Византийские исихастские тексты

50 глав монаха Дионисия являются, вместе с рядом других текстов, приложением и, так сказать, «теоретическим обоснованием» произведения монаха Фикары — сборника, известного под именем своего составителя. То, что сочинения монахов Феодула и Дионисия изначально были соединены в одной книге в виде приложений к сочинению Фикары, видно из главы 23, где слова «в сей книге» отсылают к выдержкам из святоотеческих творений, имеющимся в Изъяснении Феодула.

Фикарa — личность загадочная. Ранее его отождествляли с Фомой Магистром (1275 — после 1347)[546], а также с монахами Дионисием, Феодулом, Иоанном или даже с Иоанном Дамаскиным[547], однако эти идентификации не выдерживают критики. Фикара родился в Константинополе, однако неизвестны город и обитель, где он жил и подвизался. Неизвестно и подлинное имя его: согласно монаху Митрофану, Фикара скрыл своё имя «по смирению»[548]. Настоящее имя было известно послушнику Фикары Феодулу, однако он не осмелился открыть имя своего учителя, будучи связанным клятвой[549]. Своё прозвище Фикара получил по профессии — делатель ножен (θήκας) для мечей[550]. Предполагалось, что он жил в конце XI в.[551], однако среди перечня 107 греческих рукописей Часослова[552] нет манускриптов ранее XIV в. Кроме того, в своё собрание Фикара включил молитвы, составленные Никифором Влеммидом (1197/1198–1272)[553], что также свидетельствует о времени жизни Фикары во второй половине XIII — начале XIV в. Возможно, он был иеромонахом, известным по святости жизни и добродетелям[554]. Прославлен он не был, однако в рукописях именуется «святым»[555].

Рукописи Фикары делятся на две группы[556]: одна содержит только Последование гимнов и молитв, Часослов (под разными именованиями[557]) и Аскетическое последование (стихиры и молитвы Фикары, соединенные с дневными песнопениями Четыредесятницы), другая дополнительно включает прочие толкования и введения. Впрочем, эти толкования были присоединены к песнопениям в самом скором времени после составления сборника. Уже сам Фикара снабдил сборник двумя своими сочинениями[558]: Слова [отеческая антология] о вере[559] и Толкование гимнов[560]. Монах Феодул добавил Изъяснение о гимнах, как они были дарованы от Бога…[561], и другую отеческую антологию (Свидетельства святых учителей…)[562]. Кроме того, в собрание вошли ещё другие сочинения в качестве введения и толкования Часослова Фикары: Стихи разных любомудрых мужей на гимны[563], 50 ямбов на гимны Дионисия монаха[564], его же 50 глав[565], Катихизис об аскетическом последовании (возможно авторство самого Фикары)[566], Толкование на гимны и последование монаха Митрофана[567]. Самая ранняя рукопись Фикары, как уже было сказано, — сборник ГИМ, греч. 305, 1341 г.[568]. В этом древнейшем сборнике, помимо троичных гимнов и молитв Фикары, содержатся его же Слова о вере, 50 глав Дионисия монаха, Катихизис об аскетическом последовании и Изъяснение о гимнах монаха Феодула. Сочинение Митрофана в этой рукописи отсутствует: видимо, оно было написано после 1341 г. Часослов Фикары, составленный как для частного, так и для общественного употребления, был весьма популярен в монашеских кругах во все время турецкого владычества над Грецией, особенно на Афоне[569], а также — в переводе — и в славянских странах[570].

Сборник Фикара издавался на греческом языке неоднократно начиная с 1643 г.[571]. Наиболее полное издание, куда вошли и приложения-толкования к Фикаре, было осуществлено в 2008 г. афонской ставропигиальной обителью Пантократора (Вседержителя)[572].

Под заглавием Вертоград душевный книга Фикары была переведена на церковнославянский язык архимандритом Свято-Духова Виленского монастыря Леонтием (Карповичем) и издана в Вильно в 1620 году[573]. Покаянные молитвы и размышления на каждый день седмицы, представляющие собой вариации на темы из сочинений Пс.-Ефрема Сирина («Ephraem Graecus»), были извлечены из этой книги, переведены на русский язык (по-видимому, с церковнославянского без привлечения греческого подлинника, хотя и с учётом текстов Ефрема Сирина — вероятно, лишь в русском переложении) и изданы впервые в 1881 г.[574].

Коснувшись сборника Фикара, перейдём теперь к переведённому в настоящей книге сочинению и его автору монаху Дионисию.

Время жизни монаха Дионисия Х. Г. Сотиропулос определяет промежутком 1180–1270 гг.[575]. Однако самые ранние рукописи Познавательных глав, как и самого сборника Фикара, датируются, как уже было сказано, XIV в. Дионисий, согласно свидетельству многих рукописей, был учеником Фикары[576]. Исходя из указанной выше приблизительной датировки жизни Фикары и других фактов очевидно, что монах Дионисий жил в XIV в., а 50 глав были написаны до 1341 г. На основании слов «и не запрещаю» в главе 8 Х. Г. Сотиропулос делает предположение, не скрывая гипотетичности своих построений, что Дионисий был игуменом. П. И. Скалцис предполагает, что этот Дионисий может быть тождественным с ктитором афонского монастыря Дионисием[577], житие которого написал иеромонах Митрофан[578]. Однако тождество Дионисия и Митрофана с двумя комментаторами Фикары остаётся недоказанным.

Источником многих цитат из Священного Писания и отцов Церкви послужило для Дионисия Изъяснение Феодула[579]. 50 глав ясно делятся надписаниями на две части: главы 1–38 посвящены обоснованию необходимости славословия Бога, а главы 39–50 — «однословной» (μονολόγιστος), то есть состоящей из одной фразы, молитве.

Поводом для составления 50-ти глав в защиту гимнов Фикары послужили, как явствует из глав 7 и 23, два еретических течения: богомильство и мессалианство. Примечательно, что в Синодике в Неделю Православия анафемы этих ересей следуют одна за другой[580]. Первые (богомилы), согласно Синодику, отрицали любые молитвы, кроме «Отче наш», притом без ставшего традиционным триадологического доксологического заключения и без крестного знамения. Вторые (мессалиане) настаивали на значимости частной молитвы и «гнушались церковными собраниями», по формулировке Синодика. Как следует из 50-ти глав, вторая группа выделяла Иисусову молитву в ущерб прочим песнопениям. Именно в связи с этим автор 50-ти глав настаивает на необходимости «славословий, хвалений, благодарений и благословений», составленных святыми отцами на основании текстов Священного Писания, преимущественно Псалтири. Кроме того, монах Дионисий отдаёт предпочтение «молитве мытаря» «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, смилуйся надо мной, грешным, и спаси меня», в своей средней части схожей с евангельскими словами кающегося мытаря, а не ставшей в то время уже во многом традиционной формуле Иисусовой молитвы «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня»[581].

Сочинение монаха Дионисия служит ещё одним доказательством нашей гипотезы, изложенной в предисловии к переводу I-го типа Макариевского корпуса, о существовании в первой половине XIV в. в византийском монашестве некой «контактной зоны» между ересями (богомильством и мессалианством, иначе евхитством) и Православием. Если «православный исихазм», как показывает в своём исследовании П. И. Скалцис, соблюдал должный баланс между частной и общественной молитвой, настаивая на обязательности для исихастов посещения субботних и воскресных собраний и причащения на Божественной литургии, то монахи, которых имеет в виду автор 50-ти глав, отдававшие предпочтение одной Иисусовой молитве, испытали несомненное влияние богомильства. Кроме того, не вполне очевидно, что в главе 23 автор имеет в виду именно и только богомилов. Если в главе 7 автор в конце первого предложения пишет: «… остановились на ней, отвращаясь от гимнов Христу, не желая восхвалять, славословить, благодарить и благословлять Его», то глава 23 начинается со слов: «Некоторые не только не желают про износить гимны Богу, но и другим препятствуют, служа диаволу…».

Очевидно, что глава 23 является тематическим, логическим и даже лексическим продолжением сказанного в главе 7, а это значит, что монах Дионисий проводит явные связи между мессалианами XIV в.[582] и богомилами. Хорошо известно, что именно вовремя исихастских споров засвидетельствованы тесные контакты православных с еретиками даже на таком «оплоте Православия», как гора Афон, так что в 1344 г. афонским монахам пришлось созывать специальный Собор против богомилов-мессалиан[583]. Соседство анафем против богомилов и мессалиан в Синодике также весьма красноречиво. Наконец — в дополнение и в уточнение к выводам П. И. Скалциса — отметим, что принципиальная допустимость приравнивания в самих православных исихастских кругах обожения через причастие Фаворскому свету благодаря келейной (умной) молитве обожению через принятие Святых Таин (поскольку в обоих случаях подвижники причащались не божественной природе, а божественным энергиям[584]) могла привести к ослаблению церковной составляющей исихазма или его отдельных направлений[585]. Особый акцент на Иисусовой молитве вызвал появление текстов, подобных проанализированному нами ранее древнерусскому толкованию, явно еретического характера, на Иисусову молитву[586]. Наконец, параллели 50-ти глав монаха Дионисия со спорами об Иисусовой молитве, начатыми Варлаамом Калабрийским, дают еще одно косвенное свидетельство в пользу датировки сочинения Дионисия временем около 1330-х гг.

Произведение монаха Дионисия впервые было издано в 1993 г. Х. Г. Сотиропулосом на основании 14 греческих рукописей (к сожалению, без учёта древнейшей ГИМовской рукописи, которая старше Par. gr. 351 — наиболее ранней из учтённых Сотиропулосом рукописей — на 48 лет). Второе издание осуществлено в 2008 г. в Греции в составе сборника Фикара с учетом всех предыдущих изданий и древнейших рукописей. Как пишут издатели, ими было использовано около 15 рукописей, в т. ч. из собрания ГИМ. Однако монахи афонского монастыря не ставили перед собой задачу критического издания сборника, а потому аппарат разночтений в книге отсутствует[587]. Мы сравнили оба издания 50-ти глав — 1993 и 2008 гг.: расхождения между ними оказались незначительными, большинство разночтений зафиксировано в аппарате Х. Г. Сотиропулоса. Редчайшие случаи, когда чтения в издании Фикары не находят подтверждений в издании Х. Г. Сотиропулоса и влияют на смысл текста, нами отмечены в сносках. Из сравнения обоих изданий видно также, что предыдущее издание было использовано афонскими монахами при установлении источников цитат, однако непоследовательно: ряд цитат и аллюзий, отмеченных Х. Г. Сотиропулосом, остался неучтённым в последнем издании; некоторые места определены монахами иначе (не всегда надёжно и правильно, а порой и без указания конкретных изданий); при этом были удержаны отдельные сомнительные атрибуции Х. Г. Сотиропулоса. В целом можно отметить, что издание Х. Г. Сотиропулоса, будучи более ранним, все же остаётся гораздо более надёжным. В угловых скобках приведена нумерация глав по изданию Фикары.

Итальянский перевод А. Риго, вышедший в 2008 г. одновременно с публикацией (и независимо от нее) сборника Фикара в Греции, был сделан с парижской рукописи Par. gr. 351 (1389 г.), так как издание Х. Г. Сотиропулоса осталось вне поля зрения итальянского учёного. Поскольку в рукописи Par. gr. 351 имеются некоторые лакуны (напр., в главе 14) и чуть иное деление на главы, эти же пропуски и отличия в нумерации (вернее, в границах между главами) характерны и для итальянского перевода. Кроме того, в переводе А. Риго порой встречаются неточности, никак не оправдываемые греческим текстом, отмеченные нами лишь в отдельных случаях. Тем не менее итальянский перевод приносит весомую пользу при атрибуции ряда цитат. Некоторые места оказались установленными только одним ученым — Х. Г. Сотиропулосом, А. Риго или (в редких случаях) афонскими монахами. Мы объединили в нашем переводе примечания всех издателей: когда атрибуции во всех изданиях (или только в двух — Х. Г. Сотиропулоса и А. Риго) совпадают, мы не делали никаких оговорок; если же та или иная цитата или аллюзия определена лишь в одном издании, автор атрибуции указывается. Наконец, сноски и атрибуции, принадлежащие русскому переводчику, отмечены астериском * у номера сноски в примечаниях или сокращением «Пер.». Перевод выполнен по изданию Х. Г. Сотиропулоса[588] с привлечением публикации Фикары 2008 года[589].

Дионисия монаха пятьдесят познавательных[590] глав о превосходстве[591] божественных гимнов

Как среди купцов можно видеть иных, мало трудящихся с небольшим товаром, но выручающих много денег за свою торговлю, так и произносящие божественные гимны не лениво, но охотно за малый и немногий труд получают великую выгоду — богатство благодати, поскольку [гимны] являются соцветиями божественного Писания, а убедит нас [в том] пусть угодная [Богу] жертва Авеля[592].

«Великий Златоуст говорит: «Бог дал нам вместо дощечки мир»[593], — через который Он восхотел быть познаваемым, чтобы, соответственно, Им восхищались благодаря зримым [вещам][594]. «Итак, когда человек уразумеет знание сущих», — говорит он же[595], — и удивится [заключённой] в них премудрости и силе Божией, душа его освящается и получает мзду от Бога». Если только разумением сущего и восхищением человек угоден Богу, и освящается, и мзду приемлет, то сколь [больше] он благоугождает, освящается и вознаграждается, когда из-за самих сущих славословит и восхваляет Бога, благодарит и благословляет, как подобает. По этой причине [сложены и] настоящие гимны.

Пошёл некогда кто-то из великих святых проведать [какого-то] монаха и, поскольку остался в ту ночь в его келье, притворился спящим. Тот монах встал ночью на молитву и начал говорить тайно Давидовы псалмы. И когда он закончил [со словами] «Аллилуйа, слава Тебе, Боже», тогда только увидел святой, что «из уст того [монаха] исходил огонь, словно от светильника, и восходил на небо"[596]. Из этого примера разумный да разумеет, сколько славословий будет воссылаться в сих гимнах, и притом часто с подобающими Богу похвалами.

Как не слишком удивляешься морю по одному имени, а когда мы становимся зрителями его, тогда очень поражаемся его безграничной протяжённости и ширине[597], так и имя сотворившего его Бога, произносимое нами просто по привычке, не поражает и не устрашает: находясь во власти забвения, неведения и порочных развлечений, мы, взирая на Его творения, равнодушны к удивлению, Ему и к достойному восхвалению Его с изумлением и подобающим страхом. Когда же мы приникнем к сим божественным гимнам, тогда превозносим Бога с несказанным изумлением.

Прилежно произносящий их [гимны] каждый день как бы посредством (δι΄ ὀργάνου) пророка слышит от Бога: «Защищу его, потому что он познал имя Моё»[598]. Ведь когда говорит кто о творениях Божиих, тогда и ощущает ум его в точности безграничие силы и величия имени Бога нашего. Посему говорит [Бог через пророка]: «Воззовёт ко Мне, и услышу его, потому что он познал имя Моё; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его, долготою дней насыщу его и явлю ему спасение Моё»[599].

«"Бог есть свет», — говорит великий Григорий, — несказанный, неприступный»[600] «и непостижимый, показывающийся (φανταζόμενον) [нам], насколько мы очистимся. Он вызывает удивление у могущих видеть [Своей] непостижимостью, вызывая же удивление, становится вожделенным, вожделеваемый же соделывает [нас] боговидными»[601]. Итак, если из-за одного удивления божественное вожделевается, а вожделеваемое соделывает боговидными, сколь более — славословимое, благодаримое и благословляемое? И если произносящие божественные гимны, будучи несовершенными, не могут вообразить славу (μὴ φαντάζωνται τὰς δόξας) Святого Духа, как говорят достойные видеть, однако удостаиваются блаженства: «Блаженны не видевшие и уверовавшие»[602], то есть вообразившие и вожделевшие[603]. Ибо что кто-то ежедневно славословит, восхваляет, благодарит и благословляет, того всячески и вожделеет; и так божественное, действительно вожделеваемое, то есть через славословия, боголепные хвалы, благодарения и благословения, несравнимо очищает, а очищая, сделает в воскресении боговидными, как обещано: «Прославляющих Меня Я прославлю»[604]. Некоторые, занявшись сей молитвой: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня» — и обретя утешение от неё, остановились на ней, отвращаясь от гимнов Христу, не желая восхвалять, славословить, благодарить и благословлять Его. Надо знать, что с того времени как Сын Божий снизошёл из Отчих недр и воплотился через пречистую и преблагословенную Владычицу нашу Богородицу, с тех пор Он помиловал человека и дал нам заповедь — первую из всех заповедей и более нужную: «Возлюби Господа Бога твоего всею крепостью твоей, и всей душой твоей, и всем разумением твоим"[605]. Как же появится любовь Бога к тебе, человече, если не будешь ты всей крепостью твоей, и душой твоей, и разумением твоим славословить Его, восхвалять, благодарить и благословлять, каковое действие изобильно имеют настоящие гимны? Стало быть, каждодневно говорящие их всей крепостью возлюбили Бога[606]; посильно сеют они затем этими [гимнами] каждый день не скупо[607].

Создатель всех сотворил нас не для «помилуй меня», но для Его славословия, хвалы, благодарения и благословения. Ведь мы все время научаемся от Святого Духа, глаголющего через пророка: «Принеси Богу жертву хвалы и затем призови Меня»[608], и снова: «Жертва хвалы прославит Меня, и там путь, которым явлю ему спасение Мое"[609].

Я не отвергаю и не запрещаю — да не будет! — всегда говорить по-мытарски[610]: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий[611], смилуйся надо мной, грешным, и спаси меня». Это советовали наши святые отцы. По какой причине? Чтобы всегда в этой молитве иметь память о Спасителе нашем Иисусе Христе; однако Христос желает [иметь] от нас и плод уст[612], то есть славословие, хвалу, благодарение и благословение: «Ибо сие надлежит делать, и того не оставлять»[613]. Итак, после произнесения гимна каждый час, тогда каждый пусть молится как хочет.

Бог не нуждается, как вы знаете, в славословиях, хвалах, благодарениях и благословениях, но внимает нашему произволению; именно поэтому говорит пророк: «Добровольно принесу Тебе жертву»[614]. Погляди на десять прокажённых[615], которых исцелил Спаситель, как, когда один вернулся и возблагодарил Его, Он одобрил произволение его и благословил его, вознегодовав на девятерых, поскольку слова: «Не десять ли очистились? Где же девять?«[616] — признак негодования. И нас всех, прокажённых грехом, Он очистил баней Святого Крещения и присно очищает причастием святых и страшных Своих Таин. Посему со своей стороны мы должны исполнять это и благодарить преблагого Бога по своей воле.

»«Поистине велика хвала Богу», — говорит божественный Златоуст, — ибо она очищает нашу душу и влагает в нас многое благочестие[617]»[618]. Смотри, что говорит великий учитель: «Хвала Богу очищает нашу душу»; не говорит: «раздай имущество, трудись, постись», благодаря чему бывает очищение; не говорит: «испускай потоки слез, горько рыдая», но [утверждает: очищайся] «одними словами, приносимыми с многой хвалой и благодарением». Если ты хвалишь, славословишь, благодаришь и благословляешь Бога каждый день (ибо все это есть хвала Богу), то твоя душа очищается и «со дня на день обновляется»[619], приуготовляется зреть сверхчувственное. «Ибо сие есть, собственно, очищение, и «хвала Богу», — говорит [Златоуст], — влагает в нас многое благочестие», то есть уготовляет нам весьма близкое свойство к Богу и приводит к любви Божией — венцу всех добродетелей.

Скажи мне, какова причина всего? Несомненно, хвала и славословие Бога. Для чего произвёл Бог небо? Для чего произвёл солнце, луну, безграничное множество звёзд? Для чего произвёл «море и все что в нем»[620]? Каким образом сотворил землю? Неужели просто так, без замысла? Для чего [создал] высокие горы, равнины, источники и присно текущие реки? Для чего [сотворил] птиц, скот, растения, семена и разнообразные и безграничные различия в каждом их виде? Для чего создал человека владыкой над всем этим? Разве не для того, чтобы Он был прославляем и восхваляем, чтобы Его благодарили и благословляли наша разумная природа и ангелы на небесах[621]? Мы, когда видим мужественного и мудрого человека — существо изменчивое и смертное, — воздаём ему хвалу безо всякой заинтересованности и корысти, просто так; но оставляем в небрежении и без внимания хвалу Богу, изобилующую многим прибытком, доставляющую нам в качестве награды Царствие, притом вечное! Посему каждый день нужно всегда славословить, восхвалять, благодарить и благословлять Бога, в чём оказывают услугу нам настоящие гимны, чтобы и Бог в Свою очередь прославил (ἀντιδοξάσῃ)[622] нас в день воздаяния[623].

<13>. Земной царь никогда не будет принуждать какого-нибудь философа или ритора восхвалять себя; но если кто-то из них сделал это по своей собственной воле, то получил от него немало золота и, придя с пустыми руками, с простыми лишь речами, возвращается домой с большим богатством. Так же бывает и у всеобщего Владыки. Да и к чему говорю я: «царь»? Если восхвалит кто некоего правителя или обычного начальника, то каждый из них, согласно своему положению, сильно возрадовавшись, в достаточной мере почтит его дарами и вручает ему с радостью то, что в ином случае отдал бы, горюя от скаредности. И что молвлю я: «правитель» или «обычный начальник»? Какого-либо нищего если восхвалит кто, тот радуется и почитает его тем, что имеет. Если же земной царь, тленный; если нижестоящий правитель, если обычный низший начальник, если нуждающийся бедняк соответственно своему чину радуются похвалам — то и «Царь царствующих"[624] и Творец всяческих, восхваляемый и благословляемый от века[625] и в бесконечные веки, собственно и истинно достойный похвал, славословий, благодарений и благословений, несомненно, радуется, поскольку ради этого Он создал нас и сделал разумными по сравнению со всеми творениями Своими. <14>. Итак, пробудимся к восхвалению Бога, славословию, благодарению и благословению. Ведь хотя вначале Он не указал этого первому человеку, сделав его господином всей земли, но, воззрев на его безразличное произволение, позже показал, наконец, через Иова, говоря: «Когда сотворил Я звезды, восхвалили Меня все ангелы Мои гласом великим»[626]. И снова говорит призываемому Моисею: «Я прославлюсь в Фараоне и колесницах его»[627].

<15>. Стало быть, великое благо и добро для нас, братия, с щедрым стремлением[628] восхвалять Бога «в могуществах Его»[629] и славословить Его «по множеству величия Его»[630]. Если же Сам Бог, научая, повелевает через пророка: «Принеси в жертву Богу жертву хвалы»[631], и: «Призови Меня в день скорби твоей, и ты прославишь Меня»[632]; если опять произносит через него несомненное указание: «Жертва хвалы прославит Меня, и там путь, которым явлю ему спасение Мое»[633]; если снова в ином месте Сверхблагой[634], побуждая нас, молвит: «Прославляющих[635] Меня прославлю"[636], — то какого снисхождения достойны мы, если небрежём о таковых гимнах?

<16>. Для того дано было Адаму собственное произволение, чтобы, взирая на сверхъестественные дела Божии, он удивлялся Творцу и, удивляясь, подвигался к славословию и хвале. Для этого и рай был дарован ему, доставлявший ему большое удовольствие посредством всех его чувств, дабы он изобильно наслаждался и очень радовался и, будучи в таком состоянии, помышлял в самопроизвольном желании, ради какой причины все это произвёл Бог. Поскольку же он не понял [замысла Божьего] и не захотел хвалить, славословить, благодарить и благословлять своего Творца и оный дивный рай, посему благодать оставила его; а если бы не оставила, то он не обратился бы в никчёмный ум, как и ныне происходит с нами. Диавол тут же занял позицию[637] и осмелился испытать его. Если бы он хвалил Бога, славословил, благодарил и благословлял Даровавшего ему неизреченное оное удовольствие, то Бог любил бы его и был бы с ним и диавол никогда не превозмог бы его.

<17>. Авраам, увидев звёздное небо и удивившись, восхвалил Создавшего его; поэтому и Бог возлюбил и благословил его из-за благоразумной рассудительности его. Откуда это видно? От предстательства ангела и от благовествуемых ему речений ангела, затем и от явно бывшего впоследствии благословения ему[638].

<18>. Восхвалил Самсон Бога после того, как убил тысячи иноплеменников ослиной челюстью, — и благоугодил Богу. Откуда это видно? От источника [воды] из челюсти, ибо сказал он: «Слава несказанной силе Твоей, Господи, давший мне толикую силу одному истребить тысячи, и — невероятно! — с простой этой ослиной челюстью. Если бы не было силы Твоей и во мне, и в челюсти, тысячи рук разорвали бы меня; челюсть же распалась[639] от одного удара. А ныне, о Владыка, Создатель всяческих, прикажи, чтобы челюсть[640] источила воду, дабы я пил, потому что жажду из-за сильной битвы»[641]. И сразу же молитва его — о чудеса Твои, Господи! — извела из сухой челюсти воду, и пил [Самсон] вдоволь. Итак, если бы он раньше не восхвалил Бога, то [Бог], не беспокоясь о его [Самсона] спасении, не сотворил бы этого небывалого чуда.

<19>. Потому Давид был весьма возлюблен Богом больше всех пророков (так что Дух Святой именовал его через пророка Захарию «отроком Господним"[642]), что больше всех пророков восхвалял Бога. Посему и говорит Бог: «Я обрёл Давида, раба Моего, святым елеем Моим помазал его. Рука Моя заступит его, и мышца Моя укрепит его. Враг не извлечёт выгоды из него, посеку пред лицом его врагов его и ненавидящих его поражу»[643].

Ты найдёшь здесь изречение, глаголющее: «Хваля призову Господа, и от врагов моих буду спасен»[644]. <20>. Мы сотворены не для чего иного, как — в подражание небесным бесплотным силам — для славословий, хвалений, благодарений и благословений создавшего нас Бога. Не просто так, всуе сотворил Бог, видимый сей мир — столь великий, столь прекрасный, столь дивный — и все, что в нем[645], и отовсюду доставил нам большую радость, чтобы мы, словно скот, неразумные животные, оказались пользующимися от всех стихий пригодным для нашей жизни, но не воссылающими Богу, Причине всех сущих, подобающее служение, то есть славословие, хвалу, благодарение и благословение. Итак, если мы вкушаем от богатых брашен, если земля, море, небо и воздух приносят нам каждодневно дары (что всем ясно, даже если мы будем молчать), но медлим славословить, хвалить, благодарить и благословлять Бога, то какое у нас будет оправдание? Поэтому великий Григорий говорит: «Тварь, созданная для использования людьми, превратится в наказание для нечестивых, дабы тем, чем были почтены и что вкусив, не восславив и не возблагодарив Создателя, тем же были наказаны, раз не познали того, чем пользовались"[646]

<21>. Как ищущим [благосклонности] царя или какого правителя нужно сначала принести подобающее ему подношение[647], а затем искать [расположения], и то, что они просят, сразу же получают, поскольку принесённое ему подношение сделало его милостивым и благосклонным, а от него, несомненно, зависело получение ими просимого, — то же можно видеть и в отношении этих гимнов. Ведь прежде нужно воссылать, словно подношение, песнопение всеблагому Богу, а затем уверенно искать [расположения]. Посему говорит Василий Великий: «” Прежде принеси Богу жертву хвалы”[648], а затем взыскав с дерзновением, ибо ничто не приближает столь ум к Богу и не соделывает его смелым, как славословие и хвала Богу с чистой жизнью»[649].

<22>. Некоторые не только не желают произносить гимны Богу, но и другим препятствуют, служа диаволу[650], говоря, что их [песнопения] не передавала Церковь Божия. Против них Церковь Божия, точнее же столпы и борцы Церкви: Златоуст, Василий, Григорий и остальные святые отцы — посредством хвалы и славословия Бога догматически увещевают в сей книге — здесь и там[651] — разными способами. Что говоришь ты, человече? Ты не принимаешь, что они [святые отцы][652] суть прежде всего и истинно Церковь Божия? В самом деле, пусть умолкнут выучивающиеся у таковых, пребывшие в косности и тщетно (τῇ περιεργίᾳ) «называющие сладкое горьким», чтобы не сказать: и привлекающие на себя «горе»[653]. Ибо Дух Святой ещё не перестал и, конечно же, не перестанет созидать, и умудрять, и распределять подлинным рабам Его дарования, каждому как хочет. И как некогда благодать уделила Златоусту [дар] истолковывать Евангелие, так и в эти последние дни[654] она благоволила, чтобы сей Фикара[655] сочинил эти боже ственные гимны.

<23>. Пророк Давид, орудие Святого Духа, постоянно говорит[656]: когда «хвалите», когда «благословляйте», а когда «исповедуйтесь», то есть благодарите, — побуждая нас хвалить Бога в творениях Его. Тот достаточно восхвалил Бога, а затем и нас увещевает как пророк, постоянно вопия «хвалите» и «славословьте»; и мы говорим в псалмах его «хвалите», «славословьте», «благодарите» и «благословляйте». Если мы все сообща говорим «хвалите», «славословьте», «благодарите» и «благословляйте», то кто — «хвалящий», «славословящий», «благодарящий» и «благословляющий»? Позволю сказать: когда он обращается со словами к бессловесным творениям[657]; но, когда будет глаголать народам, младшим, говорю, старшим, вождям, царям[658] — тот (составивший эти гимны) поистине послушался слова пророка, скорее же — Святого Духа. Им [гимнам] причастные и сами стали послушными и блаженными, если прилежно произносят их.

<24>. Всякую вещь, когда её хвалят, то в похвале уподобляют лучшему её, например, «сияет как солнце» и «белый как снег» — ибо в похвалах поступают так, что меньшее достигает большего. Поэтому мы отвечаем на возглас иерея, говоря: «Милость, мир, жертва хваления», — поскольку, несомненно, хвала Богу — великая, возвышенная и превосходная добродетель, которой мы уподобляем милость и мир. Посему блаженный Антиох говорит: «Гимн есть постоянная жертва; жертва же пусть будет исполненной хвалы»[659]. А святой Нил говорит: «Тот, кто, богословствуя, молится, — тот истинно молится»[660].

<25>. Написано отцами, что нет больше делания, чем молитвенное делание[661]; и опять, наиболее рассудительные из них говорят, что молитва молитве рознь; а если так, то очевидно, что молитва, имеющая сердечные восхождения, — больше другой. Поэтому говорит пророк: «Блажен, кто положил восхождения в сердце своём: ему заступление у Тебя, Господи"[662]. Но невозможно в иной молитве положить восхождения в сердце к Богу, нежели чем в этих гимнах. А если невозможно [поступить] так в иной молитве, то очевидно, что и заступление от Бога — большее для глаголющих каждодневно сии гимны.

<26>. Поистине, гимны сии — славные на земле и приятные чертоги небесного Царя, в коих имеющие ум умопостигаемо узревают Его, в коих дивятся Ему, в коих почивает незримо Незримый.

<27>. Они [гимны] всецело суть ведение[663] и созерцание: ведение — поскольку соделывает нас точно ведающими Сверхвeдомого[664] по творениям Его, ибо хвалы постоянно и разнообразно говорят о них; а созерцание — потому что они повествуют детально (κατ΄εἶδος)[665] о творениях Божиих и пробуждают чувство души к разумному созерцанию их.

<28>. У людей первое (πρώτη) созерцание заключается в том, чтобы видеть различия природ и восхищаться Творцом; потому и говорит святой Исаак: «Первоначально (ἐν πρώτοις) данный Богом человеку естественный закон — созерцание творений Его»[666]. Следовательно, гимны сии не ведающих просвещают самим созерцанием, а деятельно преуспевшим в ведении доставляют видение сверхчувственного.

<29>. Говорят, что молитва — мать добродетелей[667]: к ней приложены настоящие гимны — херувимские очи.

<30>. Благотворение и чистота убеляют душу, как снег; облачают же её настоящие гимны в неизъяснимо бесконечно-разнообразную (ἀπειροποίκιλον)[668], необычайно благолепную и бесконечно-прекрасную (ἀπειρόκαλον) божественную славу.

<31>. Пиршество мирских богачей не бывает приятным (ἡδεῖαν γενέσθαι) для снеди[669], если не будет приготовлено с подобающей обильной[670] приправой (ἐὰν μὴ τὴν προσήκουσαν πιότητα διαρτύσωσι); и невозможно нашу молитву — нищих в добродетели — усладить (ἡδυνθῆναι) духом[671], если не будем воссылать её со славословием и подобающей Богу хвалой. Посему говорит Василий Великий: «Утешения гимнов даруют радостное и беспечальное состояние души»[672]. Итак, как приправа должна [быть] для пира, так и славословие Богу и хвала — для молитвы.

<32>. Пусть[673] возрадуются этим гимнам грамматики, потому что будут увенчаны; пусть усладятся ими философы, ибо будут прославлены славой неизреченной; взыграют благодаря им риторы, так как будут возвеличены; да возвеселится в них всякая разумная душа, поскольку будут воспрославлены[674] ими. «Господи, во свете лица Твоего пойдут и в имени Твоём возрадуются весь день»[675]. Все грамматики не найдут другого, более краткого преуспеяния в добродетели, как в этих гимнах, имеющих и наилучшие пути покаяния — молитвы сокрушения.

<33>. Гимн великих и славных мужей соизмеряется в равной степени с двумя лептами вдовицы[676]: та [отдала] все своё пропитание, а эти истощили Богу нищету сердца их, то есть глубину смирения, ибо больше всех приносят Богу смирение. Потому говорит пророк: «Жертва Богу — дух сокрушён; сердце сокрушённое и смиренное Бог не уничижит»[677].

<34>. Господь и Бог наш Иисус, будучи Самой Истиной, говорит о Себе: «Авраам и все пророки желали бы увидеть день Мой»[678]. Гимны же сии говорят, что все ранее ушедшие святые богоносные отцы желали бы найти нас славословящими, хвалящими, благодарящими и благословляющими как нужно — велелепно — в этих догматических и богоподобающих хвалах Бога, их прославившего и даровавшего им блага, «которые око не видело, и ухо не слышало, и на сердце человека не всходили»[679].

<35>. Могущим, а лучше сказать — претерпевающим пост, бдение, обнажённость и труд ради Христа подобает это ублажение и любая похвала; мы же, насыщающиеся каждый день пищей и сном, и надевающие на себя по две, три, а иногда и четыре [одежды], и тратящие на похвалу [Богу] небольшую часть нашей жизни, да будем хвалиться[680] в восхвалении, славословии и благословении всеблагого Бога, благодаря которым мы будем воспрославлены соответственно им вместе с названными выше [подвижниками] милостью и благодатью Его благости, ибо благодаря ей в нас существуют главные из всех добродетелей: вера, надежда, любовь[681].

<36>. Давайте рассмотрим и уразумеем, что молитва наша коротка, бедна, вся немощна и исполнена уныния и постыдных помыслов. Если же мы вознамеримся каждый час произносить сии велелепные гимны, то краткая молитва наша станет благодаря им великой, бедная — богатой, немощная — сильной, полная уныния — полной духовного мужества, а полная постыдных помыслов — полной помышлений веселия и радости[682], ибо благодаря им [пребывают] в нас вера, надежда, любовь.

<37>. Не насытятся во веки веков ни умные силы хвалить Творца, ни вожделеющие наследовать обещанное Царствие[683], воспевающие Создателя. Никогда не перестанут ни те преуспевать в любви, ни эти состязаться с оными ежедневно. Ни тем не неведомо богатство преуспеяния, ни этим — любовь к восхождению во Христе Иисусе, Господе нашем[684].

Его же толкование о превосходстве трезвеннической молитвы

<38>. Эту молитву, о которой мы сказали выше, опытными аскетами мы научены произносить так, а именно: когда мы обвиняем себя в каком-то грехе, то [следует] говорить всегда с большим смирением: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня». Когда наступает брань[685], говорить: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помоги мне». Когда же кто-то молится, заботясь о деле, или занят бдением, или отправляется в путь, или просто при случае в свободные часы, то [подобает] говорить всегда так: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, смилуйся надо мной, грешным, и спаси меня». А поскольку Отец «весь суд отдал Сыну"[686], то должно всегда молить Его быть милостивым к нашим грехам и спасти нас даром Его благодатью, поскольку «спаси» содержит в себе и «помилуй меня», ибо никто не спасается, не будучи помилованным.

<39>. Рассмотрев, раскроем сердце, когда произносим и ту, и эту молитву, и обнаружим, что «смилуйся надо мной (ἱλάσθητί μοι), грешным[687], и спаси меня» гораздо более смиряет сердце, чем «помилуй меня (ἐλέησόν με)"[688]. Приникнем к совести, потому что Бог поставил ее нашим судьей[689], и найдём, что непрестанно грешить (как поступаем все мы) и говорить всегда в постоянной молитве: «Сыне Божий, помилуй меня», — таковой образ [действий] вызывает негодование. Посему сказал Спаситель: «Не всякий, говорящий Мне “Господи! Господи!”» и следующее[690].

<40>. Когда мы, согрешив, перестали грешить, то подобает говорить нам всегда как кающимся: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня»; когда же мы не перестаём грешить, то обвинили себя, как мытарь, и тогда Спаситель указал нам, находящимся в таком состоянии, молиться по примеру оного по-мытарски.

<41>. Итак, когда человек произносит: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, смилуйся надо мной», — то он говорит [тем самым]: «Милостивым и благосклонным будь, Господи, к моим грехам»; а когда он скажет «грешнику», это является исповеданием, в одном слове, сразу охватывающем все грехи; а слова «и спаси меня» означают: как Ты, Господи, знаешь и как хочешь, помиловав[691], спаси меня даром Твоей благодатью, ибо, беспрестанно согрешая, достоин я осуждения и всяческого наказания. Ведь того помилует Господь, кого спасёт до конца, как говорит Он через пророка: «И помилую, если его помилую» и далее[692].

<42> И совершенному [человеку] более соответствует выражение «смилуйся надо мной[693]», ибо тот, кто уверен, что помилован, должен неохотно и с небрежением говорить «помилуй меня»; а слова «смилуйся надо мной, грешным» и истолкование их, приведённое выше, полагают над (ἐπάνω) ним[694] совершенные им прежде грехи[695]: медлительность, небрежение, гневливость, уклонение сердца, благодаря чему сердце окрадывается лукавыми помыслами (иногда кичением, а иногда блудом); а также он страшится снова впасть в грехи. Поэтому ему нужно вопиять постоянно «и спаси меня», то есть: как знаешь и как хочешь, Господи, направь жизнь мою и спаси меня до конца. Когда же и сам он как человек впадёт в некое прегрешение, телесное или душевное, предпочтительнее ему говорить «помилуй меня», пока не уверится душевным чувством в милости Божией. Всегда говорить «смилуйся надо мной, грешным, и спаси меня» или «помилуй меня» дано всем нам только ради непрестанной памяти о Господе и Боге и Спасе нашем Иисусе Христе. Следовательно, должно каждому рассуждать о себе и поступать согласно прежде сказанному толкованию; и поскольку ум наш является как бы жерновом, по словам святого[696], то что ему дашь, то он и мелет, будь то пшеница, ячмень или просо.

Трезвенническая молитва столь наипрекрасна, когда славословие Бога и хвала воссылается постоянно каждый день; посему Святой Дух говорит через пророка: «Принеси Богу жертву хвалы, затем призови"[697]. Не сказал Дух Святой: «Принеси Богу жертву — “Господи, помилуй”», — но: «Принеси Богу жертву хвалы, затем призови», то есть умоляй, проси, молись, ибо одно — гимн и другое — молитва, а «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня» является прошением. Итак, если ты, человече, произносишь со славословием, хвалой, благодарением и благословением и эту молитву, то ты трудишься и стоишь настороже: трудишься, созидаешь и сеешь благодаря первым, а охраняешь благодаря второй.

Святой Нил говорит: «Имеющим ночью и днём уста, отверстые для песнопения Богу, открыто наготове сокровище небесных благ»[698]. Он не сказал: «Говорящим “Господи, помилуй”», хотя и помилованным, но славословящим, хвалящим и благословляющим. ««Сей славословие и хвалу», — говорит Василий Великий, — чтобы пожать славу, почести и венки в Царствии небесном»[699]. Он не сказал: «Сей “Господи, помилуй”», но славословие и хвалу. Отсюда очевидно, что собственно и истинно первым деланием является славословие Бога и хвала, а вторым — прошение, и первое делание настолько отличается[700] от второго, насколько плод деревьев — от листьев. И то следует делать как более нужное и более главное, и сего не оставлять[701], потому что плод нуждается в листьях.

Святой Симеон Новый Богослов говорит, что насколько душа ценнее тела, настолько разумный человек лучше неба, земли, моря, солнца и воздуха[702], поскольку все это, будучи бессловесными стихиями, не воздаёт славословия их Создателю, тогда как человек, являясь [существом] словесным, и восхищается, и всегда воссылает славословие, хвалу, благодарение и благословение своему Творцу. <47>. И святой Максим говорит: «Чин диакона занимает тот, кто умащает ум к священным подвизаниям и отгоняет от него страстные помыслы; а чин пресвитера занимает тот, кто просвещает ум к познанию сущих и истребляет “лжеименное знание”[703]; чин же архиерея занимает тот, кто усовершает ум святым миром знания Святой и Поклоняемой Троицы»[704], — то есть молящийся с богословием. <48>. ««Душа, вращаясь в чудесах (θαύμασι) Божиих», — говорит святой Исаак, — благодатью прославляемого ею Бога вся становится прославленной, словно бы живя после воскресения»[705]. Стало быть, если от одного удивления (θαυμάζειν) Богом душа становится вся прославленной, сколь более она будет прославлена, когда Его славословит, восхваляет, благодарит и благословляет за сии преестественные творения Его?

<49>. «Добродетели требуются для знания творений»[706], потому что через них душа получает рассудительность и возводится к уразумению их; а знание творений [нужно] для познания Создателя творений; познание же Создателя непременно [требуется] для хвалы и славословия Его.

<50>. В видимом мире узревается человек — некий иной мыслимый мир, а в мыслимом — разумение и слово (ὁ λογισμὸς καὶ ὁ λόγος), ибо человек — провозвестник неба, земли, моря и воздуха, а прорицателем ума, чувства и знания о сущих, а затем и о Создателе сущих, служит разумение и слово, без которых[707] оба мира были бы немыми (ἐκεκώφωντο ἄν)[708]. Итак, видимый мир создан ради мыслимого, а мыслимый — ради разумения и слова, а разумение и слово — ради хвалы и славословия сотворившего оба [мира] Бога, Которому подобает слава, держава, поклонение во веки веков. Аминь[709]