На первом году ординатуры я часто ходила на дежурства с одним из врачей-дежурантов, хотя неоднократно слышала от коллег, да и от него самого, что с ним боятся дежурить, потому что ни одна его смена не проходит спокойно. Но дело в том, что именно благодаря таким сменам я вдоль и поперек изучила огромную больницу с ее многочисленными отделениями, научилась смотреть глазное дно лежачим в реанимации пациентам и зашивать раны. В дальнейшем этот доктор стал моим учителем и хорошим другом. Наше знакомство началось с его комментария под моим постом про первое дежурство в офтальмологическом травмпункте. Я пыталась объяснить ему необычную клиническую картину птеригиума.
Птеригиум — нарастание конъюнктивы на роговицу, чаще с носовой стороны.
Птеригиум
Птеригиум возникает при длительном воздействии на глаз пыли, ветра и ультрафиолета.
Но у моего пациента нарастание было с двух сторон, что встречается довольно редко.
Перед первым совместным дежурством я попросила своего учителя забрать мою сменную обувь из раздевалки. До сих пор не знаю, заработался ли он и забыл о моей просьбе или сделал это специально, чтобы полюбоваться, но все дежурство мне пришлось проходить в туфлях на высоченных шпильках, которые я прихватила с собой из оптики. Я ни разу не назвала его по имени-отчеству и на «вы», разве что при пациентах, и коллеги вокруг думали, что между нами завязалось нечто большее, чем профессиональные отношения. Да, это с ним я ела «Доширак» из одной тарелки. И уже на следующий день в профессорской Татьяна Юрьевна выясняла наши намерения по отношению друг к другу. Была ли я влюблена? Возможно. Но я до конца не понимала, готова ли к чему-то серьезному. Да и от него решительных шагов не последовало. К разочарованию читателей, романтического продолжения у истории не случилось и мы до сих пор остаемся друзьями.
С ним я провела свою первую энуклеацию — удаление глазного яблока. Пациентом был парень, который в драке получил серьезную травму глаза, из-за чего глаз перестал видеть, постоянно воспалялся и очень сильно болел — все это является показанием к удалению и дальнейшему протезированию. Помню, что, когда я зашла в палату, пациент не был расположен к общению, но его можно понять. Молодой, очень симпатичный — и вот-вот лишится глаза. В таком возрасте любые несовершенства и отличия заставляют думать, что ты не впишешься в общество, не найдешь любимого человека, не сможешь вести полноценную социальную жизнь. Стеснение сковывает и заставляет прятаться, чтобы никто не заметил твоего недостатка. А осознание, что ты обрек себя на полную ограничений жизнь из-за глупой драки, рождает ненависть к себе. Если не приспособиться к новым условиям, не поверить в то, что жизнь продолжается, а мир рад тебе, как бы ты ни выглядел, есть опасность погрузиться в темную пучину депрессии, а этого ни в коем случае нельзя допускать.
Одним из этапов энуклеации является перерезка зрительного нерва специальными изогнутыми хирургическими ножницами. По ощущениям это можно сравнить с перерезкой электрического провода. Через день, когда мне нужно было сделать пациенту перевязку, он взволнованно спросил:
— Что, совсем все страшно? Я теперь урод?
Под повязкой все было чисто, без крови и отека.
Парень как будто бы просто закрыл один глаз — даже и не скажешь, что под веками отсутствует глазное яблоко.
Я ответила:
— Что вы? Все очень даже аккуратно и симпатично. Вам сделают хороший протез, и никто ничего не заметит.
Он молча улыбнулся. Надеюсь, эта ситуация не лишила его веры в себя.
В следующий раз энуклеацию я проводила уже самостоятельно и в качестве ассистентов позвала своих одногруппниц. Пациенткой была пожилая бабушка, ослепшая на один глаз из-за глаукомы. Обезболивающие препараты не помогали избавиться от сильной боли, и это не давало бедной женщине спать по ночам, а потому глаз решено было удалить. Я приступила к своей операции, в то время как за соседним столом учитель оперировал катаракту. После перерезки зрительного нерва и удаления глазного яблока необходимо послойно аккуратно зашить оболочки: сначала так называемую тенонову оболочку, а потом конъюнктиву. На тенонову оболочку накладывается кисетный шов, и она затягивается, как мешочек. После того как я сделала это, зашитая оболочка стала раздуваться, как воздушный шар. Мы с девчонками в шоке уставились в орбиту, не зная, что происходит и что делать. Я очень тихо позвала учителя и обрисовала ситуацию. Он, не отрываясь от микроскопа, успокоил меня, что это просто кровь, которую я могу остановить, туго прижав это место повязкой, и что, если зашитая оболочка не лопнула и кровь не начала сочиться, значит, я наложила хороший герметичный шов. Я зажала стерильной повязкой надутый «шар», который по размеру был больше удаленного глаза, и начала ждать. К счастью, вскоре все сдулось, я наложила шов на конъюнктиву, промыла все от крови и наложила тугую повязку через всю голову.
Для ординатора крайне важно найти хорошего наставника, который с удовольствием будет делиться всем, что знает и умеет. Мой учитель многое рассказывал мне о своей клинической практике и показывал примеры, а после смен мы продолжали обсуждение в соцсетях.
Однажды он поведал мне следующую историю. В неотложку обратился пациент без определенного места жительства, но не сам — его буквально притащил туда такой же товарищ. Пациент в состоянии алкогольного опьянения упал глазом на трубу, что привело к отрыву нижнего века. Веко болталось и доставляло пациенту некоторые неудобства, поэтому он решил их самостоятельно устранить, отрезав кожу ножницами. Самое интересное, что ножницы он предварительно прокипятил. Но жалобы все равно никуда не делись, и ему пришлось обратиться за помощью.
Похожий случай был и в наше совместное дежурство. Спустившись под утро в приемное отделение, мы обнаружили там в стельку пьяную даму в расстегнутом засаленном халате, под которым отсутствовало белье. У дамы была рваная рана века. Учитель вежливо предложил госпитализацию в отделение и проведение операции, однако в ответ был послан, как говорится, на три буквы. В таких случаях подписывается отказ от госпитализации, но тогда пациентка, как мне помнится, просто сбежала. И зачем вообще приезжала?