Ветер рвет паутину

Эх, машина, ты, машина…

В тот день, когда управляющий дал нам записку, двигатель мы не забрали: не было машины, да и погрузить на нее такую махину мы бы не смогли. Назавтра Ленька привел заводских парней, и мы вместе с ними отправились в трест. Завхоз поворчал, что двигатель вполне пригодился бы тресту, но потом расщедрился и дал к нему в придачу «дворники». Алешка от радости чуть его не расцеловал.

В школу мы ехали героями. А возле ворот нас ждал Женька Багров, второклассник, с которым я когда-то лежал в больнице. Он кинулся прямо под колеса, шофер еле успел затормозить, и на весь двор заорал:

— Ребята, вашу машину на металлолом забирают!

Одним прыжком Алеша спрыгнул с кузова, а следом за ним посыпался весь отряд. В кабине остался я один: в спешке ребята забыли обо мне, а сам я не мог из нее выбраться. Я даже чуть не заплакал от злости, что оставил дома костыли и теперь не могу быть рядом со всеми.

Только минут через двадцать взбудораженные, растрепанные ребята вернулись к машине. Все, кроме Алешки. Он остался там. Ленька велел всем успокоиться, но ребята орали так, что ничего нельзя было разобрать.

— Да расскажите вы толком, что случилось! — взмолился я.

Перебивая друг друга, Венька и Тома рассказали, что Глафира Филипповна решила сдать нашу машину на металлолом. Генка сказал ей, что нас обгоняет по сбору металлолома соседняя школа, а во дворе — гора железа. Если сдать машину, наша дружина сразу на первое место в районе выйдет. А что мы взялись отремонтировать машину, Глафира Филипповна не знала, мы это дело держали в секрете. Вот она позвала электросварщиков и попросила разрезать раму на куски, чтоб их было удобно грузить. Хорошо, что мы успели вовремя, конец был бы нашим мечтам о своей трехтонке, валялись бы сейчас от нее только железки на дворе.

— Хорошие ребята попались, сварщики эти, — облегченно вздохнув, сказал Венька. — Мы как облепили машину да как рассказали, что ремонтируем ее, так они только посмеялись и ушли.

— А Глафира Филипповна?

— Сказала, что обсудят Генку на совете дружины, — ответил Венька и подергал за галстук. — Он ведь знал, что не для лома мы раму драили. Все знал. И обманул Глафиру Филипповну. Знаешь, как она на Генку смотрела? Аж мне кисло стало.

…И вот мы устанавливаем двигатель. Вернее, устанавливают дядя Егор, Ленька, Алешкин отец Казимир Францевич, заводские комсомольцы, а мы только толпимся вокруг и изо всех сил мешаем им, иначе нашу помощь назвать никак нельзя. И после этого все наши дни заполняются от начала до конца машиной.

Сборка идет пока очень туго, хотя я уже не знаю людей, которые нам не помогали бы. Вместе с комсомольцами мотовелозавода мы поработали на воскреснике, убирали территорию. А потом в заводском клубе дали концерт самодеятельности. Концерт получился что надо. Я сыграл на баяне «Полонез Огинского» и «Реченьку», Венька читал стихи, Алешка показывал всякие фокусы, а Тома с девочками пела и танцевала. Хлопали нам здорово. А главное, подарили целую кучу запасных частей: аккумулятор, поршневые кольца, электрооборудование. Алешкин отец принес совсем новые крылья, навесил на кабину дверь.

— Это вам от нашего гаража, — вытирая паклей руки, сказал он. — А теперь, если хотите, создавайте кружок автодела. Будем изучать машину.

Алешка стоял и радостно улыбался. Это он сагитировал отца заниматься с нами. И сейчас три раза в неделю по вечерам Казимир Францевич приходит в школу. Собираются все наши мальчишки, даже Томка приходит.

— А что, я хуже вас, что ли? — смеется она и лезет поближе к Казимиру Францевичу.

Занятия проходят прямо возле нашей «машины». Тут мы особенно ясно видим, сколько еще не хватает ей, чтобы с полным правом называться этим словом. Казимир Францевич объясняет нам принципы работы двигателя, знакомит с электрооборудованием, системой охлаждения, тормозной системой, и его указка то скользит по частям, то повисает в воздухе. Тогда он принимается прямо на снегу рисовать чертежи. Чертежи он рисует часто, очень часто.

Когда Казимир Францевич уезжает в дальние рейсы, занятия ведет Алешка. Он действительно знает машину, как таблицу умножения, а рассказывает с таким ученым видом, как будто он по крайней мере автомобильный профессор, а не семиклассник. Конечно, даже когда мы все изучим машину, как Алешка, водительских прав, нам все равно не выдадут. В деревню нас повезет Леня и к баранке, наверно, даже не разрешит прикоснуться. А может, разрешит? Но заниматься все равно интересно. Даже из 7-го «Б» к нам ребята приходить начали. Пусть ходят, не жалко.

Однажды мы задержались в школьной мастерской, размечали доски для кузова. Толстые, звонкие доски мы тоже добыли на заводе. Пообещали, что весной отработаем, на всей территории посадим цветы. Вышли вчетвером: я, Алеша, Венька и Генка. Как случилось, что он пошел с нами, ума не приложу — Генка избегает нас и даже работать уходит в дальний угол мастерской.

Вечерело. Ветер гонял по тротуару колючие снежинки. Всем нам было по пути. Ребята шли быстро, я на своей коляске держался рядом с ними. Все четверо молчали: при Генке ни о чем говорить не хотелось.

Генка свернул на углу. Даже не попрощавшись. Мы уже к этому привыкли. Мы помнили все: как он ни за что обидел меня, как потребовал переизбрать Веньку, как обманул Глафиру Филипповну и чуть не превратил нашу машину в груду металлолома. Мы все помнили, и даже то, что он перестал быть председателем совета дружины и получил за машину выговор, не могло нас с ним помирить. Помнил это и Генка. Он почти не разговаривал с нами. Так, процедит что-нибудь сквозь зубы, и все. В мастерскую он ходил только потому, что доски для кузова мы подготавливали на уроках столярного дела и за это ставили отметки. Двойка даже по труду была для круглого отличника Генки страшней всего на свете.

Он свернул, а мы облегченно вздохнули: больно уж неуютно было с ним рядом. И вдруг мы услышали пронзительный Генкин крик. Какой-то здоровенный пьяный парень ни за что ни про что сбил его с ног. Покачиваясь, парень стоял перед Генкой и примерялся, куда бы еще его ударить.

Венька и Алешка бросились к пьяному. Венька изо всех сил толкнул его в грудь, он зашатался и отступил. Алешка подхватил Генку под мышки и помог ему встать на ноги. И тут парень ударил Веньку в лицо.

Спустя несколько минут прохожие оттянули пьяного от Веньки. Какой-то военный сжал ему руки и повел, сразу присмиревшего, в милицию. А Венька встал с тротуара и выплюнул на снег вместе с кровью выбитый зуб. Потом набрал горсть снега и прижал к правому глазу, вокруг которого набухал огромный синяк.

Генкин портфель валялся на снегу, но он даже не посмотрел на него. Он подошел к Веньке и неловко стал отряхивать с его пальто снег.

— Не надо, — криво улыбнулся Венька. — Пошли, ребята.

— Постой, — схватил его за руку Генка. — Я должен тебе сказать… Я должен…

Слова застревали у него в горле, он сглатывал слюну и весь дрожал.

— Что ты должен мне сказать? — в упор спросил у него Венька, вытирая с подбородка узенькую полоску крови и моргая правым глазом, который с каждой минутой заплывал все больше и больше. — Что ты подложил мне в портфель эти проклятые детали?

Генка молча кивнул.

Мы с Алешкой замерли.

— Ты это знал? — наконец хрипло выдохнул Генка.

— Знал, — облизнув губы, ответил Венька. — Когда Сашка сказал, что нашел детали в моем портфеле, я вспомнил, как ты возле портфелей крутился, когда мы ящики на склад понесли.

— Чего ж ты сразу ребятам не сказал?

— Доказательств не было. К тому же я верил, что раньше или позже ты сам им об этом расскажешь. Расскажешь?

Венька вплотную подошел к Генке и взял его за отвороты пальто. Генка посмотрел на его синяк и угрюмо ответил:

— Скажу…

Он рассказал обо всем утром, незадолго до звонка. Стоял у стола, как всегда, аккуратный и чистенький, и крошил в пальцах расческу. Он хотел тогда отомстить Веньке за то, что тот ударил его. Ударил за меня.

— Ты мерзавец! — крикнула Тома, когда он замолчал. — Тебе надо влепить выговор и выгнать из школы. Я не хочу с тобой учиться в одном классе.

— Можете дать мне выговор, — глухо сказал Генка и сунул поломанную расческу в карман. Ни кровинки не было в его лице, но глаз он не прятал, смотрел прямо на нас. — Можете дать мне выговор, но не выгоняйте. Я учился с вами шесть лет, ребята…

Генка прикусил губу и отвернулся. Тогда поднялся Венька.

— Ты не права, — жестко сказал он Томе, потирая черно-лиловый синяк. — Он учился с нами шесть лет, даже шесть с половиной, и мы тоже виноваты, что он стал таким. Мы всегда восхищались им: ах, какой вежливый, какой хороший… А что этот «хороший», кроме себя, никого знать не хочет, этого как будто и не замечали. Теперь что ж, он уйдет в другую школу, а мы умоем руки, да? Пусть он остается в классе и в школе тоже. Я во всяком случае буду голосовать, чтобы не исключать его. Пусть он запомнит сегодняшнее утро. И мы…

…И все-таки двое ребят подняли руки за то, чтоб Генку исключить из школы. Это были Тома и Алеша. Остальные поддержали Веньку.