Верховная жрица

Глава 38

У подножия горы бунджи-лама и ее спутники нашли пустой джип. Уже после того как отъехали, они заметили шофера. Он прятался под шасси и так и остался валяться на земле с вывалившимися из раздавленного тела кишками и языком.

За рулем сидел Кула. Никто не преследовал их по пути в город – отстал даже вертолет, который сулил им безопасный проезд. Он улетел в Гонггарский аэропорт.

В Лхасе то и дело завязывались автоматные перестрелки. То тут, то там в голубое небо вздымались клубы черного дыма.

– Китайцы сражаются, – пробормотал Кула.

– Интересно, с кем это? – громко выразил свое недоумение Чиун.

– Они сражаются с тибетцами, – гордо провозгласил Лобсанг. – Лхасцы, зная, что бунджи-лама с ними, открыто выступили на борьбу.

– Тибетцы не сражаются, – презрительно проронил Кула.

Но по мере того как они приближались к городу, звуки битвы становились все слышнее.

Самые ожесточенные бои, по-видимому, шли где-то в районе Бюро общественной безопасности. Кула объехал это место. Он мчался по пустынным улицам, под взглядами испуганно выглядывающих из окон тибетцев, пока не выскочил на дорогу, ведущую в аэропорт.

Повернув за угол, он чуть не столкнулся с встречным военным грузовиком, впрочем, образцами краски машины все же обменялись.

– Кхампы – самые худшие водители, – буркнул Кула.

– Кхампы – настоящие бойцы, – возразил Лобсанг.

– Кхампы – бандиты и трусливые слабаки, – не сдавался монгол. И вдруг в зеркале заднего вида мелькнуло что-то такое, что заставило его подпрыгнуть. Скрежеща тормозами, грузовик развернулся и помчался за джипом. – Я им покажу! – вскричал Кула, до упора выжимая педаль газа.

Так они один за другим и неслись по гонггарской дороге. Каждый раз, когда грузовик, казалось, вот-вот их настигнет, монгол каким-то чудом выжимал дополнительные лошадиные силы из мотора китайского джипа.

Еще немного, и они окончательно уйдут от погони, но как раз в этот момент сзади, заглушая шум двигателя, донесся раздосадованный крик:

– Да остановитесь же вы! Это я!

Чиун так и подпрыгнул от неожиданности.

– Римо?

– А кто же еще? – заорал сидевший за рулем грузовика Уильямс.

– Но ты одет, как кхампа, Белый Тигр, – широко раскрыв глаза от удивления, заметил Кула.

– Что же мне, нельзя уж и переодеться, мать вашу так! – прокричал Римо. – Останавливайтесь!

Кула попытался тормозить. Нога в сандалии помогла ему выжать педаль газа, а рука с длинными пальцами, схватив рулевое колесо, заставила прижать джип к обочине.

Из грузовика в съехавшем набок песцовом тюрбане выпрыгнул Римо.

Чиун бросился ему навстречу.

– Что ты делаешь в Тибете? – гневно спросил мастер Синанджу.

– Я уже вас обыскался, – пожаловался Римо. – На этот раз вы действительно достигли своего. Назревает большой международный скандал.

– Я в очередном отпуске, – огрызнулся кореец. – Как я его провожу, никоим образом Америки не касается.

– Скажи это Пекину! Смита так и трясет от бешенства. Президент места себе не находит, потому что Первая леди не на шутку взволнованна. Послушайте, я должен как можно скорее вывезти вас всех из Тибета.

– Кто это? – поинтересовался Кула, обращаясь к Римо и указывая на Бумбу Фуна.

Ударив себя в грудь, тот заявил:

– Я Бумба Фун, могучая правая рука Гонпо Джигме.

– А кто такой Гонпо Джигме? – спросил монгол.

– Я, – ответил Римо.

Чиун приблизился к своему ученику.

– Ты – Гонпо Джигме?!

– Да.

– Но ты говоришь голосом Римо!

– Я и есть Римо.

– Но ты только что сказал, что ты Гонпо Джигме.

– Я Гонпо Джигме. Послушай, такие дурацкие разговоры мне приходится вести везде и всюду, где бы я ни оказался. Поехали отсюда, о'кей?

В этот момент к Римо подскочила Скуирелли Чикейн. Она отчаянно жестикулировала, указывая на себя, на корейца и на свое безголосое горло.

Легким прикосновением руки к шейному нерву Уильямс восстановил ей голос.

– С какой стати ты нагоняешь меня и портишь весь мой замысел? – негодующе воскликнула актриса.

– Гм.

– Пойми же, это мой фильм, и я не позволю тебе воровать у меня сцены! А если хочешь сниматься в главной роли, то ты уже опоздал. Уже вовсю идет третья часть.

– Что она там бубнит? – справился Римо у учителя.

– Да... никто понять не может, – махнул рукой тот – Но мы должны как можно скорее вывезти тебя из Тибета.

– Меня?! Но я приехал черт знает откуда, чтобы вывезти из Тибета вас!

– Я никуда не поеду, – запротестовала Скуирелли. – Я бунджи-лама, а здесь, в Тибете, слово бунджи-ламы – закон. У меня есть план. Сперва мы...

И Римо, и Чиун одновременно протянули пальцы к затылку Скуирелли, заглушив ее дальнейшие протесты, сели каждый в свою машину и с ревом помчались в Гонггарский аэропорт.

В пути Чиун пересел в грузовик Римо. Машину вел Уильямс, а Бумба Фун прикорнул в водительской койке.

За спиной у них, в Лхасе, беспрестанно гремели оглушительные взрывы.

– Я просил этих кхампов, чтобы они не особенно расходились, – стал оправдываться Римо. – Но стоило им ворваться в город, как они тут же накинулись на китайцев.

– Давно ли ты заделался кхампой? – полюбопытствовал Чиун.

– Я почетный кхампа, – нагнувшись, шепнул Уильямс. – Они принимают меня за Гонпо Джигме.

– А кем ты себя считаешь?

Римо выбросил из окна свой песцовый тюрбан и почесал затылок.

– Грязнулей, которому необходимо срочно принять ванну, – ответил он. И поглядев на лысую, в черных полосах голову мастера Синанджу, добавил: – Что с твоей головой? Такое впечатление, будто ты играл в пустой бочке из-под угля.

– Я изменил свой облик.

– Изменил облик?!

– Ты ведь тоже преобразился. Разве я не вправе сделать то же самое?

– Само собой. Только то, чем ты покрыл голову, слезает, – кивнул Римо.

Оглядев себя в боковое зеркало, Чиун вытащил из одного рукава кимоно баночку с аэрозолем и покрыл свою облинявшую голову липким черным порошком.

Римо бросил взгляд на этикетку. «Заменитель волос», успел прочитать он, прежде чем Чиун убрал баночку.

Уильямс закатил глаза. Скорее бы, скорее распроститься с этим Тибетом навсегда.

В Гонггарском аэропорту их уже ожидал приветственный комитет. В основном гражданские лица, несколько присутствующих здесь солдат тотчас отошли в сторону.

Вдоль дороги стояли простые тибетцы, они же образовали полукруг и возле взлетной полосы. Лихорадочно вращались простые и богато отделанные молитвенные колеса. Когда бунджи-лама со свитой подъехала к турбовинтовому самолету, все взгляды устремились в их сторону.

– Что-то не нравится мне это сборище, – буркнул Римо, внимательно оглядывая толпу.

– Думаю, они не станут вмешиваться, – ответил Чиун, вылезая из грузовика, но в глазах его застыла тревога.

– Что за чушь вы несете? – возмутилась Скуирелли. – Это обожающая меня публика. – И она стала посылать во все стороны воздушные поцелуи. – Смотрите, это я – ваша бунджи-лама!

Лица тибетцев оставались совершенно бесстрастными.

– Что с вами? Меня не было здесь шестьдесят лет Вам бы радоваться да радоваться!

Из толпы выступил вперед пожилой китаец в военной форме.

– Я тот, кто обещал вам безопасный выезд из страны, – объявил он.

– И вы дорого заплатите, если не сдержите своего слова, – предостерег его Чиун на своем собственном языке.

– Как министр государственной безопасности Китая, я собрал на ваши проводы здешних людей.

– Ну что ж, приглашаем всех посмотреть на это грустное зрелище, – тихо произнес мастер Синанджу.

– Главное, чтобы тибетцы видели, что клика бунджи-ламы не заботится о них и стремится вернуться в комфортную западную жизнь.

– Мы улетаем по собственному желанию, – решительно заявил кореец.

– Но тибетский народ не останется без духовного руководства, – гладко продолжил министр, обращаясь к собравшимся. – В страну прибыл человек, который только один и сможет указать верный путь в эти смутные времена.

При этих словах министр указал на восток.

– В Тибет возвратился таши! – громко оповестил он.

– Таши! – прошипел Лобсанг.

– Таши... таши, – подхватили тибетцы, повторяя этот титул снова и снова, с каждым разом все громче и все более певучими голосами.

– Кто такой таши? – поинтересовался Римо. Несмотря на то что Римо не понимал китайского, он прекрасно расслышал это часто повторяемое слово.

– Таши-лама, – сурово ответил Чиун.

– Еще один лама? – возмутилась Скуирелли.

– Его также называют панчен-ламой, – прошипел Лобсанг – Он всегда был и останется послушным орудием в руках китайцев!

– Он обладает большим могуществом?

– Он воплощение Опаме, Будды Безграничного Света.

Скуирелли изумленно захлопала глазами.

– Воплощение Безграничного Света? Неужели он более яркая звезда, чем я? И выше титулом? Неужели на сцене он заслонит меня собой? И это после всего, что произошло?

– Идет таши, – проворчал Кула.

– Ах ты, Боже мой, идет таши-лама, а я такая растрепанная! А одежда! Кошмар! Мне надо переодеться. Где тут моя артистическая уборная?

– Тише! Это важный исторический момент.

Толпа расступилась, и вперед, величавым шагом, выступили четыре настоятеля в ало-золотых облачениях.

– Кто из них таши? – шепотом спросила Скуирелли.

Как бы в ответ на ее слова настоятели разошлись в стороны, а посредине осталась маленькая фигурка в золотом одеянии. Лицо мальчика, увенчанное митрой, было мягким и безмятежным, глаза сияли невыразимой невинностью и красотой.

– Совсем еще ребенок, – заключил Римо.

Таши-ламе и в самом деле не минуло восьми. Но личико его уже сияло гордостью.

– Какое у него большое молитвенное колесо! – ахнула Скуирелли. – Просто колоссальное! А у меня только и есть что этот паршивый «Оскар».

– Вот он, настоящий шоу-бизнес, дорогуля, – хмыкнул Римо.

Таши-лама подошел к Скуирелли Чикейн без какого бы то ни было злого умысла. Он ни на миг не сводил с нее взгляда своих совершенно бесхитростных глаз. И по-прежнему высоко, хотя и с трудом, нес свое молитвенное колесо.

– Что мне сказать? – нервно спросила актриса у Лобсанга.

– Главное – не становитесь на колени, – посоветовал тот.

– Может, послать ему воздушный поцелуй? Он такой милашка.

– Пусть он поклонится вам, о Будда Ниспосланный! – настаивал Кула.

Скуирелли выпрямилась во весь рост и привела волосы в некое подобие порядка.

Таши, остановившись прямо перед ней, глядел на бунджи в упор. И его личико сияло, как драгоценная жемчужина. Впрочем, глаза оставались непроницаемыми. Скуирелли с трудом перевела дыхание: она никогда не умела обращаться с детьми.

Женщина подняла «Оскара» повыше, чтобы вся толпа могла разглядеть его. Никакой реакции. Что за дикие люди, подумала она. Неужели они не способны ощущать обаяние?

Скуирелли закрыла глаза и напрягла всю свою волю. «Я ни за что не поклонюсь. Ни за что. Да я дам сто очков вперед этому нахаленку, хотя уже и в возрасте. Он, вероятно, еще носит резиновые трусы. С этим я в состоянии справиться. Конечно, в состоянии».

Минута шла за минутой. Таши и бунджи-лама стояли лицом к лицу у самого конца взлетной полосы, под сказочно голубым небом. Со всех сторон на них с беспокойством смотрели тибетцы.

Все знали, что эта встреча должна решить вопрос о том, кому быть истинным духовным лидером Тибета и каково будет грядущее этой страны.

– Как долго это будет продолжаться? – шепотом спросил Римо у Чиуна.

– Пока одна сторона не признает кармическое превосходство другой.

– Мы можем проторчать здесь весь день, – проворчал Уильямс, обводя взглядом напряженные лица присутствующих, и вдруг заметил, что министр безопасности снова скрылся в толпе. Китаец шел, пятясь и оглядываясь, пока наконец не исчез за стеной забывчивых тибетцев.

Римо заподозрил неладное.

А министр тем временем сунул руку в карман, вытащил оттуда небольшой черный предмет, нажал пальцем на какую-то кнопку... Раздался еле слышный щелчок.

В священной летописи записано, что в тот великий день, когда встретились бунджи– и таши-ламы, столкнулись и их кармы, вознесясь в недоступные для людей сферы. Вступили в противоборство и их железные воли. В этом столкновении не могло быть ни победы, ни поражения...

Единственно возможным выходом из создавшегося положения был одновременный уход и бунджи, и тулку из этого суетного мира; причем каждый из них знал, что им еще суждено встретиться и довести борьбу до конца в следующей жизни.

Все свидетели отмечают, что уход из жизни бунджи-ламы и тулку вызвал большое народное горе, и в качестве утешения для их скорбящих последователей на том месте, где стояли посланцы Будды, осталось яркое сияние – залог непременного будущего возвращения обоих.

И о чудо из чудес! С ясного неба низвергся какой-то странный цветной дождь.

Гигантское молитвенное колесо в крошечном кулачке таши-ламы вдруг сотряслось от грохота. Взрыв отбросил свидетелей случившегося по крайней мере ярдов на тридцать, смешав их в одну кучу. Нестерпимо яркая вспышка надолго запечатлелась в сетчатке всех, кто ее видел.

Только Римо предвидел, что произойдет в следующую секунду. Но изменить что-либо было уже невозможно. После щелчка радиопульта ему оставалось лишь крикнуть: «Бомба!». Но его тут же, как и всех других, швырнуло наземь и отбросило прочь стеной раскаленного воздуха.

Чувствуя, что его подхватило взрывной волной, Римо расслабился и придал своему телу нужное положение. Описывая задуманную траекторию, он сделал двойное сальто-мортале и опустился на четвереньки, целый и невредимый.

Мастер Синанджу, также отброшенный взрывом, ухватился за ближайший электрический столб, по инерции покрутился вокруг него и приземлился стоя. Он прямо-таки побагровел от ярости.

– Они устроили ловушку! – заорал Римо. – У этого важного китайца был радиопульт, дистанционный взрыватель.

– Бунджи! – лежа на спине, причитал Лобсанг. – Я не вижу бунджи!

Его крик был подхвачен сотнями скорбящих голосов. Все взывали к таши-ламе. Вот тут-то и хлынул дождь. Он был алого, ярко-алого цвета и очень теплый. И низвергался он с совершенно ясного неба.

Тибетцы на лету ловили капли ярко-алого дождя. В последующее время между ними не прекращались споры по поводу того, кому принадлежали эти кровавые капли: бунджи или таши.

В конце концов это не имело значения. Оба вынуждены были покинуть этот чувственный мир.

Римо бродил среди отброшенных взрывом тибетцев в поисках министра государственной безопасности. Но Чиун уже нашел его. Оглушенный министр все еще сжимал в руке неопровержимое доказательство своей вины – радиопульт.

Бессвязно стонавший министр поднял голову, глаза его немного прояснились.

– Главное было – сохранить лицо, – выдохнул он. – Отныне Тибет всегда будет принадлежать Китаю.

– Своего лица ты, во всяком случае, не сохранил, – возразил Чиун, и его пальцы с длинными ногтями заплясали перед глазами министра. Когда они кончили свое дело, там, где была плоть, осталась только кость, а на земле валялись полоски мяса и кожи, которые некогда были лицом китайца.

Министр государственной безопасности понял, что произошло что-то ужасное. Он хотел коснуться руками своего лица, но обнаружил лишь гладкие кости. Глаза его в белых глазницах расширились, изо рта, казалось, через миг вырвется душераздирающий вопль.

Но тяжелый ботинок Римо вбил так и не вырвавшийся вопль обратно в разбитую костяную маску – уже не лицо и не череп, а скорее подобие чаши с белым гравием.

– Надеюсь, в будущей жизни тебе повезет больше, – резко бросил Римо.

– Человек, который пожертвовал ребенком для достижения своих гнусных целей, не заслуживает будущей жизни, – сплюнул Чиун.

– О'кей, – согласился Уильямс. – Нам, пожалуй, пора выбираться отсюда.

Никто не пытался их остановить. Правда, когда учитель с учеником подошли к турбовинтовому самолету, двое китайских солдат имели неосторожность взять ружья на изготовку.

Римо с Чиуном ударили одновременно: вогнали приклады в плечи, сломав и то, и другое. Остальные солдаты тут же утратили всякий интерес к незнакомцам.

– Ты можешь управлять этим самолетом? – спросил Римо у Кулы, пропуская в открытый люк Чиуна.

– Посмотрим, – пожал плечами Кула, поднимаясь на борт.

В следующий же миг пилот вылетел из самолета без крышки черепа и мозгами наружу.

Двигатели были уже запущены. Все быстро расселись по местам. Кула прибавил оборотов. Самолет двинулся вперед, развернувшись, выехал на взлетную полосу. Моторы взревели на полную мощность.

Тибетцы разбежались в разные стороны, а самолет, оторвавшись от земли, направился к ближайшим горным хребтам.

Их даже не пытались преследовать. Вот уже и Лхасская долина позади, они летят над бесконечными тибетскими горами. Но ни один реактивный самолет или вертолет не преградил им путь.

Когда кончилась зона лесов, Кула, оторвавшись от своих приборов, крикнул:

– Я высажу всех вас в Индии.

– А сам-то ты что будешь делать?

– Мы с Лобсангом будем продолжать поиски бунджи.

– Что?!

– В момент своей смерти, – глухо проговорил Лобсанг, – дух бунджи-ламы вошел в тело ребенка. Этого ребенка нам и предстоит найти. На мне, как на последнем из Безымянных Почитателей, Провидящих Свет Во Тьме, лежит обязанность найти новое тело бунджи и водворить его на Львиный трон.

– А я буду помогать ему, ибо Болдбатор Хан объявил, что Китай должен предоставить Тибету свободу, – объяснил Кула.

– Я тоже буду помогать, – вызвался Бумба Фун.

– Я не буду путешествовать вместе с кхампой, – поклялся Кула.

– Простой лошадник-монгол никогда не сможет отыскать бунджи, – заявил Бумба Фун.

– Вы никогда не прекращаете поиски? – удивленно пробормотал Римо.

– Мы буддисты, – хмыкнул Кула. – Нам только надо быть в назначенный час в назначенном месте, и этого уже достаточно, чтобы нас осенили великая слава и добродетель.

– Похоже, у вас все будущее распланировано, – заключил Римо и приблизился к Чиуну, который расположился в самом хвосте самолета.

– Ну и достанется же тебе от Смита! – предостерег он мастера.

– Предоставляю тебе все полномочия для дачи официальных объяснений. От имени рода Синанджу, – махнул рукой Чиун. – Можешь говорить все что заблагорассудится.

– Но я ничего не знаю! – запротестовал Римо.

– По крайней мере ты признаешь, что ничего не знаешь, – буркнул учитель.

Они молча уставились в иллюминатор, глядя, как под крыльями самолета разворачивается бесконечно огромный Тибет.

– Итак, – чуть погодя спросил Римо, – кто такой этот Гонпо Джигме?

– Я объясню тебе, когда мы покинем Тибет, – обронил Чиун, чуть ли не уткнувшись лицом в стекло. – Но не раньше.

– Почему не сейчас?

– Позже объясню и это.

До самого конца полета Уильямс не мог вытянуть из Чиуна ни слова. Странно, очень странно!

Но не менее странно выглядел и пейзаж внизу. Он казался чрезвычайно знакомым. Особенно одна круглая горная вершина около индийской границы. Поверхность ее разрезала глубокая впадина. Римо глаз не мог от нее оторвать – настолько знакомой казалась ему эта впадина!

После того как горная вершина скрылась из виду, Чиун окинул своего ученика каким-то непривычным взглядом. И тут же отвернулся.