Византия в международных отношениях на Ближнем Востоке (1071-1176)

Глава вторая Василевс ромеев и первый крестовый поход. Константинопольское соглашение 1097 г.

Смерть Мелик-шаха (1092) и усобицы его наследников привели к тому, что начавшийся ранее распад султаната Великих Сельджукидов принял необратимый характер. Против сына и наследника султана, Беркийарука, выступили сторонники его младшего брата Мухаммеда Тапара и дядя — султан Сирии Тутуш. На сторону последнего перешли наместники Мелик-шаха в Эдессе, Антиохии, Алеппо и Хомсе. Бежавший из заключения Укайлид Ибрахим ибн Курайш возвратился в Мосул и сделал попытку восстановления эмирата Укайлидов. К этому времени Тутуш вторгся в Месопотамию и захватил Майяфарикин. В ходе последующего столкновения с Укайлидом он разгромил его войска и занял Мосул. Но здесь среди сторонников султана Сирии произошел раскол. Часть их во главе с бывшими наместниками. Мелик-шаха в Эдессе и Алеппо Бузаном и Ак Сонкором перешла на сторону Беркийарука. Тутуш был вынужден оставить Джазиру. В Мосул вернулся сын Муслима ибн Курайша Али, в Малую Азию — Килич Арслан. Летом 1094 г. при Тель ас Султане Тутуш наголову разгромил войска Ак Сонкора, Бузана и полководца Беркийарука Кербуги. Бузан и Ак Сонкор были убиты, Кербуга заключен в Хомс. Эдесса была сдана султану. Наместником города по соглашению Тутуша с контролировавшим Эдессу «советом двенадцати ишханов» был назначен наместник Врахамия в Мелитене армянин-халкедонит Торос [225, 405–410; 109, 91]. Но не ему был подчинен сельджукский гарнизон, введенный в цитадель города.

Возобновив экспансию в Сирии и Месопотамии, Тутуш захватил Джезират ибн Омар, Харран, Хлат и Манцикерт, выйдя на границы Ирана. К осени 1096 г. он вторгся во владения Беркийарука и овладел Исфаханом. Но в решающем сражении при Дахибу около Рея в феврале 1096 г. армия Тутуша была наголову разгромлена. Сам он погиб. Его сын Ридван и союзник, правитель Антиохии Яги-Сиан бежали и укрылись в цитадели Эдессы. Сирийский султанат распался на уделы сыновей Тутуша — Ридвана с центром в Алеппо и его непримиримого врага Дукака с центром в Дамаске. В Месопотамии Дукак удержал лишь Майяфарикин, постепенно утрачивая реальный контроль над ним. Стали независимыми Яги-Сиан в Антиохии и Джанах ад-Даула, наместник Тутуша в Хомсе. В Диар Бакре начинается процесс формирования владений Артукидов, сыновей наместника Мелик-шаха, а затем Тутуша в Иерусалиме Артука ибн Эйсеба, вытесненных из города Фатимидами [53; 462; 145, 228–229]. Мункидиты удержали Шейзар, некий Балдук захватил Самосату на Евфрате. Вышедший из плена Кербуга захватил Харран, Нисибин, Мардин и Мосул, изгнав из него последнего Укайлида. Тем самым было положено начало мосульскому атабекству, быстро эволюционизировавшему от наместничества, а затем удела в рамках Иракского султаната Сельджукидов к независимому государству, владетели которого лишь номинально признавали власть своих сюзеренов.

Борьба наследников Тутуша, в которой активное участие принял Яги-Сиан, а позже Джанах ад-Даула, значительно ослабила оба удела. Приобрела автономию Эдесса, изгнавшая из цитадели сельджукский гарнизон, а также Мелитена, где сохранял власть бывший наместник Врахамия Гавриил [88, 129–131]. В Приевфратье образовались армянские княжества: Басила Гоха с центром в Кесуне, Константина — в Каркаре, Аплгариба Пахлавуни (?) в Пире. В горной Киликии в то же время существовали армянские княжества Рубенидов и Ошинидов с центрами, соответственно, в Вахке и Ламброне. Равнинная Киликия к 1097 г. входила в состав Румского султаната. К началу первого крестового похода политическая карта Ближнего Востока, таким образом, вновь подверглась коренной перекройке. На территориях, ранее входивших в состав Византии, а позже — султаната Великих Сельджукидов, возник конгломерат крайне неустойчивых государственных образований [см. 147, 65–67; 150; 228, 129–147].

Внешнеполитическое положение Византии в 90-е годы в целом стабилизировалось. Соглашение 1081 г. с Румом и последующий распад султаната дали возможность Алексею Комнину возвратить ряд малоазийских территорий. Заключив мирный договор с эмиром Никеи Абул Касимом, император освободил Никомидию, начав тем самым отвоевание Вифинии. В то же время не оставлял попыток поставить под свой контроль Малую Азию в 80-е годы и Мелик-шах. Он дважды посылал армии во главе с полководцами Бурсуку и Бузаном с целью захвата Никеи. Но и первая, и вторая осада города были безуспешны. Анна Комнина, характеризуя политику отца в Малой Азии, пишет, что когда Абул Касим обратился к императору за помощью, Алексей собрал армию «не для того, чтобы помочь Абул Касиму… напротив, по его замыслу эта «помощь» должна была обратиться гибелью для него. Ибо в то время как два врага Ромейской державы боролись друг с другом, нужно было оказать помощь более слабому не с целью увеличить его силы, а чтобы дать возможность отразить врага. И тогда Алексей получил бы город (Никею — В. С.), который до этого ему не принадлежал. Затем император, мало-помалу захватывая один за другим города, расширил бы пределы Ромейского государства, которое совсем сузилось, особенно с тех пор, как усилилось турецкое оружие» [7, 194]. Здесь достаточно четко охарактеризованы методы внешней политики империи, унаследованные ею от Рима и существовавшие вплоть до ее гибели. Показательно также, что Анна, возможно постфактум (учитывая, что «Алексиада» писалась уже в период правления ее брата Иоанна II), формулирует цели ближневосточной политики Византии, приписывая Алексею восстановление ее в границах, существовавших до 1071 г. «Западной границей он сделал Адриатическое море, восточной — Евфрат и Тигр» [7, 196]. Необходимость выхода к Евфрату формулируется и в предсмертной речи самого Иоанна II (1143), которую вкладывает в его уста Никита Хониат, излагая внешнеполитическую программу империи на последующий период. Но программа эта была выработана уже в первые годы правления Алексея I, и реализация ее стала основной задачей сменявших друг друга на престоле Комнинов вплоть до 1180 г. Уже Алексею I пришлось бороться с противниками одновременно на двух фронтах — малоазийском и балканском. Но так как воевать на два фронта Византия была уже не в состоянии, то при активизации военных действий на одном из них они закономерно прекращались на другом. В 80-е годы основные усилия империи были сосредоточены на борьбе с норманнами и печенегами на Балканах. Поражение от войск Роберта Гвискара при Диррахии в октябре 1081 г. вынудило Алексея I искать союзников против норманнов, и в мае 1082 г. был заключен союзный договор с Венецией (103; 232, 19–23; 185, 17–23]. К лету 1085 г. норманны были вытеснены из Эпира и Фессалии, но уже в 1086 г. византийская армия потерпела поражение от печенегов. Погиб один из соратников императора доместик Запада Григорий Пакуриан. И вновь потерпев поражение, Алексей I был вынужден прибегнуть к помощи «варваров» и привлечь на свою сторону половцев. В решающем сражении при Харине в апреле 1091 г. половцы разгромили печенежскую орду и, получив дары, ушли за Дунай. Пленные печенеги были расселены в Македонии и позже служили в византийских гарнизонах на Ближнем Востоке.

В ходе борьбы с печенегами в конце 1089 — начале 1090 г. в г. Боруе императора посетил возвращавшийся из паломничества в Иерусалим граф Фландрии Роберт I Фризский. У графа были все основания желать отпущения грехов. Отняв у племянников, сыновей своего старшего брата, Фландрию, граф отказался возвратить ее даже по требованию своего сюзерена — короля Франции Филиппа I. В ходе усобицы был убит законный наследник Фландрии Арнульф, взят в плен его брат Евстафий, потерпел поражение третий брат — Готфруа Бульонский. Четвертый, Бодуэн, в будущем вместе со старшим братом участвовавший в крестовом походе, сохранил лишь наследие матери. Таким образом, Роберт удержал Фландрию и, передав управление сыну, отправился в паломничество в Иерусалим. Встретившись с Алексеем I, граф дал ему «принятую у латинян клятву» [7, 214], признав его сюзеренитет [151, 84–90; 186]. Граф обещал прислать на помощь императору пятьсот рыцарей, которые прибыли в Константинополь к концу года и были направлены для охраны отвоеванной у Абул Касима Никомидии. Позже они приняли участие в сражении при Харине [7, 232]. Возможно, в это время (1090) Алексей I направил в Рим к папе Урбану II посольство, которое должно было добиться содействия папы в найме на Западе рыцарей в византийскую армию. О самом посольстве почти ничего не известно. Но Анна Комнина сообщает, что при Харине император ожидал, что «к нему должно подойти наемное войско из Рима» [7,235; 169, 1146]. Позже, в 1096 г. византийские послы возможно, присутствовали на церковном соборе в Пьяченце[3]. Примерно 1088 г. датируется знаменитое послание Алексея I Роберту I Фландрскому с призывом о помощи, до сих пор остающееся предметом дискуссий[4]. На наш взгляд, в основе двух версий, сохранившихся в Латинских хрониках, лежало подлинное послание императора, до неузнаваемости переработанное хронистами.

Византия имела многовековой опыт использования франкских наемников. В X в. их отряды служили в византийской армии, воюя на восточных и западных границах империи. После краха ее власти в юго-восточных фемах только у Врахамия в Месопотамии оставался семитысячный корпус наемников франков. По-видимому, на переговорах в Риме и Пьяченце речь шла именно об оказании Византии помощи наемниками, которые вошли бы в состав имперской армии и находились бы на жаловании Алексея I, как это уже имело место в данный период [см. 267, 294–296; 207, 61–72; 181, 153–165]. Просьбы и призывы императора остались без ответа во многом потому, что он вел переговоры с папским престолом, требовавшим взамен военной помощи уступок в вопросе об унии церквей. Таким образом, военная помощь Запада стала предметом спекуляций папства в 80–90-е годы XI в. Более успешны были акции Алексея I, когда он действовал в обход Рима, примером чего могут служить его контакты с Робертом I, Венецией. В целом же Алексей I стремился получить с запада именно наемные отряды, о чем свидетельствует его письмо Роберту і, независимо от того, признавали бы мы аутентичность дошедшего до нас текста или нет.

Внешнеполитическое положение Византии во второй половине 90-х годов XI в. в известной степени стабилизировалось, хотя предшествующие события ясно показали, что возвратить собственными силами утраченные после 1071 г. ближневосточные территории она была уже не в состоянии. Именно в этой связи следует рассматривать последующую политику Алексея I в отношении крестоносцев, в частности стремление направить их военные силы на отвоевание Малой Азии, Северной Сирии и Месопотамии. Тем не менее начало первого крестового похода было воспринято в Константинополе с нескрываемой тревогой. Появление у стен столицы империи участников похода (это были крестьянские отряды, вскоре разгромленные сельджуками при Никее) лишь усугубило данные настроения. Не рассеяло их и свидание императора с идейным вдохновителем крестьян Пьером Амьенским. Сообщая о появлении на территории Византии рыцарских отрядов, Анна Комнина пишет, что Алексей I «боялся их прихода, зная неудержимость натиска, неустойчивость и непостоянство нрава и все прочее, что свойственно природе кельтов и неизбежно из нее вытекает: алчные до денег, они под любым предлогом нарушают свои же договоры… Однако действительность оказалась гораздо серьезнее и страшнее передаваемых слухов» [7, 275].

К концу 1096 г. к Константинополю стали стекаться рыцарские отряды[5]. Первым 29 декабря появилось лотарингское ополчение во главе с Готфруа Бульонским и его братом Бодуэном Фландрским. Позже, 9 апреля 1097 г., прибыл старый враг Византии еще со времен балканской кампании — предводитель южноитальянского ополчения, сын Роберта Гвискара Боэмунд Тарентский. Отношения императора с Готфруа Бульонским довольно скоро приобрели враждебный характер, так как Алексей I пытался принудить герцога принести ему вассальную присягу. Проходя через территорию Византии и направляясь в Иерусалим с целью освобождения «гроба господня» из рук «неверных» мусульман, Готфруа, естественно, не желал обременять себя какими-либо обязательствами перед императором. Это привело к вооруженному столкновению между лотарингскими рыцарями и византийскими воинами у стен Константинополя. Оправдывая отца, Анна Комнина сообщает, что лотарингский лагерь был окружен наемными войсками, после чего император стал уговаривать сподвижников герцога убедить его принести вассальную присягу. Решив, что, приглашенные для переговоров, они задержаны во дворце как заложники, лотарингцы начали штурм стен Константинополя у Влахернского дворца, вызвав в городе панику. Лишь введя в бой дворцовую гвардию, Алексей I смог оттеснить рыцарей в их лагерь. В качестве посредника к Готфруа был послан Гуго Вермандуа, брат короля Франции Филиппа I, с предложением принести вассальную присягу василевсу. Он получил отказ, после чего военные действия возобновились. Лишь 2–4 апреля герцог был вынужден согласиться дать присягу. Анна Комнина объясняет усиление нажима императора на Готфруа тем, что стало известно о приближении к столице ополчения Боэмунда Тарентского. У Алексея I не было иллюзий относительно целей крестоносцев. «Все остальные графы, и особенно Боэмунд, питали старинную вражду к самодержцу, искали только удобного случая отомстить за ту блестящую победу, которую он одержал над Боэмундом при Лариссе; их объединяла одна цель, им и во сне снилось, как они захватывают столицу… Лишь для вида все они отправились в Иерусалим. На деле же они хотели лишить самодержца власти и овладеть столицей» [7, 283]. Действительно, Готфруа получил послание от Боэмунда Тарентского, предлагавшего ему отступить к Адрианополю или Филиппополю, с тем чтобы весной совместно выступить против «безбожного владетеля греков». По словам Гийома Тирского, «император находился в величайшем страхе, ибо до него дошло известие о посольстве государя Боэмунда и о его скором прибытии. Вследствие этого он вновь старался договориться о встрече с герцогом, ибо опасался, что если он не сойдется с ним, а ожидаемые князья придут позже, чем он склонит герцога на свою сторону, то все они соединятся на его погибель» [31, 87]. Готфруа появился у Алексея лишь после того, как получил в заложники наследника престола Иоанна. Хронист утверждает, что император «облачил его с известными обрядами, свойственными той стране, в императорские одежды и усыновил его» [31, 88; см. также 171, 49, п. 39]. Акт усыновления интерпретирован Гийомом как «пожелание императора передать герцогу империю», что неправдоподобно. Ближе к истине Анна Комнина, сообщающая, что «герцог дал ту клятву, которую от него требовали: все города и земли, а также крепости, которыми он владеет и которые ранее принадлежали Ромейской империи, он передаст под начало того, кто будет назначен с этой целью императором» [7, 287]. Вслед за герцогом вассальную присягу принесли и его сподвижники. Принесение ее предводителями лотарингского ополчения создало прецедент, использованный византийской дипломатией для того, чтобы в дальнейшем навязать подобные же условия соглашения постепенно прибывавшим в Константинополь предводителям крестоносных ополчений.

9 апреля 1097 г. в столицу империи прибыл Боэмунд Тарентский [см. 262, 215–217]. Лотарингцы к этому времени были уже переправлены в Малую Азию, в Пелекен. Предводителя норманнов не пришлось принуждать дать вассальную присягу. Рауль Каэнский пишет, что «Боэмунд отправился за богатствами, обольщенный и увлеченный именем сына (так называл его в своем письме Алексей), чтобы броситься в объятия отца. Представившись императору, он подчинил себя игу, называемому обычно вассалитетом… Ему это было неприятно, но он в то же время получал в дар обширную землю в Романии в длину — сколько может пробежать лошадь за пятнадцать дней и в ширину — в восемь дней» [29, 612; ср. 17, 312]. Последняя фраза должна была создать впечатление о том, что последующее образование норманнского княжества с центром в Антиохии якобы произошло с санкции Византии. Но анонимный автор «Деяний франков» сообщает, что речь шла о землях «за Антиохией», «которые император даст Боэмунду, если тот принесет ему клятву верности» [25, 12]. Данная информация до сих пор является предметом оживленной дискуссии между исследователями, хотя большинство приняло точку зрения А. Крея, согласно которой данная фраза является позднейшей интерполяцией, призванной оправдать притязания Боэмунда на Антиохию в нарушение условий Константинопольского соглашения[6]. Гийом Тирский пишет, что «Боэмунд сделался вассалом императора, протянув руку в знак верности и дав клятву, как это делают вассалы по отношению к своему сюзерену» [31, 94].

На наш взгляд, Боэмунду могли быть обещаны земли «за Антиохией», т. е. фактически принадлежавшие империи еще до арабского завоевания VII в. и с тех пор утраченные. По имперским воззрениям, они продолжали «идеально и потенциально» входить в состав Византии. Возможно, свои права на них и передал Боэмунду Алексей I. В пользу этого свидетельствуют и последующие договоры империи с князьями Антиохии (1108, 1137), по условиям которых последние перемещались на территории, которые еще предстояло отвоевать в Южной Сирии и Месопотамии, тогда как Северная Сирия: с Антиохией должна была войти в состав Византии. Возможно, таким образом империя стремилась окружить отвоеванные у сельджуков территории кольцом вассальных государств, что стало одной из целей ее дальнейшей политики на Ближнем Востоке.

Прибывшие вслед за Боэмундом Тарентским герцоги Роберт Фландрский и Роберт Норманнский, граф Тулузский Раймунд Сен Жилль также принесли вассальную клятву Алексею I, хотя автор «Деяний франков» и утверждает, что 26 апреля граф дал лишь обязательство не наносить ущерба жизни и чести императора [25, 13}. Фактически Алексей I стремился связать всех предводителей крестоносных ополчений договорными отношениями, условия которых были тождественны. Признавая себя вассалами василевса, они брали на себя обязательства, вытекающие из их нового статуса. А так как позже, после взятия Никеи, предводители ополчений еще раз подтвердили вассальную клятву Алексею, можно говорить о едином Константинопольском соглашении, навязанном императором. В пользу этого свидетельствует и тот факт, что в дальнейшем Византия руководствовалась им в своих отношениях с государствами крестоносцев, например, отменив его в 1108 г. для Боэмунда Тарентского.

К сожалению, текст Константинопольского соглашения известен лишь в отрывках[7]. В изложении Гийома Тирского, воспроизводящего несохранившуюся хронику лотарингского рыцаря, участника событий, и Анны Комниной известна лишь та его часть, где были зафиксированы обязательства крестоносцев. Гийом пишет: «Среди прочих статей стояло следующее условие: если удастся с божьей помощью овладеть одним из городов, принадлежавших прежде империи, по всей их дороге до Сирии, то такой город с прилегающей областью должен быть возвращен императору, а вся добыча и прочее имущество жителей отданы без всяких препятствий войску в виде награды за труды и как уплата за издержки» [31, 127–128]. Об этом многократно пишет и Анна Комнина [7, 287, 317]. Обязательства императора известны лишь в изложении Маттэоса Урхайеци. Он также пишет, что по соглашению «все гавары, которые принадлежали грекам и которые франки отвоюют у персов, будут возвращены Алексею. Но завоевания, сделанные в стране персов или арабов, будут предоставлены франкам» [42, 255]. Это в известной степени перекликается с сообщениями анонима «Деяний франков» и Рауля Каэнского о передаче императором Боэмунду Тарентскому земель за Антиохией. Таким образом, возможно, что Константинопольское соглашение предусматривала и передачу некоторым вождям крестоносцев «прав» Византии на те территории Ближнего Востока, которые некогда входили в ее состав и согласно ойкуменической доктрине «идеально и потенциально» оставались в составе ойкумены [см. 60, 34].

Используя подкуп (предводителям крестоносцев были розданы значительные суммы) и военную силу, Алексей I навязал им свой сюзеренитет и вырвал у них обещание возвратить империи все те из утраченных ею ранее территорий, которые будут отвоеваны крестоносцами у сельджуков. Предводители похода дали императору «обычную у латинян клятву» [7, 280]. Но латинские хронисты отмечают, что по меньшей мере Готфруа Бульонский и Боэмунд Тарентский были признаны «сыновьями» императора. Так что, возможно, со стороны Византии параллелью установлению сюзеренно-вассальных отношений западноевропейского типа между Алексеем I и вождями крестоносцев было «усыновление» их императором в рамках той идеальной «семьи архонтов» во главе с василевсом ромеев, которая оставалась основой ойкуменнческого сообщества. Если это так, то с точки зрения Византии предводители крестоносцев брали на себя односторонние обязательства в отношений василевса как главы ойкумены, получая взамен выплаты из казны и захваченную в походе добычу. Латинские хронисты и Анна Комнина расходятся в том, что же обещал император крестоносцам. Нет единства и среди первых. Так, Раймунд Ажильский пишет, что Сен Жиллю не удалось склонить Алексея I к участию в походе. Он отказался возглавить крестоносцев, «говоря, что ему предстоит защищать свое государство от жестоких врагов болгаров, куманов и печенегов» [30, 246]. Автор «Деяний франков» отмечает, однако: «…император также поклялся пойти с нами, взяв армию и флот» [25, 12].

Предводители похода нуждались если не в военной, то по меньшей мере в дипломатической поддержке Византии, закономерно полагая, что это облегчит реализацию их планов в отношении районов, которые ранее входили в состав Византии. Так, Боэмунд Тарентский «хотел получить восточный доместикат», т. е. давно уже утративший свое значение пост главнокомандующего византийских войск восточной части империи. Он получил отказ, так как Алексей I боялся, что, «обретя власть и подчинив себе таким образом всех графов, он в будущем легко сможет склонить их ко всему, что задумает» [7, 292]. Показательно, что уже современники ясно видели истинные цели крестоносцев. Так, Анна Комнина пишет, что, «не владея никакими землями, он (Боэмунд — В. С.) покинул родину для вида ради поклонения гробу Господню, на самом же деле — чтобы добыть себе владения и, если удастся, то даже захватить трон Ромейской державы» [7,291]. Рауль Каэнский также сообщает, что Боэмунд «отправился за богатствами» [29, 612]. Поэтому отношение Алексея Комнина к крестоносцам было двойственным. С одной стороны, после подписания Константинопольского соглашения они стали вассалами василевса, с другой — византийская дипломатия не строила иллюзий относительно результативности самого похода. Император явно не доверял крестоносцам (впрочем, это было взаимно), рассматривая их как случайных попутчиков, которых пришлось принуждать к неравноправному для них союзу силой. Поэтому Алексей I отклонил предложение Раймунда Тулузского принять на себя руководство походом, так как под этим подразумевалось открытое выступление императора на стороне крестоносцев и участие византийской армии в их предприятии на востоке. «Милостиво наделив графов всевозможными дарами и титулами, он рассказал им, что их ждет в пути, дал полезные советы, сообщил о способах ведения боя, которыми обычно пользуются турки» [7, 292]. Возможно, одной из причин того, что император открыто не поддержал крестоносцев, было то, что их первым противником был Румский султанат, с которым в 1093 г. был заключен мир. Он соблюдался обеими сторонами, свидетельством чего является тот факт, что накануне выступления крестоносцев через Малую Азию Килич Арслан I увел армию из своей столицы Никеи на восток Малой Азии и осадил Мелитену. Тем не менее первой же акцией крестоносцев, явно предпринятой по требованию Алексея Комнина, стала осада Никеи. Сам император предпочел не принимать в ней участия. Расположившись лагерем в Пелекене, «он решил не идти вместе с кельтами, а помогать им так, как если бы он был с ними» [7, 295]. К Никее был направлен лишь небольшой отряд во главе с примикирием Татикием, а в город с предложением сдать его не крестоносцам, а грекам был направлен Мануил Вутумит. За спиной рыцарей, готовившихся к штурму города, посланцы императора смогли договориться с гарнизоном цитадели. Неожиданно для крестоносцев Никея была сдана византийцам, тогда как рыцарей даже не впустили в город, опасаясь грабежей. Это явилось нарушением Константинопольского соглашения и вызвало недовольство «народа и менее важных лиц», полагавших, что «император несправедливо ценит их труд и забирает в свою пользу… все, что по договору составляет общее достояние» [31, 127]. «Князья же настаивали на том, что император действует злонамеренно и вопреки смыслу договора». Тем не менее раздача даров успокоила предводителей похода, и по требованию Алексея I они вновь подтвердили вассальную присягу. Поэтому далее с ними был отправлен отряд во главе с Татикием, «чтобы он во всем помогал латинянам, делил с ними опасности и принимал… взятые ими города» [7, 299]. Предводители похода отнеслись к примикирию как к императорскому соглядатаю, «низкому и вероломному человеку». «Обо всем, что делалось в лагере и что каждый сказал, он доносил императору… и от него через вестников получал весьма часто коварные инструкции» [31, 125–126; 17,38].

При Дорилее 1 июля 1097 г. крестоносцы нанесли поражение спешившей к Никее армии Килич Арслана I. Путь через Малую Азию был открыт. Сельджукские гарнизоны в малоазийских городах были предоставлены собственной участи и либо оставляли их накануне появления крестоносцев, либо пытались оказывать сопротивление. Первый же захваченный таким образом город Комана был передан Петру Алифе, норманну, перешедшему на службу Византии еще в 1085 г. По-видимому, оставляемых в городах по ходу следования армии крестоносцев гарнизонов было явно недостаточно для того, чтобы удержать их под властью империи или крестоносцев. Комана, столь легко захваченная, была вскоре столь же легко утрачена, несмотря на то что местное армянское население оказывало крестоносцам в целом дружеский прием.

Около Ираклии армия крестоносцев столкнулась с войсками эмира Севастии Мелик Гази Данышменда и эмира Каппадокии Хасана[8]. Сельджуки вновь потерпели поражение (начало сентября). После Ираклии крестоносцы разделились. Большая их часть пошла через горы Киликийского Тавра к Марашу, тогда как отряды Бодуэна Фландрского и племянника Боэмунда Танкреда повернули к побережью Средиземного моря и вышли на территорию Равнинной Киликии. В Тарсе, Адане и Мамистре стояли гарнизоны Румского султаната. В горах существовали армянские княжества Рубенидов и Ошинидов. Армянское население преобладало и в равнинной части страны, в частности в городах. Бодуэн и Танкред начали переговоры с населением и сельджукским гарнизоном Тарса о сдаче цитадели города. В Таре было направлено посольство «к армянским жителям с вопросом, кому они предпочитают подчиниться». Население склонялось на сторону Танкреда, но затем предпочло Бодуэна. Граф обязался «не впускать в город никакого другого войска до прибытия герцога Готфруа» [17,345]. Позже, оставив в Тарсе гарнизон, сменивший в цитадели сельджуков, Бодуэн направился к Мамистре, куда ранее уже прибыл Танкред. В стычке у стен города норманн потерпел поражение, хотя автор «Деяний франков» и сообщает, что «два прекрасных города — Адана и Мамистра со многими замками непосредственно подчинились ему (Танкреду — В. С.)» [25, 25]. Но, по данным Альберта Ахенского, Адану захватил некий «Вельф, уроженец королевства Бургундия» [17, 346; 29, 634][9]. По-видимому, в Мамистру также был введен гарнизон не Танкреда, а Бодуэна, учитывая, что норманн потерпел поражение от оспаривавшего у него город графа. Так как посланцев Алексея I с крестоносцами не было, то и о передаче им городов речи не шло. Тем не менее статус их оставался неопределенным по меньшей мере до осени 1098 г., так как оставивший свой гарнизон в Тарсе и, возможно, в Мамистре Бодуэн никогда более сюда не возвращался, оставив эти города брошенными на произвол судьбы. Опередив Бодуэна, Танкред смог захватить лишь Александретту. «Известия о том, что Танкред силой покорил всю страну, скоро достигли турецких и армянских сатрапов, которые жили в горах. Ужас охватил их, как бы он не поработил также и их, не захватил их города и не покорил их подданных.

Они соперничали в стремлении направить к нему посланцев, нагруженных большими дарами: золотом, серебром, конями, мулами и шелковыми тканями. Такой щедростью они надеялись направить в сторону гнев этого великого вождя, завоевать его расположение и достичь дружеского соглашения с ним» [31, 149]. Эти данные подтверждает и Анна Комнина, сообщающая о том, что ко времени появления в Киликии византийских войск «армяне уже заключили договор с Танкредом» [7, 313]. Таким образом, по-видимому, осенью 1097 г. норманн заключил соглашение с владетелями Горной Киликии, включая и Рубенидов. Маттэос Урхайеци пишет, что еще по выходе крестоносцев из Константинополя они направили письма Константину Рубениду и правителю Эдессы куропалату Торосу с извещением о целях похода [42, 257]. Известно также, что во время осады Антиохии крестоносцы получали продовольствие от тех же Рубенидов [42, 259]. О характере договора ничего не известно. Но показательно, что когда по следам крестоносцев в конце 1099 — начале 1100 г. в Киликии появилась византийская армия, посланная для возвращения ее под власть империи, то, узнав о заключении договора, она «минула земли армян» и пошла к Марашу. Таким образом, договор Танкреда с армянскими «сатрапами» в ближайшем будущем стал объективным препятствием для восстановления власти Византии в Киликии.

После киликийской экспедиции Бодуэн и Танкред возвратились к основной армии, стоявшей в Мараше. Сельджукский гарнизон ушел из него при приближении крестоносцев. Отсюда основные их силы направились к Антиохии, тогда как похоронив здесь жену, Бодуэн Фландрский со своим отрядом повернул на юг к Евфрату. То, что поход графа не был авантюрой и имел достаточно веские причины — заинтересованность приевфратских армянских княжеств в военной силе крестоносцев, подтверждается тем, что проводником Бодуэна через Малую Азию в Киликию, а затем к Евфрату был Баграт, брат владетеля крупнейшего из армянских княжеств Приевфратья Басила Гоха, возможно, бежавший из заключения в Византии [17, 350; 31, 153]. К тому же, если верить Маттэосу Урхайеци, правитель Эдессы куропалат Торос был заранее извещен о выходе крестоносцев из Никеи. Латинские хронисты также связывают поход графа к Евфрату с тем, что он «получил приглашение из Армении, где он овладел Равенданом и Тель Баширом и подчинил своей власти всю ту страну» [17, 352]. Вскоре после этого «владетель города Рохас (Эдесса — В. С.) отправил к Бодуэну епископа этого города с двенадцатью старшими префектами и пригласил его явиться к ним вместе с галльскими рыцарями для защиты земли от вторжения турок, опустошавших ее беспрестанно, за что полагалось ему участие в верховной власти, доходах и податях, которыми пользовался владетель» [17, 352]. Маттэос Урхайеци пишет, что Торос пригласил графа «прибыть к нему на помощь против врагов его, соседних эмиров, которые его очень беспокоили» [42, 260].

В качестве соправителя Тороса Бодуэн во главе своего отряда и городского ополчения Эдессы совершил успешный поход против наиболее опасного из соседей города — эмира Самосаты, после чего городская верхушка решила устранить Тороса и передать власть военачальника и цитадель Эдессы графу. 9 марта 1098 г. в городе вспыхнул мятеж, инспирированный фактически правившим Эдессой с 80-х годов XI в. советом двенадцати ишханов. Торос был осажден в цитадели, сдал ее ишханам на гарантии сохранения жизни, имущества и свободного ухода к Мелитену и вопреки обещаниям был убит. Бодуэн знал о заговоре, хотя и не принимал в нем участия, и после убийства Тороса получил пост правителя Эдессы и цитадель города [17,354–355; 31, 156–159, 42, 262]. Вопреки утвердившейся в западноевропейской и советской историографии точке зрения, отметим, что переворот в Эдессе не привел к созданию графства Эдесского как первого государства крестоносцев на востоке. Бодуэн Фландрский стал наместником города, предводителем его ополчения и приведенного с собой отряда рыцарей. В пользу этого свидетельствуют недавно опубликованные и, на наш взгляд, принадлежавшие графу византийские по внешнему облику и греческие по языку надписей моливдовулы Балдуина комита, которые могут быть связаны только со статусом Бодуэна как правителя Эдессы, делившего власть с советом двенадцати ишханов [15, 213, № 386; 225, 367–449; 109, 87–94]. Трансформация Эдессы, как города-государства, возглавляемого землевладельческой и торговой верхушкой, в графство Эдесское, власть в котором принадлежала сравнительно узкой прослойке пришельцев с запада, завершилась много позже. Но вплоть до гибели графства в 1150 г. немногочисленные «франки» были вынуждены делить власть с городской верхушкой Эдессы преимущественно армянского происхождения.

12 сентября 1087 г. основные силы крестоносцев вышли к крепости Баграс на границе Сирии: Их появление здесь, если верить арабским хронистам, явилось полнейшей неожиданностью для местных мусульманских владетелей. Ридван ибн Тутуш, Яги Сиан и Артукид Сукман узнали об этом, собравшись в Шейзаре, откуда они намеревались выступить против эмира Хомса. Предложение Яги Сиана направить войска к Антиохии вызвало разногласия среди союзников, так как Сукман ибн Артук предлагал идти на Диар Бакр, где его владениям «угрожали мятежники» [51 а, 577]. Возвратившись в Антиохию Яги Сиан направил сыновей с просьбой о помощи к Дукаку в Дамаск, к Джанах ад-Даула в Хомс и к атабеку Кербуге. в Мосул.

Уже с конца октября 1097 г. основные силы крестоносцев начали осаду Антиохии. Среди христианского населения Ближнего Востока в данный период были сильны иллюзии относительно целей крестоносцев, связанные со слухами о чудесном появлении единоверцев, которые с божьей помощью одерживают победу за победой над «неверными»[10]. Часть населения Сирии и Месопотамии, преимущественно армяне и сирийцы, связывала с крестовым походом надежды на освобождение из-под власти сельджуков. Так, армянское население Артаха при приближении крестоносцев восстало, перебило сельджукский гарнизон цитадели и сдало город Танкреду [29, 639–640].

В декабре 1097 г. армии Джанах ад-Даула и Дукака собрались в Шейзаре, а затем двинулись в сторону Антиохии с целью снятия осады города. 31 декабря при эль-Баре они были разбиты крестоносцами и бежали с поля боя. Тогда на помощь городу направились Ридван и Сукман ибн Артук. Но и они потерпели поражение при Каструм Паллиорум 9 февраля 1098 г. В марте предводители крестоносцев начали переговоры с Египтом о совместных действиях против сельджуков в Сирии и Палестине, не давшие, впрочем, реальных результатов[11]. Данная акция была предпринята ими не без подсказки Алексея Комнина, полагавшего, что собственными силами крестоносцам не удастся отвоевать Антиохию, которая, согласно Константинопольскому соглашению, должна была затем быть возвращена Византии.

Вследствие затянувшейся осады в лагере крестоносцев начался голод. Продовольствия, доставляемого Рубенидами Киликии, монахами Черной Горы (Аман) и местным населением, было недостаточно для снабжения армии. По-видимому, уже в это время Боэмунд Тарентский рассчитывал после захвата Антиохии овладеть городом и не возвращать его империи. Этому препятствовало пребывание в лагере крестоносцев Татикия, представлявшего здесь Алексея Комнина. Поэтому в начале февраля примикирия убедили покинуть крестоносцев. Анна Комнина пишет, что Боэмунд запугал Татикия угрозой покушения на его жизнь [7,301]. Не меньшую роль в его уходе сыграла кажущаяся бесперспективность осады. «Татикий, видя, что начался сильный голод, отчаялся взять Антиохию, снялся с лагеря, погрузил войско на ромейские суда, стоявшие в порту Суди, и переправился на Кипр» [7, 301]. Раймунд Ажильский сообщает, что накануне ухода примикирий передал Боэмунду Таре, Адану и Мамистру в Киликии [30, 246]. Об этом пишет и автор «Деяний франков» [25, 34]. Данные сообщения стали предметом продолжающейся полемики между исследователями. Если К. Каэн, Дж. Франс признавали их достоверность, то С. Рэнсимен, Ф. Шаландон полагали, что данная информация исходила от Боэмунда и была призвана оправдать захват им городов Равнинной Киликии в ноябре 1098 г.[12] Исходя из условий Константинопольского соглашения, которое еще соблюдалось обеими сторонами, вероятность «дара Татикия» представляется весьма сомнительной уже потому, что годом позже Алексей I обвинял Боэмунда в том, что тот «первый нарушил клятву, завладел Антиохией, и наряду с другими крепостями подчинил себе даже Лаодикею» [7, 311]. Этими «другими городами» могли быть только города Равнинной Киликии.

По-видимому, после ухода Татикия планы Боэмунда относительно судеб Антиохии определились окончательно. Еще в декабре 1097 г. норманн потребовал от предводителей похода передачи ему Антиохии в случае ее захвата, угрожая в противном случае возвращением в Европу. Затем норманну удалось договориться с начальником башни городской стены Фирузом, обращенным в ислам армянином, о том, что тот впустит крестоносцев в Антиохию. Около 25 мая 1098 г. на совещании предводителей крестоносцев Боэмунд заявил: «Если, между тем, мы примем… хороший и почетный план (захвата Антиохии — В. С.), пусть один из нас получит предпочтение перед другими при условии, что если он сможет захватить город или организовать его падение другими способами, сам или через других, все вы согласитесь отдать его ему» [25, 44]. Тогда норманн получил отказ, но уже на совещании 29 мая предводители ополчений заявили: «Если Боэмунд сможет взять этот город… мы отдадим его ему с радостью, но при условии, что, если император придет к нам на помощь и выполнит свои обещания, как он обязался и клялся, мы возвратим город ему, что является правильным» [25, 45]. Около 20 июня Боэмунд получил руководство осадой, и 4 июня благодаря Фирузу крестоносцы ворвались в город. Однако вскоре Боэмунду пришлось заняться организацией обороны Антиохии от армии атабека Мосула Кербуги. Лишь после снятия осады 28 июня комендант цитадели города Ахмед ибн Мерван сдал ее Боэмунду, несмотря на то что власти над ней домогался Раймунд Сен Жилль, успевший захватить дворец Яги-Сиана и часть городских укреплений с Морскими воротами, через которые шла дорога в порт Сен Симеон. По-видимому, Алексей I узнал о снятии осады Антиохии от посланцев греческого населения Сен Симеона, направленных в Константинополь 1 июля и прибывших в столицу 12 июля [18, 80]. Параллельно предводители похода послали к императору Гуго Вермандуа и Бодуэна де Моне, «прося его прийти, вновь овладеть городом и выполнить обещания, которые он дал в отношении их». С утверждением автора «Деяний франков» о том, что «послы ушли и никогда более не возвращались назад» [25, 72], расходится сообщение Бодри Дольского о прибытии посольства в Константинополь 25 июля [18, 80]. И хотя вопрос о судьбе Антиохии де-юре оставался все еще неурегулированным, фактически она перешла под власть Боэмунда Тарентского, который уже 14 июля как владетель города дал первую хартию генуэзцам, по которой они получили в Антиохии квартал с церковью св. Иоанна, рынком, фонтаном и тридцатью домами [32, 2, № 12]. Показательно, что, несмотря на отсутствие в хартии титулатуры Боэмунда, он действует как фактический хозяин города.

Окончательное решение судеб Антиохии было вынесено на совещание предводителей похода, собравшихся в городе между 5–18 ноября 1098 г. Боэмунд потребовал признать его владетелем города, что вызвало оппозицию со стороны Сен Жилля, поддержанного частью собравшихся. Автор «Деяний франков» объясняет это тем, что граф «боялся нарушения своей клятвы императору» [25, 75]. Фактически же Сен Жилль оспаривал у Боэмунда власть над Антиохией. Оба соперника продолжали укреплять контролируемые ими части города[13]. Около 4 ноября после взятия аль Маарры по требованию Сен Жилля состоялось последнее совещание, собравшееся в Ругии (Шастель Руж), куда из Антиохии прибыли Боэмунд, Готфруа Бульонский и Роберт Норманнский. Однако и на этот раз оно завершилось безрезультатно. Возвратившись в Антиохию, Боэмунд силой изгнал из нее оставленных там Раймундом провансальцев, став единоличным хозяином города. К этому времени под его власть перешли оставленные Бодуэном Фландрским и Танкредом в Тарсе, Адане, Мамистре и Александретте гарнизоны. Гийом Тирский датирует поход норманна в Киликию ноябрем 1098 г. [31, 279–280]. Его захваты были признаны наиболее авторитетными из предводителей крестоносных ополчений. Собравшись 2 февраля в Антиохии, они приняли решение о совместном выступлении на Иерусалим из Лаодикеи 1 марта. Боэмунд отказался от участия в походе, предпочтя остаться в своих новых владениях. Прибывшее в начале апреля в лагерь Сен Жилля под Арку посольство Алексея I безнадежно опоздало. Император требовал отложить начало похода до Иванова дня (1 июня), к которому он смог бы лично явиться с армией на помощь крестоносцам, и упрекнул предводителей похода в том, что они нарушили соглашение, санкционировав захват Антиохии Боэмундом [30, 286]. Столь позднее появление византийского посольства у крестоносцев во многом было связано с малоазийским походом императора, в то время не располагавшего достоверной информацией о положении дел при Антиохии.

Сам поход довольно кратко описан Анной Комниной, по-видимому, черпавшей информацию из рассказов участника событий и родственника Иоанна Дуки. Поэтому она лучше осведомлена об освобождении городов долины р. Меандр, нежели о действиях отца в Вифинии.

После разгрома армии султана Рума при Дорилее начался отток сельджуков из прибрежных районов северо-запада Малой Азии — Вифинии, Мизии, Фригии, Памфилии. В городах здесь еще оставались сельджукские гарнизоны, предоставленные собственной участи. К тому же отнюдь не все прибрежные районы принадлежали Руму. Некоторые из них входили в состав независимых сельджукских эмиратов, с которыми Византия уже воевала в начале 90-х годов. Поэтому, воспользовавшись тем, что крестоносцы значительно ослабили Рум, на помощь которого эмиратам уже не приходилось рассчитывать, Алексей I и предпринял поход с целью отвоевания пограничных районов Малой Азии от Вифинии до Памфилии. Частично они были отвоеваны сразу же после прихода его к власти (район Дамалиса), частично утрачены в это время — Каппадокия и Хома, Ираклия Понтийская и Пафлагония [7, 133–134]. Византийская армия была разделена на две части. Большая часть во главе с императором начала изгнание сельджуков из Вифинии, меньшая, действуя совместно с флотом, предприняла освобождение прибрежных районов Фригии и Памфилии. Здесь возглавляемая родственником императора Иоанном Дукой византийская армия двинулась к Смирне, столице сельджукского эмирата, владетель которого Чаха был одним из наиболее опасных противников Византии, захватившим острова Хиос и Самос и построившим флот. Острова были возвращены империи в ходе кампании 1091 г. Чаха погиб. Теперь же, летом 1098 г. византийская армия должна была отвоевать и саму Смирну. Город был сдан без боя после того, как Иоанн Дука поклялся, что жившие в городе тюрки «получат возможность невредимыми вернуться на родину» [7, 303]. После этого был освобожден Эфес. Плененные здесь тюрки были расселены по островам Эгеиды. Преследуя отступавших, Дука вступил в долину р. Меандр, освободив Сарды и Филадельфию. Население сдало ему Лаодикею Фригийскую. Через Хому и Лампи византийская армия вышла в район Поливота. Освобожденные крепости были укреплены или восстановлены, став центрами византийских фем, куда были назначены стратиги [133, 124–137]. В то же время Алексей I завершил освобождение всей Вифинии, выйдя с армией к Филомилию.

Еще в конце мая 1098 г. атабек Мосула Кербуга по призыву сельджукских эмиров Сирии двинул войска на Антиохию. После переправы через Евфрат к нему присоединились малик Дамаска Дукак, эмир Хомса Джанах ад-Даула и порвавший с Ридваном Сукман ибн Артук. Продвижение армии атабека в Сирию было задержано безуспешной осадой Эдессы 4–25 мая. Тем временем 4 июня крестоносцы захватили и разграбили Антиохию. Лишь 9 июня к городу подошли и начали его осаду войска мусульманской коалиции. Но в ее рядах не было единства. Присоединившийся к союзникам Ридван был злейшим врагом своего брата Дукака. Джанах ад-Даула враждовал с эмиром Мембиджа, находившимся в лагере атабека. Все это привело к тому, что, не доверяя друг другу, после первого же крупного сражения с крестоносцами 29 июня союзники бежали от стен города, оставив Антиохию в руках победителей.

Занятый отвоеванием Вифинии, Алексей I в июне 1098 г. находился в районе Филомилия, куда к нему прибыли беглецы из осажденной Антиохии, в частности Этьен Блуа, сообщившие ему, что город накануне падения. Император, собравшийся, если верить Анне Комниной, склонной задним числом оправдывать действия отца, идти на помощь крестоносцам, «считал невозможным спасти город… не имея достаточно сил для борьбы с таким множеством врагов… решил не двигаться далее, дабы, спеша на помощь Антиохии, не потерять и самого Константинополя» [7, 305]. Таким образом, планы похода на Антиохию существовали — с целью ли оказания помощи крестоносцам или же чтобы получить из их рук город. Срыву их способствовали беглецы из Антиохии. Император был готов совершить поход к городу, но вряд ли желал ввязываться в борьбу за него с мусульманской коалицией, имея в тылу пусть даже ослабленный Румский султанат. К тому же Этьен Блуа заявил ему: «Я говорю вам искренне, что Антиохия взята, но цитадель не пала и наши люди все теснее осаждены, и я думаю, что в это самое время они уже убиты турками. Идите поэтому назад так. быстро, как вы только можете…» После этого «император отдал приказ своей армии, сказав: «Идем и проводим всех людей этой страны в Болгарию. Сожжем и разрушим на этой земле все, так что когда турки придут, они не смогут ничего здесь найти» [25, 64; ср. 31, 250; 29, 658–659]. Византийская армия начала отход, уводя с собой население пограничных областей. Поход на Антиохию не состоялся. Все это объективно способствовало тому, что город остался в руках Боэмунда Тарентского. Крестоносцы отказались ждать Алексея «до Иванова дня».

С падением Иерусалима 15 июля 1099 г. и избранием на пост правителя города Готфруа Бульонского завершился крестовый поход. Вопреки условиям Константинопольского соглашения на территориях Киликии, Сирии, Месопотамии, принадлежавших ранее Византии, образуются Антиохийское княжество и графство Эдесское. Первое из них в дальнейшем имело общую границу с империей и тенденцию к расширению своей территории за счет земель, ей ранее принадлежавших. Поэтому тотчас же после образования государств крестоносцев Византия начинает борьбу за реализацию Константинопольского соглашения, т. е. за отвоевание у крестоносцев захваченных ими территорий.