Ветер рвет паутину

«Мы тебе верим!»

— Я не знаю, как оказались эти детали в моем портфеле. Я не клал их туда. Я не брал их. Честное пионерское, не брал. Я ничем не могу этого доказать, но поверьте мне, ребята, я ни в чем не виноват.

Венька стоит перед классом и нервно крутит на куртке пуговицу.

— А что, они по щучьему веленью в твой портфель попали? — не глядя на Веньку, спрашивает Козлов.

Венька ловит его взгляд, но Генка не поднимает головы. С треском оторвав от куртки пуговицу, Венька отвечает:

— Не знаю. Может, подложил кто-нибудь. Просто в шутку подложил, а, ребята? — с надеждой обращается он к классу.

Все молчат.

— Хороша шутка, — морщится Генка. — За такие шутки из пионеров гнать надо.

— Надо, — как эхо откликается. Венька. — Но ведь бывает, сморозишь что-нибудь, не подумав, а потом смелости признаться не хватает. Конечно, по щучьему веленью детали в портфель попасть не могли. Но как?..

— Ножками, — жестко говорит Генка. — Ладно, хватит голову морочить. Или ты дружка своего Сашку выгораживаешь, или сам взял. Щербинин, ты в Венькином портфеле нашел детали или на заводе?

— А ты у Веньки спроси, — хмуро отвечаю я.

— Я уже ответил, — решительно говорит Венька. — Сашка растерялся, побоялся вам все рассказать, пока со мной не поговорит. Потому и взял детали. А были они у меня.

— Значит, ты и виноват, — вскакивает из-за парты Козлов. — Ты, и больше никто. И мы тебе не верим, ни одному твоему слову. Понятно?

— Кто это «мы»? — прищурившись, спрашивает Григорий Яковлевич. Он сидит у окна и протирает стеклышки своего пенсне. — В таких случаях, Козлов, не стоит, пожалуй, говорить за весь отряд. Ребята за себя сами скажут.

— Пусть говорят, — запальчиво отвечает Генка. — А у меня тоже есть право голоса. И я как председатель совета дружины считаю, что мы должны сейчас же переизбрать Веньку. Он больше не может быть председателем совета отряда. А всей этой историей пусть занимаются директор школы и милиция.

— Почему это милиция? — не выдержав, кричу я. — А мы тогда зачем? Мы сами должны разобраться. Я, например, никогда в жизни не поверю, что Венька брал эти детали!

— И я не поверю! — взволнованно говорит Алеша.

— И я…

— И я…

— Можете не верить, — густо покраснев, перебивает нас Козлов. — Я бы, может, тоже рад был не поверить, но факты — вещь упрямая. Так, кажется, говорят. А за фактами далеко ходить не надо. На заводе пропало несколько радиодеталей, а назавтра их нашли в портфеле у Аксенова. Этого вам мало, да? Вы хотите, чтоб нас всех из пионеров поисключали за то, что мы вора покрываем?

Услышав слово «вор», Венька краснеет и прикусывает губу. Вторая пуговица от куртки остается у него в кулаке. Венька сжимает кулак так, что я вижу, как у него белеют пальцы.

— Ты нас не пугай, — говорю я. — Мы не трусы.

— Трусы или не трусы, сейчас об этом спорить нечего, — засунув руки в карманы, говорит Козлов. — Я настаиваю на своем предложении: пока все не выяснится, снять Веньку с председателей.

…Почему молчит Григорий Яковлевич? Он же верит Веньке. Как я, как Алеша. Мы ведь вчера допоздна вместе с ним ломали головы над этой историей. Почему он не посадит на место Козлова, который хочет свести с Венькой счеты за давнюю обиду? Эх, будь здесь Ленька! Но он на заводе, сегодня он в первой смене. И Глафиры Филипповны нет. Как это она сказала: «Вы уже не маленькие, сами разберетесь».

Разберемся ли?

— Кто за то, чтобы Веньку с председателей совета отряда 7-го «А» класса снять? — говорит Козлов и первым поднимает руку.

Я и Алеша оборачиваемся к классу. Над Славкиной партой нерешительно поднимается рука. Она медленно тянется вверх и вдруг исчезает под партой: Славка начинает торопливо рыться в учебниках.

— Кто за то, чтоб оставить Веню председателем совета отряда? — спрашивает Григорий Яковлевич.

Сорок рук дружно взлетают над партами. Сорок, потому что я и Алешка подняли обе руки.

— Садись, Козлов, — говорит Григорий Яковлевич. — И ты, Веня, садись. Отряд тебе верит. И я убежден, что мы непременно решим эту загадку с деталями. Неприятную, по совести говоря, загадку.

Венька идет на место, он прикусил губу, а глаза у нашего председателя как-то очень подозрительно блестят. Словно он вот-вот заплачет. А Генка вдруг совсем спокойно садится за свою парту, и даже на затылке у него, мне кажется, написано: «Ну что ж, я вас предупреждал, вы меня не послушали. Теперь мое дело сторона».

— Что же дальше-то делать будем, ребята? — помолчав, задумчиво спрашивает Григорий Яковлевич. — На завод вас больше, пожалуй, все-таки не пустят.

— Я сейчас схожу туда. К директору. Я ему все расскажу, — торопливо, словно боясь, что его перебьют, говорит Венька. — Я попрошу его…

Он сует в карман оборванные пуговицы и выбегает из класса. Вслед за ним — Алеша и Тома.

— Правильно, — говорит Григорий Яковлевич. — А вы, — кивает он нам, — можете расходиться.

Но уходит только Генка Козлов. Мы остаемся на своих местах. Мы должны узнать, что сказал директор завода ребятам. Григорий Яковлевич понимающе смотрит на нас и вдруг улыбается:

— Хорошо, тогда доставайте тетради. Займемся алгеброй. Все время быстрее пройдет.

Но время как, будто остановилось, хотя столбики решенных примеров в тетрадях безмолвно говорят о том, что ему нет дела ни до наших радостей, ни до наших печалей. А потом постукивание мелка по доске вдруг заглушается топотом в коридоре. Запыхавшиеся, сияющие, Венька, Алеша и Тома влетают в класс.

— Мы так и думали, что вы здесь! — с порога кричит Венька. — Директор разрешил нам ходить на завод, ребята. Разрешил! Только приказал строго-настрого…

Что приказал директор, нам понятно. Мы перебиваем Веньку таким громовым «ура!», что оно, наверно, слышно на всех этажах школы.

Гурьбой стоим у школьного крыльца.

— Удивительное дело, — протяжно говорит Тома, — и почему это, ребята, расходиться не хочется?

Мы смущенно улыбаемся. Тома сказала то, о чем думал каждый из нас. И, по-моему, все мы знаем, почему нам еще хочется побыть вместе. Потому что за несколько этих трудных часов мы сдружились крепче, чем за целые годы, когда ребята вместе учились, проводили сборы, собирали металлолом. Конечно, не будь всего этого, кто знает, чем бы кончилась история с деталями, но сейчас нам действительно не хочется расходиться.

— Ребята, — говорит Алеша и лихо сбивает на затылок шапку. — Пойдемте в трест зеленых насаждений. За двигателем. Все вместе. День сегодня какой-то замечательный, может, повезет, а?

И он умоляюще смотрит на нас.

— А во-он пошел управляющий, — говорит нам старый вахтер, когда мы гурьбой подходим к серому зданию треста, и показывает на низенького толстого человека в белых бурках, высокой папахе и с толстым портфелем под мышкой.

Мы толпой, бросаемся за ним и окружаем его.

Управляющий огорошенно смотрит на нас и, наверно на всякий случай, прижимает локтем к боку свой портфель.

Алеша выходит вперед. Он раскраснелся от бега, из-под шапки у него выбилась и прилипла ко лбу прядка волос.

— Товарищ управляющий, — просительно говорит он. — Вы нас, пожалуйста, извините. Мы свою машину из старых частей собираем. Трехтонку. И у нас нет двигателя. А наш вожатый сказал, что у вас есть. И он вам не нужен.

Управляющий изумленно хлопает глазами:

— Какой такой двигатель? Какой вожатый? Ничего не понимаю.

— Да от трехтонки же, — пробирается вперед Венька. — Она у вас все равно без дела ржавеет, а нам двигатель во как нужен! — Он проводит ребром ладони по горлу.

Управляющий перехватывает портфель в другую руку, морщит лоб, словно что-то припоминая, и вдруг начинает хохотать. Он буквально трясется, приседает от смеха, у него дрожат толстые щеки и подбородок. Прохожие с интересом посматривают на нас: что это так развеселило пожилого и солидного мужчину с толстым портфелем и почему вокруг него собралось столько ребят?

Наконец управляющий перестает смеяться, вытирает глаза необъятным, как небо, носовым платком и с восхищением говорит:

— Вот это я понимаю! Прямо на улице! Приступом решили взять?! Ладно, зайдите ко мне на днях, мы этот вопрос утрясем.

— Дяденька, — жалобно тянет Алешка, и у него морщится нос, словно он вот-вот заплачет. — Товарищ управляющий…

Управляющий смотрит на Алешу, и губы у него снова начинают вздрагивать.

— Все ясно, — добродушно говорит он. — Зайти на днях — это вас не устраивает. Вам все подавай немедленно. «Будь готов!» — «Всегда готов!» Ладно, ребята, слово старого пионера, отдадим вам двигатель. Раз весь отряд просит, где уж тут отказать. Только не могу я в трест возвращаться, на совещание опоздаю. Придется вам на одни сутки терпения набраться. Договорились?

— Договорились… — Алеша произносит это таким унылым голосом, столько разочарования у него в глазах, что управляющий, крякнув, нетерпеливо щелкает замками, достает из портфеля лист бумаги и карандаш и протягивает портфель Веньке:

— Ну-ка, подержи, — потом кладет листок на портфель и быстро пишет несколько строк. — Можете завтра приехать и забрать. Разрешите идти?

И снова смеется, крутит большой головой, на которую надвинута каракулевая папаха.

— Разрешаем, — весело говорит Алеша. — Большое спасибо. А весной всем отрядом вам помогать придем.

— Приходите, приходите, — улыбается управляющий. — Будем рады. Работы хватит.

И уходит, помахав нам рукой.

— Вот тебе и бюрократ, — шепотом говорит Венька и восхищенно трясет рыжим чубом.

Мы вспоминаем, что именно так назвал Ленька управляющего, и улыбаемся. Пусть мы еще не знаем, как попали в Венькин портфель радиодетали, из-за которых всем пришлось столько пережить, все равно нам весело.