Верховная жрица

Глава 28

Целый день сорок седьмой бунджи-лама, воплощение Будды Будущего, стоически переносила тяготы и лишения тюремной жизни. Она медитировала в своей камере, стремилась обрести высшее сознание. К сожалению, ей это плохо удавалось. И все же, невзирая на терзающую ее боль, актриса не теряла надежды.

– Эй вы, – вопила Скуирелли Чикейн, приблизившись к двери. – Если нельзя позвонить по телефону, верните мне по крайней мере мои вещи!

Голос ее гулко отдавался в темноте отсыревшего коридора, но если кто и слышал ее жалобный зов, последствий это никаких не возымело.

– Как насчет моего бычка? От него почти ничего не осталось?

Ответа по-прежнему не было.

– Дайте хоть какой-нибудь галлюциноген. Из тех, что вы сами лижете! – с надеждой выкрикнула Скуирелли.

Но вместе с последними отголосками умерла и надежда. Актриса уселась на кучу песка и застонала.

– Просто уму непостижимо! Притащилась в такую даль, а мне отказывают в каком-то занюханном окурке.

Похлопав руками по своей шафранно-желтой шевелюре, она добавила:

– Неужели эта проклятая головная боль никогда не пройдет?

– Подави боль, – прозудел Лобсанг Дром. – Превозмоги!

– Попробуй превозмоги ее, когда в висках так и молотит.

– Ваше святейшество должно подавать пример всем остальным узникам, – напомнил ей Лобсанг. – Своими страданиями вы облегчаете страдания этого мира.

– Да пойми же ты наконец, я хочу вырваться из этой адской дыры. Сюжет топчется на месте. Представляю себе, как публика валит из зала, чтобы купить себе попкорна. Обратно никто уже не возвращается. Критики просто линчуют меня.

– Бунджи-лама выше всякой критики, – наставительно произнес Лобсанг.

– Скажите это Сискелю и Эберту[34]. Во мне так и звучит голос толстяка: «Скуирелли Чикейн следовало бы продолжать сниматься в фильмах, в которых ее привыкла видеть публика». И пошло-поехало. Можно подумать, он что-нибудь понимает!

Внезапно старый замок заскрежетал, задвигался.

– Кто там? – прошептала Скуирелли. – Меня выпускают?

– Это я, о бунджи, – ответил скрипучий голос.

– Кто «я»?

– Мастер Синанджу. Я пришел освободить вас.

Скуирелли привстала на носочки и попыталась взглянуть в крошечное окошечко. Но она ничего, кроме стен коридора, не увидела.

– Никого не вижу, – пожаловалась она.

– С кем вы разговариваете, бунджи? – встревоженно спросил Кула.

– С этим маленьким человечком – Синатрой.

– Мастер Синанджу пришел освободить нас! – радостно воскликнул Кула.

Скрежет в замке ни на минуту не прекращался.

– Пустое дело, – махнула рукой Скуирелли. – Они запирали дверь вдвоем и еле-еле вытащили ключ. Отпереть они, пожалуй, и вшестером не смогут.

Замок жалобно скрипел и звенел.

И вдруг, к крайнему изумлению Скуирелли Чикейн, дверь камеры отворилась.

В коридоре стоял сухощавый кореец в черной одежде. На его прежде лысой голове блестели черные волосы.

– Ты что, отрастил волосы? – удивилась женщина.

– Это парик, – отмахнулся Чиун. – Пошли. Надо освободить и других.

Застрявших ключей в других замках не оказалось. Жаль, промедление, возможно, смерти подобно. Сначала Чиун подошел к двери Кулы и осмотрел стержни петель. Они были толстыми, как ружейные стволы. Толстыми, прочными и очень большими. А большие препятствия иногда брать легче.

Опустившись на колени, коротким, резким ударом ладони кореец перерубил нижние петли. Они переломились, как палки под топором. Точно так же Чиун переломил и верхние стержни.

Кула поспешно открыл дверь и отставил ее в сторону.

Точно так же не устояли перед силой и ловкостью мастера Синанджу и другие двери.

Когда появился Лобсанг Дром, Скуирелли Чикейн подбросила свою темно-бордовую шапочку в воздух.

– Вот это класс! Класс! Настоящая кульминация, которой я ждала! – Скуирелли встала на колени и поцеловала Чиуна в голову со словами: – Я хотела бы, чтобы ты был высоким, темным и красивым, но к тому времени, когда они отснимут пленку, ты, может, таким и станешь.

– Что там ворчит эта женщина? – спросил мастер Синанджу у Кулы. Огромный монгол пожал плечами: кто, дескать, может измерить глубину мыслей белой ламы?

Скуирелли ощутила на губах странный вкус. Пришлось вытереть их. На шафранно-желтом рукаве осталось черное пятно.

– Что это? – удивилась она.

Чиун пропустил ее вопрос мимо ушей.

– Сейчас нельзя терять время попусту. Нам еще предстоит пройти мимо китайских тюремщиков.

– Мне бы только добраться до телефона! Я вызову сюда морских пехотинцев.

Во всей тюрьме Драпчи был всего один телефон. И стоял он на столе начальника тюрьмы, полковника государственной безопасности Фанг Лина.

Как раз в этот момент он разговаривал с Пекином.

Как же долго ему пришлось дозваниваться до столицы! Вернее, до министра государственной безопасности, по личному приказу которого всемирно известную Скуирелли Чикейн заключили в тюрьму и запретили ей всякий контакт с Америкой. Теперь Фанг Лин ожидал дальнейших инструкций.

Только бы министр безопасности ответил на его вызов.

Он пытался прозвониться всю ночь. Много раз просил передать, что звонил. Никакого ответа так и не последовало. Полковник Фанг начал подозревать, что ему придется действовать без инструкций. С этой тигрицей Скуирелли Чикейн ему следует управиться самому. Полученные им указания были чрезвычайно просты. Посадить мнимую бунджи-ламу в тюрьму. Держать ее под арестом до дальнейших распоряжений. Не давать ни еды, ни воды. Не допускать никакого контакта с внешним миром.

Этот строгий приказ он нарушить не мог, не рискуя навлечь на себя суровую кару.

Итак, ни еды, ни воды. Никаких контактов. Если этот приказ в ближайшее время не изменят, Скуирелли Чикейн умрет от жажды и голода. А его, полковника Фанга, обвинят в том, что он не проявил должной инициативы, да и просто здравого смысла и не сохранил ей жизнь.

Положив трубку на рычаг, полковник Фанг вытряс из пачки последнюю сигарету. Самолет с продовольственными пайками и другими необходимыми товарами снова запаздывал. Нет никакого сомнения, что пока бунджи-лама не умрет, с Пекином так и не удастся связаться.

Попыхивая сигаретой, полковник Фанг попытался понять тайные причины упорного молчания министра. Разумеется, о них он мог только догадываться, но, прослужив в рядах Народно-освободительной армии целых двадцать лет, он неплохо разбирался, что к чему. Даже если истинные мотивы и тщательно скрывались.

Министр безопасности наверняка получил распоряжения от самого премьера Китая. И явно недвусмысленные распоряжения. Министр безопасности передал их полковнику Фангу, а затем, вероятно, отправился во внеочередной отпуск. Или как-нибудь схимичил со своим рабочим телефоном. Телефоны в Пекине часто барахлили.

Бунджи-лама умрет в тюрьме Драпчи, и всю ответственность за это понесет полковник Фанг, ибо в противном случае – если она не умрет в тюрьме – премьер даст нагоняй министру государственной безопасности, а тот, в свою очередь, устроит разнос полковнику Фангу за невыполнение приказа.

Типично коммунистический способ отделываться от неприятных проблем! Что очень и очень не нравилось полковнику Фангу.

Теперь он яростно дымил сигаретой и, прикрыв глаза, размышлял. На столе у него стояла позолоченная статуэтка, отобранная у американской ламы в надежде, что она отлита из чистого золота. Надежда, увы, не оправдалась. Но полковник Фанг все же решил оставить вещицу себе – он всегда мечтал получить «Оскара».

Оставался только один выход: вину за неизбежный международный скандал надо свалить на кого-нибудь из подчиненных. Но на кого именно?

У первого поста стоял солдат Народно-освободительной армии. Руки вытянуты по швам, подбородок задран, глаза едва виднеются из-под низкого зеленого шлема.

Мастер Синанджу знаком остановил всех следующих за ним и незаметно подкрался к охраннику.

Тот, разумеется, не слышал его бесшумных шагов. Да и как их мог услышать тупой как пень солдат, тем более что уши его закрывал стальной шлем?!

Поэтому, когда винтовка выскользнула у него из рук, царапнув по пальцу, который он держал на спусковом крючке, парень был очень удивлен, увидев в двух футах от себя, вне обычного поля его зрения, старого корейца, завладевшего его оружием.

Злобно выругавшись, солдат нагнулся, чтобы выхватить свою драгоценную винтовку из рук старикашки, но она неожиданно брякнулась на каменный пол. Китаец нагнулся еще ниже, чтобы подобрать ее.

В этот момент голова в шлеме оказалась в пределах досягаемости длинных ногтей. Один ноготь стремительно прошелся по периметру стального шлема. Солдат даже не почувствовал, как ноготь проделал глубокую канавку, достигнув скрытого под черепом мозга.

И вдруг с шумом, похожим на хлопок пробки шампанского, скальп китайца вместе со шлемом подпрыгнул вверх.

Охранник и сам услышал этот необычный шум. С его макушкой творилось что-то странное.

Точнее, совсем уж неладное. Солдат потянулся к шлему и вместо него нащупал что-то мягкое и пульсирующее.

Затем он увидел, как каска шлепнулась на пол рядом с винтовкой. Внутри серело что-то похожее на внутреннюю часть расколотого кокосового ореха. Только вместо белых волокон он увидел окровавленную черепную кость.

Тут наконец он все понял.

Чиун, который вонзил ноготь в самое сердце несчастного, совершил поистине милосердный поступок.

Сняв железный ключ с пояса агонизирующего солдата, мастер отпер коридорную дверь. Затем махнул рукой, чтобы остальные поторапливались.

Скуирелли мельком взглянула на убитого и закрыла глаза. Кула, остановившись, подобрал винтовку. Лобсанг сердито фыркнул:

– Убивать – грех.

– Умирать от рук оккупантов – еще больший грех, – парировал мастер Синанджу.

Еще трижды кореец таким же образом снимал попадавшихся им на пути охранников. Бунджи-лама и те, кто ее сопровождал, теперь уже не глядя переступали через тела убитых.

Услышав звук, напоминающий хлопок пробки шампанского, полковник Фанг, сидевший на жестком деревянном стуле, выпрямился.

К этому времени он уже почти докурил сигарету. Погасив окурок о стол, полковник направился к двери. Сквозь вделанное в нее матовое стекло он увидел короткую тень. Здорово смахивало на тибетца. А ведь ни один тибетец не должен разгуливать по тюрьме Драпчи без конвоя.

Фанг Лин вынул из кобуры своего «Токарева», снял его с предохранителя, какое-то мгновение раздумывал, стрелять или не стрелять через драгоценное стекло. Получить такую застекленную дверь из Пекина было чрезвычайно трудно, и полковник решил поберечь имущество.

Он просто распахнул ее.

Но по ту сторону дверного проема никого не оказалось.

А ведь он только что видел тень за стеклом! Ему не померещилось, он в самом деле ее видел. Ошарашенный, полковник Фанг закрыл дверь. Тень возвратилась на прежнее место. Он снова распахнул дверь. Ни тени. Ни маленькой фигурки. Очень непонятно!

Тогда начальник тюрьмы всего лишь высунул свою квадратную голову. Этот опрометчивый поступок стоил ему жизни. Пальцы с длинными ногтями схватили его за воротник и с неудержимой силой потянули вниз.

Полковник Фанг почувствовал, как что-то острое прошлось по его лбу, вискам и затылку. Послышался хлопок.

Затем началось что-то совсем уже странное.

На затылке у полковника Фанга была плешь. В последние два года, с помощью системы зеркал, он внимательно наблюдал за ее ростом.

И вдруг эта плешь вместе со всем скальпом, словно отброшенная шелуха кокосового ореха, упала к ногам полковника. Такое впечатление, мысленно рассмеялся он, будто у меня отвалилась верхняя часть головы.

С этой мыслью полковник Фанг потерял сознание. Он так и не пришел в себя. Когда он лицом ударился об пол, из большого отверстия в его черепе, словно яйцо из разбитой скорлупы, вывалились серые мозги.

– Ну ты даешь! – воскликнула Скуирелли, переступая через упавшего полковника. – Нельзя ли как-нибудь поблагороднее?

– Вот и телефон, – произнес мастер Синанджу, указав на стандартный тускло-черный настольный аппарат.

– Замечательно!

Сняв трубку, Скуирелли набрала код США, затем код Вашингтона, округ Колумбия, и, наконец, личный номер Первой леди.

Телефон звонил и звонил, но никто не снимал трубку.

– Не отвечает. Что с ней такое?

– Возможно, она спит, – предположил Чиун.

– Этого не может быть. Ведь она Первая леди, а Первая леди никогда не спит.

– И все же она, наверное, спит, – заключил Кула.

Скуирелли положила трубку и вытерла лоб тыльной стороной руки.

– Надо подумать, хорошенько подумать. Кому же мне позвонить? Джулиусу? Но он захочет комиссионные, начнет торговаться. Матери? Нет, она только порадуется, что ее предсказание оправдалось. Позвоню-ка я лучше Уоррену.

Зажужжал наборный диск, раздался только один звонок.

– Алло, – протянул скучающий голос.

Скуирелли радостно заулыбалась.

– Я знала, что ты не спишь, Уоррен!

– Скуирелли?

– Она самая. И знаешь, где я? В Тибете.

– Я знаю об этом из газет. Ну и как там?

– Не так жарко, как я думала. Честно говоря, Уоррен, я под арестом. Но не волнуйся: я только что сбежала.

– Все мы должны когда-нибудь спасаться бегством. От своего безумия. От табу нашего непросвещенного века.

– Мне нужна твоя помощь, Уоррен.

– Говори.

– Пригласи Шварценеггера.

– Шварце...

– И Сталлоне. Попробуй также пригласить Сигала, Ван Дамма и всех, кто олицетворяет настоящих мужчин. Пусть приезжают немедленно. Меня надо спасать. Сцена спасения станет настоящим украшением замечательного цветного фильма.

– Ты же сказала, что только что сбежала...

– Я сказала, – с металлом в голосе отрезала Скуирелли, – что только что сбежала из тюрьмы. Но отнюдь не из страны. Послушай хорошенько! Нужна впечатляющая сцена спасения. Скажи им, что мы освободим Тибет от этих гнусных китайцев.

– Мне казалось, они симпатизируют тебе, Скуирл...

– У нас с ними творческие разногласия, понятно?

– Стало быть... тебе нужна помощь. Тебе, моя дорогая сестра, знающая ответы на все вопросы?!

– Да, Уоррен, мне нужна помощь. Освобождение Тибета – отнюдь не двухнедельная съемка боевика. Видел бы ты, какая это большая страна! И везде огромные горы.

В голос на другом конце провода закрались маслянистые, льстивые нотки.

– Если я позвоню им всем, что мне за это будет?

– О'кей, о'кей. Я поняла, куда ты клонишь, Уоррен. Ты хочешь стать ламой? Пожалуйста. Хочешь стать тибетским послом на Таити. Никаких проблем.

– А как выглядят тибетские девушки?

– Приземистые и круглые, не в твоем вкусе.

– Тогда я хочу тебя.

– Прекрати этот разговор, Уоррен.

– Соглашайся, или я вешаю трубку.

– Ты не можешь поступить так со своей сестрой!

– Я уже давно лишен эротических удовольствий. Соглашайся – или я вскрою себе вены.

– Пожалуйста. Вспори себе вены. Желаю удачи! – И Скуирелли швырнула трубку на рычаг – Надеюсь, в следующей своей жизни ты будешь бесполым червем, Уоррен! – в сердцах добавила она, чтобы излить свое негодование.

Повернувшись, актриса увидела, что все смотрят на нее круглыми, полными недоверия глазами.

– Не смотрите на меня так! – вспыхнула она. – Вы же знаете, родственников не выбирают!

Кула просиял.

– Пробыть всего три дня бунджи-ламой и уже обрести такую мудрость! У китайцев нет никаких шансов выстоять против нас.

– А у нас нет никаких шансов спастись, если мы не выберемся отсюда прежде, чем объявят тревогу, – сурово предостерег Чиун. – Пошли.

Перед уходом Скуирелли схватила со стола своего «Оскара».