Видеть лучше. Как сохранить зрение : истории из кабинета офтальмолога

«Детство»

Офтальмологи обычно называют так детскую офтальмологию и детские офтальмологические отделения.

Несмотря на то что я училась на педиатрическом факультете, мой путь в «детство» начался только на шестом курсе, когда я решила устроиться работать медсестрой. Мне казалось неправильным, что, заканчивая университет, я до сих пор не умею делать внутривенные инъекции или брать кровь из вены. Мне нужна была такая практика. Занятия по педиатрии проходили на первом этаже одного из корпусов крупной больницы, и в перерыве я просто ходила по этажам, спрашивая, не требуется ли где-то медсестра. Предложение помочь с удовольствием приняла старшая медсестра детской травматологии.

Первый раз мое сердечко екнуло, когда одна из маленьких пациенток подошла ко мне, чтобы обнять и подарить конфету. Именно тогда я поняла, насколько искренними и благодарными могут быть маленькие пациенты и насколько сильно хочется им помогать и оберегать их. Жаль, не все понимают, что дети беззащитны, а некоторые еще и грязно пользуются этой их особенностью.

Свое первое дежурство в детской травматологии я не забуду никогда. Меня вывели в смену с более опытной медсестрой, чтобы она меня всему научила, и в какой-то момент нас вызвали в детскую реанимацию, чтобы наложить гипс шестимесячному малышу. До сих пор перед глазами его ярко-рыжая шевелюра. Малыш находился без сознания, и у него был перелом правой ручки. Мы наложили гипсовую повязку и пошли на выход, но тут до меня дошли слова докторов, окруживших маленькую кроватку, и я на несколько секунд задержалась, чтобы подслушать их разговор. Как оказалось, кроху избили собственные родители — сломали ему руку и ударили обо что-то головой. Невозможно было передать словами мой ужас. Практически всю смену я прорыдала от непонимания человеческой, а главное, родительской жестокости. Сейчас, интересуясь психологией преступного поведения, я понимаю, почему родители так себя ведут. По разным причинам ребенок воспринимается как стрессовый мешающий фактор, от которого стремятся избавиться.

Были и другие истории: избили ребенка и зимой выставили на балкон ждать Деда Мороза, окунули головой в кипяток и многое-многое другое…

А однажды за мной решил приударить папаша маленького пациента. Намекал, чтобы я позвала его в сестринскую «на чай», приглашал к себе, рассказывал о том, какие ужасные у него отношения с женой, что они на грани развода… В общем, все по классике. Да только вот его ребенок лежал у нас в отделении со злокачественной опухолью костей и был на грани жизни и смерти.

Возможно, дело в том, что так он справлялся со стрессом — пытался переключиться на что-то, совсем не связанное с его рутинной жизнью, чтобы переживания не мучили его хотя бы какое-то время. Проблемы в семье, смертельная болезнь ребенка — все это до безумия страшно и тяжело, а потому его психика искала хоть какой-то способ получить положительные эмоции. Флирт — легкий их источник. Отрицание проблем — тоже способ снизить эмоциональное давление. Но не стоит исключать, что он просто мерзавец. Такое тоже бывает.

Итак, я довольно быстро освоилась в травме, научилась всему, что хотела, и получила дополнительные баллы для поступления в ординатуру.

Обязательным пунктом прохождения ординатуры была работа в детском отделении. На новой базе оно было огромным, и в нем занимались разнообразными врожденными и приобретенными глазными заболеваниями. Меня закрепили за заведующим отделением Плисовым Игорем Леонидовичем — одним из лучших страбизмологов[8] в России. Во время приема я находилась у него за спиной, потому что так лучше видны углы косоглазия у пациентов. Косоглазие и коррекция зрения у детей давались мне с трудом, да и вообще детская офтальмология меня скорее пугала, нежели привлекала, но в один прекрасный момент я поймала себя на мысли, что, когда я стою за спиной Игоря Леонидовича, у меня с лица не сходит улыбка. Маленькие пациенты вызывали во мне бурю положительных эмоций. Наверное, поэтому вместо одной положенной недели в «детстве» я провела там три. Игорь Леонидович брал меня с собой в операционную в качестве ассистента и даже помог мне настроить микроскоп так, чтобы я по минимуму испытывала дискомфорт. Я смотрела, как он легко и уверенно перемещает глазодвигательные мышцы, и подавала ему инструменты, а наутро наблюдала у пациентов ровное положение глаз. Мне это казалось чем-то невероятным. Однажды я попросила Игоря Леонидовича дать мне инструменты, чтобы наложить швы на конъюнктиву. С отсутствующим глубинным зрением мне было тяжеловато орудовать инструментом, но я смогла наложить четыре шва, три из которых он потом, впрочем, переделал. Игорь Леонидович молча смотрел на то, как я зашиваю, но не говорил ничего под руку, а потом еще раз показал, как правильно держать инструменты, чтобы швы получились ровными. До сих пор я считаю это высшим уровнем врачебного и преподавательского профессионализма. Я покинула эту базу через два месяца после практики в еще нескольких отделениях, а с Игорем Леонидовичем мы встретились позже уже при совершенно других обстоятельствах.