Мне было тринадцать лет, когда я повстречалась с королевой лис.
Моя семья только что переехала из Коннектикута в Калифорнию. Был жаркий летний день, но кондиционер в нашем новом доме не работал. Отец ушел на свою новую работу, а мать в ожидании человека, который должен был починить кондиционер, распаковывала вещи. Я хотела помочь ей распаковать коробку с посудой, но уронила на пол фарфоровую тарелку (из сервиза на двенадцать персон), и она напряженным голосом предложила мне пойти на улицу поиграть.
Я не стала спорить и вышла из дома. Задний двор был не слишком велик: небольшое пространство пожухшей травы, окаймленное пыльными кустами и цветочными клумбами. Высокий деревянный забор закрывал мне обзор во всех направлениях.
Я открыла калитку в дальней стороне забора и выглянула наружу — там была грунтовая дорога, тянувшаяся параллельно ржавым железнодорожным рельсам. Наш новый дом стоял на самом краю района новостроек, располагавшегося, в свою очередь, на дальнем краю города. По ту сторону железнодорожного полотна виднелся сад, засаженный грецким орехом — рядами деревьев с темными шершавыми стволами и гладкими светлыми ветками.
Если бы я повернула направо, дорога привела бы меня в город. Повернув налево, я пошла бы прочь от города, в неведомые земли.
Я повернула налево.
Сперва дорога шла вдоль задней ограды наших соседей, но примерно через сотню ярдов жилые кварталы остались позади. Справа от меня по-прежнему была железная дорога и ореховый сад, слева — еще один сад, а за ним открытое поле. Еще дальше дорога и рельсы подходили к небольшому ручью. Я слезла с насыпи, решив пройтись вдоль воды.
Здесь было прохладнее. Деревья бросали на долину ручья мягкую зеленую тень, камни покрывал мох, из ветвей на меня кричали сойки. Овражек свернул в сторону, и я увидела маленькую тропинку, взбиравшуюся по склону сквозь путаницу ветвей и лоз. Я вскарабкалась наверх и оказалась в лесу, где под сенью старых корявых деревьев обильно разрослись сорные травы и кустарник. Вдруг я заметила, что между стволами мелькает что-то оранжевое — цвет был ярким, неестественным, бросающимся в глаза. Идя дальше по тропинке, я приблизилась к цветному пятну и обнаружила небольшую полянку, на которой все кусты были вырублены. Под деревом с кривым, дуплистым стволом стояло большое кресло, обитое яркой материей — оранжевые ромашки на бирюзовозеленом узоре. Перед креслом располагался большой валун с плоским верхом, на котором стоял заварочный чайник с отбитым носиком. В ветвях дерева были заклинены доски, образуя полки, расположенные как попало и не особенно ровно; на них была расставлена коллекция странных предметов: банка с арахисовым маслом, мятая жестянка, фарфоровая чашка без ручки, две выщербленные тарелки и потрепанный плюшевый медвежонок.
— Какого дьявола тебе здесь надо? — раздался вдруг голос совсем рядом со мной.
Вздрогнув, я взглянула в том направлении. На нижней ветке дерева слева от меня сидела девочка примерно моего возраста, в потертых джинсах и испачканной футболке. Ее лицо было разрисовано красно-коричневой глиной — на лбу вертикальные полосы, на щеках горизонтальные. Спутанные рыжеватые кудряшки были перетянуты эластичной лентой и украшены пером голубой сойки.
— Я… Я просто проходила мимо, — запинаясь, проговорила я.
— А кто тебе сказал, что ты можешь здесь ходить? — спросила она, повышая голос. — Это частное владение.
Я почувствовала, как у меня запылало лицо.
— Прости. Я просто…
— Ты что думаешь, ты можешь ходить и совать свой нос куда угодно?
— Я уже сказала, что извиняюсь.
— Эти ребята из новостроек думают, что им принадлежит все на свете!
— Я совсем так не думала…
— Почему бы тебе просто не убраться туда, откуда ты пришла?
— Да, хорошо, — успела выговорить я, прежде чем мой голос прервался. Я повернулась, чувствуя, как слезы заливают мне лицо, но тут же споткнулась о камень и полетела, едва успев подставить руки и одно колено. Когда я с трудом вскарабкалась на ноги, девочка уже стояла рядом со мной.
— Да вообще, кто ты такая, черт возьми? — взорвалась я, пытаясь прикрыть слезы гневом. — Я не делала ничего плохого!
Она рассматривала меня, склонив голову набок.
— Ты ведь не бывала здесь раньше, правда? — спросила она уже более спокойным тоном. Я мотнула головой.
— Мы только что переехали в этот вшивый район.
— У тебя колено разодрано, — сказала она. — И рука тоже. Ну-ка, садись сюда. У меня есть пластырь.
Я села в кресло, и она обмыла мои ссадины водой, которую принесла от ручейка в чашке без ручки. Потом она достала с одной из полок коробку с лейкопластырем. Промакивая мою разбитую коленку намоченным платком, она объяснила, что несколько дней назад здесь побывали какие-то ребята и перерыли все ее вещи, стащили наземь полки и перевернули кресло.
— Тут в округе есть по-настоящему плохие ребята, — сказала она. — Тебе еще повезло, что я не стала сразу кидаться в тебя камнями. Я умею прятаться на деревьях и могу пришибить человека камнем с тридцати футов. — Она выпрямилась, сидя на пятках и рассматривая мое залепленное пластырем колено. — Ну вот, так-то лучше. — Она твердо посмотрела мне в глаза. — Ты спрашивала меня, кто я такая — и пожалуй, я скажу тебе. Я королева лис.
— Королева лис! — повторила я.
— Вот именно, королева лис. — Внезапно она оказалась на ногах. — Пойдем. Я покажу тебе кое-что, это здорово.
На дополнительные вопросы не было времени. Она уже бежала прочь между деревьями, и я последовала за ней.
Она привела меня к месту у ручья, где водились оранжевые и черные тритоны с задумчивыми глазами. Королева лис поймала одного и протянула мне. На ощупь он был холодным и словно бы резиновым. Он не пытался убежать, а только моргал, глядя на меня, а потом принялся шагать по ладони, медленно и высоко поднимая ноги, словно все еще находился в воде.
Сначала я хотела остаться на берегу, но когда я объяснила, что если я перепачкаю одежду, меня ждут неприятности, королева лис возразила, что мои шорты все равно уже в пятнах грязи и крови из разодранной руки. Следовательно, поскольку неприятностей мне все равно не избежать, я могу позволить себе развлекаться сколько душе угодно. Так что я тоже влезла в ручей, отпустила тритона, которого она для меня изловила, и поймала себе другого.
Потом мы сидели на берегу и обсыхали. Пока мы сидели, королева лис разрисовала мне лицо глиной с берега ручья — она называла это «боевой раскраской». Она показала мне, как издавать пронзительные звуки, дуя в листик травы. Пара голубых соек уселась на дерево рядом с нами и выбранила нас за то, что мы так шумим.
— Слушай, кстати, а как тебя зовут? — спросила я.
— Как меня зовут? — Она откинулась назад и посмотрела вверх, ка ветки деревьев. — Ты можешь звать меня Лиса.
— Но это же не имя!
Она пожала плечами.
— Почему же?
— Но я не могу сказать моей матери, что тебя зовут Лиса! Она просто не поверит.
— А зачем тебе вообще говорить ей что-то?
— Она спросит меня.
Она снова пожала плечами.
— Ну так выдумай что-нибудь такое, что ей больше понравится. Ты будешь звать меня Лиса, а я буду звать тебя Мышь.
— Ну уж нет!
— Тогда как мне тебя называть?
— Зови меня Тритон, — попросила я, вспомнив медлительных земноводных с их задумчивыми глазами. — Так будет лучше.
Тем временем близился вечер, и я вдруг осознала, что хочу есть и что солнце уже низко.
— Слушай, мне пора идти, — сказала я. — А то мать здорово разозлится.
— А! — сказала она, ложась на спину в траву. — Мне с этим проще. У меня нет матери.
— Правда? — я украдкой взглянула на нее, но ее глаза были закрыты, и она ничего не заметила. Я еще пыталась сообразить, что на это сказать, когда откуда-то издали послышался мужской голос:
— Сара! Сара, ты там?
Она нахмурилась.
— Это мой папа, — буркнула она. — Надо пойти поговорить с ним.
Она побежала сквозь деревья в том направлении, откуда донесся голос. Немного помедлив, я пошла следом.
Тропинка привела меня к старому белому домику на краю леса. Он не был похож ни на один из домов, которые я видела прежде — здесь не было подъездной дорожки, не было и двора. К дому подходила грунтовая дорога, кончаясь прямо перед крыльцом, где рядом с огромным мотоциклом был припаркован старый потрепанный «седан». Клумба возле крыльца заросла сорняками, а рядом с крыльцом был навален всевозможнейший хлам: чугунная ванна, до половины наполненная водой, решетка для барбекю, сделанная из бочки из-под бензина, груда колпаков от колес. Краска на доме слезала хлопьями.
Лиса стояла на крыльце, разговаривая с коренастым мужчиной в голубых джинсах и черной футболке с оторванными рукавами. Одновременно подняв головы, они увидели меня, стоящую на краю леса.
— Это Тритон, — сказала Лиса. — Тритон, это Гас. Он мой папа.
Он совершенно не был похож на папу. У него не было бороды, хотя побриться ему не помешало бы. У него было три серебряных серьги в левом ухе, черные волосы перехвачены лентой, на правой руке татуировка — замысловатый узор из спиральных черных линий.
— Как дела, Тритон? — Гас совсем не выглядел обескураженным, услышав мое странное новое имя. — Откуда ты взялась?
— Моя семья только что переехала сюда, мистер, э-э…
— Зови меня просто Гас, — сказал он. — На мистера я не откликаюсь.
Я с неловкостью кивнула. Хоть он и не был похож на папу, называть его просто по имени все же казалось странным.
— Я нашла ее в лесу, — сказала Лиса. — Показала ей, где живут тритоны.
— Это здорово. Я рад, что ты зашла сюда! — Было видно, что он и на самом деле доволен. — Очень мило, что у Сары появились гости.
Я не сводила взгляда с его руки. До этого момента я никогда не встречала людей с татуировками.
Он спустился с крыльца и сел на нижнюю ступеньку.
— Что, интересуешься татуировками? Давай, смотри.
Я принялась рассматривать его руку.
— Можешь потрогать, если хочешь. Я не против.
Я опасливо провела пальцем по одной из спиралей, повторяя ее узор.
— Мне ее накололи в Новой Зеландии, один парень из маори. Считается, что она должна приносить удачу. Похоже, работает — сразу же после того, как он мне ее наколол, я продал свой первый рассказ.
Здесь подразумевалось несколько большее, нежели я была в состоянии переварить, но я все равно кивнула, словно все поняла.
Немного помолчав, он встал и сказал:
— Хочешь, поужинаем вместе? Ничего особенного, просто консервированное мясо с бобами и чили.
— Нет, спасибо, — сказала я. — Я лучше пойду домой.
— Только не забудь вымыть лицо, — напомнил он.
Мы с Лисой помылись из шланга возле дома, и я отправилась к себе.
Я пришла домой, как раз когда отец вернулся с работы. Он читал моему брату нотацию по поводу того, что тот все время сидит и смотрит по телевизору всякую чушь. Мать жаловалась, как много ей пришлось заплатить за починку кондиционера. Мне удалось прокрасться в свою комнату и переодеться, прежде чем кто-либо заметил мою грязную одежду и мокрые кроссовки.
Сойдя вниз, я накрыла на стол, и мы поужинали.
Мои родители не очень-то любят друг друга. Ужин — почти единственное событие, на котором они бывают вместе. Над столом витало ощущение смутной напряженности, центром которой был отец. Он был постоянно сердит — не на что-либо конкретное, а как будто на все сразу. При этом он делал вид, что не сердится и все время шутил, но шутки его выглядели не очень смешными.
— Вижу, ты решила, что мясо будет вкуснее, если сделать его черным по краям, — сказал он матери этим вечером. — Интересная мысль.
Жаркое по-лондонски было действительно сильно прожарено, но вовсе не до черноты. Мать засмеялась, делая вид, что это просто шутка. Он взглянул на меня.
— Твоя мать, видимо, считает, что уголь полезен для пищеварения, — сказал он.
Я улыбнулась и промолчала. Моей тактикой в общении с отцом было говорить как можно меньше.
Отец повернулся к моему брату.
— Ну и какие образовательные программы ты сегодня видел? Такие передачи, как «Назови цену», несомненно, смогут многому тебя научить!
— Я вовсе не смотрел телевизор целый день, — угрюмо ответил брат.
— Марк после обеда исследовал окрестности, — вставила мать.
— Понимаю, понимаю: искал приключений на свою голову. В этом городе, конечно же, не меньше шпаны, чем было в Коннектикуте. Не сомневаюсь, что ты и здесь отыщешь себе приятелей.
Как-то, еще в Коннектикуте, Марка привели домой полицейские — он оказался в одной компании с парнями, которых поймали на воровстве в магазине.
— Я тут познакомился с ребятами из нашего квартала, — сказал Марк. — Они все состоят в загородном клубе. А мы можем тоже записаться? Я ходил бы с ними плавать…
Этот вопрос был обращен к матери.
— Плавать в загородном клубе? — воскликнул отец. — Ну не замечательно ли? Может, нам лучше будет подыскать тебе работу, чтобы свободное время не висело на тебе столь тяжким бременем?
Марк ничего не ответил. Отец принялся рассказывать о том, как молод был он сам, когда впервые пошел работать. Я заметила, что Марк пристально смотрит на меня, и почувствовала, что момент приближается: он собирался сказать что-то, чтобы переключить отца со своих дел на мои. Дождавшись, пока отец сделает паузу, Марк спросил:
— Эй, Джоан, а почему ты все время держишься за стакан, когда ешь? Это выглядит очень глупо.
Я взглянула на свои руки. И действительно, моя левая рука крепко сжимала стакан с молоком.
— Ты словно боишься, что кто-нибудь украдет твое молоко, — сказал отец, усмехнувшись. — Расслабься, ты ведь не в логове диких зверей!
На следующий день я снова вернулась на полянку Лисы в зарослях. Когда мать спросила меня, куда я направляюсь, я сказала, что хочу поиграть с одной девочкой, которую встретила вчера, и что буду обедать у нее. Мать уже начала засыпать меня кучей вопросов, на которые я не хотела отвечать, но как раз в этот момент зазвонил телефон — звонила одна из ее городских подруг. Я с минутку постояла рядом, словно ожидая, пока мать обратит на меня внимание — и она нетерпеливо махнула мне, показывая, что я могу идти, чего я как раз и добивалась.
Лиса сидела, забравшись с ногами в свое кресло под деревом, и читала книгу.
— Жалко, что здесь не водятся ежи, — сказала она, словно продолжая разговор, начатый раньше. — В Англии их полно.
Она постучала пальцем по книге, и я взглянула через ес плечо на картинку.
— Да, это здорово, — нерешительно сказала я.
— Лисы их едят, — добавила она, ухмыляясь.
Я кинула на нее опасливый взгляд.
— Пошли! — Она выбралась из кресла и повела меня в глубину леса. Она хотела показать мне место, где в ручеек впадал приток, уходивший в трубу под насыпью. Это был настоящий бетонный туннель, настолько большой, что я, стоя посреди потока, едва могла достать до верха вытянутой рукой. Мы побрели по воде вглубь трубы, сквозь пропитанную запахом водорослей темноту, пока устье туннеля не превратилось в крошечную точку света вдали.
— Правда, здорово? — голос Лисы звучал гулко, отражаясь от стен трубы. — Здесь прохладно даже в середине дня. Отличное место, чтобы прятаться.
Я посмотрела во тьму, бархатно-черную и безмолвную, если не считать нежного музыкального журчания воды. Она одновременно пугала и притягивала.
— Хотелось бы знать, куда она ведет, — сказала Лиса. — Когда-нибудь я возьму с собой фонарик и пойду туда, дальше.
Я оглянулась на отблеск света в конце трубы, потом снова уставилась в темноту и поежилась.
— Прекрасно, — сказала я. — Мы можем пойти вместе.
— Заметано. Ладно, пойдем, я покажу тебе еще кое-что. Мои секреты. — Она зашлепала по воде в сторону выхода, и я последовала за ней, возвращаясь к жару и сиянию дня.
Лиса показала мне лабиринт незаметных тропинок, проложенных в кустарнике вокруг ее полянки. Они были совсем узенькие — как раз, чтобы мы могли пролезть, не больше. В местах, где тропинки пересекались, были сложены кучки камней — «чтобы обстреливать незваных гостей», по ее словам. Вдруг она дотронулась до моей руки.
— Ты водишь! — крикнула она. — Догоняй!
И Лиса нырнула в свой лабиринт, а я припустилась следом, ныряя под ветки и огибая углы, но не сходя с тропинки, поскольку продирание сквозь кусты грозило ушибами и царапинами. Я запятнала ее, и тогда уже она погналась за мной, вопя и улюлюкая на бегу. Мы бегали кругом и кругом, сворачивая с одной тропинки на другую; порой мне мельком открывался вид на полянку с креслом — место, которое я в мыслях начала называть ее гостиной. А временами я оказывалась глубоко в кустарнике, скрытая от всего мира. Кругом и кругом, до тех пор, пока я не выучила, что тропинка, проходящая возле сломанной ветки, ведет к гостиной, а та, что возле кучи камней — к тому месту, где живут тритоны, и так далее.
Лиса гналась за мной, и внезапно ее не стало слышно. Я не могла понять, куда она подевалась, и тихо поползла обратно к гостиной, стараясь не шуметь. Уже почти добравшись дотуда, я услышала позади себя какой-то звук. Лиса прыгнула на меня с ветки орехового дерева и шлепнула по спине.
— Ты водишь! — сказала она. — Пошли поедим.
Мы вернулись в ее гостиную на полянке и принялись за ленч. Это казалось самой обыденной вещью на земле — сидеть под деревьями и поедать крекеры, намазанные арахисовым маслом.
— А здесь в округе действительно водятся лисы? — спросила я.
— Конечно, — ответила она. — Только днем их не увидишь.
— А как случилось, что ты стала королевой лис?
Она сидела в кресле, и свет, падавший сквозь листву ореховых деревьев, ложился пятнами на ее волосы. Я прищурилась, и в ленивом полуденном зное яркие пятна солнечного света засверкали, как драгоценные камни, а потрепанное кресло стало троном. Она царственно вскинула голову, вглядываясь в листву.
— Это началось очень давно, — медленно произнесла она. — Когда я была еще маленькой девочкой.
И она рассказала мне историю.
Однажды жила женщина, которой не нравилось, какой она была. Она чувствовала беспокойство относительно себя, ей словно бы было тесно в собственном теле. Глядя в зеркало, она не узнавала себя. Разве это ее нос? Разве это ее глаза? Ей казалось, что с ними что-то не так — хотя она не могла бы сказать, какими должны быть правильные глаза или нос.
Женщина жила со своим мужем в доме на краю леса, неподалеку от небольшого городка. У нее была маленькая дочка, только-только начавшая ходить в школу.
И вот однажды, когда маленькая дочка этой женщины была в школе, а муж — на работе, она положила ключи от дома на кухонный стол и вышла наружу, оставив дверь за собой широко распахнутой. Она пошла по тропе, которая вела в глубину леса. Оказавшись в самой чаще, она свернула в сторону и пошла между деревьями там, где уже не было троп.
Она ушла от тропы довольно далеко, когда начался дождь — вначале небольшой, потом все сильнее; капли молотили ее по лицу, рубашка и джинсы на ней намокли. Она поискала места, где укрыться, и нашла пустотелый упавший ствол, достаточно большой, чтобы можно было забраться внутрь.
Женщина вползла в него на животе. Внутри ствола было сухо, уютно и тепло. Она ждала, пока закончится дождь, закрыв глаза и слушая, как вода над ее головой барабанит по листьям, капает с веток на землю и течет струйками среди палой листвы. Слушая дождь, она заснула.
Проснувшись, она поняла, что изменилась. Впервые в жизни она чувствовала себя в своем теле как дома. Запахи вокруг были яркими и манящими — восхитительный аромат прелой листвы и червей, теплый запах белки, жившей наверху на дереве. Слушая, как белка прыгает среди ветвей, она вдруг поняла, что двигает ушами, чтобы следить за звуком. Тогда она посмотрела на себя и увидела, что все ее тело покрыто мехом. Она уткнулась носом в длинный пушистый хвост, обвивавшийся вокруг ее лап.
Пока она спала, она каким-то образом превратилась в лису.
Лиса пошевелилась в кресле, посмотрев на меня в первый раз за все время своего рассказа.
— Это была моя мама, — сказала она. — Маленькая дочка — это я.
Я лежала на земле, сонно прислушиваясь к голосу Лисы. Слушая ее историю, я уже забыла, почему Лиса рассказывает ее. Я села и уставилась на нее во все глаза.
— Ты что, хочешь сказать, что твоя мать превратилась в лису?
Она кивнула. Солнечный свет по-прежнему ложился пятнами на ее волосы, но драгоценные камни исчезли. Передо мной была просто оборванная девчонка, которая сидела в потрепанном кресле, глядя на меня с необычным напряжением.
Я замялась. Может быть, она шутит? Или она сумасшедшая?
— Так не бывает.
Она пожала плечами.
— Тем не менее так и было. В один прекрасный день я ушла из дома, чтобы пойти в школу. Когда я вернулась, моей мамы там не было.
— Может быть, она просто ушла куда-нибудь? С чего ты решила, что она превратилась в лису?
Лиса прислонилась головой к потертой спинке кресла.
— В тот день, когда она исчезла, мы с папой вечером сидели на крыльце, и вдруг я увидела лису, крадущуюся вдоль края лужайки перед нашим домом. И я поняла, что это моя мама.
— Как ты это поняла?
— По ее взгляду. Я просто знала это. Я спросила у папы, и он сказал, что такое объяснение ничуть не хуже любого другого. — Она нахмурилась, глядя на свои руки. — В те времена дела у нас шли не очень хорошо. Папа пил, и все такое. — Она подняла голову. — С тех пор он бросил.
Я не знала, что сказать. Бредовая история. Возможно, безопаснее будет поговорить с ней о ее отце, чем о матери.
— А кстати, чем занимается твой отец? Как это получилось, что он оказался дома посередине дня?
— Он пишет рассказы и книжки. Фантастику в основном. Ну, такие, с ракетами на обложке, даже если в книжке нет никаких ракет. А еще… — она понизила голос, — а еще иногда он пишет порнографию. По-настоящему неприличные вещи. Мне он их не показывает, но я знаю, в каком ящике он их держит. Я слышала, он как-то говорил, что за это платят лучше, чем за фантастику…
Я еще пыталась освоиться с этой информацией, когда Лиса внезапно выпрямилась.
— Слушай! — сказала она; ее голос вдруг стал напряженным.
Где-то неподалеку послышались голоса — несколько мальчиков разговаривали и смеялись.
— Надо спрятаться, — сказала Лиса, вскакивая с кресла. Не задавая лишних вопросов, я последовала за ней.
Из своего укрытия в кустах я увидела, что по тропинке идут трое мальчишек — один был мой брат, двух других я не знала.
— Учителя у нас почти все козлы, — говорил один из незнакомцев, коренастый блондин. — Возьми хоть англичанку, мисс Джексон — она только любимчикам потакает.
— Черт, да что ты все об этом! Не могу поверить, что до начала школы осталось всего две недели, — сказал второй мальчик. Этот был высоким, с сальными русыми волосами. — Давайте уже остановимся и покурим.
Блондин как раз в этот момент подошел к краю полянки.
— Эй! Взгляните-ка! — он плюхнулся в кресло, вытащил из кармана полиэтиленовый пакетик, бумагу и принялся сворачивать косячок.
Мой брат осматривался по сторонам, разглядывая полки, чайник, кукол.
— Похоже на укрытие какого-нибудь малыша.
— Это похоже на великолепное местечко для вечеринки, — ответил русоволосый мальчик, садясь на землю. — Привести сюда девчонок… — он ухмыльнулся. — Нас здесь никто не потревожит.
Блондин раскурил самокрутку и сделал глубокую затяжку. До моего укрытия донесся запах марихуаны. Он передал косяк русоволосому.
— А здешние девчонки любят вечеринки? — спросил мой брат. Блондин рассмеялся.
— Некоторые выпендриваются, но есть и вполне ничего.
Русоволосый передал косяк моему брату, и тот глубоко вдохнул дым.
Мне было интересно, куда подевалась Лиса. Русоволосый мальчик описывал Кристину, девочку, которой нравились вечеринки.
— Вот горячая девчонка! — говорил он. — Отличное тело, и она знает, что с ним делать.
— Будто ты хоть раз приблизился к ней настолько, чтобы это выяснить, — рассмеялся блондин.
Было очень странно сидеть в кустах, припав к земле, и смотреть, как мальчишки курят травку и разговаривают о школе и девочках. Я ощущала себя невидимой и странно могущественной. Мальчики не знали, что я тут, рядом. Мой брат не знал, что я вижу, как он курит травку. Они не знали, что я слушаю их разговоры.
— Надо отлить, — сказал русоволосый мальчик. Сделав шаг в моем направлении, он принялся возиться со своей ширинкой.
— Эй! Это частное владение! — Лиса выступила из леса по другую сторону полянки. — Вы нарушили границы чужой территории.
Все трое мальчиков уставились на нее. Блондин заухмылялся, а русоволосый громко рассмеялся, продолжая держать руку на ширинке.
— Ну да, верно. И знаешь что, я тут собрался пописать, так что похоже на то, что я и дальше буду их нарушать. Постой здесь немного, и ты увидишь кое-что, чего еще никогда не видела.
Лиса исчезла в зарослях. Теперь блондин тоже смеялся.
— Кажется, она не горит желанием увидеть это, Джерри.
— Заткнись, Эндрю!
Я отступила по тропинке немного вглубь.
— Эй, что это там? — сказал Джерри, вглядываясь в моем направлении. — Похоже, там есть кто-то еще!
Вылетевший неизвестно откуда камень звучно врезался в его плечо. Я пустилась бежать по тропинке, вспоминая то, что сказала Лиса, когда мы впервые встретились с ней: «Я умею прятаться на деревьях и могу пришибить человека камнем с тридцати футов».
Я слышала, как Джерри ломится сквозь кусты. Скорее всего, он гнался за мной, но когда мне нужно, я могу бегать довольно быстро. К тому же он был слишком большим, чтобы с легкостью протискиваться между кустами. Откуда-то неподалеку до меня доносилось улюлюканье Лисы и ответная ругань моего брата и блондина. Тропинка, по которой я бежала, вела прочь от гостиной, а потом снова возвращалась к ней. Я прихватила несколько камней из кучи возле тропы и, добежав до места, где до гостиной было уже близко, швырнула один в брата. Я решила, что попала, но не стала останавливаться, чтобы посмотреть; я уже снова бежала, а в кустах позади трещало, затем раздался внезапный взрыв ругательств. Еще один камень попал в цель.
Лиса где-то затаилась, однако со стороны полянки доносились грохот и ругань. Я прокралась по тропинке поближе, стараясь двигаться как можно тише. Через кусты я увидела мальчиков. Лицо и руки моего брата были покрыты царапинами, он выбирал колючки из своей футболки. У белокурого Эндрю текла кровь из ссадины на голове, куда попал камень. Джерри стаскивал с дерева полки. По земле были разбросаны осколки заварочного чайника. Должно быть, это и был тот грохот, который я слышала.
— Черт бы вас подрал, козлы! — орал он, обращаясь к деревьям. — Придурки вонючие!
Я услышала позади себя шаги и съежилась, укрывшись за кустами. По тропинке, ведшей от домика, шагал Гас.
— Проклятие! — сказал Эндрю. — Доигрались.
Он пустился было бежать, но Гас был быстрее. Одной рукой он ухватил Эндрю за ворот футболки, другая уже лежала на плече у моего брата. Джерри, однако, удрал — сбежал по тропинке куда-то в лес.
— Эй, отпустите меня! — заныл Эндрю. — Мы ничего не делали!
Гас выглядел пугающе, даже когда я впервые увидела его, а тогда он улыбался. Сейчас на его лице не было улыбки. Он рассматривал валяющиеся на земле полки, разбитый чайник, осколки тарелок и чашек, рассеянные в бурьяне.
— Улики свидетельствуют против тебя, паренек. Похоже на то, что ты здесь забавлялся с вещами моей дочери.
— Это все Джерри! — сказал Эндрю. — Мы ничего не делали.
— Мне не нравится, когда ребята развлекаются на моей территории, — продолжал Гас так, словно Эндрю ничего не говорил. — Я думаю, копам будет интересно узнать про все это. — Его глаза остановились на мешочке с травкой, забытом в кресле. — Пожалуй, если я их вызову, это будет лучшим способом обеспечить, чтобы все не произошло снова.
Блондин снова начал ныть насчет того, что они ничего не делали. Я никогда не видела, чтобы мой брат выглядел настолько бледным и унылым, даже когда отец устраивал ему выволочку.
С неохотой покинув защиту леса, я выбралась на полянку.
— Привет, Гас, — сказала я нерешительно.
— Ты в порядке, Тритон?
— Угу. Э-э… — я дернула головой в направлении Марка. — Это мой брат Марк. Э-э… — Я насупилась, поглядев сперва на Марка, затем на Гаса, и потом снова уткнув взгляд в землю. — Вы не могли бы его отпустить?
— Твой брат, вот как? — Он остро взглянул на Марка, потом перевел взгляд на Эндрю. — Сара, может быть, ты вытащишь наконец сюда свою задницу? — Его голос немного потеплел.
Лиса выступила из-за деревьев на дальней стороне полянки.
— Что здесь произошло? — спросил Гас.
— Они вторглись в чужое владение. Когда я сказала им убираться, тот, другой парень сказал, что собирается помочиться на мои вещи. Тогда я начала кидать в них камнями.
— Мы не знали, что это чужое владение, — сказал Эндрю. — Мы просто хотели срезать, и…
— Сделай одолжение, заткнись, пожалуйста, — сказал Гас.
Эндрю замолчал. Марк не говорил ничего.
— Так уже лучше, — сказал Гас непринужденным тоном. — Я не люблю, когда ребята роются в вещах моей дочери, и я не люблю, когда мне врут. Мне хотелось бы понять, каким образом я могу обеспечить, чтобы это не повторилось впредь.
— Я больше сюда никогда не приду, — сказал Марк.
Гас кивнул.
— Хорошо сказано. Твоя сестра неплохая девочка, и это говорит в твою пользу. — Он повернулся к Эндрю. — А как насчет тебя?
— Но мы действительно ничего не делали, — снова начал он. — Мы только…
Я увидела, как рука Гаса крепче сжала ворот его футболки, и Эндрю остановился.
— Я больше никогда не приду сюда, — сказал он.
— Хорошо, — отвечал Гас. — Я верю тебе. А теперь, прежде чем вы уйдете, вы поможете мне поставить эти полки обратно на дерево, ведь правда?
Марк и Эндрю кивнули. Гас отпустил их. На мгновение мне показалось, что они собираются удрать, но потом мой брат повернулся к дереву. Они с Гасом приделывали полки обратно на место, а мы с Лисой стояли на краю полянки, наблюдая за ними.
— Ну, вот и отлично, — сказал Гас, когда они закончили. — А теперь валите отсюда.
Мальчики прошли до края полянки шагом, а потом припустились бежать. Лиса пересекла полянку и встала рядом с отцом; я осталась стоять где стояла, ожидая, когда он начнет читать нам лекцию — я не сомневалась в этом. Мы не должны были заводиться, мы не должны были кидаться камнями. Мы все сделали неправильно.
Какое-то время он не говорил ничего, потом опустил взгляд на Лису.
— Если меня нет поблизости, лучше не связывайся с нарушителями, — мягко попросил он.
— Ладно, — сказала Лиса. — Наверное, так лучше.
Он коснулся рукой ее плеча.
— Ты в порядке?
— Ага. У меня все отлично.
— Ну что ж, — кивнул он, — мне все равно требовалась передышка. Но теперь я, пожалуй, лучше вернусь к работе.
И он пошел к домику, так и не начав лекцию. Я уставилась ему вслед, потом перевела взгляд на Лису.
— Ты знаешь, твой папа не похож ни на кого из тех, кого я встречала.
Она улыбнулась и кивнула.
— Да, я знаю. — Она взглянула в том направлении, куда убежали мальчики. — Похоже, он прав — они больше не вернутся.
— Угу.
— У тебя хороший бросок, — сказала она. — Ты здорово отметила своего братца. С чего это тебе вздумалось просить папу, чтобы он его отпустил?
Я пожала плечами, чувствуя себя немного неловко.
— Он был и так уже достаточно напуган. А если бы копы привели его домой, мой отец… — Я остановилась, не в силах описать, насколько это было бы ужасно. — Ему бы пришлось действительно несладко.
Лиса нахмурилась, разглядывая мое лицо.
— Да ладно. Все нормально.
Когда я вернулась домой, брат поджидал меня на заднем дворе. Он сидел на одном из расставленных там стульев, ничего не делая. Я остановилась, едва войдя в калитку.
— Мне стоило бы поколотить тебя за то, что ты бросалась в меня камнями, — сказал он.
Я оставалась стоять возле калитки, готовая убежать. Я нервно повела плечом.
— Я попросила Гаса отпустить тебя.
— Угу. — Он продолжал внимательно разглядывать меня. — А откуда ты знаешь этого парня?
— Он отец моей подруги.
— Эндрю говорит, что это какой-то шизанутый байкер. Говорит, что он опасен и что мы должны заявить на него копам.
Я вспомнила татуировки и мотоцикл рядом с домиком.
— Он пишет книжки, — сказала я. — На самом деле он правильный мужик. — Я тронулась к задней двери.
— Эй, Джоан! — окликнул он меня. Он наклонился вперед, сидя на стуле, его руки были сжаты в кулаки.
— Что? — я остановилась.
— Спасибо, что попросила его отпустить меня.
Я недоверчиво воззрилась на него. Мой брат еще никогда ни за что не благодарил меня.
— Угу. Не за что.
— Ты ведь не станешь об этом рассказывать, правда?
— Я никому ничего не скажу.
— Ну и ладно, — он с видом облегчения откинулся на стуле.
— Знаешь, Эндрю говорит, что у этой девчонки крыша не на месте. В школе над ней все смеются.
Я прикусила губу. Я могла себе представить Лису в школе. Она туда совершенно не вписывалась. Она выглядела не так, как надо, вела себя не так, как надо. Она принадлежала лесу.
— Если ты будешь с ней водиться, все решат, что ты тоже с придурью. Ну, в этом-то, конечно, ничего нового нет…
Теперь, когда он начал надо мной подтрунивать, напряжение ушло из его голоса. Я повернулась и пошла в дом, чтобы принять душ перед обедом.
Следующие несколько недель прошли замечательно. Мать занималась распаковкой вещей и была, по-видимому, только рада, что я провожу все вечера со своей подругой.
Однако в субботу, как раз перед тем, как должен был начаться учебный год, мать объявила, что мы идем в гости к соседям на барбекю возле их бассейна.
— Синди Гордон как раз твоя ровесница, — сказала она мне. — А миссис Гордон — вожатая местного отряда старших девочек-скаутов. Я с ней поговорила насчет того, чтобы меня назначили помощницей вожатой.
Должно быть, я помрачнела, потому что она спросила:
— Почему у тебя такое ужасное лицо?
— Я… э-э… я не уверена, хочу ли я записываться в скауты, — нерешительно произнесла я. — Понимаешь, быть скаутом — это было хорошо, пока я была маленькой девочкой, но мне кажется…
— Не глупи, — прервала меня мать. — Тебе всегда нравилось быть скаутом!
Мне никогда не нравилось быть скаутом. Но моей матери нравилось быть вожатой.
— Я не смогу пойти на барбекю сегодня вечером, — сказала я. — Я собиралась к Саре. Она ждет меня.
— Хочешь, я позвоню ее матери и скажу, что ты не сможешь прийти? Уверена, она поймет.
— У меня нет ее номера, а у нее нет матери. Я должна пойти к ней домой.
Брови моей матери сдвинулись еще больше, и я поняла, что она задумалась о семье Сары. Мне не следовало говорить о том, что у нее нет матери. Это просто сорвалось у меня с языка.
Но мать уже потеряла интерес к моим затруднениям.
— На это сейчас нет времени. Ты должна помочь мне сделать картофельный салат.
Она направилась в кухню.
— Но мне нужно сходить к Саре, чтобы сказать ей, что я не смогу играть с ней сегодня вечером!
Отец был в кухне, он брал пиво из холодильника. Услышав мои слова, он нахмурился.
— Твоя мать организовала это барбекю, и это наш дебют здесь, — сказал он. — Мы все должны быть. Правда ведь?
Последние слова были обращены к моей матери.
— Там будет очень весело, — оживленно отозвалась она. — Гордоны тебе понравятся.
Было неясно, обращалась она ко мне или к отцу; в любом случае, никто из нас не ответил. Отец пошел к выходу, неся свое пиво в гостиную, где собирался читать газету.
У меня не было вариантов. Я пошла на барбекю к Гордонам. Синди Гордон оказалась стройной девочкой с пластинками на зубах и короткой светлой стрижкой. Ее брат Эндрю был тем самым блондином, которого я видела в лесу.
Мы с Синди сидели рядом в шезлонгах. Эндрю и Марк плавали; наши родители были на другой стороне бассейна.
— Ты скучаешь по своим друзьям в Коннектикуте? — спросила она. — Это, наверное, ужасно — переезжать.
— Да нет, вроде все нормально.
Я не стала говорить ей, что у меня в Коннектикуте не было настоящих друзей. Было несколько ребят, с которыми мы вместе болтались, но их нельзя было назвать друзьями. Я любила читать и хорошо училась. И то, и другое вызывало подозрение.
— Чем ты занималась с тех пор, как вы переехали?
— Читала. Околачивалась в окрестностях. Не так чтобы очень много.
Я не стала упоминать Лису — вряд ли Синди знала ее. Я сидела, разглядывая лед в своем стакане с содовой.
— Моя мама говорит, что ты собираешься вступить в отряд скаутов?
Я взглянула на Синди. Она изо всех сил старалась выказать дружелюбие и казалась умненькой девочкой.
— Да, моя мама тоже так говорит.
— Это не так уж плохо. В прошлом году мы плавали по порогам на плотах.
Она рассказала мне о том, как они сплавлялись на плотах по Станислаус-ривер, и это звучало весьма интересно. Уж куда лучше, чем наклеивать этикетки на сигарные коробки — чем мы в основном занимались в Коннектикуте.
Мы покинули дом Гордонов около пяти. Я хотела наконец-то пойти к Лисе, но мать меня не пустила. У нее снова было это ее семейное настроение, и поэтому я должна была оставаться дома, даже несмотря на то, что отец сидел в гостиной и читал газету, брат смотрел телевизор, а сама она разгадывала кроссворд.
— Ты не умрешь, если немного побудешь со своей семьей, — сказала она.
Отправившись спать, я поняла, что не могу заснуть. Я слышала, как родители спорят внизу — мать распространялась о том, как она хотела бы проводить больше времени с Гордонами, а отец высмеивал эту идею. Это продолжалось некоторое время, потом они пошли спать. В доме было тихо, но я лежала с открытыми глазами, думая, скучала ли по мне Лиса этим вечером.
Я дергалась и не находила себе покоя, и в конце концов уже не могла больше оставаться в постели. Я тихо встала, оделась, прокралась на лестницу и выбралась из дому на грунтовую дорогу, которая вела к дому Лисы. С задних дворов через ограды проникал свет и на дороге было не слишком темно. Потом я свернула с дороги в лес — и вот там уже стало темно по-настоящему. На небе висел месяц, но лишь совсем немного света просеивалось сквозь листву.
Ночью лес выглядел по-другому. В кустах постоянно что-то шуршало. Даже несмотря на то, что я знала дорогу, мне все время казалось, что я заблудилась. Я не могла перестать думать о зомби и об учениках старших классов, ищущих приключений. Обе опасности казались одинаково угрожающими.
Я подошла к полянке Лисы. Было странно находиться здесь среди ночи. Я увидела среди теней какое-то движение и замерла на месте.
Из тени, падавшей от кресла, вышла лиса. В лунном свете ее мех казался серебристо-серым, а глаза были золотыми. Она села, аккуратно обвернув вокруг себя хвост, и принялась внимательно рассматривать меня, словно принимая какое-то решение. Потом поднялась и трусцой побежала по направлению к дому Лисы.
Поколебавшись, я пошла следом за ней. В окне кухни горел свет, мне был виден Гас, сидевший на кухонном столе. Подперев голову рукой, он писал что-то в блокноте. В свете голой лампочки, болтавшейся под потолком, я видела черные тени под его глазами, печальные морщинки у губ.
Я помедлила, глядя внутрь. Мне пришла мысль развернуться и пойти домой — но я не смогла бы еще раз пройти по темному лесу в одиночку. Я тихо постучала в дверь и стала смотреть в окно, как Гас поднимается с места, чтобы впустить меня.
До сих пор я еще не бывала у них в доме. Раковина на кухне была завалена грязной посудой, но не это привлекло мое внимание. Вдоль всех стен тянулись книжные полки, некоторые были до отказа забиты книгами, другие — бумагами. Это показалось мне очень необычным: книжные полки на кухне!
— Тритон, — мягко проговорил Гас. — Рад тебя видеть.
Он не стал спрашивать меня, почему я оказалась на улице так поздно, как сделал бы любой другой взрослый. И мне показалось, что он был действительно рад меня видеть.
— А Лиса спит?
— Боюсь, что да.
— Ох. А я хотела с ней поговорить. Она… она не сердится на меня?
Гас сдвинул брови и подсел к кухонному столу, жестом указав мне на второй стул.
— Она расстроилась из-за того, что ты не пришла.
— Мать заставила меня пойти на барбекю к Синди Гордон. У Синди мама вожатая в скаутском отряде, а моя мать хочет быть помощницей вожатой, и поэтому мне тоже придется записаться в отряд… Но я все равно пришла, хотя мне и было страшно!
Не знаю толком почему, но высказав все это, я расплакалась — потому что боялась, что Лиса сердится на меня, потому что мне действительно было очень страшно в лесу, а теперь я была в безопасности, потому что Гас был добр со мной… внезапно я просто не могла не заплакать.
Гас поднял руку, остановив меня прежде, чем я начала по-настоящему.
— Расслабься, Тритон. Вдохни поглубже. — Некоторое время он молча смотрел на меня. — Знаешь, ты ведь на самом деле не хотела все это рассказывать мне. Ты хотела рассказать это Саре — то есть Лисе.
Не поднимаясь с места, он протянул руку к книжной полке и достал оттуда блокнот на спирали и карандаш.
— Напиши это. Напиши ей записку и объясни, что произошло. Я прослежу, чтобы Лиса прочла ее.
— Но почему вы не можете просто рассказать ей сами?
Он откинулся на спинку своего стула.
— Если об этом стану рассказывать я, то буду говорить своими словами. Ты должна выбрать свои собственные слова. Сказать свою правду. Это важно.
Я присела на кухонный стол и написала Лисе длинную записку о том, как я не могла ей позвонить, потому что не знала ее номера, и как моя мать не позволила мне пойти к ней, и как я выскользнула наружу после наступления темноты и видела лису на полянке. Я написала, как мне было жалко, что я не смогла прийти. Потом я вырвала листки и протянула их Гасу.
— Вы передадите это Лисе?
— Конечно.
Я отдала ему блокнот. Он открыл его на первой странице и написал на ней телефонный номер.
— Это наш номер, — сказал он, протягивая мне блокнот. — Блокнот оставь себе. Будешь записывать туда всякие другие вещи.
— Какие вещи?
Он пожал плечами.
— Всякие. То, что с тобой происходит. То, чего ты боишься. То, что ты сама придумаешь. Иногда это помогает — записывать все это. Пошли, я провожу тебя до дома.
Теперь, когда рядом был Гас, лес не казался мне страшным. Тени были просто тенями. Загадочные шумы исходили от птиц и мышей, и от машин вдали на дороге. Он расстался со мной у задней калитки нашего дома.
На следующий день я нашла Лису на полянке, в кресле.
— Привет, Лиса, — сказала я. — Прости, что мне пришлось пойти вчера на это дурацкое барбекю.
— Папа передал мне твою записку.
— Он сказал, что ты сердилась на меня.
Она пожала плечами.
— Ну да. Но он сказал, что не все родители так все понимают, как он. Что некоторые просто помыкают своими детьми.
— Это он правильно подметил.
— Так что все в порядке. Пошли в туннель.
Туннелем мы называли трубу. Иногда мы заходили глубоко в темноту, и Лиса придумывала всякие истории: мы были первыми исследователями в самой глубокой пещере в мире; мы были повстанцами, укрывающимися в парижской канализации; мы путешествовали к центру Земли, где до сих пор жили динозавры.
В тот день Лиса не стала ничего придумывать. Мы просто шли все дальше во тьму, и холодная вода хлюпала в наших кедах. Мы зашли уже довольно далеко, когда Лиса сказала:
— Ты видела лису вчера вечером. Что ты о ней думаешь?
— Она была очень красивая.
— Какие у нее были глаза?
Я пожалела, что не вижу лица Лисы. Ее голос звучал странно — высоко и напряженно.
Я вспомнила золотые глаза лисицы.
— Такие, словно… словно она знала, о чем я думаю, — ответила я.
Некоторое время Лиса молчала. Потом проговорила:
— Моя мама была очень красивая. Я помню, что у нее были очень маленькие руки. А ее волосы были такого же цвета, как лисий мех. Такие, ржаво-красно-коричневые.
Я помедлила.
— Ты действительно думаешь, что она превратилась в лису? — осторожно спросила я.
Лиса остановилась на месте. Я слышала в темноте ее дыхание; где-то рядом журчала вода.
— Иногда просто нужно поверить во что-нибудь сумасшедшее, — прошептала она в темноте. — Потому что все другие вещи, в которые нужно верить, слишком больно ранят. Понимаешь, я, конечно, могу попробовать поверить во что-нибудь другое. Например, что она просто бросила нас с папой и сбежала с каким-нибудь другим парнем. Но мне кажется, что превратиться в лису было бы по-настоящему круто. Я понимаю, почему она могла бы захотеть этого. Мне нравится думать, что она — лиса и живет в лесу. Так что это то, во что я верю.
— Понимаю, — сказала я. В ее словах действительно был какой-то бредовый смысл. Я пошарила в темноте и взяла ее за руку. — Ладно, тогда я тоже буду в это верить.
— Давай-ка пойдем посмотрим на тритонов, — сказала Лиса, уводя меня прочь из темноты.
На следующей неделе начались занятия в школе. У меня был урок английского, учительница как раз делала перекличку, когда я увидела Лису в заднем ряду. Ее лицо было тщательно умыто, на ней была чистая рубашка и вельветовые штаны — не грязные и не порванные. Я упорно смотрела в ее сторону, но она не ответила на мой взгляд.
Учительница, мисс Парсонс, была трепетная женщина с тонкими волосами и высоким, задыхающимся голосом. В тот первый день она прочла нам стихотворение о нарциссах и спросила нас, что мы о нем думаем. Мне оно показалось не очень интересным, но я не стала этого говорить.
Когда урок закончился, я поспешила догнать Лису у двери.
— Привет, Лиса! Как дела?
Она взглянула на меня с нарочито бесстрастным выражением на лице.
— Здесь меня зовут Сара.
— Очень хорошо. А меня — Джоан.
— Послушай, мне надо идти, — сказала она. Она шла быстро, и мне пришлось ускорить шаг, чтобы продолжать идти рядом с ней. Сейчас она казалась меньше ростом, чем в лесу, и прижимала свои книги к груди, словно ей было холодно. И она не улыбалась.
— В чем дело? — спросила я. — Куда ты спешишь?
Она не замедлила шага.
— Мне еще нужно кое-что сделать.
— Эй, Джоан!
Обернувшись, я увидела Синди Гордон, стоявшую возле своего шкафчика, и рядом с ней еще одну девочку. Я притронулась к руке Лисы.
— Это Синди Гордон, — сказала я. — Мы с ней знакомы. Пойдем, поздороваемся.
Я тронулась в их сторону, но когда я подошла к ним, Лисы со мной не было. Я увидела лишь ее спину, удаляющуюся прочь по коридору.
— Привет, Синди, — сказала я.
— Привет, Джоан. — Ее подруга пристально глядела вслед Лисе. — Это Сью. Сью, это Джоан.
— Ты знаешь эту девочку? — спросила меня Сью.
— Да, а что?
Она взглянула на Синди, но не ответила на мой вопрос.
Синди закрыла свой шкафчик и проговорила:
— Джоан только что переехала сюда из Коннектикута. Она живет совсем рядом со мной. — Она посмотрела на меня. — Мы собираемся пообедать в кафе. Хочешь с нами?
Лисы больше не было видно. Я неловко пожала плечами.
— Да, пожалуй, хочу.
В кафе я съела гамбургер, стоя за столиком вместе с Синди, Сью и еще с парочкой их подруг. Они задали мне несколько вопросов о Коннектикуте, но в основном говорили об уроках и о том, какие у кого учителя.
На урок естествознания я вошла вместе с Синди и Сью. Учитель, мистер Макфарланд, был высоким костлявым мужчиной в штанах из шотландки и рубашке с клапаном на кармане. Сначала он немного рассказал нам по теме занятия, а потом попросил нас разделиться на пары для лабораторной работы. Пока все толкались и переходили с места на место, пытаясь найти себе партнера, я увидела Лису — она стояла в конце класса в полном одиночестве. Покинув Синди и Сью, которые немедленно образовали пару, я направилась к ней.
— Привет, — сказала я. — Хочешь, будем партнерами?
Она посмотрела на меня, слегка нахмурившись.
— Не надо делать мне одолжений.
Я тоже нахмурилась.
— Что с тобой, Лиса? — спросила я очень тихо. — Почему ты так странно ведешь себя?
— Я вообще странная. Разве твои новые подруги еще не рассказали тебе?
Я проследила за ее взглядом. Синди и Сью старательно отвели глаза, когда я посмотрела на них. Тогда я снова перевела взгляд на Лису.
— Послушай, ты хочешь работать со мной в паре или нет?
Она прикусила губу и пожала плечами.
— Наверное.
Всю оставшуюся часть урока мистер Макфарланд заставлял нас исследовать цветы и находить в них различные части: чашелистики, лепестки, тычинки, пестики. Лиса работала со мной, но это была не та девочка, которой она была в лесу. Она была более тихой, более подавленной. В лесу она командовала, она знала, что делает. Здесь она была не на месте. Когда урок закончился, Лиса исчезла в толпе учеников прежде, чем я успела ее догнать.
После школы, когда я возвращалась домой с Синди и Сью, Сью спросила меня о Лисе.
— Откуда ты знаешь Сару?
— Я встретила ее, когда гуляла вдоль железнодорожных путей, — сказала я, чувствуя себя неловко. Я знала наверняка, что Синди и Сью никогда не стали бы в одиночку бродить по лесу.
— Я слышала, что они с ее отцом живут в этой развалюхе в лесу. Отец у нее ужасный тип. Он ездит на этом огромном «Харлее» и весь в татуировках.
— Я была у нее дома, — медленно проговорила я. — Там не так уж и плохо. И я говорила с ее отцом. Он отличный парень.
Сью поглядела на меня так, словно я сообщила ей, что летала на Марс на НЛО.
— Ты была у нее дома?
— Ну да, я была у нее дома, — повторила я несколько натянутым тоном.
— Слушай, — сказала Синди, — а как тебе понравились штаны мистера Макфарланда? Правда, смешные?
Разговор переключился на мистера Макфарланда и на то, какой он забавный. Я была благодарна Синди за то, что она переменила тему. Мне показалось, что ей не понравился пренебрежительный тон, которым Сью говорила о Лисе. Она спросила, не хотим ли мы пойти к ней поплавать, но я отказалась.
— Я не могу, мне надо еще кое-что сделать дома. Мама просила меня.
Придя домой, я переоделась в джинсы и отправилась на нашу полянку. Лисы там не было. Я пошла к ней домой, но Гас сказал, что она еще не возвращалась. Я поискала ее у ручья, где водились тритоны, потом пошла к трубе.
Возле входа я остановилась и прислушалась.
— Лиса? — позвала я.
Ответа не было. Вода уже стояла низко — всего лишь маленькая струйка текла посередине трубы. Я увидела грязные отпечатки ног на сухом цементе возле воды, они были как раз такого размера, как ноги Лисы.
— Лиса, — позвала я снова.
Я двинулась в темноту, идя по загибающемуся вверх цементному боку трубы, чтобы не ступать в ручеек. Эхо моих шагов разносилось по всей длине туннеля.
Каждый раз, когда я бывала здесь, Лиса шла впереди. Сейчас мне казалось, что в туннеле темнее, чем бывало когда-либо прежде.
— Лиса!
— Да?
Ее голос звучал тихо. Она была совсем недалеко от входа.
— Я искала тебя.
— Ну что ж, вот и нашла.
Я натолкнулась на нее — она полусидела на боку трубы, упершись ногами прямо в воду. Я присела рядом.
— Ты не подождала меня после уроков.
— Мне показалось, что ты хотела пообщаться с теми другими девочками.
— Ты могла бы пойти домой вместе с нами, — возразила я.
— Нет, не могла бы. Я им не нравлюсь.
— Просто они тебя не знают, — ответила я, уже зная, что она права. Синди еще могла бы принять ее, но не Сью.
Она не ответила.
— Моя мать хочет, чтобы я вступила в этот скаутский отряд. Если бы ты тоже вступила, то…
— Нет, спасибо, — ответила она. — Не интересуюсь. Это бы ничего не изменило.
Я сидела в темноте рядом с ней, понимая, что она права.
— Забудь о школе, — внезапно произнесла она. — Давай посмотрим, насколько далеко мы сможем пройти по туннелю.
— Прямо сейчас? У нас же нет ни фонарика, ни чего-нибудь такого…
Свет от входа казался очень далеким.
— Пошли, — сказала она. — Кажется, я знаю, где она выходит.
Я пошла следом за ней в темноте, шлепая по воде. Она быстро шагала вперед, вновь приняв на себя командование.
— Смотри, отличное место, чтобы спрятать сокровище, если бы оно у нас было, — говорила она. — Здесь его никто никогда не найдет.
Свет от входа позади нас исчез. В воздухе висел запах затхлости и глины. Мы не могли заблудиться — туннель был только один, и чтобы выйти из него, нам надо было всего лишь повернуть назад, — но мое сердце билось быстрее, и было трудно дышать. В конце концов, когда, казалось, прошло уже несколько часов, я увидела впереди булавочный лучик света, который становился все больше по мере нашего приближения.
Когда мы выбрались к солнечному свету, Лиса уже ухмылялась во весь рот. Мы вышли на другую сторону орехового сада, пройдя под землей чуть ли не милю.
— Ну как, разве это было не круто? — спросила она.
Я легла на землю, в пятно солнечного света, ужасно радуясь, что снова вижу свет дня. Она присела рядом со мной, обняв руками колени.
— Да, — признала я, — это было действительно круто. Без тебя я бы этого ни за что не сделала.
Она лишь кивнула, подтверждая свою руководящую роль и авторитет. Она снова была королевой лис.
Той осенью моя жизнь разделилась между двумя мирами.
После школы и на выходных я проводила все время, какое только могла, в лесу вместе с Лисой. В школе я старалась быть осмотрительной. Временами я общалась с Синди и ее подругами, а временами общалась с Лисой.
Как-то раз, войдя в кабинет естествознания, я обнаружила там стеклянный аквариум, полный больших зеленых лягушек. Мистер Макфарланд поднял вверх извивающуюся лягушку и продемонстрировал нам, как втыкать ей иглу в основание шеи, чтобы разорвать позвоночник.
— А теперь вы все сделаете то же самое, — сказал он. — Каждая пара лабораторных партнеров вскроет одну лягушку.
Когда он спросил, сеть ли у кого-нибудь вопросы, Лиса подняла руку и сказала, что не будет этого делать.
Он кивнул и сказал, что сам убьет лягушку для тех пар, которые не могут сделать этого сами.
— Нет, — сказала Лиса. — Я не стану вскрывать лягушку, даже если вы убьете ее. Я не хочу иметь с этим ничего общего! — она почти кричала на него.
Мистер Макфарланд слегка покраснел.
— Думаю, тебе придется поговорить об этом с деканом девочек, — натянуто проговорил он. — Джоан, может быть, ты присоединишься к одной из других групп?
— Я тоже не стану этого делать, — тихо произнесла я. — Наверное, я лучше тоже пойду поговорю с деканом девочек.
Мистер Макфарланд выглядел удивленным — все же я была на хорошем счету. Но я не могла покинуть Лису, так что мы обе вышли из кабинета и направились к декану девочек. Та посмотрела на Лису с грустью, а на меня — с удивлением.
— Сара, мне очень жаль, что я снова вижу тебя здесь. Джоан, я удивлена, что вообще тебя здесь вижу.
Лиса села, сложив руки на груди, с несчастным и упрямым видом, в то время как я принялась многословно и сбивчиво говорить о жестокости к животным и уважении к жизни. В конце концов декан девочек прониклась симпатией к тому, что она назвала нашей «чувствительностью». Я предложила, чтобы мы с Лисой пошли в библиотеку, провели исследование по этому типу лягушек и написали доклад по этой теме. Декан и мистер Макфарланд согласились.
На уроках английского я писала стихи — которые, как я знала, должны были понравиться мисс Парсонс. Всякую чепуху про облака, дождик и грустные чувства. Мне всегда это хорошо удавалось — понимать, что нравится учителям, и выдавать им это.
Лиса попросту не могла освоить этот трюк, хотя я объясняла ей.
— Это нечестно, Тритон, — сказала она как-то, когда мы сидели на нашей полянке. — Ты пишешь то, что ее ублаготворит, вместо того, чтобы писать то, что тебе нравится. Зачем тратить зря свое время?
Я пожала плечами.
— Мне ставят хорошие оценки. И тогда родители меня не достают.
Стихи, которые писала Лиса, казались мне более интересными, чем мои, но они были не о тех вещах, которые нравились мисс Парсонс. Лиса писала об отслаивающейся краске на их доме, о запахе тины в нашей трубе, о надписях на стене школьного двора. Она не хотела тратить время, проверяя, чтобы все слова были написаны правильно, и считала излишним переписывать стихотворение начисто только для того, чтобы в нем не было помарок. Ее почерк был ужасен. Мисс Парсонс снимала баллы за правописание и аккуратность — но мне кажется, что на самом деле Лиса получала низкие отметки из-за того, что ее стихи заставляли мисс Парсонс нервничать.
Когда мисс Парсонс прислали бланки для участия в конкурсе коротких рассказов, который устраивала организация женщин-писателей, она дала один бланк мне.
— Им нужна художественная проза, написанная такими девочками, как ты, — сказала она. — Почему бы тебе не попробовать написать рассказ? Ты покажешь его мне, а я представлю его на конкурс.
В этот день за обедом Синди сказала мне, что мисс Парсонс дала бланк и ей тоже.
— Я хочу написать про то, как мы плавали на плотах, — серьезно сказала она. — В реке мы видели много мусора, и это заставило меня задуматься о природе.
Я вежливо кивнула, хотя не могла себе представить ничего более скучного.
После школы я рассказала Лисе о конкурсе.
— И что, ты собираешься написать для мисс Парсонс рассказ о щепочках и котятках? — спросила она.
Я пожала плечами, чувствуя себя неловко. С тех самых пор, как Гас дал мне блокнот, я постоянно записывала в него такие вещи, которые не показала бы мисс Парсонс — такие вещи, которые не показала бы никому.
— Ты должна написать о том, что для тебя действительно важно, — сказала Лиса. — Папа говорит, что именно так и получаются самые хорошие книжки.
Я снова пожала плечами.
— Если я так сделаю, то не смогу показать это мисс Парсонс.
— Тебе и не обязательно показывать ей! У тебя есть бланк. Ты можешь просто взять и послать его сама.
— Может быть, лучше ты что-нибудь напишешь? — предложила я. Лиса покачала головой.
— Ну да. Очень им будет интересно читать то, что я напишу!
— А может, нам написать что-нибудь вместе? — сказала я. — О чем мы можем написать?
— О дикарках! — сказала Лиса не задумываясь. — О диких девочках, которые живут в лесу.
— Как они туда попали?
Она сидела в своем кресле, глядя в листву над головой и слегка щурясь на солнце.
— Одна из них там выросла.
— Ее мама была лиса, — продолжала я, — а ее отец был волшебник. Волшебник полюбил лису и превратил ее в женщину, но она так и не смогла стать счастливой, и тогда она снова сделалась лисой.
— Мне кажется, другая девочка пришла туда позже, — медленно проговорила Лиса. — Она принцесса, дочь злого короля и прекрасной, но глупой королевы. Она оказывается в лесу, отправившись в путешествие, чтобы выйти замуж за жестокого герцога. Но по дороге она убегает и находит в лесу дикую девочку.
— И они начинают жить вместе, и дальше все как в «Робин Гуде», — подхватила я. — Они грабят богатых и раздают добро беднякам.
— И все звери в лесу — их друзья!
Мы решили написать рассказ. Я ничего не сказала мисс Парсонс; я ничего не сказала моей матери. Мы рассказали об этом Гасу, но он стал единственным, кто все знал. Он показал нам, где у него лежит словарь, чтобы мы могли проверять по нему слова. Во всем остальном он предоставил нас самим себе.
Через пару недель после того, как мы начали работать над рассказом, моя мать спросила меня о конкурсе.
— Мама Синди сказала мне, что Синди пишет рассказ для конкурса детей-писателей. А ты? У тебя с английским очень хорошо. Ты не хочешь тоже написать рассказ?
— Да нет, вряд ли, — промямлила я. — У меня столько дел в школе…
— Мне казалось, у тебя куча времени, чтобы играть в лесу каждый вечер, — возразила она.
— Мы с Сарой работаем над одним заданием по биологии — изучаем тритонов. Может быть, мы потом представим эту работу на научной олимпиаде.
Зазвонил телефон, и я поспешила ретироваться.
Через месяц после того, как мы с Лисой начали работать над рассказом, Гас дал нам свою пишущую машинку, чтобы напечатать его, а также марки и большой конверт, чтобы мы могли послать рассказ на конкурс.
В течение нескольких дней после этого мы не знали, куда деваться. Мы знали, что рассказ, скорее всего, даже еще не дошел до судей конкурса — но все равно постоянно проверяли почту.
Иногда мы практиковались на нашей полянке, читая рассказ вслух, поскольку победители конкурса должны были прочесть вслух свои рассказы. Мы договорились, кто какую часть будет читать, кто какие реплики будет подавать в диалогах.
Двумя месяцами позже мисс Парсонс как-то попросила нас с Лисой остаться после урока. На ее лице было очень странное выражение — глаза были злыми, а губы улыбались скупой натянутой улыбкой.
— Вы, девочки, не сказали мне, что послали рассказ на конкурс детей-писателей, — сказала она.
Я быстро взглянула на Лису и снова перевела взгляд на мисс Парсонс.
— Э-э… Ну да, послали.
— Джоан, твоя мама даже не знала, что ты вообще пишешь его! Я только что звонила ей, чтобы сообщить новости.
Я кивнула, пытаясь улыбнуться.
— Я хотела, чтобы это было сюрпризом.
— О, это оказалось для нее большим сюрпризом! Ну и радостью, разумеется. Рассказ выиграл первый приз в твоей возрастной группе. Это большая честь. Организаторы конкурса хотят, чтобы ты приехала в Сан-Франциско и прочла свой рассказ вслух на церемонии вручения призов; его напечатают в антологии рассказов для девочек.
Я посмотрела на Лису — она ухмылялась во весь рот.
— Мы выиграли! — сказала она.
Мне очень хотелось запрыгать на месте, подскочить к ней и обнять, но мисс Парсонс еще не закончила.
— Не могу дождаться, когда я увижу этот рассказ, — сказала она. — Судьи сочли его исключительно высокохудожественным и хорошо написанным.
Мисс Парсонс пришлось попросить организаторов конкурса прислать ей экземпляр рассказа, после того как я солгала и сказала, что у нас не осталось второго экземпляра. Она дала его моей матери, и они обе прочитали его.
Рассказ не мог им не понравиться, поскольку он победил на конкурсе — но не думаю, чтобы они что-то в нем поняли.
— В нем столько выдумки, — сказала моя мать. — И как только вам с твоей подружкой пришли в голову все эти имена?
— Метафоры у тебя очень красивые, — сказала мисс Парсонс. На уроках она постоянно говорила о метафорах. — Но мне все же хотелось бы, чтобы ты показала рассказ мне перед тем как посылать. Мне кажется, я смогла бы помочь тебе немного смягчить его.
Мы дали прочесть рассказ Гасу.
— В нем бурлит энергия юности, — сказал он. — Отличная штука!
Когда я в тот вечер уходила домой, он сказал:
— Мое почтение злому королю!
Разумеется, моя мать тут же принялась строить планы. Она настояла, чтобы я дала ей телефон Лисы, и сама позвонила Гасу.
— Я подумала, что мне нужно бы походить с девочками по магазинам, купить им какие-нибудь платья для церемонии, — радостно сообщила она ему. — Это такой особенный случай — я уверена, что им захочется выглядеть как можно лучше!
Лиса не захотела идти, и Гас не стал ее заставлять. Поговорив с Гасом и Лисой по телефону, моя мать сказала, что она очень гордится, что у меня хватило терпения работать с этой девочкой, и что, может быть, мне стоит следующий свой рассказ писать уже без нее.
Мы с ней пошли в магазин, и она заставила меня примерить дюжину платьев, которые, по ее мнению, подходили для такого случая. Мне они все показались отвратительными, но она в конце концов остановилась на ярко-красной блузе, под которую следовало надеть черный свитер с высоким воротом.
— Это не слишком изящно, — признала она. — Но очень стильно.
В тот вечер, когда должна была состояться церемония, мы поехали на машине в Сан-Франциско, находившийся всего лишь в часе езды от места, где мы жили. Мой отец был в деловой командировке, поэтому он не мог к нам присоединиться. Моя мать настояла, чтобы Гас и Лиса поехали вместе с нами.
На Лисе было темно-синее платье. Гас облачился в серый костюм, но с большой харлей-дэвидсоновской пряжкой на поясе, что немного утешало.
Гас не переставая говорил нам с Лисой, как у нас все замечательно получится, но мне все равно было немного не по себе. Этот рассказ был наш, только наш! А теперь моя мать думала, что он принадлежит ей. И мисс Парсонс думала, что он принадлежит ей, и я не сомневалась, что люди на конкурсе тоже будут думать, что он принадлежит им. Все были уверены, что владеют частичкой нас. Нас искромсали, расхватали на кусочки.
Нас с Лисой оставили ждать за сценой большого театра, вместе со всеми остальными детьми, которые должны были читать свои рассказы. В одном углу комнаты сидели четверо старшеклассников, делавших вид, что говорят о прочитанных книгах, но на самом деле пытавшихся доказать друг другу, насколько они умные. Дети из начальной школы были в другом углу, они должны были читать первыми. У двери сидела молодая женщина — я решила, что она, должно быть, учится в колледже. Пока я смотрела на нее, она вытащила из кармана пальто косметичку и принялась красить губы. Я подумала о том, как стильно и безупречно она выглядит. Вот такой моя мать хотела бы видеть и меня.
Несколько минут мы посидели вместе с другими, чувствуя себя неловко и глупо.
— Давай смотаемся, — тихо сказала мне Лиса.
— Что?
— Давай свалим отсюда. Все равно ничего хорошего не выйдет. Это больше не наш рассказ.
Я посмотрела на дверь.
— Но мы не можем сделать этого!
— Еще как можем! — В ее голосе послышались умоляющие нотки. — Что нам мешает? Мы же дикарки! — Она опустила взгляд на свои руки. Она больше не была Лисой. Она была Сарой, и она была несчастна. — Черт, все пошло не так!
— Это все одежда, — сказала я. — Как мы можем быть дикарками, если мы так одеты? Так просто не бывает.
— Они не хотят, чтобы мы были дикими, — печально сказала она. — У дикарок на лицах грязь.
— Или боевая раскраска, — добавила я.
В этот момент студентка колледжа поднялась со своего места и вышла в коридор, направившись к туалету. Она оставила пальто перекинутым через ручку кресла. Несколько мгновений я колебалась, затем встала.
— Пошли, — сказала я Лисе. Она вслед за мной подошла к креслу. Я быстро сунула руку в карман пальто, вытащила косметичку и пошла дальше, пока не заметила за сценой такое местечко, где никто не мог нам помешать.
Губная помада оказалась очень симпатичного оттенка красного цвета. Лиса закрыла глаза, и я разрисовала ее лоб волнистыми линиями и точками, протянула по щекам зазубренные молнии, а на подбородке нарисовала полосы. Потом мы поменялись. Прикосновение губной помады к моему лицу было прохладным и мягким. Она нарисовала мне круги на щеках и полосы на лбу, и провела длинную линию вдоль носа. Я расплела волосы — мать дома заплела мне аккуратные тугие косички. Волосы разметались вокруг моего лица облаком мелких кудряшек.
— Ну, теперь мы готовы, — сказала Лиса. Она опять ухмылялась.
Ученики начальной школы сошли со сцены, и женщина-ведущая объявила наши имена. В тот же момент я схватила Лису за руку и мы вместе пошли к микрофону. Женщина, стоявшая на подиуме, смотрела на нас во все глаза — но я не колебалась. Я взяла из ее руки микрофон и некоторое время просто стояла, глядя на аудиторию. Потом я произнесла первую строчку рассказа, которую выучила много месяцев тому назад:
— Мы дикарки; мы живем в лесу. Вы боитесь нас. Вы боитесь, потому что не знаете, чего от нас ждать.
— Мы не всегда жили в лесу, — произнесла Лиса, подхватывая следующую строчку. — Когда-то мы жили с людьми, как и все вы. Но мы порвали с этой жизнью и оставили ее позади.
Этот момент я помню. Жаркое сияние ламп на моем лице, сладкий жирный запах губной помады, испуганные лица аудитории. Ощущение власти и свободы, когда мой голос, вырвавшись из микрофона, раскатился по залу.
Я посмотрела на море лиц перед собой — столько людей, и все глядят на нас. Я видела лицо Гаса, он ухмылялся. Рядом с раскрытым ртом сидела мисс Парсонс; моя мать сердито хмурилась. Они были шокированы. Они были разгневаны. Они были напуганы.
Это мы были дикарками, живущими в лесу. Мы выиграли конкурс, мы нанесли на лица боевую раскраску — и ничто больше не будет таким, как прежде. Мы были дикарками, и они не знали, чего от нас ждать.