающим в модном журнале.

Все, что касалось Кенигсберга, находилось если не в спецхране, то в труднодоступных местах. Смотреть было можно, но интерес не приветствовался. Идеология — главный столп государства.

Вот она, идеология. Великий Кайзер-Вильгельм. Стоит себе на постаменте. Брюки цивильные, плащ-накидка, ордена, корона, меч в правой руке, поднятый державной рукой. Острие смотрит в небо. Император смотрит на Восток. Позади каменная ограда, мощная и ажурная, еще далее — стена самой крепости, государственного учреждения; дерева непостижимые. Зверев долго разглядывал кроны, но так и не решил, что это, ни липа, ни тополь, скорей всего акация, но, впрочем, вряд ли.

В то время производство фотографий было делом не столь распространенным. Очевидно, мастер устанавливал штатив, долго подбирал экспозицию. Кенигсбергские пацаны окружили постамент, явно позируют. Гимназист и два приличных молодых отпрыска. Один даже в соломенной шляпе. Полицейский, классический, пузатый, усы длиннющие, стоит вполоборота; господин, но виду праздношатающийся, с тросточкой, переходит улицу, приближается к фотокамере, и дама, в юбке бордовой, белой кофточке и шляпке, уходит куда-то влево.

А вот тот же памятник уже в профиль и с другой точки. Проспект и площадь одноименные. Ползет трамвайчик по проспекту, опять приличные господа и дети в соломенных шляпах. Уж им-то пришлось понюхать иприта на полях Первой мировой. Над вторым этажом конторы — крупная вывеска: «Хаансен и Воглер». Видимо, вечер. Или красивости ретуши. Покой и праздность. Скоро загорятся фонари рядом с Кайзером и всюду, и публика отправится в театр. Вот она — театральная площадь. Здание театра подозрительно напоминает аналогичное в Таллинне. И нет ничего удивительного в том. Театр с гордым названием «Эстония» всегда назывался театром «Германия». Это уже потом, когда самодостаточные эсты перерезали законопослушных, бившихся за русского императора немцев на «своей», подлежащей первой суверенизации территории, театр, естественно, переименовали.

На этой фотографии все признаки вечера налицо, трамвайная колея в два ряда пуста, но вот-вот раздастся звонок, и публика поспешит на представление. А здесь уже явные липы и слева, и справа и молодые дубки.

Вот здание университета. Застройка, как и повсюду, трехэтажная. Пять этажей Зверев обнаружил на берегу канала. Место прогулок и объяснений в любви. Вот на заднем плане очертания парка. Разбитые сердца и ликование плоти. А вот порт. Пароходики и баржи. Мачты и паруса. Паровые машины и подъемно-транспортное оборудование. Здесь вечер уже поздний, но порт не знает смены времени суток.

А вот и она — биржа. Деньги — товар — деньги. По всей видимости, недалеко от порта, также на берегу. Тогда учреждение сие было максимально приближено к реальному товару, паровым машинам и такелажным работам. Никакого доллара нет и в помине, но русский рубль принимается охотно. Эта открытка очень удачно построена по композиции, и колорит какой-то другой, мягкий. Небо белесое, тонкое. Чем-то напоминает петербургское. И биржа отдаленно походит на нашу. Ту, что на Стрелке Васильевского острова. Единство и противоположность.

«Какого рожна нам нужно было биться с германцами, — вдруг стал думать Зверев. — Какого? Не твоего это ума дело, Юрий Иванович. С твоим свиным рылом нельзя в мировую политику. Ты бы там такого наворотил… А уж Александр Сергеевич и подавно».

Ему стало неинтересно смотреть далее цветные картинки. Башни, стены, кирхи и опять башни.

Да что же это за дерево? Он озлился сам на себя. Это и не липа, и не дуб. Озлившись, он выключил машину для генерации иллюзий. Тот город, через который он проследовал в некоторой спешке, никак не походил на Кенигсберг. И небо было другим. Искусство ретуши здесь было ни при чем.

До этого случилось вот что.

Наджибулла был тем человеком, который принимал его у трапа вертолета и доставлял на эту холостяцкую милицейскую квартиру. Бухтояров отличался необыкновенной особенностью находить людей в самых непостижимых местах и сочетаниях. Одни пенсионеры чего стоили. И никаких измен и утечек информации. После предательства Пряхина, приведшего к фактическому уничтожению всей структуры в Петербурге, Бухтояров помрачнел, переменился лицом. Удача стала ему изменять, а это было не ко времени.

Сейчас Александр Сергеевич вел сложные и опасные переговоры с местными «черными следопытами». Предстояло новое путешествие в подземелье.

Зверев получил вводную. Власть в Москве, возможно, скоро падет. Данные абсолютно точные. Та власть, которая придет, будет сильной и жестокой. Это не входит, естественно, в интересы как ближнего, так и дальнего зарубежья. И очень дальнего — тем более. По оценкам аналитиков, мы потеряем Западную Украину, Литву, еще кое-какие «мелочи» вроде Азербайджана и Грузии. Но то, что возможна потеря Калининграда, Зверев воспринял как бытовое глумление над собой. Бухтояров убедил его в обратном.

После мобилизации подполья и распределения обязанностей Бухтояров получил из своего центра в работу именно это направление. Оно было самым кошмарным по трудности, поскольку здесь должна была начаться настоящая война. Короткая и эффективная. Оперативные документы уже лежали в полевых сумках младших офицеров противника. Механизм был приведен в действие.

…Стекляшка совершенно обыкновенная, таких в России тысяч сто, если не больше. «Черные следопыты» — люди состоятельные, недавно сдали хороший товар, а после приняли новый и опять заработали. Но там — не их поле. Там коммерсанты со всем окружающим персоналом, с крышей, подвалом, массовкой. Мелкий опт, крупная розница. Уходящие люди угробленного времени.

Здесь же другой мир: траншеи, подземелья, кости, черепа, автоматы «ППШ», «шмайсеры», пулеметы Дегтярева, карабины и парабеллумы. Каналы отлажены, деньги осторожные, но верные. По этим же каналам — стволы и партии оружия других времен и народов. Это другой бизнес, и потому подобные контакты используются с предельной осторожностью, в крайнем случае. «Следопыты» живут своей семьей. Они вне политики, вне жизни вообще, потому что спустившемуся ниже уровня земли, потревожившему покой хозяев этих дюн и лесов, доставшему со дна времен ржавый автомат, в котором все патроны отстреляны, уже трудно, выбравшись из траншеи, воспринимать окружающее по-прежнему.

Многие сломались, кое-кто подорвался на минах и сгнивших снарядах. Но хочется жрать. Отпахал месяц, а то и неделю — и еще месяц-другой сидишь в стекляшке. Здесь — чебуреки и салака. Здесь пиво разбавляют, как при большевиках, а потому здесь комфортно. Пиво, которое варят новые хозяева жизни, валит с ног. Его десять кружек не выпьешь. А значит, не поговоришь. Так у них рассчитано. Шел бы ты, парень, домой, смотрел телевизор. Телевизор и здесь есть. Стоит на холодильнике, бубнит что-то сам себе. Здесь он никому не нужен.

Зверев пришел точно в назначенное время. Он должен был держать в руках журнал «Ружье», номер третий. Журнал питерский, но весьма почитаемый повсюду людьми, которые в этом знают толк.

Как-то у него жизнь складывалась в последнее время интересно. Из одной пивнушки ушел, дабы сеять разумное, доброе, вечное. В другую попал при весьма тонких обстоятельствах. Но и тогда, и сейчас где-то недалеко — Бухтояров. Зверев и сам не плох, но отход на заранее подготовленные позиции обеспечит именно Бухтояров. Проверено временем.

В стекляшке заняты все столики. Народ разнообразный и тяжкий. Зверев пока один, но вот к нему подсаживаются два мужика, быстро выпивают по три кружки, глотают по чебуреку, убегают. Затем толстый малый в хорошем костюме. Явный отходняк. После первого глотка плывет, долго ест, заказывает еще, наконец уходит и он, оставив неопрятность и разгром на столике. Никто не убирает, не уносит порожние бокалы, хвостики, окурки, подмокший в лужицах пенных хлеб.

Потом вдруг все это исчезает в один миг, появляются чебуреки свежие, дымящиеся, не на тарелке даже, а на блюде, кетчуп, бутылка водки, стопки.

Зверев прокачивал посетителей уже час, прикидывая, кто же подойдет к нему, скажет заветное слово, протянет стакан с вином. И ошибся.

По всем расчетам, это должен был быть кто-то из ладных сухощавых мужиков из дальнего угла стекляшки. Вышло не так. Совершенно новый посетитель, едва войдя и мельком посмотрев на Зверева, подсел к нему. А это значит, что наблюдали со стороны, имели прямую связь с внешним миром, сервировали столик, вызвали главного гостя.

— Мир вашему дому.

— Мир вашему.

— Я ничего этого не заказывал. Видно, по ошибке принесли.

— Ошибок тут не бывает.

Парень совсем молодой. Лет двадцати пяти, тонкая оправа очков, лицо спортсмена. Ни намека на почечные бляшки под глазами, ни на «дурцовую» утонченность в обличии.

— Вы, что ли, угощаете?

— Я, — просто ответил молодой человек, — а вы гость?

— Он самый.

— Костя.

— Юрий, — назвал себя Зверев.

— Чебуреки стынут. Давайте перекусим.

Простая горячая еда, хорошая, без затей, водка.

Перед этим Зверев выцедил кружку легкого пива. Настроение его даже как-то улучшилось.

— У вас хорошие поручители, — начал главный разговор назвавшийся Константином сосед и благодетель, — чаю хотите?

— Не откажусь.

Принесли заварку в чайничке, стеклянные стаканчики, сахар.

— Я без сахара, — объявил Зверев.

— Поддерживаю.

Люди в стекляшке менялись. Приходили и уходили жаждущие, только компания из трех мужчин в дальнем углу продолжала тихо о чем-то говорить. Пили они мало, чебуреков не заказывали вовсе. Все-таки он не ошибся.

— Так под землей бывали?

— Приходилось.

— Где, если не секрет?

— Секрет.

— Хорошо. Вопрос снимается. Здоровье в порядке?

— Без проблем.

— Придется примерно неделю пахать, подобно шахтерам. Дело того стоит.

— Что за товар?

— Товар хороший. Бабки сразу, по окончании. Штука.

Зверев прикинул курс, пошевелил губами.

— В баксах?

— Ну не в марках же!

— Хорошо. Я только работаю под землей. Реализация меня не касается.

— Вас вообще ничего не касается. Делать, что скажу. Живем по законам военного времени.

— Я отсутствием дисциплины не страдаю.

— Похвально. Работать начинаем завтра вечером.

— Где встречаемся?

— Город знаете?

— Весьма приблизительно.

— Живете где?

— У друзей.

— Телефон есть?

— Есть.

— Давайте номер.

— Мне нужно прежде разрешения спросить.

— Ну, ну. Тогда завтра на этом самом месте в восемнадцать тридцать.

— Гут.

— Тогда все.

И вышел парень. Спокойно и уверенно. Через минуту Зверев покинул стекляшку. Выйдя, помедлил, отойдя метров на сто, к газетному ларьку. Двое поджарых молчаливых партнеров вышли следом. Один остался внутри. Наверное, расплатиться по счету.

Зверев сел в троллейбус, проехал три остановки, сошел возле примеченного заранее проходного двора, проскочил его, пересел в трамвай. Это уже совершенно напрасно. Его никто не преследовал. Но ритуал нужно было выполнять всегда. Если оставались планы на остаток жизни.

Вечером Зверев долго диктовал приметы своих партнеров по новому бизнесу Наджибулле, используя всю шкалу, все тонкости милицейского определителя внешности. Тот долго шевелил губами, закатывал глаза, наконец протопал к телефону, позвонил. Через полчаса принесли альбомы.

— Никаноров Евгений Львович — значилось под фотографией интеллигентного парня. Один срок за джинсы еще при Советах. Потом неудачный опыт кооперативного предпринимательства, разборка из-за занятых денег. Под землю привел Археолог. В живых уже нет. Сейчас Никаноров, он же Шток, бригадир. Все что в городе и в ближних районах, его.

— А разве есть что-то?

— Да тут немерено всего. Еще сто лет можно доставать стволы. Целую армию можно вооружить тем, что под землей.

— Полвека же прошло.

— Терпение и труд все перетрут. Не забывай, что под нами целый город. Одни ходы закупориваются, отыскиваются другие. Для большинства жителей это — терра инкогнита. Для очень узкого круга «зверобоев» — Богова делянка.

Нашлись в альбоме и еще два соратника Штока. Оба русские, сроков не мотали, на химии не отдыхали. Ничего примечательного в послужном списке, кроме того что оба — спелеологи-любители. Ходили в походы.

Сталактиты, сталагмиты. Кто знает, поймет. Сейчас на поездки в карстовые пещеры денег у нормального человека нет. Чтобы не потерять формы и мастерства, перемещаются под мостовыми родного города.

— Канал сбыта оружия нам известен. Оно потом уходит к литовской границе. Там есть коридор. Мы аккуратно пробовали установить, что и как, пока не получается. Пусть себе носят. Пока не страшно. Если будет что-то серьезное, перекроем. Тебе, в принципе, ничего не грозит. Поможешь им отработать заказ, получишь деньги; может, что-то узнаешь, может, нет. Форсировать нельзя. Это как бы проверка. Людей со стороны они практически не берут. Может быть, еще раз придется пойти в подземелье.

— Сколько у нас времени?

— Его, как всегда, не осталось.

— Так что, если расчет верен, все произойдет именно в первую ходку. А дальше — дело техники. Главное, взять с поличным тех, кто придет за товаром. Не за «шмайсерами», а за тем товаром, что заложен по сценарию «Регтайма». Что это, мы не знаем. Очевидно, какой-то контейнер. С момента появления тебя на поверхности вступает в силу вся система подстраховки. На полную мощность. Дальше нужно сделать так, чтобы люди Господина Ши в ФСБ не замотали дело. Скандал нужен такой, чтобы головы посыпались. Здесь тоже все готово. Если не оплошаешь, считай, что ты уже одной ногой дома. Мы тогда срежем всю эту падаль. Многое переменится.

— А может быть под землей кто-то еще?

— Вряд ли. Чужой человек там не поймет ничего. А всех, кто соображает в лабиринтах, мы нейтрализовали. Так что Штоку никто не помешает. Ну все, кажется.

Шток оказался человеком основательным. Звереву выдали рабочую просторную спецовку, еще не ношенную, резиновые полусапожки, туристские ботинки, брезентовые брюки, такую же куртку, рукавицы-верхонки, шерстяные носки, теплое нижнее белье, шахтерский фонарь, саперную лопатку, термос, консервы примерно на неделю. Шток лично проверил, как он уложил рюкзак, остался доволен. Кроме этого пришлось соорудить скатку из спальника, листа поролона и полиэтиленовой пленки.

Они походили на безмятежных туристов в своем снаряжении и желании как можно скорей покинуть город.

На КамАЗе доехали до северо-восточной окраины города, потом Шток отпустил машину. Метров восемьсот шли до рощи, углубились в нее, миновали. Здесь их ждали.