Верхний этаж

Два наряда

Мотоцикл мчался по густому лесу, и Семен сам удивлялся, как удается ему на такой бешеной скорости выворачивать руль то влево, то вправо, чтобы не наскочить на деревья. Это было еще более невероятным потому, что на обеих его руках около локтей чудом висело по колесу от легковой машины. А сама машина осталась сзади, на просеке — там, где час назад из нее высадились неосторожные грибники.

У Семена будто глаз прорезался на затылке. Не оборачиваясь, видел он третьим глазом ту бежевую «Волгу», которую «разули» его дружки — сняли два передних колеса, предварительно подсунув под машину обрубок толстого бревна.

Мотоцикл несся по лесу, а Семен с ужасом видел третьим глазом, что ничуть, ни на метр не удаляется от бежевой «Волги». Ему нужно было поскорее уехать подальше от опасного места, и он никак не мог сделать это, хотя стволы сосен и берез так и мелькали перед мотоциклом. Впереди уже проглядывала через кусты боковина дота, в котором Сороконог ждал очередной добычи. Но третий глаз фиксировал одно и то же — «разутая» бежевая «Волга» оставалась рядом.

От страха, что ему никогда не удастся умчаться от проклятой машины, Семен отчаянно завопил и покрылся с ног до головы липкой противной испариной. Руки ослабли и под тяжестью висевших на них колес соскользнули с руля. Мотоцикл вильнул вправо и врезался в мягкую кочку с высоким, как дерево, кустом гоноболи. Семен упал на спину, и крупные матово-голубые ягоды градом забарабанили по лицу…

Он проснулся и с трудом расцепил закинутые за голову затекший руки. Они ныли, словно только что освободились от груза ворованных колес. На щеках и на лбу еще не прошло ощущение дробных ударов ягод голубики. Семен провел по лицу ладонями — стер крупные капли холодного пота и наконец с полной ясностью осознал, что это был всего лишь сон.

Но облегчение не приходило. Страх не исчезал, потому что почти все, пригрезившееся ему во сне, было когда-то в его жизни. Были и «разутые» машины, оставленные в лесу без присмотра азартными грибниками. Был и дот — штаб и склад Сороконога. Там временно хранились украденные колеса, пока не находился покупатель, готовый за бесценок взять явно ворованное. И мотоцикл был — тоже «уведенный» у беспечного грибника. Семен оказался самым любознательным и ловким из всех своих дружков. Без инструктора, по справочнику он разобрался в устройстве ИЖа и научился управлять им. А потом Сороконог за полцены продал кому-то этот мотоцикл.

Семен застонал, вспомнив то время. Бешено задергалась щека, и градины холодного пота снова выступили на лице. Промакнув их подушкой, он затряс головой, отгоняя навязчивые воспоминания, и сел на кровати.

За окном уже начинался робкий осенний рассвет. Часы показывали половину пятого. Стрелки, как напоминание о чем-то приятном, сняли с Семена напряженность. «Не проспал!» — подумал он и оделся, стараясь не шуметь и не разбудить ребят.

В подвал он пришел без четверти пять, но завхоз был уже там.

— Молодчага! — поприветствовал он Семена. — Похоже, что мы сработаемся… Силенка есть? — Завхоз кивнул на пару длинных ящиков, связанных одной веревкой. — Унесешь?.. Удобней всего — через плечо… Ну-ка, попробуй!

Семен наклонился над ящиками и увидел сквозь щели черно-лаковые кафельные плитки. Подсунув плечо под веревку, он выпрямился. Ящики были довольно тяжелые, но легли удобно — один за спину, другой на грудь.

— Куда нести?

— Не торопись! — Завхоз двусмысленно улыбнулся. — Наряд на работу сейчас тебе выпишу.

Он оторвал от рулона клочок оберточной бумаги и написал что-то на нем.

— Пойдешь по этому адресу… Это рядом… Этаж третий — можешь на лифте… Отдашь плитки и получишь деньги. Сколько — тебя не касается. Там знают. Все принесешь мне.

Возможно, кто-нибудь другой не сразу сообразил бы, что за поручение дает ему завхоз. Но у Семена нюх на таких людей был обостренный. Двусмысленная улыбочка уже насторожила его, а когда он услышал, в чем заключается «наряд на работу», то больше не сомневался, что перед ним жулик. В глазах у Семена зарябило и возникло смутное виденье той самой «Волги», от которой он безуспешно старался умчаться во сне. «Почему он ко мне сунулся? — резанула обидная мысль. — Прошлое у меня на морде отпечаталось, что ли?» Он скособочился и опустил правое плечо. Веревка соскользнула — ящики грохнулись на пол.

— Разобьешь, дурила! — крикнул завхоз.

— Сам неси! — чуть шевеля губами, процедил Семен. — Не к тому стукнулся!

— К тому-у-у! — с деланной улыбкой произнес завхоз.

— Еще раз стукнешься — ушибешься!

У завхоза был выбор: либо разыграть невинность, пристыдить парня за то, что он посмел подумать что-то плохое, и, приказав вернуть деньги, забыть о нем. Либо припугнуть его и под страхом разоблачения заставить его подчиниться. Для мелких махинаций ему позарез нужен был помощник. Семен казался самым подходящим. Не хотелось терять его.

— Ты паиньку из себя не корчи — не получится! — многозначительно сказал завхоз, потирая лысину. — Видел тебя с тем хлопоногим. И слышал… Я не судья, но думаю, что на десятку потянет. На двоих, конечно, — по пять лет на брата.

— Врешь! — Семен яростно выкатил глаза. — По пятерке на троих — с тобой вместе! Пятнадцать получится!

Это была явная угроза на угрозу, и почувствовал завхоз, что парня на испуг не возьмешь, а себе неприятностей схлопочешь. Пришлось бить отбой. Сделав вид, что он не понял и не принял на себя угрозу, завхоз разорвал «наряд на работу» и спокойно сказал:

— Если вас трое, то выйдет пятнадцать. Не спорю!.. Но я не судья, разбирайтесь сами… Иди досыпай. Не забудь вернуть деньги.

— Если и не верну — заткнешься! Шуршать не захочешь! — со злорадной ухмылкой ответил Семен. — Но я отдам — подавись ими!..

В пять часов Семен уже снова лежал в кровати, но спать больше не мог. Мешал не страх. Знал он, что завхоз не решится рассказать кому-нибудь о своих подозрениях. Да и что он расскажет? Ну, видел, как Семен встретился с одноногим парнем. Ну, слышал, что тот требовал от него денег. Что из этого?.. А у Семена факт — ящики с дефицитными черными плитками. Интересно, понесет ли он их сам? Вот бы сцапать с поличными! Разбудить ребят — и «застукать» по дороге!..

Но не ему, Семену, ловить жуликов! Не с его прошлым! Шерлок Холмс сам замазан по уши!.. От этой мысли тяжко становилось и тоскливо. Вычеркнуть бы из памяти, выскрести бы из жизни всех, кто повлиял на него когда-то, — и пьяницу отчима, и калеку Сороконога, и всю его «компаху»…

Вспомнилась и мать — маленькая, как девчонка, добрая, ласковая, но безвольная, забитая и запуганная мужем. И что она нашла в нем — в забулдыге с лиловым носом и пудовыми кулаками?.. Семен жалел и ее, и себя. Но жалость к себе смешивалась со злостью на себя же. А когда он думал о матери, жалость была чистой и выжимала скупые, скрытые от всех слезы.

Часов в семь зашевелился на кровати, зевнул и, выпростав руки из-под одеяла, сладко потянулся Петька Строгов. Он всегда просыпался раньше всех и удивился, заметив, что Семен уже не спит.

— Что это с тобой? Вчерашний кран приснился?.. Подъехал — и цап тебя клешней за нос!

— Хуже! — отозвался Семен.

— А здорово мы вчера с тобой поработали! — вспомнил Петька, натягивая брюки. — Эти блоки хоть и одинаковые, а дома из них можно сложить совсем разные, непохожие, любой формы… Цветком бы попробовать! А вместо фундамента — подвижная платформа, как сцена в театре. И чтобы она за солнцем поворачивалась, вроде подсолнечника.

— Развалится, — пробурчал Борис Барсуков, разбуженный их голосами.

— Что развалится?

— Цветок твой… Раствор не тот пошел — на воде. Раньше его — на молоке. И яйца клали. Потому и крепость была… Когда трубу чистил — ни один кирпич не отвалился. Вот это раствор.

— Теперь в него морских медуз добавляют, — сообщил Петька вычитанную где-то новость. — Схватывает получше молока с яйцами!

— Чепуха! — веско сказал Семен. — Мне Конь рассказывал — железный клей скоро изобретут. Берет намертво. И не по кирпичику — целыми секциями лепить будут.

Олег тоже проснулся и, прислушиваясь к разговору ребят, вновь ощутил зависть. Они болтают что-то о чудесном клее, о старой трубе, о домах-подсолнечниках. Все это, может быть, и чепуха, но важно другое — им интересно! А ему?.. Неприкаянным назвала его Зоя. Так оно, пожалуй, и есть. И Олегу нестерпимо захотелось хоть как-то вмешаться в их разговор, чтобы развеять горькое чувство отстраненности.

— У кого этот железный клей? Дайте мне! — с шутки начал он. — Надо объявление приклеить!

Он достал из тумбочки рулон бумаги и развернул его так, чтобы ребята могли прочесть текст, который он сочинил вчера после ухода Зои. Там было написано: «Этот ящик — твой тайный и надежный друг. Если тебе плохо — опусти сюда записку. Друг поможет тебе немедленно и дает слово, что никто не узнает, какая случилась у тебя беда».

Ребята по-разному отнеслись к надписи. Борис вообще не понял, что это и зачем, и промолчал, приняв все за неудачный розыгрыш. Петька озадаченно хмыкнул и посмотрел на тумбочку Олега.

— Опускать туда?.. А друг — это ты?.. Почему же тайный?

— Твоя амазонка придумала? — догадался Семен и очень внимательно перечитал текст.

— Кто и что — секрет! — ответил Олег. — А ящик скоро увидите. Все его увидят!

— Детская игра! — пренебрежительно заметил Петька. — Никому…

— Подожди! — перебил его Семен. — Кто и как помогать будет?

— Кто именно — секрет! — повторил Олег. — А как — могу сказать: во-первых, очень быстро, в тот же день. Во-вторых, тайно, чтобы не болтали по всему училищу.

Даже самому себе Семен не сумел бы объяснить, почему так затронула его эта надпись. Он воспринимал ее как неожиданный и еще не до конца понятый намек на что-то хорошее. Одно не нравилось ему: Олег участвовал в этой затее, а в его помощь Семен не верил. Он так и сказал:

— Какая от тебя помощь!

— Это еще почему? — обиделся Олег.

— В себе разберись, а потом уж в чужое нутро заглядывай. Оно, может, посложнее твоего устроено — не поймешь, что к чему!

— Очень мне нужно в себя заглядывать! — еще больше обиделся Олег. — Чего я там не видел!

— Не колыхайся! — примирительно и как-то устало произнес Семен. — Я просто так… Жаловаться никому не собираюсь… Сам взял — сам и съел!

Петька и Борис уловили в этих словах затаенную боль, но у них не было привычки приставать к кому-нибудь с расспросами, тем более — к Семену, совсем не расположенному к откровенности. А Олег ничего не почувствовал, кроме собственной обиды. Молча скатал он в рулон объявление, которое не только не помогло избавиться от тягостного ощущения постылой непричастности, но даже усилило его.

День был испорчен с самого утра.

На уроке английского языка Олег несвязно, с ошибками пересказывал информацию из «Москоу Ньюс» о международном турнире по боксу. Раньше Ирине Георгиевне не приходилось прерывать Олега, а сегодня она была вынуждена останавливать, поправлять его, вставлять пропущенные им артикли. В конце она заметила с мягким юмором:

— Неплохо, но… доктор Уотсон мог бы рассказать чуть получше.

Олег покраснел, вспомнив, что ему в спектакле поручена роль друга Шерлока Холмса, а Ирина Георгиевна продолжала:

— Боюсь, как бы знаменитый сыщик не догадался, что ты не англичанин. Холмс такой ведь проницательный!

Польщенный, Семен пристукнул кулаком по столу.

— Уж я ему, Ирина Георгиевна, спуску не дам! Он у меня забудет, как глотать артикли!

Вся группа дружно захохотала. Ребята смеялись потому, что знали, насколько Олег сильнее Семена в английском языке. Но Олегу казалось, что смеются над ним. Настроение у него стало еще хуже, а на практических занятиях, которые в конце учебного дня проводил Никита Савельевич, обида на всех и неудовлетворенность собой дошли до предела.

В этой учебной мастерской ребята проходили практику по облицовке стен кафельными плитками. В центре просторного помещения был устроен растворный узел. Здесь стояли мешки с цементом и песком. Высились стопки плиток и цинковых тазиков. В ящиках лежали инструменты, необходимые для облицовочных работ. Сюда же были подведены и водопроводные трубы с медными кранами на концах.

Вдоль стен мастерской располагались узкие одинаковые кабинки, отделенные друг от друга бетонными перегородками.

Получив плитки и подготовив под руководством мастера раствор в тазике, ребята расходились по кабинкам. Задача была для новичков сложная — под присмотром мастера облицевать плитками одну из бетонных стенок. Потом плитки и раствор соскребались с бетонной стены, чтобы следующая группа могла повторить все операции сначала.

Так было всегда, так было бы и в группе Никиты Савельевича, если бы не забастовал снова Петька Строгов.

Пока Никита Савельевич рассказывал о марках цемента, пока растолковывал, какой песок лучше — крупнозернистый или мелкий — и в какой пропорции нужно смешивать его с цементом, чтобы получить хороший раствор, Петька слушал внимательно. Дома ему приходилось готовить раствор, но уточнить свои знания не мешало. Краткие сведения о сортах, форме и расцветке кафельных плиток он тоже выслушал с интересом и спросил, можно ли второй раз использовать плитку, которая уже была в употреблении.

Помнил Никита Савельевич, как взбунтовался Петька на первом занятии в столярной мастерской, и потому предполагал, что этот вопрос тоже задан неспроста. Прежде чем ответить на него, мастер подумал, какую работу можно предложить Петьке, если тот вновь заявит, что не будет «даром материал переводить».

— Обычно плитки используются один раз, — сказал Никита Савельевич. — Исключения бывают, но редко — для особо ценных плиток.

— Для черных? — Семен, как ему думалось, по-шерлок-холмсовски повел бровью в сторону уложенных в стопки плиток, среди которых не было ни одной черной. — Нам их не видать, как собственных ушей!

— Черные — временный дефицит, — ответил Никита Савельевич, который, как и все остальные, не мог разгадать странного пристрастия Семена к черным плиткам. — Я имел в виду старинные фигурные изразцы.

— Выходит, эти, — теперь уже Петька указал на стопки белых плиток, — после нашей учебы пойдут на свалку?

Довольный тем, что предвидел Петькины намерения, Никита Савельевич спросил в свою очередь:

— А как же в школе? Даже в вузе?.. Сколько там бумаги портят — ужас!.. Тетради, блокноты… Чертят на бумаге, рисуют, записочки пописывают… И все это потом в корзину.

Возражать было трудно, но Петька не сдавался, потому что считал себя правым.

— Я не про школу — я про нас. От учебного труда тоже должна быть польза. Мы же не мартышки!

Большинство ребят было согласно с ним, но вслух никто не высказывался. Мешал страх. Никто, кроме Петьки, не пробовал лепить к стенке кафельные плитки. Поддержать его — значит требовать настоящей работы. А справятся ли они? И ребята выжидательно помалкивали. Они тоже помнили, чем закончился разговор Петьки с Никитой Савельевичем в столярной мастерской, и были уверены, что и на этот раз мастер даст ему персональное задание и, возможно, разрешит взять помощников. Тогда, в «столярке», добровольцев не было, и Петька сам выбрал Бориса Барсукова, а теперь многие пошли бы в помощники, потому что настоящая работа все-таки интересней учебного труда. А главное, Петьку, без всякого с его стороны старания, мальчишки с того дня начали считать знатоком чуть ли не любого ремесла. С таким можно без боязни браться даже за незнакомое дело. Уж он-то не растеряется.

Все произошло так, как и предполагали ребята.

— Хорошо, — сказал Никита Савельевич. — Мартышкин труд мне тоже не по душе… Хотел поручить большую работу второкурсникам, но придется уступить твоей бригаде.

— Моей бригаде? — широко улыбнулся Петька. — Это звучит!

— Бери четырех помощников, — разрешил мастер. — Выбирай сам. Целиком за них отвечаешь. Спрошу строго — как с подлинного бригадира!

— А наряд будет?

— Выпишу, если хочешь.

— Только чтоб все было указано — и объем работ, и расценки! — потребовал Петька. — Денег мы не попросим, но знать хочется, сколько бы мы заработали на самом деле.

Никита Савельевич согласился и с этим, а Петька повернулся к ребятам. Когда его взгляд, не останавливаясь, безразлично скользнул по лицу Олега, тот даже побледнел, поняв, что Петька не собирается брать его в бригаду. Еще совсем недавно это ничуть не затронуло бы его. Но сегодня мимолетный Петькин взгляд, скользнувший как по пустому месту, резанул Олега по нервам. Опять он был никому не нужен! Чужаком почувствовал он себя и в группе, и во всем училище. «Убегу! Сегодня же убегу! — зло и тоскливо подумал Олег. — Приеду домой — покаюсь!.. Не выгонят же на улицу!»

А Петька уже отобрал из группы двух пареньков, потом назвал Семена, посмотрел на Бориса, подумал, но ничего не сказал и снова оглядел ребят. Изучающе смотрел на мальчишек и Никита Савельевич, и только он заметил, что Олегу вдруг стало не по себе. Чутье и опыт подсказали старому мастеру, что этот парень, которого он еще не распознал до конца, глубоко обижен. И причина одна — его не хотят брать в бригаду.

— Работать придется в отрыве от всей группы, — сказал Никита Савельевич, придумав, как поддержать Олега. — Но я буду совершенно за вас спокоен, если вместе с бригадиром с вами пойдет и комсорг.

Занятый своими переживаниями, Олег хоть и слышал мастера, но не сразу принял его слова на свой счет.

— Олег! Хочешь с нами? — спросил Петька, втайне надеясь, что тот откажется.

— Хочу! — вздрогнув, ответил Олег.

— Только учти! — предупредил Петька. — Рукава засучить…

— Я не безрукий! — не дослушал его Олег…

Разрешив ребятам, не попавшим в Петькину бригаду, готовить раствор, Никита Савельевич принялся составлять необычный для училища документ. Присев к столу и вынув блокнот, он написал на листке: «Наряд», а чуть пониже — «бригаде П. Строгова».

— Первый мой наряд! — улыбнулся Петька.

— У меня — второй! — сказал Семен и криво усмехнулся, дернув щекой.

«Объект…» — продолжал писать Никита Савельевич.

— Душевая! — подсказал Петька, заставив Никиту Савельевича удивленно приподнять голову.

— Верно! Душевая!.. Глаз у тебя хозяйский!

— Это и слепой бы увидел! Там же пузырь в полстены. Плитки отстали и выпятились, как живот после обеда.

— А почему?.. Объяснить сумеешь?

— Облицовщик пьян был! — нахмурился Петька. — Или работал левой ногой… Я б ему и эту ногу выдернул и не заплатил бы ни копейки!

Все больше и больше нравился Петька Никите Савельевичу. Даже настойчивое напоминание о деньгах мастер принял без всякого неприязненного чувства и выставил в наряде государственные расценки по облицовочным работам.

— Это при условии отличного качества.

— Сто лет простоит! — заверил его Петька и предупредил: — Душевую придется закрыть надолго!.. Мы, конечно, поднажать можем, чтоб к вечеру управиться… если надбавка будет за срочность.

— Будет! — пообещал Никита Савельевич. — Всеобщая благодарность.

— Пока годится! — согласился Петька и, сунув наряд в карман, приступил к своим бригадирским обязанностям.

Олег получил от него задание написать и вывесить на дверях душевой объявление — закрыта на ремонт до восьми часов вечера.

— До восьми? — с недовольством спросил Семен. — Ничего себе работенка!

— Можешь остаться! — жестко сказал Петька. — Другого возьму.

— Ладно уж, — проворчал Семен. — Пожертвую один вечер коту под хвост!

Остальные не возражали. Забрав инструменты, два мешка — с цементом и песком, плитки — сколько смогли взять, ребята спустились в душевую, где обычно умывались после практических занятий. Олег навесил на дверь объявление и присоединился к мальчишкам, разглядывавшим кафельную стену с явной выпуклостью посередине.

Петька деловито обстучал эту выпуклость, определяя размеры участка с отставшим кафелем.

— Метров десять, — сообщил он и острием мастерка подковырнул одну из плиток.

Она отвалилась вместе с пластом старого раствора. Обнажилась гладкая поверхность бетонной стены.

— Так я и знал! — насупился он и обернулся к ребятам. — Насечку поленились сделать!.. Чтоб им на голову все это рухнуло! Халтурщики!.. Придется долбить за них…

Петька умел распоряжаться не только своими, но и чужими руками. Когда минут через десять Никита Савельевич потихоньку приоткрыл дверь и заглянул в душевую, там уже с грохотом рушились на пол пласты старого раствора и тупо позвякивал пробойник, оставляя в обнажившемся бетоне выбоины для того, чтобы новый раствор накрепко сросся со стеной.

Работа продолжалась и после обеда. В общежитие ребята вернулись около восьми.

— Много зашибили, шабашники? — спросил Борис, отложив газету со статьей о поиске утопленных Наполеоном сокровищ Московского Кремля.

— Мы деньгами интересуемся в теоретическом плане! — сказал Семен и свирепо посмотрел на Петьку. — Нашему бригадиру важно знать сколько, а получать — пусть хоть дядя получает! Мы такие — нам не надо!

И свирепый взгляд, и ехидные слова — все это была лишь шутка. Семен оценил распорядительность Петьки и его уменье работать. С ним было легко. Не подчеркивая своего превосходства, Петька сначала показал, что и как нужно делать, а потом так расставил ребят, что работа пошла без задержек. Не считая обеда, сделали только один перерыв, когда облицевали кафелем первый квадратный метр.

— Перекур! — шутливо объявил Петька, а сам для наглядности протер тряпкой новые плитки, и они весело заблестели там, где только что уныло серел бетон.

От этого зеркального поблескиванья всем стало радостно и захотелось побыстрей облицевать всю стену. Больше перерывов не устраивали — дорожили каждой минутой, за которую Петька и Семен с его помощью успевали уложить по одной, а то и по две плитки.

Два других паренька готовили раствор и носили кафель из мастерской, а Олег работал пробойником и молотком.

Дело нудное — долбить стену с риском ударить по пальцам, но все это казалось Олегу значительно легче, чем чувствовать себя отгороженным от всех и никому не нужным.

— Хорошо! Хорошо! — не забывал подбадривать его Петька и лишь изредка просил: — Долби поглубже.

И Олег все уверенней, сильней бил молотком по пробойнику и вдруг с удивлением осознал, что не думает больше о пальцах, а заботится только о том, чтобы не задерживать ребят и не затормозить работу. За ним вдоль стены продвигались Петька и Семен. Если Олег не успеет сделать насечку, они не смогут класть кафель. И он старался вовсю. Молоток будто сам без промаха бил по расплющенному концу пробойника, и дистанция между Олегом и ребятами не сокращалась.

Лишь в общежитии он почувствовал, как ноют у него руки от непривычного напряжения. Но это была приятная боль. Она как-то сближала, роднила его с ребятами — с Семеном, который, покрякивая, разминал натруженные пальцы, с Петькой, у которого от цемента зудили ладони. Он потирал их о край стола и подсчитывал вслух:

— С двух до восьми — шесть часов… Минус обед минут сорок… Полного рабочего дня не выходит… Но все равно — сегодня можно слопать последнюю банку варенья!.. Борис! Хватит клады выкапывать! Дуй за чаем!

Петька вытащил из-под кровати почти пустой и потому легкий чемодан, а Борис пошел к двери, но чаепитие пришлось отложить.

Брякнув алюминиевым чайником, Борис отступил от порога, впуская Никиту Савельевича и Иннокентия Гавриловича.

— Здесь трое, — сказал мастер директору. — Два других — в одиннадцатой комнате.

— Зайдем и туда, — кивнул головой Иннокентий Гаврилович и объяснил вскочившим ребятам цель своего вечернего визита: — Был я в душевой, а оттуда прямо к вам. Хочу лично поблагодарить вас. Приказ по училищу вывесим завтра, а сейчас — спасибо!

Семену он первому протянул руку.

— Тебя я помню. Заботин? Не так ли?.. Очень рад, что мы не ошиблись, приняв тебя в училище.

Пожимая руку Петьке Строгову, директор предупредил Никиту Савельевича:

— Не подсказывайте! — И сам определил: — Думаю, ты и есть тот бригадир!.. Я и впредь разрешил вашему мастеру направлять умелых первокурсников на самостоятельные работы… Но позволь с тобой не согласиться по поводу практических занятий. Это все-таки не мартышкин труд. Особенно для тех, кто никогда в жизни не пилил, не красил и не строгал. К сожалению, таких все больше и больше… А тебя я уже хорошо знаю, — сказал Иннокентий Гаврилович, подходя к Олегу. — Меня радует, что ты неповерхностно понимаешь роль комсогрупорга. Увидел неисправный вентилятор — не прошел мимо. Сегодня поддержал бригадира и сам хорошо поработал, хотя, судя по рукам, ты раньше физическим трудом не увлекался.

Олег покраснел от похвалы, а директор уже протягивал руку Борису. Тот не ожидал этого и запоздало приподнял правую руку, забыв, что в ней чайник. Перехватив его другой рукой, он неуклюже схватил Иннокентия Гавриловича за кончики пальцев и буркнул баском:

— Мне-то за что?

— За страсть, — ответил директор. — Человеку без страсти холодно и скучно… Мне Никита Савельевич рассказывал про тебя. Нашей программой это не предусмотрено, но мы постараемся наладить контакт с реставраторами.

Забыв опять про чайник, Борис выпустил его, и он, ударившись о пол, громко задребезжал. Борис заторопился поднять его, но не дотянулся, сделал короткий шажок вперед и, не рассчитав, ткнул носком ботинка в алюминиевый бок. Громыхая, чайник закатился под стол, а крышка отлетела в угол комнаты.

— Теперь все про тебя знаю! — засмеялся Иннокентий Гаврилович. — Это ты боишься ходить в лес за грибами?.. Отгадал?

— Не я… Мне-то что! — ничуть не смутившись, возразил из-под стола Борис. — Это мамка… Говорит — с твоей ловкостью на мину нарвешься… Это она боится.

— Не только она, — загадочно произнес директор. — А то бы я и не знал про такую опасность.