Верхний этаж

Дела вечерние

Неожиданный вызов в комитет комсомола расстроил Олега. Бредя по коридору, он подсчитывал, сколько уже пропало у него дней. Ни на занятиях, ни в вечерние часы не было того покоя, на который он надеялся, поступая в это ПТУ. Все точно сговорились отвлекать его от подготовки к университетским экзаменам. Он предпочел бы, чтобы преподаватели оказались скучными, неинтересными людьми, а их воспитатель Никита Савельевич — серым, тупым человеком. Тогда легче было бы игнорировать их. Но все, с кем сталкивался Олег в училище, глубоко любили свое дело и знали его досконально. Он нередко ловил себя на том, что смотрел в сборник правил по орфографии и пунктуации и не понимал, что там написано, потому что увлеченно слушал преподавателя.

И Зою Владову он хотел бы видеть совсем не такой, какой она была, а значительно хуже — какой-нибудь сухой формалисткой, которой нетрудно возражать, находя такие же формальные отговорки. Он сердился на нее за свое избрание комсогрупоргом, за этот вызов в комитет комсомола, но заранее знал, что не сможет отказать ей, какое бы новое дело она ему ни поручила.

Олег пришел на расширенное заседание комитета последним. Зоя уже говорила что-то комсомольцам, но, увидев его, прервалась.

— Садись!.. Почему хмурый?.. Могу тебя обрадовать. Я узнавала — ты лучше всех написал диктовку. Есть немного ошибок — в знаках.

— Я же говорил! — некстати вырвалось у Олега.

— И я говорила! — улыбнулась Зоя. — А помнишь, что?.. Ты у нас подтянешь русский до пятерки.

«Подтяну, если ты мешать не будешь!» — сердито подумал он и сам же почувствовал всю несправедливость этой мысли.

А Зоя вернулась к разговору, прерванному приходом Олега. В повестке дня этот вопрос значился первым и звучал необычно, почти таинственно — «Срочная помощь». Зоя предлагала создать оперативную группу ребят, которые могли бы помочь своим товарищам в самом затруднительном, запутанном положении. Девизом опергруппы должно было стать правило: «Сегодня узнали — сегодня же помогли».

Эта идея возникла у Зои Владовой минувшим летом, когда в комитет комсомола один за другим пришли четыре письма от парней и девушек, проучившихся в училище один год. Уехав на каникулы домой, они решили больше не возвращаться. Ссылаясь на болезнь, прислали сомнительные справки, но из писем стало ясно, что причина в другом. Жизнь в общежитии показалась им тягостной. Дома с любой мелочью можно прибежать к родителям, к старшим братьям или сестрам. Здесь такой возможности не было.

Оторвался каблук — не шутка для девчонки! Но с этой бедой в комитет комсомола не пойдешь. Парень потерял полученные от родителей деньги. И тоже — в бухгалтерию не явишься, не попросишь десятку на мелкие расходы. Да мало ли всяких непредвиденных неприятностей, которые в семье легко улаживались, а в общежитии вырастают до таких размеров, что не только учиться, а и жить тут не хочется.

По замыслу Зои в опергруппу «Срочной помощи» нужно выбрать самых добрых, самых чутких парней и девчонок. И пусть все узнают, что есть в училище такая организация, куда можно обращаться хоть днем, хоть ночью с любой бедой. Помощь гарантирована, тайна — тоже.

— А где взять таких чудотворцев, которые во всем помочь смогут? — спросил Олег.

Он совсем не собирался участвовать в обсуждении какого-либо вопроса. Но предложение Зои почему-то затронуло его. Оно казалось ему нереальным и в то же время притягательным, как всякая неосуществимая мечта.

— Нужны не чудотворцы, а просто доброжелательные ребята, — ответила Зоя. — А чудеса творить будем сообща. Надо — к директору пойдем! Надо — в райком! Хоть в Верховный Совет!.. Это я беру на себя, а вам, — она посмотрела на Олега так, будто он уже был включен в состав опергруппы, — нужно настроить ваши глаза, уши и сердца на волну бедствия, чтобы не пропустить самого слабого, чуть слышного сигнала «SOS».

Все присутствовавшие комсомольцы понимали, что успех задуманного целиком зависит от тех, кто войдет в опергруппу. Предполагалось, что она будет состоять из трех девочек и двух парней, причем трое — из числа старшекурсников, а двое — из новичков. Кандидатуры старшекурсников определились довольно легко. Среди них нашлись две девочки и один паренек, которые по своему характеру вполне подходили для этого поручения. Оно требовало такта, наблюдательности, ненавязчивого уменья расположить к себе, терпеливо выслушать, догадаться о том, что высказано лишь намеком, и самое главное — быстро оказать помощь.

Выбрать таких ребят из новичков было труднее. Зоя пригласила на заседание Олега Самоцветова и Олю Зыбкову — ту самую девочку, с которой уже дважды сталкивался Борис Барсуков. Эти двое показались Зое наиболее подходящими для работы в опергруппе.

— Не волнуйся! Сиди спокойно! — осадила она Олега, порывавшегося вскочить и отказаться от поручения. — Мы вас еще никуда не выбираем! Нужно проверить, годитесь ли вы… Одно срочное дело у меня имеется. Я узнала об этом сегодня, и сегодня же надо с ним разобраться!.. Это и будет вашей проверкой.

Олег больше не пытался возражать, но и работать в опергруппе не собирался. Вполуха выслушал он дальнейшие объяснения Зои. Оказалось, что сегодня девять девчонок и мальчишек из разных групп ушли с занятий, сославшись на головную боль. В поликлинику никто из них не обратился, и особо ретивые комсогрупорги собирались пропесочить прогульщиков на экстренных собраниях. Прогулы бывали в училище, но этот случай вызвал у Зои сомнение. Она не любила поспешных «накачек» и «проработок». Не обидеть бы ребят недоверием! Девять человек, учась в разных группах, не могли сговориться и придумать одну и ту же болезнь. Да и зачем такой сговор? Нет ли здесь какой-нибудь скрытой серьезной причины? Это и поручалось выяснить Олегу и Оле.

— Я у девчонок побываю, — сказала она, когда они вышли в коридор, — а ты — у мальчишек. Потом встретимся и поговорим.

— Ладно, — согласился Олег, хотя и не думал разыскивать ребят, пропустивших занятия.

А Оля сначала заглянула в «бытовку» — так ребята называли помещение, оборудованное для нехитрых бытовых дел учащихся. Здесь можно было простирнуть рубашку, почистить ботинки, погладить брюки или платье. Собираясь тут, мальчишки и особенно девчонки обменивались последними новостями и вообще болтали всякую всячину, и Зоя надеялась услышать что-нибудь о странной эпидемии головной боли. Но в «бытовке» она застала только Бориса Барсукова. Он стоял около широкой раковины. Локти, как поршни, ходили взад-вперед. Мыльная пена летела во все стороны.

Оля подошла поближе и с приятным удивлением увидела, что он стирает ее платок.

— Хватит! Уже хорошо! — засмеялась она. — Уже чисто!

— Заметно еще, — возразил Борис.

— Дай я посмотрю!

Оля отстранила его от раковины, прополоснула, выжала платок и, встряхнув, расправила его.

— Заметно, — повторил Борис и ткнул пальцем в белое пятнышко на голубом фоне.

— Ерунда! — отмахнулась Оля. — Метка на память.

Борис неуклюже переступил с ноги на ногу.

— Не думай — я не нарочно… И тогда тоже… Не видел, потому и наступил на туфлю.

— Ты всегда такой…

Оля подыскивала подходящее слово.

— Всегда… С самого… этого… как родился, — признался Борис, не дожидаясь конца фразы, и оба улыбнулись друг другу. — Я грибы люблю, а никогда их не собирал. Мамка в лес не пускала… Говорит, хоть одна если мина в лесу от войны осталась, ты на нее обязательно напорешься.

— Я, кажется, теперь должна тебе помогать, — вспомнила Оля про опергруппу «Срочной помощи».

— Как?

— Не знаю… Но обязана придумать! А то еще грохнешься с крыши.

— Не-а! — мотнул головой Борис. — Я туда не полезу.

— Боишься?

— Не-а!.. Клады не на крышах, а в подвалах больше.

Оля не успела узнать, о каких услышала кладах, потому что в «бытовку» ссутулясь вошел Семен.

— Деньги есть? — спросил он у Бориса.

У того в верхнем кармане куртки хранилась пятерка, но руки были в мыльной пене, и он, выпятив грудь, подставил карман Семену:

— Бери.

Двумя пальцами Семен вытащил пятерку.

— Отдам — не зажилю!

Из «бытовки» он снова пошел в свою комнату, куда заходил и раньше, но никого из ребят не застал там. Теперь за столом сидел Олег, раскрывший, наконец, сборник правил.

— Деньги есть? — накинулся на него Семен.

— Зачем? — неохотно отозвался Олег.

— Тебе-то что! — запальчиво крикнул Семен. — Есть — дай! Потом верну, не заначу! А нет — так…

— Сколько?

— Все!

Олегу не хотелось расставаться со своими двадцатью рублями. Он полез во внутренний карман, долго копался в нем и вытащил одну десятку.

— Больше нету.

— А у этого? — Семен кивнул на койку Петьки Строгова и сам же ответил себе: — Если и есть — не выпросишь!

— Мало ты у него сала поел! — кольнул Олег.

— То сало, а то деньги! Он на них молится! Подавится, а не даст!

Если бы Петька слышал это, Семен не получил бы от него ни копейки. Но Петька ничего не слышал и, войдя в комнату, не подавился, узнав, что Семену нужны деньги.

— Много надо?

— М-много! — растерянно промычал Семен, не ожидавший такого вопроса.

У запасливого Петьки было пятьдесят рублей, и он без колебаний протянул Семену двадцатипятирублевую бумажку.

— Хватит?

— Еще! — взмолился Семен, не веря в удачу.

— На! — Петька отдал последние деньги и похлопал по всем карманам. — Больше не проси — пусто.

Теперь у Семена было уже шестьдесят пять рублей. Окрепла надежда собрать сотню и откупиться от бывших дружков. Он гнал от себя пугающую мысль о том, что верить Сороконогу нельзя. Получив сотню, он может через неделю явиться с новым требованием. И все-таки в душе у Семена теплилась надежда. На что он им? Что было, то прошло. Он никогда больше не вернется в их компанию. Лучше сам пойдет в милицию, а к ним не вернется! Они должны это понять, и страх заставит их отступиться.

Но заставит ли? Не ради одной сотни искали они его по всему городу! И не нашли бы, если бы не этот проклятый мусор! И дернуло же его потащить во двор коробку с опилками и стружками! Всегда был настороже — даже у окна не садился! А тут благородство его заело! Расплылся перед мастером! Олух придурковатый! Лопух развесистый!

Так ругал он себя, вышагивая по коридорам общежития в поисках богатых ребят из его группы. Удача больше не сопутствовала ему. Одни совсем отказывали, другие давали мелочь. Но Семен был упрям. Он стал просить денег даже у тех, кого и не знал вовсе. Попалась навстречу Оля Зыбкова. В «бытовке» он к ней не обратился, а теперь выпросил рубль.

Сунув ему мятую бумажку, она побежала дальше — у нее были важные новости. Без стука влетела она в комнату номер семь и, присев к столу, бесцеремонно захлопнула сборник правил, лежавший перед Олегом.

— Был? — требовательно спросила она. — Всех спросил?

— Всех, — неохотно соврал он.

— Они тоже в фотокружок ходят?

— Ну, ходят, — поколебавшись, ответил Олег.

— Вижу, что не понял ничего! — изумилась Оля. — Эх ты!.. Голова болит у тех, кто в фотокружке занимается! Дошло?.. И никакие они не симулянты и прогульщики!.. Идем!

— Куда? — Олег испугался, что она потащит его к тем самым мальчишкам, с которыми он должен был переговорить. — Никуда я не пойду!

— Ты что? — Глаза у Оли стали огромными от удивления, готового немедленно перейти в негодование. — Забыл про наше правило — «Сегодня узнал — сегодня же помог»?.. Или ты еще не все понял?.. Надо осмотреть фотолабораторию — там причина!.. Идем!

Чертыхаясь про себя, Олег поплелся за ней.

Фотолаборатория, где проявляли и печатали снимки, была оборудована, как и все кабинеты ПТУ, самым лучшим образом. Единственный ее недостаток — это, пожалуй, слишком низкий потолок. Когда строили училище, фотолаборатория не предусматривалась проектом — зачем строителям фотодело? Но любители нашлись, и для лаборатории пришлось отвести одно из подвальных помещений.

— Душно здесь, — определила Оля, осмотрев лабораторию. — Потому, наверное, и голова болит.

Олег не ответил, хотя он, пока шел сюда, почувствовал некоторую заинтересованность. Если Оля права и те мальчишки, у которых болела голова и с которыми Олег должен был побеседовать, тоже занимаются в фотокружке, то тут есть над чем подумать. Разузнать что-то, расследовать непонятное — кому из ребят не понравится такое занятие! И Олег очень внимательно присматривался ко всему, что находилось в лаборатории. Низкий потолок его не насторожил. Не такой уж он и низкий — рукой не дотянешься, а девчонки и мальчишки — не старички-астматики, чтобы воздуха им не хватало! Но Оля упорно говорила о потолке.

— Конечно, он очень низкий!.. А здесь — химия, реакции всякие, газы…

— Ничего страшного! — возразил Олег, которому не хотелось, чтобы таинственная болезнь объяснилась так просто. — Для газов тут вот что есть!

Он указал на вентилятор, вмонтированный в стену под потолком и забранный металлической сеткой. Под ним на высоте плеча была желтая кнопка, и Олег нажал на нее. Набирая скорость, завертелись лопасти вентилятора. Вытяжное устройство заработало мягко, почти бесшумно.

Если бы не настойчивость Оли, они ушли бы из лаборатории ни с чем, но у нее была прекрасная привычка — дотошно проверять все, что вызывает сомнение. Подвинув один из стульев к стене, она вскочила на него и поднесла руку к вентилятору.

— Ну, конечно!.. Он же не работает!

— Сама ты не работаешь!.. Не видишь, что он вертится?

— А ты попробуй!

Теперь Олег забрался на стул и поднес руку к металлической сетке. Воздух упруго давил на ладонь, отталкивая от сетки, словно вентилятор работал в обратную сторону.

Прямо из фотолаборатории они пошли в комитет комсомола. Зои Владовой уже не было, но это не охладило Олю. В конце того же коридора была комната завхоза. Туда и направилась она, поторапливая плетущегося сзади Олега.

— Мы к вам с жалобой! — с порога объявила она, увидев за столом сияющую лысину завхоза. — В фотолаборатории не работает вентиляция. И кто там занимается — у всех болит голова. Мы проверили! — Она оглянулась на Олега. — Верно?

— Верно, — подтвердил он и почувствовал, как противно засосало под ложечкой: вдруг проверят и узнают, что мальчишки, с которыми он должен был поговорить, не занимаются в фотокружке.

Пожалел Олег, что поленился и не сходил к ним. Не было бы этого унизительного состояния, когда приходится врать и бояться, что ложь будет раскрыта.

Завхоз лишь мельком взглянул на них и, вытащив какую-то папку, начал перебирать бумажки. Он был аккуратным человеком. Большое хозяйство училища вел умело и расчетливо — так, чтобы не получать нареканий или замечаний. Это позволяло, прикрываясь репутацией образцового хозяйственника, не забывать о собственной, не всегда законной выгоде.

— Мы ждем! — требовательно напомнила о себе Оля.

— Немножко повежливей, — скрипуче отозвался завхоз, не отрываясь от бумажек. — И немножко терпения… Вот и нашел! Ознакомьтесь.

Это был акт комиссии, в котором утверждалось, что помещение пригодно для любых фоторабот и что вентилятор обеспечивает свободный доступ свежего воздуха.

— Чепуха! — возмутилась Оля. — Мы сами пробовали!

— А как вы думаете, кому нужно верить — авторитетной комиссии или вам?

Завхоз таким тоном произнес «вам», что всегда сдержанный, избегавший ссор Олег почувствовал раздражение. Не нравился ему этот лысый круглый человечек, который снисходительно посматривал на них и непонятным образом перекатывал на лбу жирные складки кожи. От этого движения казалось, что и по всей лысине пробегают маслянистые лоснящиеся валы.

— Убедил? — спросил он с той же обидной снисходительностью.

— Ничуть! — ответила Оля. — Вы бумажкой отгородились, а мы…

— Что? Что вы? — прервал ее завхоз, всем своим видом подчеркивая их несостоятельность.

— А вот что! — рассердился Олег. — Мы — к директору! — На этот раз он сам поторопил Олю. — Иди за мной!

Раздосадованные и обиженные, они торопливо дошли до дверей директорского кабинета. Тут Оля приостановилась.

— Подумаем, что говорить… Директор все-таки…

— Нечего думать! — возразил Олег.

Когда затрагивалось его самолюбие, он становился решительным и смелым. Коротко постучав, он открыл дверь.

Иннокентий Гаврилович молча выслушал их, привычно поигрывая бровями, и тотчас позвонил куда-то. Ему не ответили.

— Ключи от лаборатории у вас? — спросил он, положив трубку.

— У меня, — ответила Оля.

Втроем они спустились в подвальный этаж и сразу же увидели завхоза.

— Хорошо, что вы здесь, — сказал директор.

— А где же мне быть, Иннокентий Гаврилович! — залебезил завхоз.

Он был уже совсем не таким, каким только что видели его ребята. Исчезла пренебрежительная снисходительность, уступив место суетливой доброжелательности. На Олю и Олега он смотрел как на лучших друзей и помощников.

— Они просигналили — и я побежал проверять! Как говорится: доверяй, но проверяй! Хотя у меня есть акт весьма авторитетной комиссии. Я прихватил его с собой…

Иннокентий Гаврилович актом не заинтересовался.

— Мы работаем не для комиссий!

Завхоз первым вошел в фотолабораторию и, включив вентилятор, вскочил на стул, приставленный к стене еще Олей. Несколько секунд все смотрели на его короткие пальцы, которыми он перебирал у самой сетки, будто щупал струю воздуха.

Убедиться в неисправности вентиляции было нетрудно.

Любого другого завхоза мало огорчил бы этот незначительный факт, но ему требовалась не просто хорошая, а безупречная репутация. Он болезненно покряхтел, сожалея, что сам вынудил ребят обратиться к директору. Спустившись на пол, он потер виновато лысину.

— Сигнал справедливый. — Это он сказал Оле и Олегу, а директора заверил, прижав пухлые руки к груди: — Не сомневайтесь, Иннокентий Гаврилович, все будет исправлено! Я думаю, что засорилась вытяжная труба. Это бывает! Прочистим завтра же, а если успею, то и сегодня! — Завхоз посмотрел на часы — было без четверти семь. Он засуетился еще больше. — Вы позволите?.. У меня в семь деловая встреча!

Иннокентий Гаврилович не задерживал его, а ребятам сказал неожиданно и доверительно:

— Открыть вам мою мечту?.. Хочу, чтобы выпускники расставались с нашим училищем со слезами на глазах, а встречали их в строительных организациях с оркестром!.. И не только хочу, но и стараюсь, как умею… Помогайте мне! И всем скажите: мой кабинет открыт для них с утра до ночи. А когда закрыт — там, на дверях, мой домашний телефон…

Возвращаясь из училища в общежитие, Олег с сожалением думал о потраченном времени, но испытывал и что-то похожее на внутреннее удовлетворение: «Утерли нос катышу лысому!.. А директор — ничего, хорош!»

Вспоминая последние слова Иннокентия Гавриловича, он чувствовал стыд оттого, что не заслужил этих откровенных доверительных слов, и одновременно — приятную теплоту от искренней задушевности, с которой они были сказаны.

У входа в общежитие ему встретился грозно насупленный Семен.

— Разбогател, а выглядишь — будто тебя ограбили! — пошутил Олег.

— Тебе бы так разбогатеть! — не останавливаясь, пробурчал Семен. Олег посмотрел вслед и только сейчас спросил себя: зачем Семену столько денег? Не случилось ли что-нибудь? Не стоит ли догнать и расспросить его? Но Олег не пошел ни за Семеном, ни в свою комнату, а направился к тем мальчишкам, переговорить с которыми поручили ему в комитете комсомола. Он не знал, что повлияло на него и заставило, хоть и с опозданием, выполнить это поручение. Просто вдруг понял, что не будет ему покоя, пока он не побывает у них.

А Семену было от чего хмуриться. Как он ни старался — собрал только 75 рублей. С ними он и шел к ограде, чтобы встретиться с Сороконогом. Он обязательно появится — в этом Семен не сомневался и заранее представлял, сколько ругани и угроз услышит от него, когда даст ему не сто обещанных рублей. Взять-то он их возьмет, но может потребовать завтра додать остальное. А где достать эти деньги? Семен уже опросил почти всех в училище.

— Эй! — окликнул его завхоз, стоявший в дверях кирпичного склада. — Подойди-ка сюда!

За оградой Сороконога еще не было, и Семен подошел.

— Чего?

— Да вот присматриваюсь к тебе, — сказал завхоз, потерев пальцем за ухом. — Вижу — деловой, ловкий хлопец. А мне помощник нужен. Заработать небось хочешь?

Услышав про заработок, Семен подошел еще ближе.

— А что нужно делать?

— Сходить куда скажу. Снести что потребуется… У меня дел по горло! Будешь на подхвате… Работы немного — вечерком или утром до занятий… Справишься — деньгами не обижу.

Возможность заработать какие-то деньги лишила Семена обычной его настороженности, и он приниженно, с просьбой в голосе проговорил:

— Мне сейчас надо!.. А потом… потом — что хотите!

— Могу дать авансик, — согласился завхоз. — Десять хватит? Двадцать?

— Двадцать пять!

Выдав деньги, завхоз покатился к училищу. Из окна своей комнаты он видел, как к ограде, прихрамывая, подошел парень, который на этом же месте днем разговаривал с Семеном.