Великий князь Русский

Глава 11 И в другую сторону

Затока не оплошал, сбил удар, Головня перекатился, вздел себя на ноги, но… сабля лежала далеко, и он выдернул из-за пояса первое, что попало в руку — привычно заткнутую туда волчатку.

Вдвоем с Затокой они добили мурмана, полоснул ему Илюха по башке плетью, да так, что глаз брызнул. Оглянулись — все, кончились находники, и бой кончился.

Англяне ловко раздели тела до исподнего да покидали в воду: своих с молитвой, а мурманов так, на корм рыбам. Русские только и перекрестились, уповая, что их минует смерть в море — как же упокоиться без могилы, без креста?

За тот час, что приводили «Гуд форс» и «Гуд Хоуп» в порядок после сшибки, на окоеме показались еще два корабля, а к вечеру пришел и последний, пятый.

Сэр Ульян повеселел — весь сквадрон в сборе, никто не потерялся!

Повеселел и Головня — все люди его целы, царапины не в счет, до англицкой земли заживут! Только Елисей ворчал:

— Опасный ход англянин выбрал, еще предки наши сюда токмо в бронях хаживали.

— Так другой дороги нету? — дьяк Неклюдов наконец оклемался от ужасов сшибки.

— На полуночь править да обойти. Только там льдины великие, а к зиме ближе так и вовсе сплошные. А мурмане ледовитый ход не любят.

— А как же льдом лодьи не бьет, не давит?

— Баял же, наши лодьи вичем вязаны, дном округлы, льдины их наверх без урону выжимают.

В три седмицы дойти не поспели, все тянулись и тянулись слева дацкие земли. Елисей угнездился в носу, в кастле, и все высматривал где губа, где островок и особенно оживлялся, когда видел на берегу знаки, сложенные из валунов или срубленные из бревен. Все увиденное заносил неведомыми закорючками на кусок пергамента, который всегда держал при себе.

— Жаль, вымерить нельзя, — пожаловался он как-то Илюхе.

— Да зачем?

— Морской ход описать, воду и ветер сметить, в число положить. Вон, к примеру, губа, так может в нее корабль зайти или нет?

— По большой воде али по малой? — спросил нахватавшийся морской премудрости Головня.

— Во-от! — воздел палец вверх Елисей. — Места разные есть, годные и негораздые. Зайдет не зная великий корабль по большой воде в губу, а как море вдохнет, так его на камни выкатит.

От дацких земель повернули на заход, к шкоцким, и на второй день увидали бредущий навстречу когг. Разсон сразу послал на мачты людишек, высматривать, чьи яловцы и прапорцы на корабле, а когда увидели, что дацкий, велел трубить к бою.

— Почто? — спросил Ульяна Илюха.

— Корабль бурей побило, да от своих отстал, легкая добыча, — оскалился Разсон и чуток поклонился: — Буду признателен, если велите своим людям достать фальконеты, это сильно облегчит абордаж.

— Того сделать не могу, сэр Ульян, — отказался Головня. — Тут ваше дело, а послам такое невместно.

— Жаль, вам же прямая выгода.

— В чем?

— В том, чтобы король данов и норвегов не узнал о нашем пути.

— Да что ему с того? Море велико, корабли многие ходят…

— За проход через пролив Зунда установлена с каждого корабля пошлина в один золотой нобль, наша торговля в обход, северным путем, его прибыли лишит.

Илюха только пожал плечами, но Разсон настаивал:

— Мурманы, от которых мы отбились, суть подданные датского короля, и вы вправе отомстить!

— То мы себя и государевы грамоты боронили, сей же час данцы не нападают.

Разсон все равно приказал сходиться.

Все кончили быстро — и народишку на кораблике было мало, и один противу пятерых не боец. Засыпали стрелами, подтянули крючьями, перепрыгнули с борта на борт да порубили, кто остался. Всех, насмерть, даже раненых добили.

Англяне весело перетаскали невеликий товар на свои корабли, а потом трое корабельных плотников перебрались на когг и прорубили ему днище. Через малый час обломанная мачта скрылась под водой, не оставив никаких следов разбоя.

— Что грустите, сэр? — спросил Головню перешедший на «Гуд Форс» Кирби.

— Недобро содеяли, — указал Илюха туда, где недавно пузырилась водная гладь.

— Море, мой добрый сэр! Тут кто сильнее, тот и прав, — осклабился купчина.

Илюху и остальных такой подход привел в недоумение — это как же с англянами дела вести, коли они в любой миг тебя ограбить могут? Записал в книжицу путевую, да всем велел тож запомнить и обязательно донести до великого князя.

Три дни шли мимо шкоцких земель справа, в Барвик не приставали. А всего от Андреевского устья до Скарбора тридцать ден. А город Скарбар камен, не велик; стоит у моря на берегу; а посад за городом не велик же: а в городе один воеводский двор. Противу Авспрока в имперских землях город Скарбар так и вовсе мал.

А город Хуль камен и домов в нем много; а домы все камены; а стоит у губы морской. И того города воевода спрашивал «Коим обычаем и для чего сюда приезд ваш?», на что дьяк Михайла Неклюдов отвечал «Посланы от своего государя великого князя, к крулю Генриху о торговых делах уговориться». И воевода посольской чести ради дал корм.

Еще воевода Гульский предлагал ехать сушею в Ерк, но толмач прошелся по городу, завернул на рынок и вернулся с вестями, что на Рышара, удельного князя Еркского, король зело опалился и услал в ирланскую землю.

Пошли водою мимо Ермута да Ипсича в самый Лунд, что на реке Темисе, и довольно скоро доправились. Головы Лундские в сам город не пустили, велели стоять на дворе у Белой Часовни и ждать, пока круль приставов своих не пришлет. А тем временем алдермана Мартина назначили в приставов место, а с ним Иоанна Бекера да Фому Кирби.

Крулю же Генриху передали поминки — три раза по сорок соболей, а с ними список переводной с верящей грамоты.

Головня спутникам своим еще на корабле про города немецкие да фряжские рассказывал, чтобы удивление свое не показывали, но куда там! Уже у самого кремника королевского, у Белой башни, пришлось напоминать, чтобы рты не раззявливали. А уж в самом Лунде! Дома все каменные, высоченные, народу много, а улицы узкие, едва повозка проехать может, и дома тесно стоят. Оттого дух в городе тяжелый, а по улицам помои выливают.

Ходили, дивились, алдерман Мартин показывал большой камень, что положил первый круль англицкий, и если тот камень разбить, Лунд потонет.

Две вещи поразили в городе бывалого Головню: церковь во имя Святого Апостола Павла, со шпилем невероятной высоты — куда там двадцати саженям! Вот бы архимандрит возрадовался, никто выше не вознесется!

И мост, что поперек Темиса. В двести саженей длины, на восемнадцати быках, столь широкий, что две повозки разъехаться могут, а по бокам у него лавки в три поверха! А на Темисе лодий видимо-невидимо, и когда лодье надо под мостом пройти, на ней мачту складывают. А когда корабль велик, то на мосту поднимают целый пролет и корабль проходит.

А еще на мосту на пиках торчали десятка два отрубленных голов.

— Это за что же их? — спросил Илюха алдермана.

— Мятежники, сэр, — сморщил нос упитанный Мартин. — Вздумали бунтовать противу нашего доброго короля и грабить имущество его подданных.

Но толмач позже расспросил людишек, что посольству приставили в услужение, и выходило иначе.

Генри досталась корона не только англицкая, но и францовская, но тамошние немцы его за круля не считают, и владения генриховы на саблю берут. Весной побили крулевского племянника Эмуна Бофора и всю Норманию отвоевали, один град Кале у англян остался. Вои, кто в той битве ратился, очень на Бофора злились, а как почали возвращаться в англицкую землю, народишко перебаламутили. В Кенском уделе объявился боярин Мортимер, да к нему набежало крестьян, холопей, подмастерей, а даже и сынов боярских, и послужильцев, и многих городов головы и тысяцкие его поддержали, больно худа жизнь стала. Еще бы, коли вся торговля с францовской землей враз кончилась! Оный Мортимер и людишки его желали дурных советников извести и в Англицкой земле добрый порядок устроить.

Архиепископы того Мортимера увещевали, да без толку. Собрал он войско да побил королевского воеводу Хамри Ставорда.

— Побил? — изумился Затока.

— Как есть побил, и бронь его драгоценную себе забрал. И в Лунд пришел, и трезеря-казначея Фанса, которого король в Белую башню посадил, казнил смертью.

— А как же… — Илюха обвел руками вокруг, показывая, что обстановка вовсе не похожа на разгул восстания.

— Прешед в Лунд, распустил людишек своих грабить, так город собрал ополчение и вышиб его, а там уж и королевские воеводы подоспели, поймали того Мортимера с ближниками и четвертовали, а головы на мосту выставили.

— Так вот кого мы видели… — выдохнул Головня. — Да, весело тут живут, не соскучишься.

Чтобы зря приставов от круля не ждать, следующий день смотрели лавки на Бриж Род, торговой улице, что от моста идет. Товара всякого — не сосчитать! Все, чем Ганза торгует, да еще везут с Белого моря, по которому Илюха из фрязей бежал, и с моря великого, что францискую землю омывает, и с других земель Божьего света. Ткани, оружие, хитрый прибор для всякого ремесла, золотые да серебряные украшения…

— Зайдем-ка, — остановился Головня у лавки ювелира.

Навстречу им вышел солидный торговец в платье до полу, отороченном мехом, в плоской красной шапочке:

— Что угодно добрым сэрам?

— Узнать цену, — Илюха выудил из-за пазухи ладанку, растянул тесемку и достал малюсенький замшевый сверточек.

На крытый сукном прилавок лег ограненный алмаст. Хозяин, неуловимо напоминавший менял из Буды и Ополя, ухватил его, поднес к свету, покрутил…

— Пустая поделка, вряд ли дороже гроута, треть шиллинга…— бросил он через губу, но камушек из рук не выпустил, глядя на Головню с прищуром.

— Ну пустая так пустая, — окольничий ловко выхватил алмаст и пошел к выходу, запихивая его в мешочек.

— Постойте, добрый сэр! — возопил торговец.

На его крик из дверей в углу немедля выскочили два дюжих молодца. Затока шагнул им навстречу и положил руку на саблю. А с улицы всунулись два человека алдермена Мартина, сопровождавшие посольство.

— Прошу вас, не надо торопиться! — выставил вперед ладони ювелир. — Мне нужно рассмотреть внимательно.

Илюха хмыкнул, но играющий искрами на свету камешек вынул обратно.

— Что это за камень? — хозяин поднял его к глазам и крутил против света у окна с цветными стеклами в свинцовых переплетах.

— Криптонит, — назвал Головня заученное по велению государя.

— Криптонит? Никогда о таком не слышал, а я знаю о камнях все!

— Мир Господень велик и полон чудесами, — скромно заметил Илюха.

— И все-таки, он не может стоить дороже шиллинга.

— Не дороже шиллинга? — криво усмехнулся Илюха. — Вот что не дороже шиллинга!

И с этими словами высыпал на суконку десяток криштальных стекляшек, граненых точно в размер алмаста.

Глаза хозяина вспыхнули:

— О, позвольте!

Он взял один и сравнил с драгоценным камнем, потом второй, третий… а потом ловко уронил алмазик в общую кучу.

— Ай-ай-ай-ай! Что я наделал! Как же я теперь отличу криптонит? — запричитал торговец. — Вот что, я заберу их все за два нобля! И это очень щедрая плата!

— Отличить его проще простого, — Головня взял один кристаллик, сделал полшага к окну и провел им по стеклу.

Потом второй, третий…

Четвертый оставил четкую царапину.

— Это под силу только криптониту, — доверительно сообщил окольничий взгрустнувшему ювелиру. — Он может оставить след даже на драгоценных камнях. Хотите, проверим?

— Нет! — взвизгнул ювелир и отдернул руку, как только Илюха потянулся к перстню на ней.

— Ну нет, так нет, — Илюха сгреб свое и затолкал в ладанку. — Подумайте, я зайду через пару дней.

Через пару дней не получилось — круль приказал перевести посольство в иное место, Вынзор, где он сам жительствует, двор дать лучше и просторнее, да по городу ходить невозбранно позволил.

Кабаки да лавки Вынзора от лундских отличались тем, что в них больше детей боярских, а черного люда поменьше. Вот среди дворян и жильцов круля толмач вызнал, что приехал посол из Гданьского города, от Казимира Польского. Услышав знакомые названия, Илюха оживился и велел расспросить подробнее, однако, весть о посольстве оказалась пустой — всего лишь гонец, привез письма.

А там боярин Иван Бошан, новый трезерь-казначей, позвал к себе для разговору. Головня отправился честь по чести, с поминками, отчего трезерь учал быть весел и пригласил за стол, отобедать.

— Досточтимый сэр Холовниа, я звал вас узнать, что ваше посольство и о каком деле, чтоб вы то дело объявили.

— Сэр трезерь, посланы от государя нашего великого князя, — начал Илюха шпарить по заученному. — Круля Генриха торговые люди который год ходят в нашу землю и великий князь их жалует, как своих людей. И хочет от брата своего Генриха, чтобы велел к нашей земле серу, земляное масло, олово и свинец привозить. Да мастеров всяких и рукодельных людей пропускать. А государь наш по тому же всякие товары из своего государства в англицкую землю без вывету пропускать велит.

— Мало кто согласится ходить к вашей земле, тяжел и опасен путь вдоль Нордена датской короны, — вздохнул казначей.

— Для того государь наш хочет учредить братство, по вашему, компани, и прислал меня к крулю Генриху, дабы он своим людям вступать дозволил.

— Что же мешает торговать через порт Риги? Я слышал, ваш герцог в большой приязни с Орденом.

— Ганза, мой добрый лорд. Ганза печется о своей корысти и того ради готова наши товары топить, лишь бы никому не достались.

Говорили долго, за вином и едою, трезерь лишь кивал и все оставил на усмотрение круля. Но Головня все равно вернулся на двор довольный — из обмолвок стало ясно, что польский круль писал с просьбой англицким кораблям ходить не в Гданьский город, а в Колберг в поморянской земле, чтобы торговать в обход орденских немцев.

Так или иначе, через день после разговора с казначеем посольству сообщили, что круль назначил им быть у палат завтра же.

Как вели их в палаты, то стояли с оружием человек триста и больше, а на всех платье алое, а на иных пурпурное. А в палатах же с одной стороны бояре и мужи честные англицкие, а с другой боярыни и девицы. Девицы же англицкие ростом высоки, лицом длинны, очами серы.

В набольшей палате сам круль на стульце резном сидел, а по лево от него крулева Магрет. Илюха разузнал, что за ней в приданное обещали Ажуйские да Менские земли, но не дали ничего, оттого вражда круля с франками лишь усилилась.

Головня да Неклюдов передали верящую грамоту на русском, латинском и немецком, с печатями, а за ней большие поминки — и мягкую рухлядь, и камешки граненые. Круль весьма обрадовался, а крулева звала к руке.

Генрих спрашивал про здоровье великих князей, да детей их. И крепко ли стоит земля русская, нет ли в ней шатости?

— Люди у государей наших в твердой руке, — с благодарностью поклонились послы, — а которые были в шатости, вины свои узнав, государям били челом и просили милости. И ныне все люди служат прямо, а государи их жалуют.

Советники крулевские приняли грамоту, что на Андреевск прислана, в коей великий князь Василий все про торговое братство расписал: как компани учредить, алдерманами же поставить Тифуна Окладникова, да Фому Кирби. И дать гостям компани путь чист торговать и ходить на обе стороны, коли своим товаром торгуют, а чужих товаров, что у иноземцев брали, никому без запросу не привозить. И если кто из русских людей останется жить в Англицкой земле, или англяне на Руси, то судить их по местному закону.

После позвали в застолье, где подавали мясное, не глядя на постный день, и пришлось Илюхе и Михайле оскоромиться. Круль же пил чашу за великих князей здоровье, послы же пили за здоровье круля и жены его. И в той столовой палате заиграли в сурны, домры, трубы и многие иные игры. А бояре и дворяне крулевские с боярынями и девицами плясали.

— Танцуют ли у вас на приемах, досточтимый сэр? — после разговоров о погоде спросил казначей

— Такого у нас в обычаях не ведется, — покачал головой Илюха.

— У вас строгие порядки, как я погляжу, — хмыкнул казначей, — надеюсь, вы не осуждаете, что у нас приняты во все дни потехи и пляски после стола?

— На то воля круля, как ему годно, так и чинит, — дипломатично поклонился Головня.

Отстояв бал в сторонке, послы были отпущены, но отдохнуть не вышло: примчался к ним давешний ювелир. И как только сыскал, на каком дворе остановились, не иначе, припекло болезному.

— Мой добрый сэр! — чуть ли не в ноги бросился он к Илье. — Я готов купить ваш криптонит за два нобля!

— Поздно, — оскалился Головня.

— Как⁈ — вскричал торговец. — Неужели вы продали его кому-то еще, вопреки вашему обещанию?

— Я подарил его крулю.

— О! — отступил и поклонился ювелир. — А другие камни, что вы оценили в шиллинг?

— Этого добра сколько угодно.

Вырученные двадцать шиллингов окольничий, когда в Лунд вернулись, стратил на бумагу, да на подарок великому князю — дивные часы, навроде башенных, только маленькие, по кругу коих ходили Луна и Солнце. А Тифун бочонок квасцов продал за добрую цену.

А там и круль прислал свое дозволение учредить новое братство-компани.

— Пора нам обратно в Андреевск трогаться, — после застолья и поздравлений новым алдерманам Окладникову и Кирби молвил Илюха.

— То никак невозможно, досточтимый сэр околниши! Меньше, чем пятью кораблями, идти теперь невозможно, но обернуться мы не успеем — зима близко! А стоять пяти кораблям до весны в ваших землях накладно.

— Нам государем велено как можно скорее к нему прибыть, — надавил Головня, а Неклюдов и Окладников подвтердили.

Англяне зашушукались.

— Есть у моста Стил Ярд, фактория ганзейская. Их корабли ходят сквозь Зунд и далее, в Данциг и Ригу. Только там в алдерманах купцы любекские.

— И что с того? — не понял Головня.

— Они, мой добрый сэр, — Бекер малость подвинул Кирби, — сейчас с королем в нелюбии.

— Но за спрос-то денег не возьмут?

Только плечами и пожали, пришлось разбираться самим. Толмач с Окладниковым, да сам Головня с Неклюдовым ходили по лавкам, приценивались да выспрашивали торговый люд.

Все, как один, жаловались, что дела худые, что серебра ходит все меньше и меньше, а линкольнского сукна и бристольских тканей продается на треть меньше, чем прежде! Разве что Фландрия и особо город Бруге покупают много шерсти, но шерсть нынче дешева, как и другие товары — все хотят серебра, все сбрасывают цену.

Нелюбие же с Ганзой имело причину простую — о прошлом годе лихие англяне напали на ганзейские корабли с солью, отчего любекские купцы Англицкую землю покинули и дацкого короля понуждали Зунд для аглицких кораблей закрыть.

Однако наибольший убыток торговлишка несла даже не из-за поражений во Франциской земле, а из-за котор между боярами и князьями. Тот самый князь Еркский, Ришар Плантажен, Генриху троюродный дядя, желал править, но тому крулевна Магрет весьма противилась. А прочие дети боярские, жильцы и послужильцы на разные стороны становились, чем сильно напомнили Илюхе события двадцатилетней давности, когда точно так же разделилось великое княжество. И только государи Василий и Дмитрий сумели его обратно в любовь и спокойствие привести.

Оттого так ухватились гости англицкие да сам круль за братство для торговли через Андреевск, оттого так быстро все и решилось — иной раз прошения по году, а то и по два от советника к советнику передавали, собирали Думу и Земскую палату, судили да рядили…

За неделю посольские свели знакомства на Стил Ярде, сводили прикащиков в кабаки, да нашли путь. Немцы ганзейские в Росток возвращались тремя кораблями, а их старшина гер Шенгальс собирался оттуда в Крулевец орденский. А из Крулевца до Риги али Шемякиных княжеств рукой подать.

А земля Англицкая не велика; стоит на море на одном острову с Шкоцкою землею; всего, сказывают, Англицкой земли верст с пятьсот, а поперек с триста верст; только земля людна добре, и богата, и изобильна всем; а воинских людей, сказывают, сбирается в Англицкой земле до пятидесяти тысяч; а коли де чают приходу воинских людей к Англицкой земле, и в те поры де сбирается всякого человека бойца до полутораста тысяч и больше. А товар там нынче дешев, поскольку торговля худа.

Пользуясь каждой минутой, когда море спокойно, Илюха писал отчет о путешествии. Не все, конечно, следовало класть на бумагу, но многое можно и нужно. А то налетит ветер и всей заботы за стенки держаться, чтоб не убило. Или воду качать, когда совсем невмочь.

В Зунде вышли им напереймы дацкие корабли и все трюмы проверили — нет ли неуказанного товара. Даже в посольские тюки полезли.

— То великого кня… — выступил было Затока, но Головня вовремя его заткнул.

— Плохо, брат, ты латинян знаешь, сколько раз тебе говорил! Они за лишнюю копейку не то, что великого князя добро перевернут, они и мать продать могут.

В Ростоке застряли на неделю, и Елисей с Тифуном, как в Лунде, пошли на лодейное поле, прицениться к кораблям. Но немцы, что ростокские, что англицкие, никто твердого зарока не давал, а цены говорили разные — и девяносто три рубли, и полста, и всяко иначе, смотря по жадности корабельщика. Но в оплату соглашались принять только золото и серебро, бо своего в немецких землях мало сделалось. Тому Головня весьма удивлялся — он же помнил глубокие штольни в Рудных горах, неужто истощились?

Из Ростока доплыли в Данциг, из Данцига в Крулевец, из Крулевца в Ригу. По сходням спустились на берег и пошли, пошатываясь, пока нанятые носильщики разбирали поклажу.

Знакомым путем довел Илюха посольских под Песчаную башню, на разросшийся Московский торговый двор. Прошел в ворота, где стояли два торговых стражника, мимо восковых, дегтярных, поташных, мыльных, стеклянных, винных, канатных амбаров, туда, где белела каменная церковь во имя Николая Угодника…

И пал на колени, не доходя до паперти, а следом и его спутники, истово крестясь. Работники со двора набегали посмотреть на незнакомых людей, а у Илюхи билось в голове одно:

— Свои…