Вера Хоружая

БИТЬ ВРАГА В ЕГО ТЫЛУ

По всей стране разыскивала она людей, которых знала по подполью в Польше. Послала десятки писем и запросов в различных направлениях. Но старая гвардия была уже в деле. Из бывших подпольщиц откликнулась на ее зов лишь подруга по камере в Фордоне Софья Сергеевна Панкова.

Жизнь и ее не баловала. Многое пришлось пережить ей. Постарела. В волосах появились серебринки. Лицо избороздили морщины. Неизменными остались только внимательные, добрые глаза Сони.

Подруги несказанно обрадовались встрече, и, когда Вера сказала, зачем она разыскала ее, Соня, не задумываясь, ответила:

— Согласна. С тобой — хоть на край света…

— Спасибо за добрые слова, — обняв ее, произнесла растроганная Вера.

Потом они подобрали в свою группу Евдокию Саввишну Суранову, Марию Степановну Яцко, Анну Петровну Иванькову, Антонину Филипповну Ермакович, Матрену Фоминичну Исакову и еще нескольких женщин.

Началась напряженная учеба искусству конспиративной работы. День и ночь Вера была занята. Она боялась свободных минут, когда невольно возвращалась к одному и тому же — к малюткам, оставленным где-то там, без матери и отца. Тогда сердце начинало болеть с новой силой, дышать становилось тяжело.

«Поймут ли они меня, когда вырастут? — с тревогой думала она. — Будут ли знать, с какой нестерпимой болью я оторвала от шеи тоненькие ручки дочери, вырвала грудь из жадных губ сыночка? Узнают ли, какую нечеловеческую муку пережила я тогда и переживаю сейчас, каждую минуту, каждое мгновение? Никакие физические пытки не могут сравняться с этой душевной болью. Узнают ли об этом?

Когда у нее появлялось свободное время, брала серую школьную тетрадку и торопливо писала, писала… Мало ли что случится с ней, а эти записки могут сохраниться, и тогда дочурка и сыночек после многих лет разлуки услышат ее голос, поймут ее. И они не упрекнут, не осудят, а будут гордиться своей матерью.

Внимательно, пристально изучала Вера характеры подруг, с которыми придется работать в опасных условиях. Ничто не ускользало от ее взора. И манера держаться, и аккуратность в одежде, и способность запоминать, и умение молчать — все качества подпольщика принимала в расчет. Нравились ей глубокая сосредоточенность Софьи Панковой, веселый нрав Дуси Сурановой, быстрая сообразительность Анны Иваньковой, спокойствие, невозмутимость Матрены Исаковой.

Одна женщина из ее группы все время тосковала и нетерпеливо спрашивала:

— Скоро ли приступим мы к делу?

Как-то, выбрав момент, когда они остались вдвоем, Вера спросила:

— У тебя что-то есть на душе тяжелое? Я по глазам вижу.

— Есть. Двое деток у меня там осталось — трех и пяти лет. У родителей, в Горках. Душа горит. Что с ними?

Не удержавшись, женщина разрыдалась. Нежно поглаживая ее по вздрагивающим плечам, Вера сказала:

— Успокойся, не надрывайся. Я очень хорошо понимаю тебя — сама оставила двоих детей. И мне очень, очень тяжело. А сколько еще таких, как мы? Сколько слез льется сейчас по всей нашей стране? Сколько материнских сердец обливается кровью в эту минуту? Вот и мы собрались здесь, чтобы отомстить фашистам за эти слезы, за наше горе.

Седины в волосах Веры становилось все больше. В уголках губ постоянно лежали скорбные складки. Улыбалась она мало, была всегда ровной, задумчивой, сосредоточенной, никогда не повышала голос. Даже недовольство высказывала спокойным тоном.

В группе во всем соблюдался строгий порядок.

— Обычно в подполье людей губят мелочи, — предупреждала Вера. — Не на место поставил вещь, забыл уничтожить то, что положено, сказал лишнее слово, сделал замечание невпопад, развеселился или загрустил некстати — мало ли что может обратить на тебя внимание фашистов. Не думайте, что агенты фашистской контрразведки дураки. Недооценивать их — значит заранее обрекать себя на провал.

Группу тщательно снаряжали, принесли одежду. Каждая из женщин отобрала себе по вкусу.

Вера подошла к куче обуви, выбрала самые некрасивые туфли и сказала безразлично:

— Эти я беру.

Ее поняли правильно. Это было не равнодушие к себе, а уважение к другим: хотя она и старшая, но готова уступить в таких делах более молодым. В группе должна быть взаимная выручка и готовность помочь друг другу во всем.

Выехали из Москвы на открытой грузовой машине. Тугой, пружинистый ветер бил в лицо. Солнце обжигало. Вера в светлой блузке в полоску, с коротким рукавом и в серой юбке сидела впереди и задумчиво смотрела перед собой. Новые заботы поглотили ее мысли.

Всю дорогу пели, вкладывая в слова особый смысл. Хотелось на вольной советской земле перепеть все, что только знали. Ведь скоро останутся позади и эти милые сердцу кудрявые подмосковные леса, и шумящие звонким колосом поля, и тихие, плавные, как народная песня, речки. Правда, там, куда они ехали, тоже Родина — дорогая Беларусь, но ведь сейчас советская песня там под запретом, поэтому хотелось, может быть, в последний раз спеть знакомые с детства любимые мелодии.

На одном контрольном посту усталый, с морщинистым лицом солдат спросил:

— Куда едете?

За всех ответила Дуся:

— Куда посылают, туда и едем.

— А почему ты так поешь?

— Душа просит, вот и пою.

Оторвавшись от своих мыслей, отдалась обаянию песен и Вера. Она вместе с подругами подхватывала и веселые, задорные и грустные, задумчивые песни.

Вот Дуся начала: «Я пулеметчиком родился и пулеметчиком умру». Машина влетела в деревню. Грянула песня: «А ну-ка, девушки, а ну, красавицы». На улице стояли женщины, подперев ладонями подбородки, грустно смотрели на подруг, едущих в сторону фронта, и плакали.

Вскоре почувствовалось дыхание фронта. Земля глухо стонала от далеких орудийных залпов. В небе то и дело с противным завыванием проносились вражеские самолеты.

Заехали в Торопец, где находилась оперативная группа Центрального Комитета КП Белоруссии, а назавтра отправились поближе к фронту, в деревню Шейно, в штаб опергруппы партизанского движения. Там держались так, будто не знакомы между собой. Собирались вместе только в лесу. С детства любила Вера неприглаженный и неподчищенный, разноголосый и разноцветный белорусский лес. И вот сейчас на границе родной Белоруссии она снова увидела это чарующее беспорядочное смешение звонких сосен и могучих дубов, стройных и нежных красавиц-берез и тенистых вечнозеленых елей, неугомонных осин и величественных кленов.

Лет пятнадцать назад, очутившись вот в таком зеленом великолепии, она запела бы от восторга, закружилась, увлекая за собой остальных. Но теперь не только язык, но, кажется, и само сердце у нее было на замке. Забравшись в чащу, на полянке раскладывали на траве план города Витебска и внимательно изучали его. Скупо перебрасывались словами.

Указав на крестики, обозначавшие городское кладбище, Дуся Суранова задумчиво сказала:

— Где-то вот здесь, около самого кладбища, на Тракторной улице, живут мои родственники… Бабушка Маша… Тут мы сможем остановиться.

Трудно было угадать, что осталось от этих кварталов, обозначенных на карте, может, только груды кирпича да щебня. Но те, кому предстояло схватиться с врагом в стенах города, перехитрить его и подготовить победу, должны знать хотя бы план города.

— Каждая из нас должна запомнить названия нескольких улиц и знать их расположение, — приказала Вера.

В деревне Шейно еще раз встретился Сергей Притыцкий. Он приехал сюда по военным делам, случайно услышал, что Вера здесь, и зашел к ней.

Случалось всегда так, что Сергей Осипович Притыцкий встречался на самых крутых поворотах в ее жизни. И в этот раз она увидела его незадолго до перехода на территорию, занятую врагом, и обрадовалась, как родному. Он зашел, когда она в лупу рассматривала паспорта:

— Что-то не нравится мне эта «липа». Какой-то безответственный шалопай не соизволил пошевелить мозгами и поработать как следует. С такими паспортами очень легко засыпаться. И новых ждать некогда: скоро надо выбираться, говорят, вот-вот могут закрыть «ворота»…

Войска Калининского фронта во взаимодействии с витебскими, смоленскими и калининскими партизанами прорвали и долгое время держали открытым участок фронта шириной в несколько десятков километров[22]. Через эти «ворота» в тыл врага шли партизаны, подпольщики, а оттуда уходило от преследований фашистов и вывозило с собой продовольствие мирное население, угоняло скот. Но фашисты уже основательно нажимали с двух сторон, стараясь закрыть брешь, и Вера должна была спешить.

— Если не очень занят, Сергей Осипович, выбери время и проведи с моими девчатами занятия по конспирации. У тебя хороший опыт в этом деле.

— Что ж, если нужно, проведу. У меня как раз есть несколько свободных часов.

Связная обошла все квартиры, где размещалась группа, и передала распоряжение собираться в условленном месте в лесу.

На небольшой полянке утоптана высокая трава. Уже не раз Вера проводила здесь занятия.

— Девушки, это Сергей Осипович Притыцкий, опытный подпольщик Западной Белоруссии. Сейчас он вам расскажет, как надо соблюдать конспирацию при работе в тылу врага. Ну, спасибо, Сергей Осипович. Я пошла по делам…

Вечером они долго беседовали, вспоминали былые годы, революционную юность, общих знакомых.

— Сейчас работать в подполье труднее, — сказала Вера. — Враг сильнее, хитрее, изворотливее. Но тем большая будет радость победы. На свою погибель схватились фашисты с нами. В гражданскую войну мы совсем слабые были и то одолели врагов, а сейчас наверняка одолеем. Только вот людей жалко. Столько чудесных жизней недосчитаемся после войны… И это уже безвозвратно…

— Нам придется не просто жить там, — говорила она, — но и работать. Ни одна наша ошибка и промашка не пройдут незамеченными фашистскими агентами. Поэтому уже сейчас мы должны хорошенько подготовиться к действиям в тех условиях.

Потом перебрались в деревню Пудоть, у самых «Суражских ворот». Жили в сарае, за деревней. Наступили холода. Утром не хотелось вставать, выходить на ядреный воздух. Женщины поеживались, кряхтели, поглядывая на свою старшую. А Вера как будто и не замечала холода. Она раздевалась до пояса и долго умывалась, докрасна растирая покрывавшееся гусиными пупырышками тело. Потом задумчиво смотрела на застывшее в немой неподвижности красивое озеро за деревней, на стену леса, перевернувшуюся в водном зеркале. Очнувшись, бодро покрикивала:

— Не отлынивать, девочки, умываться до пояса!

Фыркая и смеясь, женщины обливали друг друга. Пока ехали к фронту, Вера присмотрелась к ним, поняла характер и возможности каждой. Во всех она была уверена. Конечно, недостатки могут быть у всех, но, если они не слишком велики, их можно учесть в работе.

Вскоре сообщили: пора собираться в путь. Из-за линии фронта прибыл ответственный организатор Витебского обкома партии по работе среди партизан Витебского куста Василий Кудинов. Они встретились, обсудили условия прохода «Суражских ворот». С Верой должны были идти Дуся Суранова и Тоня Ермакович.

Наступил день отъезда. Высокий худой мужчина подъехал на повозке, в которую была запряжена тощая рыжеватая лошаденка. На повозку погрузили одежду, продукты. Вера, Дуся и Тоня попрощались со всеми, кто еще оставался здесь. Кто-то предложил:

— Давайте по русскому обычаю перед отъездом сядем и помолчим.

Все присели. Вера молча опустилась на скамейку, затем так же молча встала и пошла, ни разу не оглянувшись. За ней последовали остальные. Так и ушли они в стан врага, в неизвестность. А те, кто временно оставался здесь, смотрели им вслед и от всей души желали успеха.

Ехали долго. Собственно, не ехали, а шли пешком. Дорога была трудная. Сыпал непрерывный осенний дождь — серый, мелкий, нудный. Правда, женщины по очереди садились на повозку, но ненадолго. С ними шел и Василий Кудинов, которому дорога эта была хорошо знакома: не раз хожена. Чтобы прогнать скуку, рассказывал забавные истории. Вера больше молчала.

Наконец добрались до торфопредприятия «XX лет Октября» — базы партизанского отряда Михаила Бирюлина, на который опирались в своей работе подпольщики. Витебск был уже недалеко.