Весна

Место

В конце двадцатых годов XX века в Харькове сформировался маленький кружок. Центром кружка стала молодая девушка по прозвищу Красавица-Скромница. Входили в кружок еще две девушки и один молодой человек по имени Федот Гущин. Родители его были известными математиками, но сам Федот любил химию. Но не химии посвящалась деятельность кружка. Да и само слово «деятельность» как-то не шло этому кружку. Кружок был не столько деятельный, сколько загадочный, в нем царило таинственное умолчание о том, ради чего он существует. Цель кружка находилась в области невыразимого. Впрочем, цель эта была материальна и располагалась в пространстве. Целью являлось определенное место на окраине Харькова. Кружок существовал лишь для совместных прогулок в это место. Прогулки совершались ночью. Ничего особенного в этом месте не было. Стоит ли напряженно сплетать слова ради полупустыря с обрывом, где завершался огородик, где иссякала тропинка, и какой-то железный бак блестел в свете фонаря? Место выглядело обычным, никаким — ни красивым, ни уродливым, ни ухоженным, ни чересчур заброшенным. В этом месте члены кружка иногда стояли по ночам. Не предпринимая никаких магических действий, не произнося заклинаний, не молясь, не вкушая зелий, не затевая мистериальных игр, не выпивая, не закусывая, не занимаясь любовью — там они стояли чуть поодаль друг от друга, испытывая нечто странное, ощущение, которое не смогли бы они описать другим людям. Не смогли бы, даже если бы решили сделать это… Но такого желания у них не возникало. Так они стояли там — три очень молодые девушки в простых и красивых платьях, и очень молодой паренек, с круглой, наголо обритой головой (тогда это было модно), в украинской рубашке навыпуск, в серых брюках и сандалиях на босу ногу.

Потом, через много лет, Федот Гущин пытался рассказать об этих «стояниях» одному своему приятелю. Беседовали за вином. Федот описал довольно удачно свое случайное знакомство с Красавицей-Скромницей — они познакомились на улице, в конце весны, она несла в руках белую картонную коробку из-под ботинок, полную крупной, черной черешни. Она оступилась и твердая черешня рассыпалась по мостовой, и Гущин помогал ей собирать черные разбегающиеся ягоды. Такое знакомство подошло бы для начала любви, но зародилась не любовь, а странный кружок. Когда Гущин дошел в своем рассказе до ночных походов на «место», он запнулся… Сказал только, что состояние было сильное, ни на что не похожее.

Состояние наступало сразу же, стоило им прийти и встать там. Что-то возникало в ночном воздухе — то ли образ, то ли запах? Нечто, как бы родственное внутреннему движению цветка, которое побуждает его раскрыться и источать аромат…

Члены кружка никогда об «этом» не говорили.

Вскоре, по разным житейским причинам, они стали встречаться реже. Гущин работал в Средней Азии, потом вернулся в Харьков, трудился в лаборатории, жил на Салтовке, среди цыган. Он любил красное вино закусывать тонкими, полупрозрачными кусочками сала. Завел себе индюшонка, которого вырастил, раскормил в большого индюка и водил гулять на поводке. Однажды он все-таки съел его. Был комсомольцем, но в партию не вступил.

Началась война. Гущин попал ополченцем на фронт. В боях под Днепропетровском был контужен. Оказался в госпитале. В момент контузии ему показалось, что он в Сумах (там Гущин провел детство), в светлой комнате. Вдруг входят родственники, якобы только что приехавшие с Урала, с охапкой свежих подснежников в руках. С шумом и смехом рассаживаются вокруг стола, рассказывают о своем житье-бытье. Федот с интересом слушает рассказ. Постепенно его как-то уговаривают ехать с ними на Урал, устраиваться на новую работу. Едут.

На новом месте много хлопот, но все налаживается.

…И потекли годы жизни в уральском городе: работа на фабрике, зимой морозы, летом купания. Встретил девушку, полюбил ее. Родился сынишка.

Вдруг что-то щелкнуло: и снова светлая комната в Сумах, и вновь входят те же самые родственники, рассаживаются… Снова смеются, рассказывают про Урал. Снова запах подснежников… И все повторяется. Проходят годы на Урале, и вдруг — щелчок.

И опять: светлая комната в Сумах. Цветы, родственники, Урал…

Сколько раз все это повторилось — этого Гущин никогда понять не смог. Казалось, сотни тысяч или миллионы раз. Он очнулся, наконец, в военном госпитале. Врачи сказали ему, что он несколько дней лежал без сознания.

На фронт он уже не вернулся: работал в тылу, на оборонном предприятии. После войны ушел в науку. Сделался блестящим ученым. При этом как был, так и остался оригиналом. В старости, уже академиком, живя на своей огромной нарядной даче, он собственноручно выложил цветными кирпичиками на заборе своего сада внушительных размеров надпись: НЕПОДВИЖНЫЙ УБИЙЦА В ДЕТСКОМ СТИЛЕ.

Сделал это не оттого, что впал в роскошный старческий маразм, а потому, что к тому времени очень дружил со своими внучатами, и каждый вечер, перед сном, рассказывал им увлекательную историю с продолжениями — полусказку, полудетектив. В этой то истории и фигурировал НЕПОДВИЖНЫЙ УБИЙЦА.

— Этот забор — наш секрет с внучатами. Другим людям об этом знать неповадно. Пускай смотрят на забор и удивляются, — просветленно смеялся старик.

На самом деле НЕПОДВИЖНЫЙ УБИЙЦА — это был небольшой шкафчик, стоявший в детской комнате. Так рассказывал внучатам дедушка Федот. Шкафчик был скромный, исцарапанный, с переводными картинками на его деревянных боках. С ящиками, которые никогда не выдвигались. Когда же их, наконец, выдвинули, оказалось, что они до краев наполнены кровью.