Верхний этаж

Будни

Не знал Никита Савельевич, осталось ли что-нибудь в сердцах у мальчишек после той поездки. Лично собой он был недоволен. Думалось ему, что и вел он себя не лучшим образом, и разговаривал с ребятами не так и не о том. «А как нужно? — спрашивал он себя. — Об этом и по радио, и по телевизору толкуют. Ученые выступают. Лучше них, конечно же, не скажешь!.. Вот и не лезь с такими лекциями! — сердился он на себя. — Сам же проповедовал: беритесь только за то, что никто другой лучше сделать не сумеет!»

Беспокойная была у него ночь, а утром решил он в разговоры общего характера вступать пореже. В таких беседах он хоть и распахивал себя перед ребятами, а их чувствовал лишь поверхностно. Да и то не всех. Нравилась мастеру целенаправленность Петра Строгова. Зато Олег Самоцветов оставался для него полной загадкой. Не совсем понимал Никита Савельевич Бориса Барсукова и Семена Заботина. Хотя последний меньше других тревожил его. Ершистый, злой, невыдержанный, но и откровенный. Мысли свои не прячет — высказывает их, не боясь показаться смешным или неправым. С наивным пренебрежением относится к «работягам», а руки-то у самого рабочие, хваткие, умелые. В этом мастер успел убедиться на первых же практических занятиях.

На другой день Никита Савельевич встретил Семена у выхода из столовой.

— В кино пойдешь?

— К-куда? — недоверчиво переспросил Семен.

— В кино. Покажу тебе, как ты говоришь, «работяг» завтрашнего дня. Посмотришь, как они «вкалывают».

— Запомнили! — усмехнулся Семен. — Это какого завтрашнего — который и через сто лет не наступит?

— Того, в котором тебе работать, — ответил мастер.

В небольшом зале для просмотра учебных фильмов Никита Савельевич сел за пульт, усадил рядом Семена и нажал кнопку. На окна опустились темные шторы, а на экране появилась просторная площадь, уставленная большими разновеликими блоками, похожими на отдельные домики без крыш, но с дверьми и двумя-тремя окнами. Эти домики располагались правильными рядами вдоль рельсов, по которым неторопливо передвигался подъемный кран с мощным захватом на конце длинной стрелы.

— Это склад готовых секций, — пояснил Никита Савельевич, — Будем строить многоквартирный дом.

Кран склонил шею над одной из трехоконных секций, мягко взял ее в захват, поднял и подъехал вместе с ней к бассейну с какой-то жидкой массой.

— Особый клеевой раствор, — сказал мастер, — Берет намертво.

Окунув нижнюю и боковые стороны секции в раствор, кран покатился по рельсам в дальний угол огороженной площади, и Семен увидел там большой недостроенный дом. Первый этаж был уже совсем готов. На втором не хватало той самой квартиры, которую нес кран. Он навис над этим местом и точно опустил секцию в пустовавшее гнездо, а потом поехал обратно.

— Третий этаж начнет теперь возводить, — продолжал комментировать Никита Савельевич. — Будем смотреть? Или надоело?

Не получив ответа, он потянулся к кнопке, чтобы остановить киноленту, но Семен придержал его руку:

— Пусть.

Он смотрел на экран и никак не мог понять, что больше всего поражает в этой картине. Наконец он сообразил, в чем дело. На кране не было кабины для крановщика. И вообще на всей этой большой огороженной площади — на складе и у строившегося дома — он не увидел ни одного рабочего.

— А где же, — спросил он, — эти…

— Работяги! — подсказал Никита Савельевич. — Сейчас покажу твоих работяг. Смотри внимательно.

Кран в это время проезжал мимо высокой башенки с застекленным колпаком наверху. Прозрачные стены позволяли видеть, что внутри все помещение забито какими-то приборами, телеэкранами, распределительными щитами, а у подковообразного стола сидели две женщины и трое мужчин в белых халатах.

— Вот они, — услышал Семен, — Операторы. Всего пять на всю эту стройку.

Мужчины и женщины сидели за столом напряженно и неподвижно. Пока башенка с колпаком находилась на экране, никто из них даже не шелохнулся.

— Им тоже не позавидуешь! — проговорил Семен. — Руки-ноги затекут! Они небось и кирпичики покидали бы с удовольствием после такой работы.

Никита Савельевич весело засмеялся.

— На тебя не угодишь! — Он снова потянулся к кнопке, — Хватит, пожалуй.

Когда шторы ушли вверх и дневной свет хлынул в зал, мастер спросил:

— Поработал бы на такой стройке?.. Только не бойся за свои руки-ноги. Операторам и халаты снимать приходится, и рукава засучивать. Техника ведь уход любит.

— Показуха! — помолчав, изрек Семен. — В кино все можно… И стройка эта — одна какая-нибудь на всю страну! Да и где она?

— Под боком, — загадочно ответил Никита Савельевич.

Комната, в которую он привел Семена, напоминала бильярдную с непомерно большим столом. Семен взглянул на него и чуть не выругался, увидев игрушечную башенку с прозрачным колпаком и сидевших под ним кукол-операторов. Здесь же, на столе, стоял и чудо-кран, оказавшийся всего-навсего ребячьей поделкой, лежали в беспорядке двух- и трехквартирные секции размером чуть побольше детских кубиков.

— Голову морочите! — с обидой произнес Семен.

Никита Савельевич ожидал от него такой реакции.

— Не торопись обижаться!.. Дело-то не в размерах. Все новое с макета начинается.

Он подошел к дальнему торцу стола, где был смонтирован пульт дистанционного управления краном, и повернул рычажок — на панели зажглись и замигали разноцветные лампочки. Мастер нажал на одну клавишу, на другую… Кран мягко покатился по рельсам, остановился у одного из кубиков, нагнул шею, взял его в захват и, повинуясь командам, подъехал к тому краю стола, где все еще стоял Семен. Раздвижная стрела вытянулась во всю длину, будто подавала ему кубик.

— Подставь руку! — попросил Никита Савельевич.

Семен с опаской раскрыл и подставил ладонь. Кран осторожно опустил на нее кубик.

— Ребята из прошлых выпусков сработали, — пояснил Никита Савельевич, — Они и фильм сняли, и это все смастерили.

Он показал на полки и стенные шкафы, заставленные макетами лысых и покрытых лесом пригорков, извилистых голубых речушек — желобов с пологими и обрывистыми краями. Были тут многочисленные образцы и всех когда-либо построенных домов — от старых изб и хат до современных высотных зданий. На отдельной полке горбились мосты, надземные и подземные переходы…

— На столе любую местность изобразить можно, — продолжал Никита Савельевич, подметив у Семена искорку интереса. — Изобразил — и строй хоть поселок, хоть город целый.

Семен небрежным взглядом окинул полки и шкафы с макетами, а к подъемному крану пригляделся повнимательней.

— Можно попробовать?

— Попробуй, — разрешил Никита Савельевич и объяснил назначение каждой из клавиш довольно сложного пульта. — Запомнил?.. И не огорчайся, если сразу не получится. Навык нужен. По первому разу все промахиваются.

Глаз у Семена оказался верным, а рука твердой. Он быстро освоился с клавиатурой и, направив кран в ближайший угол стола, попытался поднять захватом самый маленький макетик — красный трамвайный вагончик, затерявшийся на задворках двухэтажных домов-кубиков. Когда это ему удалось, он расплылся в такой по-детски широкой улыбке, какой никто еще в училище не видывал на его лице.

«Неужели нащупал струнку?» — подумал Никита Савельевич, наблюдая за Семеном. А тот созорничал на радостях — взгромоздил вагончик на крышу какого-то дома и погнал подъемный кран к дальнему краю стола — к притулившейся у косогора деревянной рубленой избе. Стрела нависла над ней и вдруг замерла, потому что Семен снял руку с пульта и задумался. Макет был очень похож на тот небольшой домик, в котором родился Семен и где осталась его мать с отчимом.

— Коротка стрелка! — вздохнул он, и глаза у него затуманились. — Дотянуться бы до дома, да сюда бы его вместе с мамкой!.. По дороге вытряхнул бы кой-кого в самое топкое болото! А кой-кому и голову бы отгрыз напрочь!

Он жиманул на клавиши — захват на стреле крана несколько раз угрожающе распахнул свои челюсти, словно кусал невидимых врагов Семена.

— Давно писем не было? — спросил Никита Савельевич.

Была минута, когда Семен чуть не признался, что сам виноват. Решив навсегда порвать со своими бывшими дружками, он даже матери сообщил адрес училища только после того, как Сороконог все-таки разыскал его. Ответа от нее пока не было.

— Съездить бы домой! — тоскливо прошептал Семен, но Никита Савельевич услышал.

— Так съезди! Разрешаю!.. Придет воскресенье — и поезжай.

— Как у вас все просто! — неожиданно обозлился Семен и, нервно подергав щекой, буркнул: — Простите.

Этот странный разговор ничего нового не дал Никите Савельевичу. Он и раньше чувствовал, что у Семена неспокойно на душе. Сегодня это лишь подтвердилось. И еще понял мастер, что сейчас расспрашивать его без толку — не раскроется.

— Пойдем, — предложил он.

— Остаться нельзя?

Мастер протянул ему ключ от комнаты.

— Запрешь потом… И не забудь отключить пульт.

Спускаясь на первый этаж, Никита Савельевич продолжал раздумывать о странностях Семена. Мастер помнил, что в семье у парня неблагополучно. Только в этом ли вся беда? Нет ли еще чего-нибудь такого, что заставляет его наглухо замыкаться в себе? Не съездить ли к нему домой?

Шум мотора отвлек Никиту Савельевича от этих трудноразрешимых вопросов. В послеобеденное время редко кто заглядывал в учебные мастерские, а шум доносился именно оттуда. Мастер открыл дверь и увидел в облаке рыжеватой пыли Бориса Барсукова и Олю Зыбкову. На верстаке стоял привезенный вчера кирпичный блок, и Борис старательно чистил его пескоструем. Оля придерживала тугой шланг. Оба они не услышали, как вошел мастер.

Никита Савельевич поспешил отключить пескоструй.

— Ваши глаза мне все-таки дороже, — растроганно проговорил он, — Нельзя без защитных очков.

— Я думала, ничего у него не получится и очки не потребуются, — сказала Оля. — А у него получается. Даже удивительно!

— Интересно ж, — пробормотал Борис.

Мощный вентилятор быстро всосал в себя остатки пыли. Блок празднично закраснел очищенными от многолетней копоти кирпичами. Голубых изразцовых плиток не было видно. Борис заботливо закрыл их фанерой, чтобы не повредить струей песка.

Смотрел Никита Савельевич на обновленный блок, каждый кирпичик которого побывал в руках его отца, и чувствовал, как повлажнело в глазах.

— Уже и не знаю, как и чем отблагодарить…

— Закончу — в нашем музее выставим, — смущаясь, утробно выдавил из себя Борис. — Люблю возиться со старьем.

— Верно! Любит! — подхватила Оля, опасаясь, как бы не оскорбило Никиту Савельевича неуважительное словцо — «старье». — И откуда только ловкость у него берется?.. Я раньше боялась: если он дом будет строить — с крыши свалится, а если его на кран посадить — стрелой за стену заденет.

— Ты уж скажешь, — неуверенно запротестовал Борис. — Не бойся.

— А я боялась! — повторила Оля, и было видно, что ей приятно проявлять заботу о нем; — Я даже придумала, чтобы у нас кружок организовали — ловкость развивать. И Зоя меня поддержала! Мы и у Иннокентия Гавриловича уже были!.. А теперь я и не знаю, нужен ли такой кружок?

— Нужен, — сказал Никита Савельевич, — Ты это хорошо придумала, да и меня, старого, надоумила.

Мастер недаром похвалил Олю. Она действительно подсказала ему полезную мысль. Но эта подсказка заставила Никиту Савельевича неодобрительно подумать о себе. Девчушка-пигалица без всякого жизненного опыта, без знания людей сумела подметить, в чем слаб и в чем силен Борис. И она не только подметила, но и что-то предприняла конкретное — постаралась организовать кружок. А он, старый мастер, что сделал лично для Бориса? Наставнику и воспитателю следовало бы раньше других распознать под внешней неуклюжестью и безразличием глубокий интерес к тому, что сам Борис называл «старьем». Не скрыт ли в этом флегматичном парне талант реставратора? Не из любви же к отцу Никиты Савельевича и не из одного желания угодить своему мастеру возится он в свободное время с кирпичным блоком! Какая-то потребность руководит им.

Здесь же, в мастерской, решил Никита Савельевич не откладывая поговорить с директором и организовать в училище факультативные занятия по реставрационным работам.

Выдав Борису и Оле защитные очки, он ушел.

Долго еще шумел пескоструй. Даже Семен успел за это время досыта потренироваться в управлении краном. Спустившись вниз, он слышал этот нудный зудящий звук, но прошел мимо мастерской. Настроение у него было приподнятое. На какое-то время забылись тревоги, постоянно преследовавшие его, и в будущем прорезалось маленькое светлое оконце. Не то чтобы он вдруг почувствовал тягу к профессии строителя, но с таким чудо-краном он все-таки попробовал бы возвести пару домиков этажей этак в двадцать.

В вестибюле встретила его Ирина Георгиевна Эбер.

— Сеня!

Он остановился — высокий, чуть сутулый, с длинными руками. Учительница была ниже и, чтобы видеть его глаза, приподняла голову.

— Вы разрешите называть вас Сеней?

— Могли бы и не спрашивать! — с готовностью ответил Семен, с первого урока испытывавший к Ирине Георгиевне необъяснимую симпатию. — Хоть Сенькой… Вам все дозволено.

— А Шерлоком Холмсом? — улыбнулась она, — Мы задумали поставить спектакль на английском языке, и я бы очень хотела видеть вас в роли знаменитого сыщика.

Это предложение показалось Семену таким нелепо-забавным, что он захохотал бы на все училище, не будь перед ним Ирины Георгиевны. При ней он не мог позволить себе ни малейшей нетактичности.

— Вы считаете — подойду?

— А почему же нет?.. Острый взгляд, нешаблонные суждения, большая самостоятельность, — перечислила Ирина Георгиевна достоинства Семена. — Поработать над английским произношением — и получится вполне удачная копия Холмса.

— Вы шутите?

— Нисколько!.. Очень прошу вас не отказываться.

И Семен согласился. Посмеиваясь, вышел он из училища и во дворе увидел завхоза, который поманил его пальцем. И эта встреча была для Семена приятной. Он не любил долгов. Если удастся выполнить для завхоза какую-нибудь большую работу, то можно будет рассчитаться с ребятами.

— Давно жду, когда позовете, — сказал Семен, подходя к нему. Побаиваясь, что завхоз подозвал его не для того, чтобы дать задание, а чтобы потребовать деньги назад, он торопливо заверил: — Я готов хоть сейчас! Что надо делать?

— Вставать рано умеешь? — спросил завхоз. — Часов в пять… Я бы разбудил, но тревожить других не хочется.

— Хоть в три! — воскликнул Семен, радуясь, что сбываются его надежды.

— Тогда жду тебя завтра в пять в подвале — на складе…

В комнату к ребятам Семен вошел почти настоящим Шерлоком Холмсом. Трубка, скрученная из газетной бумаги, торчала у него во рту. Лицо было непроницаемым, а взгляд наоборот — проницательным. Руки глубоко засунуты в карманы, плечи монументально приподняты, подбородок выдвинут вперед.

— Мой дорогой Уотсон! — обратился он к воображаемому спутнику. — Вы можете что-нибудь сказать про обитателей этой комнаты?

Пораженные его видом и тоном, Петька и Олег переглянулись, а Семен невозмутимо продолжал:

— Молчите, доктор Уотсон?.. Подскажу вам — принюхайтесь!.. Из пятисот известных мне сортов табака я свободно различаю запах пятисот семи и могу держать пари, что эти люди курили здесь не гаванские сигары и даже не «Беломорканал». Они ничего не курили!.. А теперь обратите внимание на пол. Без микроскопа вижу, что они не ходили и еще долго не будут ходить по лондонским улицам. Тут пыль с нашего двора.

— Чего это с ним? — спросил Петька у Олега. — Пива выпил?.. Ларек рядом.

— Нищие духом! — гневно прогремел Семен.

— Это уж совсем из другой оперы! — засмеялся Олег. — Говори, чего развеселился?»

— Могу сказать! — Отбросив газетную трубку, Семен присел к столу. — Только тебе это ни к чему, а Петьке, может, сгодится. — Он вынул ключ от комнаты с макетами и повертел им перед Петькиным носом. — Ты еще строишь свои солнечные домишки?

— Ну? — выжидательно произнес Петька, готовый дать отпор, если Семен вздумает насмехаться.

Но у Семена было слишком хорошее настроение, чтобы портить его другим.

— В голове и на бумаге — это чепуха! — категорически заявил он и снова повертел ключом. — Идем, пока я его не сдал. Там как в натуре попробовать можно.

И Семен рассказал про комнату с макетами и про стол с чудо-краном. Петьку уговаривать не пришлось. Оживленно переговариваясь, они ушли, оставив Олега с чувством какой-то неудовлетворенности. Так бывает, когда не хватает чего-то и никак не удается понять, чего именно.

До прихода Семена Олег сочинял очередное письмо домой — сообщил, что получил родительское послание и первый перевод на двадцать пять рублей. И то и другое пришло в адрес университетского общежития, куда Олег наведывался изредка. Родители просили подробно описать житье-бытье «дорогого будущего докторанта» — так с намеком на ученые степени начал величать его отец. Но Олегу сегодня вралось плохо. А с приходом Семена дар сочинительства совсем покинул его.

Олега обидело, что Семен пришел с новостью не к нему, а к Петьке. «Тебе это ни к чему!» — было сказано Олегу и больно задело его. Никакими макетами и кранами он не интересовался и все же почувствовал непонятную зависть.

Знал Олег, что Борис с большой охотой возится с обломком старой трубы. А теперь и эти двое нашли что-то для них занимательное. И только ему приходится корпеть над письмом, в котором что ни слово, то ложь. С отвращением отпихнул он наполовину исписанный лист бумаги и с неприязнью взглянул на лежавший рядом сборник грамматических правил.

Стук в дверь обрадовал Олега. Ему сейчас очень не хотелось оставаться наедине с недописанным письмом и этой надоевшей книжицей.

— Да! Входите! — тотчас отозвался он.

Вошла Зоя Владова. И хотя Олег не мог ждать от нее ничего, кроме новых заданий, он все-таки был рад ее приходу.

— Один?.. Вот и хорошо!.. Я к тебе по делу, — Как всегда, Зоя впустую слов не тратила. — За вентилятор тебе и Оле объявлена благодарность. С заданием вы справились отлично, и мы включили вас в группу «Срочной помощи». — Она на секунду умолкла, ожидая ответных слов, но не дождалась. — Тебя это не воодушевило?

— А мне кто срочную помощь окажет? — спросил Олег и сам услышал, что вопрос помимо его воли прозвучал как-то игриво.

Зоя уловила это и невольно ответила в том же тоне:

— А я на что?

Приметив, как заалели ее щеки, Олег тоже смутился и не знал, как продолжить разговор.

— Едва ли тебе потребуется чья-нибудь помощь! — произнесла Зоя, сумев вернуть голосу прежнюю уверенную деловитость, — Ты на целую голову выше своих однокурсников — и по учебе, и по развитию, и вообще… И это не только мое мнение!.. Сколько тебе лет?

— Скоро восемнадцать, — не подумав, ляпнул Олег и с опозданием ущипнул себя за ногу под столом.

Сказав про свой возраст, он мог вызвать нежелательные вопросы, которых боялся и удачно избежал на приемной комиссии: где был два последних года, что делал, окончив восьмилетку? Но Зою сейчас меньше всего занимали подробности его биографии.

— Восемнадцать? — воскликнула она, будто услышала приятную новость.

Казалось, будь он моложе — это огорчило бы ее.

— Мне тоже… восемнадцать. — Зоя собиралась добавить еще что-то — даже приоткрыла рот. Потом решительно мотнула головой, отбросив назад копну волос, и закончила с подчеркнутой официальностью: — Но это к делу не относится… У меня к тебе — одно замечание и одно предложение…

Замечание было не одно. Зоя высказала недовольство Олегом как комсогрупоргом.

— Ты должен быть душой своей группы! — с нарочитой строгостью говорила она. — Застрельщиком, выдумщиком, вожаком!.. От тебя ждут когда помощи, а когда и команды!.. А ты?.. Помнишь — около трубы?.. Стоял как неприкаянный! Ребята за тебя командовали: «Взяли!», «Понесли!»… Помнишь?.. Это мелочь, но и в другом тебя не видно и не слышно. В себя больше смотришь. А ты оглянись!.. Ведь умеешь, когда захочешь! С вентилятором оперативно сработал…

Олег слушал ее и, хотя замечания никому не приносят удовольствия, не чувствовал, что эти слова затрагивают его самолюбие. Исподтишка, стараясь не встречаться с Зоей взглядом, он всматривался в нее и не мог не признаться себе, что все в ней нравится ему: и волнистые волосы, и карие глаза, и даже родинка у самого носа. Оттого, наверное, и не обижали его никакие замечания. И когда Зоя замолчала, он с огорчением подумал, что скоро она встанет и уйдет.

— Постараюсь исправиться, — неожиданно для себя сказал он. — Только ты… Только вы…

— Мы же одногодки! — Зоя не выдержала официального тона и улыбнулась, — Можешь на ты.

— Только ты почаще… подправляй меня.

— Учту! — обещала Зоя, — А теперь давай посоветуемся.

Она не без основания считала, что не всякий, случись у него беда, бросится на поиски кого-нибудь из группы «Срочной помощи». Не лучше ли установить на каждом этаже общежития по ящику для тревожных сигналов? Написать легче, чем рассказать кому-то о своих невзгодах.

И еще придумала Зоя — так оборудовать ящики, чтобы на них, как только будет брошена записка, зажигался красный глазок.

— Это зачем? — удивился Олег.

— Чтобы все знали — кому-то плохо! — пояснила Зоя. — И чтоб записки не залеживались… Ключ от ящика на вашем этаже будет у тебя, а красный глазок обещали смонтировать старшекурсники.

— Мне и учиться некогда будет! — попробовал возразить Олег. — Туда столько жалоб напихают!.. Одну вынешь, обернешься, а глазок опять уже горит!

— Не думаю, — сказала Зоя. — А тебя попрошу сочинить объявление про эти ящики. Постарайся — теплое, задушевное. Обещай срочную по мощь и тайну записок гарантируй…

На этом и закончился их разговор. Был он деловым. Ничего, кроме справедливых замечаний и новых заданий, Олег не услышал. Зоя ушла, но не ушло от него странное ощущение. Чудилось ему, что в этом разговоре заключалось и еще что-то — неуловимое и очень важное.