Вести приходят издалека

88

— Маша, что с тобой?!

Иловенский нашел ее в холле. Она сидела в глубоком кресле, закрыв лицо руками.

— Почему ты ушла? Тебе совсем не интересно?

— Мне? Нет!

Она отняла руки от лица: ее щеки горели, глаза были сухими и жесткими.

— Но ведь, если бы не ты, если бы ты тогда не вмешалась, сейчас эту разработку представляли бы греки, а не мы.

— А какая разница?

Павел удивился.

— Что значит, какая разница? А престиж страны? Да Елабугов этот Нобелевскую премию получит, научный центр откроет…

— Как ему все это удалось? Откуда он взял этот самый прибор?

— Так ведь это Каримов со своими инженерами восстановили все по документам Цацаниди. Ты правда не знала?

Он смотрел на нее сочувственно. Может, Каримов был прав, что не сказал ей ничего. Может, и не стоило. Но Павел Иловенский посчитал, что это единственный способ встретиться с ней. Он почти целый год ждал подходящего, по-настоящему важного случая.

— Навицкий — убийца, — бесцветным голосом проговорила она. — Почему его отпустили?

— Маш, его не то чтобы отпустили. И не только его… Понимаешь, разработку курировало государство, это… В общем, это я предложил Ильдару Каримову довести проект до ума. Мы познакомились с ним, когда шло следствие. Он бизнесмен и сразу понял, что это интересный и выгодный проект. И ФСБ контролирует эту работу, помнишь, был такой Саркисян, вот он и занимался. Стольников тоже сейчас на свободе. Это, конечно, относительная свобода.

— Они убили Аню Григорьеву.

— Ее отравил Горошко. Маша, я понимаю, что тебе больно это все вспоминать. Я зря привез тебя сюда. Но и ты пойми: это Цацаниди виноват в том, что в ходе его экспериментов умирали люди, он не считался с жизнью своих пациентов и, конечно, был преступником. Это Клинский убивал свидетелей, чтобы увезти работу за рубеж и не оставить в России следов изобретения. И он тоже преступник. Стольников, Навицкий, Горошко… Никто не отменит им наказания за их преступления, может, только уменьшат… Но возможности, которые откроет перед наукой этот прибор, будут безграничны. Безграничны! Ты понимаешь?

Маша молчала. За непомерно высокими дверями торжественного зала поминутно раздавались оглушительные аплодисменты.

— Ты подумай, сколько безнадежно больных людей будут спасены с помощью микропроцессоров Клинского? — Павел Иловенский взял ее за руку. — Сколько преступлений будет раскрыто благодаря возможности посмертного контакта с жертвами? Сколько неразрешимых загадок истории будет решено? Может быть, можно будет продлить жизнь многих людей, потому что реанимацию будут проводить по-новому, просто возвращая человеческую душу обратно в тело… Может быть, я доживу до того дня, когда смогу услышать, увидеть, почувствовать… своего сына?

Маша удивленно посмотрела на него. Как она могла забыть? Он ведь тоже пострадал от Цацаниди и Клинского. Он потерял своего ребенка. Разве он не прав, что поддержал продолжение работ по воссозданию этого нейротранслятора? Какое она имеет право судить его, если и у нее возникали те же самые мысли, когда стояла она у гроба Ани Григорьевой? Великое открытие не станет преступным, если оно окажется в руках честных людей. Ей очень хотелось верить, что Елабугов — именно такой человек. И потом, никто ведь не говорит сейчас о промышленном производстве нейротрансляторов. Прибор существует пока только в экспериментальных вариантах, до его внедрения в науку и медицину еще очень и очень далеко.

— Ты, наверное, прав… — тихо сказала она.

Он пожал плечами.

— Не знаю, прав ли я. Может быть, Бог все-таки есть, и он накажет нас за то, что мы пытаемся вмешаться в его дела, пусть даже с самыми благими намерениями. Как ты думаешь?

Маша Рокотова улыбнулась:

— Умрешь — расскажешь.